Je vous assure, что вы мне милы...

Je vous assure1, что вы мне милы,

Что вас люблю de tout mon Coeur2,

Pourquoi3 же вы теперь унылы?

Чрез то теряю mon bonheur4.

Quand vous5 со мною - мне приятно;

Блаженствую, quand je vous baise6,

Mais quand7 целуете обратно...

Как от того je suis bien aise!8

Donnez la main9, мой друг сердечный!

Приди в мои embrassement!10

Le temps11 в сем мире быстротечно;

Лови, лови l’heureux instant!12

1818

А. П. Ермолову

Наперсник Марса и Паллады!

Надежда сограждан, России верный сын,

Ермолов! Поспеши спасать сынов Эллады,

Ты, гений северных дружин!

Узрев тебя, любимец славы,

По манию твоей руки,

С врагами лютыми, как вихрь, на бой кровавый

Помчатся грозные полки -

И, цепи сбросивши панического страха,

Как феникс молодой,

Воскреснет Греция из праха

Их древней доблестью ударит за тобой!..

Уже в отечестве потомков Фемистокла

Повсюду подняты свободы знамена,

Геройской кровию земля промокла

И трупами врагов удобрена!

Проснулися вздремавшие перуны,

Отвсюду храбрые текут!

Теки ж, теки и ты, о витязь юный,

Тебя все ратники, тебя победы ждут...

Весна 1821

Акростих

Нет тебя милей на свете,

Ангел несравненный мой!

Ты милее в юном цвете

Алой розы веснской.

Легче с жизнью разлучиться

И всё в свете позабыть,

Я клянусь в том, чем решиться

Тебя, друг мой, не любить.

Есть на свете милых много,

Верь, что нет тебя милей;

Я давно прошу у бога -

Шутки в сторону, ей-ей! -

Одного лишь в утешенье:

Вечно, вечно быть с тобой!

Ах, свершится ли моленье,

Скоро ли я буду твой?

17 октября 1818

Подгорное

Александру I

Ужасен времени полет

И для самих любимцев славы!

Еще, о царь, в пучину лет

Умчался год твоей державы -

Но не прошла еще пора,

Наперекор судьбе и року,

Как прежде, быть творцом добра

И грозным одному пороку.

Обетом связанный святым

Идти вослед Екатерине,

Ты будешь подданным своим

Послом небес, как был доныне.

Ты понял долг святой царя,

Ты знаешь цену человека,

И, к благу общему горя,

Ты разгадал потребность века.

Благотворить - героев цель.

Для сердца твоего не чужды

Права народов и земель

И их существенные нужды.

О царь! Весь мир глядит на нас

И ждет иль рабства, иль свободы!

Лишь Александров может глас

От бурь и бед спасать народы...

Смотри - священная война!

Земля потомков Фемистокла

Костьми сынов удобрена

И кровью греческой промокла.

Быть может, яростью дыша,

Эллады жен не внемля стону,

Афины взяв, Куршид-паша

Крушит последнюю колонну.

Взгляни на Запад! - там в борьбе

Власть незаконная с законной,

И брошен собственной судьбе

С царем испанец непреклонный.

Везде брожение умов,

Везде иль жалобы, иль стоны,

Оружий гром, иль звук оков,

Иль упадающие троны.

Равно ужасны для людей

И мятежи и самовластье.

Гроза народов и царей -

Не им доставить миру счастье!

Опасны для венчанных глав

Не частных лиц вражды и страсти,

А дерзкое презренье прав,

Чрезмерность иль дремота власти.

Спеши ж, монарх, на подвиг свой,

Как витязь правды и свободы,

На подвиг славный и святой -

С царями примирять народы!

Не верь внушениям чужим,

Страшись коварных душ искусства:

Судьями подвигам твоим -

И мир и собственные чувства,

1821

Ах, где те острова...

Ах, где те острова,

Где растет трынь-трава,

Братцы!

Где читают Pucelle,

И летят под постель

Святцы.

Где Бестужев-драгун

Не дает карачун

Смыслу.

Где наш князь-чудодей

Не бросает людей

В Вислу.

Где с зари до зари

Не играют цари

В фанты.

Где Булгарин Фаддей

Не боится когтей

Танты.

Где Магницкий молчит,

А Мордвинов кричит

Вольно.

Где не думает Греч,

Что его будут сечь

Больно.

Где Сперанский попов

Обдает, как клопов,

Варом.

Где Измайлов-чудак

Ходит в каждый кабак

Даром.

1822

Ах, тошно мне...

Ах, тошно мне

И в родной стороне:

Всё в неволе,

В тяжкой доле,

Видно, век вековать.

Долго ль русский народ

Будет рухлядью господ,

И людями,

Как скотами,

Долго ль будут торговать?

Кто же нас кабалил,

Кто им барство присудил

И над нами,

Бедняками,

Будто с плетью посадил?

По две шкуры с нас дерут,

Мы посеем - они жнут,

И свобода

У народа

Силой бар задушена.

А что силой отнято,

Силой выручим мы то.

И в приволье,

На раздолье

Стариною заживем.

А теперь господа

Грабят нас без стыда,

И обманом

Их карманом

Стала наша мошна.

Баре с земским судом

И с приходским попом

Нас морочат

И волочат

По дорогам да судам.

А уж правды нигде

Не ищи, мужик, в суде,

Без синюхи

Судьи глухи,

Без вины ты виноват.

Чтоб в палату дойти,

Прежде сторожу плати,

За бумагу,

За отвагу -

Ты за всё, про всё давай!

Там же каждая душа

Покривится из гроша:

Заседатель,

Председатель,

Заодно с секретарем.

Нас поборами царь

Иссушил, как сухарь:

То дороги,

То налоги

Разорили нас вконец.

А под царским орлом

Ядом потчуют с вином,

И народу

Лишь за воду

Велят вчетверо платить.

Уж так худо на Руси,

Что и боже упаси!

Всех затеев

Аракчеев

И всему тому виной.

Он царя подстрекнет,

Царь указ подмахнет.

Ему шутка,

А нам жутко,

Тошно так, что ой, ой, ой!

А до бога высоко,

До царя далеко,

Да мы сами

Ведь с усами,

Так мотай себе на ус.

1824

Безделок несколько наш Бавий накропав...

Безделок несколько наш Бавий накропав, -

Твердит, что может он с Державиным равняться.

В жару мечтать так Бавий прав!

Но вправе же за то и мы над ним смеяться.

Острогожск.

1820

Бестужеву (Хоть Пушкин суд мне строгий....)

Хоть Пушкин суд мне строгий1 произнес

И слабый дар, как недруг тайный, взвесил,

Но от того, Бестужев, еще нос

Я недругам в угоду не повесил.

Моя душа до гроба сохранит

Высоких дум кипящую отвагу;

Мой друг! Недаром в юноше горит

   Любовь к общественному благу!

В чью грудь порой теснится целый свет,

Кого с земли восторг души уносит,

Назло врагам тот завсегда поэт,

   Тот славы требует, не просит.

Так и ко мне, храня со мной союз,

С улыбкою и с ласковым приветом

Слетит порой толпа вертлявых муз,

   И я вдруг делаюсь поэтом.

1825

Благий Отец! Се час приходит мой!...

Благий Отец! Се час приходит мой!

Прославь меня, и Сын Тебя прославит:

Ему дана святая власть Тобой,

Да в плоти Он жизнь вечную восставит.

1826

Богатство

Если бы возможно было

Нам богатством жизнь продлить,

Я бы стал тогда всей силой

Злато и сребро копить;

И по общему закону,

Когда б смерть ко мне пришла,

Не жалея миллиону,

Чтоб еще пожить дала,

Я старался б откупиться;

Но когда сего нельзя,

Так почто ж и суетиться

И тревожить так себя?

К чему злато за замками,

Накопивши, сохранять?

Не приятнее ль с друзьями

В пирах время провождать?

Иль прелестницы прекрасной

Прильнув к розовым устам,

Тая в неге сладострастной,

В счастье равным быть богам?

1819

Бой

Краса с умом соединившись,

Пошли войною на меня;

Сраженье дать я им решившись,

Кругом в броню облек себя!

