Явление Франчески

П. И. Полетике

Он у столба на камень сел, -

И вдаль задумчиво глядел;

На сердце налегла тоска,

К лицу прижалася рука;

Склонил он голову на грудь,

Дрожал, кипел, не мог дохнуть, -

И пальцы беглые его

Невольно бились о чело;

Так по клавиру мы порой

Бежим проворною рукой,

Чтоб тем его одушевить

И в струнах звучность пробудить,

И в мрачной он сидел тоске.

Вдруг - стон в полночном ветерке.

Но ветерком ли занесен

Меж камней тихий, нежный стон?

Он голову поднял, на море глядит;

Но сонные волны ничто не струит,

Ничто не колышет прибрежной травой,

И звук тихо веял не ветер ночной.

Кусты цитерона едали перед ним,

Знамена и флаги, их вид недвижим,

И ветер не тронул ланиты его,

А звук тихо веял; какой? от чего? -

И он обернулся, он взор свой стремит:

Краса молодая на камне сидит.

Вздрогнул, вскочил он, страх сильней,

Чем если б вдруг предстал злодей:

«О боже! как! во тме ночей...

Что это? кто? какой судьбой

Ты здесь в тревоге боевой?»

Перекреститься ищет сил;

Но он святыне изменил, -

Рука дрожит... хотел бы он...

Но втайне совестью смущен.

Узнал он, кто пред ним была,

Кто так прекрасна, так мила.

«Франческа! Ты ли?» Ах! она

Его невестой быть должна.

Те ж розы на щеках у ней,

Но блеск румяный стал темней,

И на устах улыбки нет, -

Которой рдел их алый цвет;

Не так синя лазурь в волнах,

Как в темных у нее очах;

Но и лазурь их, как волна,

Светла, без жизни и хладна.

Блестит под легкой пеленой

Вся прелесть груди молодой,

И белых плеч, и рук нагих,

И вьется кольцами по них

Струя волос ее густых.

Она не вдруг ответ дала,

Но тихо руку подняла, -

И мнилось, так рука нежна,

Что светит сквозь нее луна.

«Глубокий мой сон на то прекращен,

Чтоб я была счастлива, ты был спасен.

Чрез вражий стан и грозну рать

Я шла во тме тебя искать.

Нам слово тайное гласит:

«От чистой девы лев бежит».

Кто от зверей в глуши лесной

Щитом правдивому душой,

Тот меж сетей неверных сил

Мой робкий путь благословил.

Но если путь напрасен мой,

То не видаться нам с тобой.

Ты дело страшное свершил:

Ты вере предков изменил.

Сорви чалму, крестом святым

Перекрестись, - и будь моим!

Смой яд с души, - и завтра вновь

Удел наш - вечная любовь!»

- «Где ж пир нам свадебный готов?

Где будет плач сих мертвецов -

Постеля брачных с новым днем?

Я поклялся: огнем, мечом

Погибнут все, лишь ты одна,

Ты будешь мною спасена, -

И мы с тобой умчимся вдаль;

В любви забудем мы печаль;

Но я порок хочу сразить,

Хочу Венеции отмстить;

Заставлю гордую узнать,

Кто я, кем смела презирать!

Из скорпионов бич сплетен

На тех, чьей злобой я стеснен!»

Тогда, печальна и бледна,

Его чуть тронула она,

Безмолвно, легкою рукой, -

Но до костей проник струей

Смертельный холод, сжалась грудь, -

И силы нет ему вздохнуть;

Она чуть держит, а нельзя

Освободить ему себя.

Как! той рука, кто так -мила,

Такой вдруг ужас навела!

И пальцы длинные у ней

Так тонки, мрамора белей, -

А вмерзли в кровь... и для чего

В ту ночь так страшны для него?

Остыл внезапно жар чела,

И томность мутная нашла -

И камнем на сердце лежит,

Его и давит, и крушит;

Смотря в лицо ей: как мрачна,

Как изменилася она!

Души той не видно в унылой красе,

Бывало, играющей в каждой черте,

Как солнце весны в прозрачной волне;

Уста недвижимы, их краска мертва;

Из них без дыханья несутся слова;

И персей дрожащих ничто не живит,

И трепет по жилам у ней не бежит;

Хоть очи сверкают, но взор устремлен

И тускл неизменно, и дик, и смущен;

Ужасно так смотрит лишь тот в тишине,

Кто бродит испуган в томительном сне.

Подобна тем ликам она перед ним,

Которые часто на ткани мы зрим,

Когда при лампаде, в дыму, чуть видна,

Без жизни, но будто жива и страшна,

Та ткань шевелится от бури ночной

И чудные лики, одетые мглой,

Со стен будто сходят, а ветер гудёт,

Качая обои и взад и вперед,

«Сорви чалму, сорви скорей

С преступной головы твоей!

Клянись, что ты спасать готов

Страны родимыя сынов!

Не то - навек ты погублен,

Навек ты будешь разлучен

Не с этой жизнию земной,

Уже утраченной тобой,

Но с небесами и со мной!

Смирись теперь! И хоть жесток

Твой завтра неизбежный рок, -

На промысл божий уповай!

Вступить ты можешь в светлый рай.

Но, ах, не медли! Знай, что тот,

Кого гневишь, - он проклянет;

Тогда на небо погляди, -

И уж спасенья там не жди!

Луну вот облако затмит

И скоро, скоро пролетит.

Спеши очиститься душой,

Покуда луч под дымной тмой;

Когда ж проглянет свет луны -

То бог и люди отмщены.

Твой жребий страшен, но страшней

Бессмертье гибели твоей!»

И Альпо на небо глядит, -

И видит, облако летит;

Но сердце, полное враждой,

Дышало гордостью одной;

И страсть кичливая его,

Как бурный ток, крушила всё.

Чтоб он смиряться был готов,

Страшился робкой девы слов?

Чтоб он тех дерзостных спасал,

Которым смерть он обрекал?

«Нет! - в облаке несися том

Хоть гибель мне, - пусть грянет гром!»

Он долго, пристально смотрел,

Как блеск луны в дыму темнел;

Но облако прошло, - луна

Блестит над ним, светла, ясна;

Тут молвил он: «Всё тот же я!

Как хочет рок, гони меня!

Тростник гроза, волнуя, гнет,

Но сломит дуб, а не шатнет.

Уж поздно, - участь решена;

Всему Венеция вина, -

И я во всем ее злодей,

И ты одна мила мне в ней.

Беги со мной! О, будь моей!»

Глядит - ее уж нет,

Сребрит лишь камни лунный свет.

Что ж? В землю скрылася она

Иль в тонкий пар обращена?

И как что творится, зачем, для чего?

Не видит, не знает; но нет никого!

1829