В сорок пятом зимой в комнатенке с верандой......

В сорок пятом зимой в комнатенке с верандой

у тети Розы жили три квартирантки -

то ли сержантки, то ли лейтенантки.

Я был младше их года на три-четыре,

мне пятнадцать стукнуло. В послевоенном мире

пел патефон за стеной в той квартире...

Из-под пилотки локоны золотые,

гимнастерки хэбэ с ремнем, как литые,

сапоги-сапожки - тук-тук- позывные.

Фронтовички призыва последнего года,

им досталась война другого, победного рода:

Бухарест, Белград, Будапешт... Из похода

кое-что перепало им: полуботинки,

шали, пудра, чулки, керосинки,

а еще открытки, картинки, пластинки...

Вечерком, как на вахту, заступали поклонники,

капитаны, а, может, и подполковники,

а пока - примостились на подоконнике,

зазывают меня, начинают шутки-расспросы,

улыбаясь, одна предлагает мне папиросы,

другая сплетает и расплетает косы.

Одна говорит, чтобы я не стеснялся,

а так вот сразу взял и признался:

хоть раз с девчонкой поближе я знался?

Быстрый жар обдает меня до макушки.

Мать зовет: - Ты не слушай их. Шлюшки.

Ночью душно мне на моей подушке.

Слава Богу, теперь вместо бомб - гулянки,

в кружках спирт, на газете консервные банки,

все путем, не случись с «буржуйкой» подлянки...

Шум под утро: по пьянке компания угорела.

Одна к нам шастает то и дело

За лимоном. Шинель на голое тело.

Во дворе гуляки зябко сутулятся,

офицеры в белье, словно мокрые курицы,

Хорошо что не видно их с улицы.

Сокрушается мама: - Что за дурешки!

Без войны хотели погибнуть, как кошки...

А у той, у одной - шинель да сапожки...

Послевоенных южных ночей лихорадка.

Жаркой гарью ноздри щекочет сладко.

Полстолетья прошло - угорелая снится солдатка...

1948