В такой, я размышлял, одежде

Их стрелы не опасны мне,

И, погруженный в сей надежде,

Победу представлял себе!..

Как вдруг Наташенька явилась,

Исчезла храбрость, задрожал!

В оковы броня превратилась!

И я любовью запылал.

7 мая 1814

Альткирх

Борис Годунов

Москва-река дремотною волной

   Катилась тихо меж брегами;

В нее, гордясь, гляделся Кремль стеной

   И златоверхими главами.

Умолк по улицам и вдоль брегов

   Кипящего народа гул шумящий.

Всё в тихом сне: один лишь Годунов

   На ложе бодрствует стенящий.

Пред образом Спасителя, в углу,

   Лампада тусклая трепещет,

И бледный луч, блуждая по челу,

   В очах страдальца страшно блещет.

Тут зрелся скиптр, корона там видна,

   Здесь золото и серебро сияло!

Увы! лишь добродетели и сна

   Великому недоставало!..

Он тщетно звал его в ночной тиши:

   До сна ль, когда шептала совесть

Из глубины встревоженной души

   Ему цареубийства повесть?

Пред ним прошедшее, как смутный сон,

   Тревожной оживлялось думой —

И, трепету невольно предан, он

   Страдал в душе своей угрюмой.

Ему представился тот страшный час,

   Когда, достичь пылая трона,

Он заглушил священный в сердце глас,

   Глас совести, и веры, и закона.

«О, заблуждение!— он возопил:—

   Я мнил, что глас сей сокровенный

Навек сном непробудным усыпил

   В душе, злодейством омраченной!

Я мнил: взойду на трон — и реки благ

   Пролью с высот его к народу;

Лишь одному злодейству буду враг;

   Всем дам законную свободу.

Начнут торговлею везде цвести

   И грады пышные и сёла;

Полезному открою все пути

   И возвеличу блеск престола.

Я мнил: народ меня благословит,

   Зря благоденствие отчизны,

И общая любовь мне будет щит

   От тайной сердца укоризны.

Добро творю,— но ропота души

   Оно остановить не может:

Глас совести в чертогах и в глуши

   Везде равно меня тревожит,

Везде, как неотступный страж, за мной,

   Как злой, неумолимый гений,

Влачится вслед — и шепчет мне порой

   Невнятно повесть преступлений!..

Ах! удались! дай сердцу отдохнуть

   От нестерпимого страданья!

Не раздирай страдальческую грудь:

   Полна уж чаша наказанья!

Взываю я,— но тщетны все мольбы!

   Не отгоню ужасной думы:

Повсюду зрю грозящий перст судьбы

   И слышу сердца глас угрюмый.

Терзай же, тайный глас, коль суждено,

   Терзай! Но я восторжествую

И смою черное с души пятно

   И кровь царевича святую!

Пусть злобный рок преследует меня —

   Не утомлюся от страданья,

И буду царствовать до гроба я

   Для одного благодеянья.

Святою мудростью и правотой

   Свое правление прославлю

И прах несчастного почтить слезой

   Потомка позднего заставлю.

О так! хоть станут проклинать во мне

   Убийцу отрока святого,

Но не забудут же в родной стране

   И дел полезных Годунова».

Страдая внутренно, так думал он;

   И вдруг, на глас святой надежды,

К царю слетел давно желанный сон

   И осенил страдальца вежды.

И с той поры державный Годунов,

   Перенося гоненье рока,

Творил добро, был подданным покров

   И враг лишь одного порока.

Скончался он — и тихо приняла

   Земля несчастного в объятья —

И загремели за его дела

   Благословенья и — проклятья!..

1821

Была уж ночь, когда я подходил...

Была уж ночь, когда я подходил

К Кирилловой обители пустынной;

Средь ясных звезд по небу месяц плыл

Там, где убийство тиран совершал

На Ирине  свой брак Иоанн пировал

Там, где убийства тиран совершал

1823

В альбом девице N.

Когда б вы жили в древни веки,

То, верно б, греки

Курили фимиам

Вместо Венеры - вам.

1817

В альбом ее превосходительству К. И. Малютиной

Ты желаешь непременно,

Написал чтобы я стих?

Как могу я, дерзновенный,

Быть певцом доброт твоих?

Мне ль представить то достойно,

Что в себе вмещаешь ты?

Мне ль изобразить пристойно

Милой образ красоты?

Кудри волнами, небрежно,

Из глаз черных быстрый взор,

Колебанье груди снежной

И всех прелестей собор?

Сам Державин дивный, чудный,

Вряд бы то изобразил;

Мне же слишком, слишком трудно

И - превыше моих сил!

1817

В альбом Т. С. К. (Своей любезностью опасной...)

Своей любезностью опасной,

Волшебной сладостью речей

Вы край далекий, край прекрасный

Душе напомнили моей.

Я вспомнил мрачные дубравы,

Я вспомнил добрых земляков,

Гостеприимные их нравы

И радость шумную пиров.

Я вспомнил пламенную младость,

Я вспомнил первую любовь,

Опять воскресла в сердце радость,

Певец для счастья ожил вновь.

Иной подруге обреченный,

Обетам верный навсегда,

Моей Матильды несравненной

Я не забуду никогда.

Она, как вы, была прекрасна,

Она, как вы, была мила,

И так же для сердец опасна

И точно так же весела.

1824 или 1825

В сей долине вечных слез...

В сей долине вечных слез

Незабудочки лазурны

И кусточки вешних роз

Вкруг печальной вьются урны.

И унылый кипарис

На сей памятник плачевный

Шумной ветвию навис...

С ранним утром ежедневно

Я сюда с тоской хожу

И в душе своей угрюмой

Счастье прежнее бужу

О прошедших благах думой;

Но оно уж не проснется -

Мертвый сон его сковал,

И друг сердца моего

На призыв не отзовется.

1820

Вдоль Фонтанки-реки...

Вдоль Фонтанки-реки

Квартируют полки.

Квартируют полки

Всё гвардейские.

Их и учат, их и мучат,

Ни свет, ни заря,

Что ни свет, ни заря,

Для потехи царя!

Разве нет у них рук,

Чтоб избавиться от мук?

Разве нет штыков

На князьков-сопляков?

Разве нет свинца

На тирана-подлеца?

Да Семеновский полк

Покажет им толк.

Кому вынется, тому сбудется;

А кому сбудется, не минуется.

Слава!

Декабрь 1824

Вере Николаевне Столыпиной

Не отравляй души тоскою,

Не убивай себя: ты мать;

Священный долг перед тобою

Прекрасных чад образовать.

Пусть их сограждане увидят

Готовых пасть за край родной,

Пускай они возненавидят

Неправду пламенной душой,

Пусть в сонме юных исполинов

На ужас гордых их узрим

И смело скажем: знайте, им

Отец Столыпин, дед Мордвинов.

Май 1825

Весна

Приветствую тебя, зеленый луг широкий!

И с гор резвящийся, гремящий ручеек,

И тень роскошная душистых лип высоких,

И первенца весны приветный голосок!

Холмы, покрытые муравкой молодою,

Юнеют красотой цветочков голубых;

И резвы мотыльки, собравшися толпою,

Порхают в воздухе на крыльях золотых.

Уж нежная свирель приятно раздается

В кустах бродящего со стадом пастушка;

Порою аромат с прохладою несется

От белых ландышей на крыльях ветерка,

Всё дышит негою, всё торжеством блистает,

Всё обновляется для жизни молодой,

И сердце как бы вновь для счастья расцветает,

Любуяся весны улыбкой золотой!

Душа волнуема восторгом удивленья!

Природа пышная младой красе твоей

Спешит восторженна!.. и ищет разделенья,

Спешит излить восторг в сердца своих друзей!

Как сладко с милыми от сердца поделяться

Улыбкой тихою и томною слезой,

И с ними вечерком природой любоваться,

Гуляя по лугам роскошною весной!!!

1816

Вечернею порою...

Вечернею порою,

Склоняясь над ружьем,

Стоял солдат с тоскою

На вале крепостном.

По небу голубому

Плыл месяц молодой;

По валу крепостному

Вдоль ходит часовой.

Мундир Преображенский

Стан стройный обхватил.

Вокруг мгновенный трепет

И шелест парусов,

Невы невнятный лепет

И крики рыбаков...

Томится чем-то дивным

Душа моя давно.

Шумит река. Но войн

Не слышит плеску волн

И бродит, неспокоен.

Сердечной думы полн.

Луч месяца трепещет

На шпице крепостном,

Огонь восторга блещет

На воине младом.

Луч месяца играет

На трепетных струях,

Огонь души пылает

У воина в очах.

С волненьем обычайным,

Отрадою дыша,

Томится чем-то тайным

Высокая душа.

Грудь юного в волненьи,

Роятся и кипят

Безмолвие в природе,

Но в нем волнует кровь

И к правде и к свободе

Священная любовь.

Кипят в нем и роятся

Высокие мечты

И вылететь стремятся,

Как будто из тюрьмы.

Свое предназначенье

Узнав в тиши ночной,

«Не это ль вдохновенье?» -

Рек воин молодой.

Кто ж был сей

Сей дивный часовой?

Певец наш вдохновенный,

Державин молодой.

1822

Видение

Ода на день тезоименитства

Его императорского высочества

великого князя Александра Николаевича,

августа 1823 года

1

Какое дивное виденье

Очам представилось моим!

Я вижу в сладком упоеньи:

По сводам неба голубым

Над пробужденным Петроградом

Екатерины тень парит!

Кого-то ищет жадным взглядом,

Чело величием горит...

2

Но вот с устен царицы мудрой,

Как луч, улыбка сорвалась:

Пред нею отрок златокудрый.

Средь сонма воинов резвясь,

То в длани тяжкий меч приемлет,

То бранный шлем берет у них.

То, трепеща в восторге, внемлет

Рассказам воинов седых.

3

Румянцев, Миних и Суворов

Волнуют в нем и кровь и ум,

И искрится из юных взоров

Огонь славолюбивых дум.

Проникнут силою рассказа,

Он за Ермоловым вослед

Летит на снежный верх Кавказа

И жаждет славы и побед.

4

Царица тихо ниспускалась,

На легком облаке как дым,

И, улыбаясь, любовалась

Прелестным правнуком своим;

Но вдруг Минервы светлоокой

Чудесный лик прияв, она

Слетела, мудрости высокой

Огнем божественным полна.

5

К прекрасному коснувшись дланью,

Ему Великая рекла:

«Я зрю, твой дух пылает бранью,

Ты любишь громкие дела.

Но для полунощной державы

Довольно лавров и побед,

Довольно громозвучной славы

Протекших, незабвенных лет.

6

Военных подвигов година

Грозою шумной протекла;

Твой век иная ждет судьбина,

Иные ждут тебя дела.

Затмится свод небес лазурных

Непроницаемою мглой;

Настанет век борений бурных

Неправды с правдою святой.

7

Уже воспрянул дух свободы

Против насильственных властей;

Смотри - в волнении народы,

Смотри - в движеньи сонм царей.

Быть может, отрок мой, корона

Тебе назначена творцом;

Люби народ, чти власть закона,

Учись заране быть царем.

8

Твой долг благотворить народу,

Его любви в делах искать;

Не блеск пустой и не породу,

А дарованья возвышать.

Дай просвещенные уставы,

Свободу в мыслях и словах,

Науками очисти нравы

И веру утверди в сердцах.

9

Люби глас истины свободной,

Для пользы собственной люби,

И рабства дух неблагородный -

Неправосудье истреби.

Будь блага подданных ревнитель:

Оно есть первый долг царей;

Будь просвещенья покровитель:

Оно надежный друг властей.

10

Старайся дух постигнуть века,

Узнать потребность русских стран,

Будь человек для человека,

Будь гражданин для сограждан.

Будь Антониной на престоле,

В чертогах мудрость водвори -

И ты себя прославишь боле,

Чем все герои и цари».

1823

Вольный перевод из Сафо

Блажен, как бог, кто слух вперяет

В приятный, нежный голос твой,

Улыбку нежну замечает

И восхищается тобой.

По жилам смертный хлад струится,

Когда увижу я сие,

Уста немеют, взор мрачится,

И бьется сердце вдруг мое.

То мраз во мне, то пламенею,

Не помню вовсе сам себя,

В смятении горю, бледнею...

Дрожу... и замираю я.

1819

Воспоминания

Еще ли в памяти рисуется твоей

С такою быстротой промчавшаяся младость, -

Когда, Дорида, мы, забыв иных людей,

Вкушали с жаждою любви и жизни сладость?..

Еще ли мил тебе излучистый ручей

И струй его невнятный лепет,

Зеленый лес, и шум младых ветвей,

И листьев говорящий трепет, -

Где мы одни с любовию своей

Под ивою ветвистою сидели:

Распростирала ночь туманный свой покров,

Терялся вдалеке чуть слышный звук свирели,

И рог луны глядел из облаков,

И струйки ручейка журчащие блестели...

Луны сребристые лучи

На нас, Дорида, упадали

И что-то прелестям твоим в ночи

Небесное земному придавали:

Перерывался разговор,

Сердца в восторгах пылких млели,

К устам уста, тонул во взоре взор,

И вздохи сладкие за вздохами летели.

Не знаю, милая, как ты,

Но я не позабуду про былое:

Мне утешительны, мне сладостны мечты,

Безумство юных дней, тоска и суеты;

И наслаждение сие немое

Так мило мне, как запах от левкоя,

Как первый поцелуй невинной красоты.

1823

Вотще в различные рядим его одежды...

Вотще в различные рядим его одежды;

Пускай, пускай зовем его царем своим

И, полные в душе обманчивой надежды,

Мним счастья в храм войти, руководимы им!

Пусть будет в жизни он нам спутник неразлучный;

Всё так, всё хорошо, но только в книге скучной

Я уважаю ум, - но, истиной пленен,

Скажу: блаженней всех, кто мене всех умен.

1821

Вчера комедию мою играли...

«Вчера комедию мою играли;

Что, какова она?»

- «Должна быть страх дурна!»

- «Того не может быть: ведь вовсе не свистали!»

- «Да потому, что все дремали».

1820

Вы снисходительны, я знаю...

Вы снисходительны, я знаю:

Порука мне - ваш милый взор;

Я с вами от души болтаю,

Простите вы сердечный вздор...

1823

Гражданин

Я ль буду в роковое время

      Позорить гражданина сан

И подражать тебе, изнеженное племя

      Переродившихся славян?

Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,

В постыдной праздности влачить свой век младой

   И изнывать кипящею душой

      Под тяжким игом самовластья.

Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,

Постигнуть не хотят предназначенье века

И не готовятся для будущей борьбы

За угнетенную свободу человека.

Пусть с хладною душой бросают хладный взор

      На бедствия своей отчизны,

И не читают в них грядущий свой позор

И справедливые потомков укоризны.

Они раскаются, когда народ, восстав,

   Застанет их в объятьях праздной неги

И, в бурном мятеже ища свободных прав,

   В них не найдет ни Брута, ни Риеги1.

1824

Гражданское мужество

Кто этот дивный великан,

Одеян светлою бронею,

Чело покойно, стройный стан,

И весь сияет красотою?

Кто сей, украшенный венком,

С мечом, весами и щитом,

Презрев врагов и горделивость,

Стоит гранитною скалой

И давит сильною пятой

Коварную несправедливость?

Не ты ль, о мужество граждан,

Неколебимых, благородных,

Не ты ли гений древних стран,

Не ты ли сила душ свободных,

О доблесть, дар благих небес,

Героев мать, вина чудес,

Не ты ль прославила Катонов,

От Каталины Рим спасла

И в наши дни всегда была

Опорой твердою законов.

Одушевленные тобой,

Презрев врагов, презрев обиды,

От бед спасали край родной,

Сияя славой, Аристиды;

В изгнании, в чужих краях

Не погасали в их сердцах

Любовь к общественному благу,

Любовь к согражданам своим:

Они благотворили им

И там, на стыд ареопагу.

Ты, ты, которая везде

Была народных благ порукой;

Которой славны на суде

И Панин наш и Долгорукой:

Один, как твердый страж добра,

Дерзал оспоривать Петра;

Другой, презревши гнев судьбины

И вопль и клевету врагов,

Совет опровергал льстецов

И был столпом Екатерины.

Велик, кто честь в боях снискал

И, страхом став для чуждых воев,

К своим знаменам приковал

Победу, спутницу героев!

Отчизны щит, гроза врагов,

Он достояние веков;

Певцов возвышенные звуки

Прославят подвиги вождя,

И, юношам об них твердя,

В восторге затрепещут внуки.

Как полная луна порой,

Покрыта облаками ночи,

Пробьет внезапно мрак густой

И путникам заблещет в очи -

Так будет вождь, сквозь мрак времен,

Сиять для будущих племен;

Но подвиг воина гигантский

И стыд сраженных им врагов

В суде ума, в суде веков -

Ничто пред доблестью гражданской.

Где славных не было вождей,

К вреду законов и свободы?

От древних лет до наших дней

Гордились ими все народы;

Под их убийственным мечом

Везде лилася кровь ручьем.

Увы, Аттил, Наполеонов

Зрел каждый век своей чредой:

Они являлися толпой...

Но много ль было Цицеронов?..

Лишь Рим, вселенной властелин,

Сей край свободы и законов,

Возмог произвести один

И Брутов двух и двух Катонов.

Но нам ли унывать душой,

Когда еще в стране родной,

Один из дивных исполинов

Екатерины славных дней,

Средь сонма избранных мужей

В совете бодрствует Мордвинов?

О, так, сограждане, не нам

В наш век роптать на провиденье -

Благодаренье небесам

За их святое снисхожденье!

От них, для блага русских стран,

Муж добродетельный нам дан;

Уже полвека он Россию

Гражданским мужеством дивит;

Вотще коварство вкруг шипит -

Он наступил ему на выю.

Вотще неправый глас страстей

И с злобой зависть, козни строя,

В безумной дерзости своей

Чернят деяния героя.

Он тверд, покоен, невредим,

С презрением внимая им,

Души возвышенной свободу

Хранит в советах и суде

И гордым мужеством везде

Подпорой власти и народу.

Так в грозной красоте стоит

Седой Эльбрус в тумане мглистом:

Вкруг буря, град, и гром гремит,

И ветр в ущельях воет с свистом,

Внизу несутся облака,

Шумят ручьи, ревет река;

Но тщетны дерзкие порывы:

Эльбрус, кавказских гор краса,

Невозмутим, под небеса

Возносит верх свой горделивый.

1823

Гусь и Змия

Гусь, ходя с важностью по берегу пруда

Сюда, туда,

Не мог собой налюбоваться:

«Ну, кто из тварей всех дерзнет со мной сравняться? -

Возвыся глас, он говорил. -

И чем меня творен, не наделил?

Плыву, - коль плавать пожелаю!

Устану ль плавать, - я летаю.

Летать не хочется, - иду.

Коль вздумал есть, - я всё найду».

Услышав то, Змия

Ползет, во кольцы хвост вия;

Подползши к хвастуну, она шипела:

«Эх, полно, полно, кум! Хотя и нет мне дела,

Но я скажу тебе, - и, право не в укор, -

Ты мелешь вздор:

Коль быстроты в ногах оленьей не имеешь,

По рыбьи плыть, летать по-орли не умеешь».

Знать понемногу от всего -

Всё то ж, что мало знать, иль вовсе ничего.

1814

Давно мне сердце говорило...

Давно мне сердце говорило:

Пора, младый певец, пора,

Оставив шумный град Петра,

Лететь к своей подруге милой,

Чтоб оживить и дух унылый,

И смутный сон младой души

На лоне неги и свободы,

И расцветающей природы

Прогнать с заботами в тиши.

Настал желанный час - и с тройкой

Извозчик ухарской предстал,

Залился колокольчик звонкой -

И юный друг твой поскакал...

Едва заставу Петрограда

Певец унылый миновал,

Как разлилась в душе отрада,

И я дышать свободней стал,

Как будто вырвался из ада...

июнь 1821

Дарами щедрыя природы оживленна...

Дарами щедрыя природы оживленна,

Приветствую тебя, страна благословенна,

Точащая из недр млеко и чистый мед!

Ты для оратая даешь сторичный плод;

Луга цветущие, дыша благоуханьем,

Всегда оглашены коней ретивых ржаньем;

На тучных пажитях дебелый бродит вол,

И овцы, прядая, пестрят зеленый дол!

[Но кровью тучная земля твоя упилась]

Но плодородная земля Украйны милой

Промокла кровию, могилой

[Необозримые, златящиеся нивы

Волнует ветерок прохладный и игривый]

[Но плодородные бразды земли прекрасной

Напоминают нам про жребий твой несчастный]

О сколько раз тебя свирепая война

Но трупами сынов сраженных утучнилась

И кровью  душа твоя упилась

[Прелестный край!

Душа летит

Земля прекрасная]

Досель раздертая [оратая] сохой поселянина

Ее земля

Земля свободных Козаков

Вдруг выкажет [останки]

Иль зубы белые слонов

1822

Димитрий Самозванец

Чьи так дико блещут очи?

Дыбом черный волос встал?

Он страшится мрака ночи;

Зрю — сверкнул в руке кинжал!..

Вот идет... стоит... трепещет...

Быстро бросился назад;

И, как злой преступник, мещет

Вдоль чертога робкий взгляд!

Не убийца ль сокровенный,

За Москву и за народ,

Над стезею потаенной

Самозванца стережет?..

Вот к окну оборотился;

Вдруг луны сребристый луч

На чело к нему скатился

Из-за мрачных, грозных туч.

Что я зрю? То хищник власти

Лжедимитрий там стоит;

На лице пылают страсти;

Трепеща, он говорит:

«Там в чертогах кто-то бродит

Шорох — заскрыпела дверь!..

И вот призрак чей-то входит...

Это ты — Бориса дщерь!..

О, молю! избавь от взгляда...

Укоризною горя,

Он вселяет муки ада

В грудь преступного царя!..

Но исчезла у порога;

Это кто ж мелькнул и стал,

Притаясь в углу чертога?..

Это Шуйский!.. Я пропал!..»

Так страдал злодей коварный

В час спокойствия в Кремле;

Проступал бесперестанно

Пот холодный на челе.

«Не укроюсь я от мщенья!—

Он невнятно прошептал.—

Для тирана нет спасенья:

Друг ему — один кинжал!

На престоле, иль на ложе,

Иль в толпе на площади,

Рано, поздно ли, но всё же

Быть ему в моей груди!

Прекращу свой век постылый;

Мне наскучило страдать

Во дворце, как средь могилы,

И убийцу нажидать».

Сталь нанес — она сверкнула —

И преступный задрожал,

Смерть тирана ужаснула:

Выпал поднятый кинжал.

«Не настало еще время,—

Простонал он,— но придет,

И несносной жизни бремя

Тяжкой ношею спадет».

Но как будто вдруг очнувшись:

«Что свершить решился я?—

Он воскликнул, ужаснувшись.—

Нет! не погублю себя.

Завтра ж, завтра всё разрушу,

Завтра хлынет кровь рекой —

И встревоженную душу

Вновь порадует покой!

Вместо праотцев закона

Я введу закон римлян;

Грозной местью гряну с трона

В подозрительных граждан.

И твоя падет на плахе,

Буйный Шуйский, голова!

И, дымясь в крови и прахе,

Затрепещешь ты, Москва!»

Смолк. Преступные надежды

Удалили страх — и он

Лег на пышный одр, и вежды

Оковал тревожный сон.

Вдруг среди безмолвья грянул

Бой набата близ дворца,

И тиран с одра воспрянул

С смертной бледностью лица...

Побежал и зрит у входа:

Изо всех кремлевских врат

Волны шумные народа,

Ко дворцу стремясь, кипят.

Вот приближились, напали;

Храбрый Шуйский впереди —

И сарматы побежали

С хладным ужасом в груди.

«Всё погибло! нет спасенья,

Смерть прибежище одно!» —

Рек тиран... еще мгновенье —

И бросается в окно!

Пал на камни, и, при стуках

Сабель, копий и мечей,

Жизнь окончил в страшных муках

Нераскаянный злодей.

1821

Долго ль, други, рабствовать нам...

Долго ль, други, рабствовать нам.

Утомленная враждой,

Вся Украина ждет покою!

Жаждут мира все душой.

1822

Дорида, Амур и я

С Доридой я остался

Намнясь наедине.

Как вдруг Амур к нам вкрался

И ранил сердце мне.

Узрев сей язвы муку,

Пришла Дорида в страх.

«Жестокий! - Зевса внуку

Промолвила в слезах. -

Почто неосторожно

И злобно так шутить?

Почто, когда не можно

Сей язвы исцелить?»

- «Напрасно унываешь, -

Сказал плутишко ей, -

Ты действия не знаешь

Еще красы своей».

1818

Друзьям

Нельзя ль на новоселье,

О други, прикатить,

И в пунше, и в веселье

Всё горе потопить?

Друзья! Прошу, спешите,

Я ожидаю вас!

Мрак хаты осветите

Весельем в добрый час!

В сей хате вы при входе

Узрите, стол стоит,

За коим на свободе

Ваш бедный друг сидит

В своем светло-кофейном,

Для смеха сотворенном

И странном сертуке,

В мечтах, с пером в руке!

Там кипа книжек рядом

Любимейших лежит,

Их переплет не златом,

А внутрь добром блестит.

Заступа от неволи,

Любезные пистоли,

Шинелишка, сертук,

Уздечка и муштук;

Ружье - подарок друга,

Две сабли - как стекло,

Надежная подпруга

И Косовско седло -

Вот всё, что прикрывает

Стенную черноту;

Вот всё, что украшает

Сей хаты простоту.

Друзья! Коль посетите

Меня вы под часок,

Яств пышных не просите:

Под вечер - пунш, чаек,

На полдень - щи с сметанкой,

Хлеб черный, да баранки,

И мяса фунта с два,

А на десерт от брата,

Хозяина-солдата -

Приветные слова.

Когда такой потравы,

Друзья! хотя для славы

Желает кто из вас,

Тогда, тогда от службы

Ко мне в свободный час,

В Вежайцы, ради дружбы,

Прошу я завернуть,

И в скромный кров поэта,

Под сень анахорета

От скуки заглянуть.

1816

Желать чинов, кто славой волен...

Желать чинов, кто славой волен,

А я быть знатным не хочу,

Колечком буду я доволен,

Когда от милой получу.

Пусть воин в поле страх наносит,

Пускай и лавры  на него, -

Колечко миленькой кто носит,

Тот верно счастливей его.

Короны блеском ослепленны

Пускай завидуют царям,

А я за царство всей вселенной

Колечка милой не отдам.

Колечко дух мой утешает,

Колечко счастье мне дарит

И всё на свете заменяет,

Коль на руке моей блестит.

Коли фортуна наградила,

Пускай те в золоте блестят.

Колечко мила подарила -

Я с ним и в бедности богат.

1820

Жестокой

Смотри, о Делия, как вянет сей цветочек;

С какой свирепостью со стебелька

Вслед за листочком рвет листочек

Суровой осени рука!

Ах! скоро, скоро он красы своей лишится,

Не станет более благоухать;

Последний скоро лист свалится,

Зефир не будет с ним играть.

Угрюмый Аквилон нагонит тучи мрачны,

В уныние природу приведет,

Оденет снегом долы злачны, -

Твой взор и стебля не найдет...

Так точно, Делия, дни жизни скоротечной

Умчит Сатурн завистливый и злой

И блага юности беспечной

Ссечет губительной косой...

Всё изменяется под дланью Крона хладной

Остынет младости кипящей кровь;

Но скука жизни безотрадной

Под старость к злу родит любовь!

Тогда, жестокая, познаешь, как ужасно

Любовью тщетною в душе пылать

И на очах не пламень страстный,

Но хлад презрения встречать.

1821

Заблуждение

Завеса наконец с очей моих упала,

И я коварную Дориду разгадал!

Ах! если б прежде я изменницу узнал,

Тогда бы менее душа моя страдала,

Тогда б я слез не проливал!

Но мог ли я иметь сомненье!

Ее пленительный и непорочный вид,

Стыдливости с любовию боренье,

И взгляды нежные, и жар ее ланит,

И страстный поцелуй, и персей трепетанье,

И пламень молодой крови,

И робкое в часы отрад признанье,

Всё, всё казалось в ней свидетельством любви

И нежной страсти пылким чувством!

Но было всё коварств плодом

И записных гетер искусством,

Корысти низкия трудом!

А я, безумец, в ослепленьи

Дориду хитрую в душе боготворил,

И, страсти пламенной в отрадном упоеньи,

Богов лишь равными себе в блаженстве мнил!..

1820

Завет богов

Кого не победит Аглаи томный взор,

Младенческая слов небрежность,

Ее приятный разговор

И чувств нелицемерна нежность, -

Тому любви вовек не знать;

Тот будет в мире сиротою,

Как отчужденный, тосковать

С своей холодною душою.

1820

Заплатимте тому презрением холодным...

Заплатимте тому презрением холодным,

Кто хладен может быть к страданиям народным,

Старайтесь разгадать цель жизни человека,

Постичь дух времени и назначенье века.

1824

Звезда-путеводитель

Пылкой юности с страстями

И надежды сладкой полн,

Я направил за мечтами

В море бурное свой челн.

Скоро там... за синей далью

Скрылся берег, как туман,

И я с трепетом, с печалью

Вдруг увидел - океан!

И вдруг свод небесный, мглою

Весь покрывшись... засверкал!

Дождь полил с небес рекою,

Поднялся за валом вал!

Каждый миг мой челн в пучину

Погрузиться был готов.

«Ах! пошлите мне кончину!» -

Умолял я так богов.

Но напрасно: не внимали

Небеса мольбам моим -

Смерти мне не посылали,

Ни конца страданьям злым!

Часто в бурю, в небе мрачном,

Зрел я - некий свет мерцал,

И с надеждой в сердце страстном

К нему челн свой направлял.

Но ах! тучи вновь скрывали

Свет отрадный от меня!

Смерть и ужас вновь зияли,

Вновь был без отрады я!

Долго, долго так ужасно

Свод небес скрывала мгла!..

Наконец звезда прекрасна,

Я увидел, там взошла!

«Вот звезда-путеводитель! -

Глас мой внутренний сказал, -

Вот твой гений-утешитель!

Бед твоих конец настал!

Смело, смело вслед за нею

Направляй свой утлый челн:

Только сей одной стезею

Ты спасешь себя от волн».

Я послушал, что так лестно

Глас мне внутренний твердил,

И вослед звезде прелестной

Я с отважностью поплыл!

Вот с тех пор - исчезло горе,

И надежда вновь со мной;

И хоть челн мой еще в море,

Но уж пристань предо мной!

О звезда-путеводитель!

В пристань, пристань поскорей!

К милой в тихую обитель

И в объятия друзей!

Там, там счастье ожидает

Бедных странников под кров;

Там с надеждой обитает

Вера, дружба и любовь!

1818

Иван Сусанин

«Куда ты ведешь нас?.. не видно ни зги!—

Сусанину с сердцем вскричали враги: —

Мы вязнем и тонем в сугробинах снега;

Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега.

Ты сбился, брат, верно, нарочно с пути;

Но тем Михаила тебе не спасти!

Пусть мы заблудились, пусть вьюга бушует,

Но смерти от ляхов ваш царь не минует!..

Веди ж нас,— так будет тебе за труды;

Иль бойся: не долго у нас до беды!

Заставил всю ночь нас пробиться с метелью...

Но что там чернеет в долине за елью?»

«Деревня!— сарматам в ответ мужичок: —

Вот гумна, заборы, а вот и мосток.

За мною! в ворота!— избушечка эта

Во всякое время для гостя нагрета.

Войдите — не бойтесь!» — «Ну, то-то, москаль!..

Какая же, братцы, чертовская даль!

Такой я проклятой не видывал ночи,

Слепились от снегу соколии очи...

Жупан мой — хоть выжми, нет нитки сухой!—

Вошед, проворчал так сармат молодой.—

Вина нам, хозяин! мы смокли, иззябли!

Скорей!.. не заставь нас приняться за сабли!»

Вот скатерть простая на стол постлана;

Поставлено пиво и кружка вина,

И русская каша и щи пред гостями,

И хлеб перед каждым большими ломтями.

В окончины ветер, бушуя, стучит;

Уныло и с треском лучина горит.

Давно уж за полночь!.. Сном крепким объяты,

Лежат беззаботно по лавкам сарматы.

Все в дымной избушке вкушают покой;

Один, настороже, Сусанин седой

Вполголоса молит в углу у иконы

Царю молодому святой обороны!..

Вдруг кто-то к воротам подъехал верхом.

Сусанин поднялся и в двери тайком...

«Ты ль это, родимый?.. А я за тобою!

«Куда ты уходишь ненастной порою?

За полночь... а ветер еще не затих;

Наводишь тоску лишь на сердце родных!»

«Приводит сам бог тебя к этому дому,

Мой сын, поспешай же к царю молодому,

Скажи Михаилу, чтоб скрылся скорей,

Что гордые ляхи, по злобе своей,

Его потаенно убить замышляют

И новой бедою Москве угрожают!

Скажи, что Сусанин спасает царя,

Любовью к отчизне и вере горя.

Скажи, что спасенье в одном лишь побеге

И что уж убийцы со мной на ночлеге».

— «Но что ты затеял? подумай, родной!

Убьют тебя ляхи... Что будет со мной?

И с юной сестрою и с матерью хилой?»

— «Творец защитит вас святой своей силой.

Не даст он погибнуть, родимые, вам:

Покров и помощник он всем сиротам.

Прощай же, о сын мой, нам дорого время;

И помни: я гибну за русское племя!»

Рыдая, на лошадь Сусанин младой

Вскочил и помчался свистящей стрелой.

Луна между тем совершила полкруга;

Свист ветра умолкнул, утихнула вьюга.

На небе восточном зарделась заря,

Проснулись сарматы — злодеи царя.

«Сусанин!— вскричали,— что молишься богу?

Теперь уж не время — пора нам в дорогу!»

Оставив деревню шумящей толпой,

В лес темный вступают окольной тропой.

Сусанин ведет их... Вот утро настало,

И солнце сквозь ветви в лесу засияло:

То скроется быстро, то ярко блеснет,

То тускло засветит, то вновь пропадет.

Стоят не шелохнясь и дуб и береза,

Лишь снег под ногами скрипит от мороза,

Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит,

И дятел дуплистую иву долбит.

Друг за другом идут в молчаньи сарматы;

Всё дале и дале седой их вожатый.

Уж солнце высоко сияет с небес —

Всё глуше и диче становится лес!

И вдруг пропадает тропинка пред ними:

И сосны и ели, ветвями густыми

Склонившись угрюмо до самой земли,

Дебристую стену из сучьев сплели.

Вотще настороже тревожное ухо:

Всё в том захолустье и мертво и глухо...

«Куда ты завел нас?» — лях старый вскричал.

«Туда, куда нужно!— Сусанин сказал.—

Убейте! замучьте!— моя здесь могила!

Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!

Предателя, мнили, во мне вы нашли:

Их нет и не будет на Русской земли!

В ней каждый отчизну с младенчества любит

И душу изменой свою не погубит».

«Злодей!— закричали враги, закипев,—

Умрешь под мечами!» — «Не страшен ваш гнев!

Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело,

И радостно гибнет за правое дело!

Ни казни, ни смерти и я не боюсь:

Не дрогнув, умру за царя и за Русь!»

«Умри же!— сарматы герою вскричали,

И сабли над старцем, свистя, засверкали!—

Погибни, предатель! Конец твой настал!»

И твердый Сусанин весь в язвах упал!

Снег чистый чистейшая кровь обагрила:

Она для России спасла Михаила!

1822

Из письма к Ф.В.Булгарину (Когда от русского меча...)

1

   Когда от русского меча

   Легли моголы в прах, стеная,

Россию бог карать не преставая,

Столь многочисленный, как саранча,

Приказных род в странах ее обширных

      Повсюду расселил,

   Чтобы сердца сограждан мирных

   Он завсегда, как червь, точил...

               2

Кто не слыхал из нас о хищных печенегах,

О лютых половцах иль о татарах злых,

   О их неистовых набегах

      И о хищеньях их?

Давно ль сей край, где Дон и Сосна протекают

Средь тучных пажитей и бархатных лугов

И их холодными струями напояют,

   Был достояньем сих врагов?

Давно ли крымские наездники толпами

      Из отческой земли

И старцев, и детей, и жен, тягча цепями,

   В Тавриду дальнюю влекли?

Благодаря творцу, Россия покорила

      Врагов надменных всех

И лет за несколько со славой отразила

   Разбойника славнейшего набег...

      Теперь лишь только при наездах

Свирепствуют одни исправники в уездах.

Начало августа 1821

Известно всем давно, что стиходей Арист...

Известно всем давно, что стиходей Арист

Грамматике еще не обучен, как должно;

Теперь же из его пиэсы видеть можно,

Что он и на руку нечист!

1820

Извинение перед Н. М. Тевяшовой

Прости, что воин дерзновенный,

Желая чувствия свои к тебе излить,

Вожатого не взяв, на Геликон священный

Без дарования осмелился ступить.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ах! сколько надобно иметь тому искусства -

Оттенки нежные страстей изображать,

Когда желает кто свои сердечны чувства

Другому в сердце излиять!

Но ах! Сей дар мне не дан Аполлоном,

Я выражаться не могу;

Не лира мне дана в удел угрюмым Кроном,

А острый меч, чтобы ужасным быть врагу!

1818

Исполнились мои желанья...

Исполнились мои желанья,

Сбылись давнишние мечты:

Мои жестокие страданья,

Мою любовь узнала ты.

Напрасно я себя тревожил,

За страсть вполне я награжден:

Я вновь для счастья сердцем ожил,

Исчезла грусть, как смутный сон.

Так, окроплен росой отрадной,

В тот час, когда горит восток,

Вновь воскресает - ночью хладной

Полузавялый василек

1824

К N. N. (Когда душа изнемогала...)

Когда душа изнемогала

В борьбе с болезнью роковой,

Ты посетить, мой друг, желала

Уединенный угол мой.

Твой голос нежный, взор волшебный

Хотел страдальца оживить,

Хотела ты покой целебный

В взволнованную душу влить.

Сие отрадное участье,

Сие вниманье, милый друг,

Мне снова возвратили счастье

И исцелили мой недуг.

С одра недуга рокового

Я встал и бодр и весел вновь,

И в сердце запылала снова

К тебе давнишняя любовь.

Так мотылек, порхая в поле

И крылья опалив огнем,

Опять стремится поневоле

К костру, в безумии слепом.

1824 или 1825

К N. N. (Ты посетить, мой друг...)

Ты посетить, мой друг, желала

Уединенный угол мой,

Когда душа изнемогала

В борьбе с болезнью роковой.

Твой милый взор, – твой взор волшебный

Хотел страдальца оживить,

Хотела ты покой целебный

В взволнованную душу влить.

Твое отрадное участье,

Твое вниманье, милый друг,

Мне снова возвращают счастье

И исцеляют мой недуг.

Я не хочу любви твоей,

Я не могу ее присвоить;

Я отвечать не в силах ей,

Моя душа твоей не стоит.

Полна душа твоя всегда

Одних прекрасных ощущений,

Ты бурных чувств моих чужда,

Чужда моих суровых мнений.

Прощаешь ты врагам своим –

Я не знаком с сим чувством нежным

И оскорбителям моим

Плачу отмщеньем неизбежным.

Лишь временно кажусь я слаб,

Движеньями души владею;

Не христианин и не раб,

Прощать обид я не умею.

Мне не любовь твоя нужна,

Занятья нужны мне иные:

Отрадна мне одна война,

Одни тревоги боевые.

Любовь никак нейдет на ум:

Увы! моя отчизна страждет, –

Душа в волненьи тяжких дум

Теперь одной свободы жаждет.

1824 или 1825

К N. N. (У вас в гостях...)

У вас в гостях бывать накладно, –

Я то заметил уж не раз:

Проголодавшися изрядно,

Сижу в гостиной целый час

Я без обеда и без вас.

Порой над сердцем и рассудком

С такой жестокостью шутя,

Зачем, не понимаю я,

Еще шутить вам над желудком?..

1824 или 1825

К N. N. (Я не хочу любви твоей...)

Я не хочу любви твоей,

Я не могу ее присвоить;

Я отвечать не в силах ей,

Моя душа твоей не стоит.

Полна душа твоя всегда

Одних прекрасных ощущений,

Ты бурных чувств моих чужда,

Чужда моих суровых мнений.

Прощаешь ты врагам своим —

Я не знаком с сим чувством нежным

И оскорбителям моим

Плачу отмщеньем неизбежным.

Лишь временно кажусь я слаб,

Движеньями души владею

Не христианин и не раб,

Прощать обид я не умею.

Мне не любовь твоя нужна,

Занятья нужны мне иные:

Отрадна мне одна война,

Одни тревоги боевые.

Любовь никак нейдет на ум:

Увы! моя отчизна страждет,—

Душа в волненьи тяжких дум

Теперь одной свободы жаждет.

К временщику

Надменный временщик, и подлый и коварный,

Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,

Неистовый тиран родной страны своей,

Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!

Ты на меня взирать с презрением дерзаешь

И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!

Твоим вниманием не дорожу, подлец;

Из уст твоих хула - достойных хвал венец!

Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!

Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,

Коль сам с презрением я на тебя гляжу

И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?

Что сей кимвальный звук твоей мгновенной славы?

Что власть ужасная и сан твой величавый?

Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой,

Чем с низкими страстьми и подлою душой

Себя, для строгого своих сограждан взора,

На суд их выставлять, как будто для позора!

Когда во мне, когда нет доблестей прямых,

Что пользы в сане мне и в почестях моих?

Не сан, не род - одни достоинства почтенны;

Сеян! и самые цари без них - презренны,

И в Цицероне мной не консул - сам он чтим

За то, что им спасен от Каталины Рим...

О муж, достойный муж! почто не можешь, снова

Родившись, сограждан спасти от рока злого?

Тиран, вострепещи! родиться может он.

Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон!

О, как на лире я потщусь того прославить,

Отечество мое кто от тебя избавит!

Под лицемерием ты мыслишь, может быть,

От взора общего причины зла укрыть...

Не зная о своем ужасном положеньи,

Ты заблуждаешься в несчастном ослепленьи,

Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,

Но свойства злобные души не утаишь.

Твои дела тебя изобличат народу;

Познает он - что ты стеснил его свободу,

Налогом тягостным довел до нищеты,

Селения лишил их прежней красоты...

Тогда вострепещи, о временщик надменный!

Народ тиранствами ужасен разъяренный!

Но если злобный рок, злодея полюбя,

От справедливой мзды и сохранит тебя,

Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство

Тебе свой приговор произнесет потомство!

1820

К Делии

Опять, о Делия, завистливой судьбою

Надолго, может быть, я разлучен с тобою!

Опять, опять один с унылою душой

В Пальмире Севера прекрасной

Брожу как сирота несчастный,

Питая мрачный дух тоской!

Ничтожной славой ослепленный,

Жилище скромное и неги и отрад,

Жилище радостей - твой дом уединенный,

Безумец, променять дерзнул на Петроград,

Где всё тоску мою питает,

Где сердце юное страдает!

Почто молениям твоим я не внимал?

Почто, о Делия! с тобою я расстался?

Ах! я б теперь с тоскою не скитался,

Но в хижине б твоей с любовью обитал,

В сей хижине, где я узнал тебя впервые!

Где в жизни первый раз, с потоком сладких слез,

В часы для сердца дорогие,

Несмелым голосом _люблю_ я произнес!

Где ты мне на любовь любовью отвечала,

Где сладострастие и негу я вкушал...

Где ты в объятиях счастливца трепетала,

Где я мгновения восторгами считал!..

Ах! скоро ли опять из шумной и огромной

Столицы Севера, о мой бесценный друг!

Нечаянно в твой домик скромный

Предстанет нежный твой супруг?..

1820

К Делии. Подражание Тибуллу

Почто, о Делия! с коленопреклоненьем

К бессмертным прибегал с напрасным я моленьем?

Почто на алтарях им фимиам курил,

Коль рок тебя ко мне еще не возвратил?

Дерзал ли у богов в своих моленьях скромных

Тибулл испрашивать себе палат огромных,

Иль Крезовых богатств, иль славы и честей,

Иль тучных пажитьми Церериных полей,

Иль стад бесчисленных с обширными лугами? -

Об скромной бедности лишь им скучал мольбами,

Которую б делил всегда с тобою я;

Молил, чтоб при тебе застала смерть меня...

На что сокровища, на что стада мне тучны?

Иль будем боле мы с тобой благополучны

В чертогах мраморных, для коих привезли

Огромны глыбы гор из разных стран земли?

Ах! нет, ни золото, ни ткани драгоценны,

Ни храмины, рукой искусства иссеченны,

Ни в злате блещуща толпа наемных слуг

Нам счастья даровать не в силах, милый друг!

С тобой мне, Делия, и домик мой убогий

Олимпом кажется, где обитают боги;

Скудельностью своей и скромной простотой

Он гонит от себя сует крылатых рой;

И я за миг один, с тобой в нем проведенный,

Не соглашуся взять сокровищ всей вселенной.

О боги! Пусть Тибулл, всех благ земных лишась,

Но только с Делией своей соединясь,

В дому родительском с ней вместе обитает

И вместе с нею же в нем дни свои скончает.

О дщерь Сатурнова! И ты, любови мать!

Дерзаю к вам мольбы усердны воссылать;

Вы с благосклонностью, вам сродной, им внемлите

И Делию навек Тибуллу возвратите.

Но если Парки мне сего не прорекли,

Коль Делии не зреть мне боле на земли,

То пусть сей час сойду в подземные пещеры,

Где сестры лютые безжалостной Мегеры,

В жилище мрачном их тень новую узря,

Улыбкой адскою приветствуют себя.

Острогожск

1820

К другу

Не нам, мой друг, с тобой чуждаться

Утех и радостей земных,

Красою милых не прельщаться

И сердцем дорожить для них.

Пусть мудрецы все за химеру

Считают блага жизни сей,-

Не нам их следовать примеру

В цветущей юности своей.

Теперь еще в нас свежи силы

И сердце бьется для любви;

Придут дни старости унылы -

Угаснет прежний огнь в крови,

К утехам чувства онемеют,

Кровь медленней польется в нас,

Все нервы наши ослабеют...

И всё напомнит смерти час!

Тогда, тогда уже не время

О милых будет вспоминать

И сей угрюмой жизни бремя

В объятьях нежных облегчать...

Итак, доколе не промчалась

Быстротекущих дней весна,

Доколь еще не показалась

На наших кудрях седина,

Доколь любовью полны очи

Прелестниц юных нас манят

И под покровом мрачной ночи

Восторг и радости сулят -

Мой друг, в свой домик безопасный,

Когда сну предан Петроград,

Спеши с Доридою прекрасной

На лоно пламенных отрад.

1820

К И. А-ву

Напрасно думаешь, что там

Светильник дружбы угасает,

Где жертвенник любви пылает;

Напротив, друг мой! фимиам,

Тем сердцем дружбе приносимый,

В котором огнь неугасимый

Любви горит уж навсегда, -

Не перестанет никогда

С сугубой ревностью куриться;

Любовью всё животворится.

И из чего, скажи, ты взял,

Что твой сопутник с колыбели

Любить друзей уж перестал?

Иль в нем все чувства онемели

И он, как лед, холоден стал?

Мой друг! так думаешь напрасно;

Всё тот же я, как прежде был,

И ничему не изменил;

Люблю невольно, что прекрасно;

И если раз уж заключил

С кем дружества союз я вечный,

Кого люблю чистосердечно,

К тому, к тому уж сохраню

Любовь и дружество, конечно,

И никогда не изменю.

А потому и будь покоен,

Коль дорожишь ты мною так;

Тебя, мой друг, полюбит всяк,

Ты дружбы каждого достоин.

Что ж я молчал - тому виной

Не дружбы нежной охлажденье,

Как уличаем я тобой;

Но, так сказать, себя забвенье

Любви в счастливом упоенье.

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Так, друг мой, так, и я стал жрец

У алтаря Киприды милой;

И что бы ни было... счастливый

Или несчастный мне конец,

Я не престану неизменно

Отныне жертву приносить

Своей богине повседневно.

Ах! можно ль, друг, и не любить?

Любовь есть цель всего созданья!

Но пусть по-твоему - мечтанье,

Мгновенный призрак, легкий сон;

Пусть сон... я буду им доволен,

Я буду счастлив, хоть неволен,

Лишь только б продолжился он!

. . . . . . . . . . . . . . .

Да и когда же предаваться

Мечтам, мой друг, как не теперь, -

Лишь только в юности, поверь,

Мы ими можем наслаждаться;

А юность, друг, стрелы быстрей

За каждым вслед летит мгновеньем!

Летит - и мчатся вместе с ней

Мечты, утехи с наслажденьем.

За ними старость прибредет,

А вместе с нею и кручины,

Чело покроют всё морщины,

Унынье дряхлость наведет,

Настанут, друг мой, дни угрюмы,

Встревожат сердце мрачны думы,

Любовь и места не найдет.

Итак, доколь еще есть время,

Живи в веселье и люби;

Не почитай любовь за бремя

И даром время не губи.

1819

К К[...]му в ответ на стихи, в которых...

Чтоб я младые годы

Ленивым сном убил!

Чтоб я не поспешил

Под знамена свободы!

Нет, нет! тому вовек

Со мною не случиться;

Тот жалкий человек,

Кто славой не пленится!

Кумир младой души —

Она меня, трубою

Будя в немой глуши,

Вслед кличет за собою

На берега Невы!

Итак простите вы:

Краса благой природы,

Цветущие сады,

И пышные плоды,

И Дона тихи воды,

И мир души моей,

И кров уединенный,

И тишина полей

Страны благословенной,—

Где, горя, и сует,

И обольщений чуждый,

Прожить бы мог поэт

Без прихотливой нужды;

Где б дни его текли

Под сенью безмятежной

В объятьях дружбы нежной

И родственной любви!

Всё это оставляя,

Пылающий поэт

Направит свой полет,

Советам не внимая,

За чародейкой вслед!

В тревожном шуме света,

Средь горя и забот,

В мои младые лета,

Быть может, для поэта

Она венок совьет.

Он мне в уединеньи,

Когда я буду сед,

Послужит в утешенье

Средь дружеских бесед.

Лето 1821

К Лачинову

Изящного любитель,

Питомец муз младой,

Прямой всего ценитель,

Певец мой дорогой!

К тебе я обращаю

Нестройной лиры глас;

С тобой, с тобой желаю

Беседовать в сей час.

С тобой, о обитатель

Столицы пышных стен,

Дев красных обожатель,

Не знающий бремен,

Епикурейцев чтитель!

Веселый посетитель

Театров и садов,

Собраний, булеваров,

Кофейниц, тротуаров

И радостей домов,

Где шумный рой лукавых

Прелестниц молодых

Сулят из глаз своих

Утехи и забавы;

Где ветреность и младость

Прелестных дев любви

И слов коварных сладость

Льют нежный огнь в крови;

Где ты подчас, пленившись

Одною из цирцей,

С ней взором согласившись,

Издалека за ней

Идешь с смиренным видом,

Как скромник иль монах;

Пришел - и одним мигом

Забыл всё на грудях!

В объятьях красоты

Забыл беды, напасти,

Забыл в восторгах страсти

И друга, может, ты!..

Меж тем как в отдаленной

Здесь Жмуди жизнь влачу,

И ах! душе стесненной

Отрады не сыщу!..

Здесь в дымной, чадной хате,

В пустынной стороне,

В безмолвной тишине,

Я мыслю об утрате

Прелестных, милых дней,

Дней юных, драгоценных,

Беспечно проведенных

В кругу своих друзей.

Ах! где Боярский милый,

Мечтатель наш драгой?

Увы! в стране чужой

И с лирою унылой!

Ах! там же и Фролов,

Наш друг замысловатый,

Сатирик тороватый

И острый баснослов!

Счастливцы! Они вместе!

Завиден жребий их!

А мне, а мне и вести

Давно уж нет от них!

Нет сердцу утешенья,

Нет радостей _без вас_!

Ах! скоро ль съединенья

Наступит сладкий час?

Ах! скоро ли в объятья

Друг друга заключим?

Прижмем, вздохнем, о братья!

И - души съединим!

1816

К надежде

О надежда! ты мой гений!

Ты вожатый в жизни мой!

От опасных треволнений

Я избавлен лишь тобой.

Ты одна не покидала

Меня в бурном море бед;

Ты, ты челн мой направляла,

Когда был потерян след.

Будь же ты и впредь со мною

И нигде не покидай;

И хоть призраком, мечтою

Несчастливца утешай!

Помогай мне заблуждаться,

Что любим Наташей я,

Что настанет наслаждаться

Скоро час и для меня!

1817

К ней

Ах! Когда то совершится,

То, чем льстит надежды глас?

Долго ль сердце будет биться

В ожиданьи каждый час?

Скоро ль, скоро ль перестанет

Оно рваться из меня?

Скоро ль время то настанет,

Когда будешь ты моя?

1818

К портрету N

Она невинностью блистает,

Как роза прелестью цветет,

Любезным нравом восхищает

И всех сердца к себе влечет.

1817

К С. (Наш хлебосол–мудрец...)

Наш хлебосол–мудрец,

В своем уединенье,

Прими благодаренье,

Которое певец

Тебе в стихах слагает

За ласковый прием

И в них же предлагает

Благой совет тишком:

В своей укромной сени

Живи, как жил всегда,

Страшися вредной Лени

И другом будь Труда.

Люби, как любишь ныне,

И угощай гостей

В немой своей пустыне

Бердяевкой своей1

Лето 1821

К Фролову

Печали врач, забав любитель,

Остряк, поэт и баснослов,

Поборник правды и ревнитель,

Товарищ юности, Фролов!

Прошу, прерви свое молчанье

И хоть одной своей строкой

Утишь душевное страданье

И сердце друга успокой.

Увы! кто знает, друг мой милый,

Что ожидает завтра нас!

Быть может, хлад и мрак могилы, -

Ничтожности ужасный час!

Быть может, ярою судьбою

Уж над моей теперь главой

Смерть хладною своей рукою

Махает острою косой!

Почто ж, мой друг, нам тратить время

И чуждыми для дружбы жить,

Почто печалей вьючить бремя

И чашу зол в днях юных пить!

Почто, - когда имеем средства

Свое мы горе услаждать

И из печали и из бедства

С уроком пользу извлекать?

Взгляну ль, мой друг, на мир сей бедный,

И что ж, коль стану примечать?

Меж тысячью едва приметно

Счастливцев двух, а много - пять!

Кто ж винен в сем? Увы! мы сами,

О, точно так, никто иной;

С закрытыми идя очами,

Не трудно в яму пасть ногой.

. . . . . . . . . . . . . . . .

И в самом деле, друг бесценный,

Всё в нашей воле состоит.

Пусть лютый рок и разъяренный

Мне скорой гибелью грозит...

Но я коль тверд, коль презираю

Ударов тяжесть всю его,

Коль в оборону поставляю

Терпение против всего,

Тогда меня и рок устанет

Всё с прежней ненавистью гнать,

И скоро час и мой настанет,

Мой друг! от горя отдыхать.

Пойдем, Фролов, мы сей стезею -

Вожатый дружба наш, - пойдем!

Но вместе чур! рука с рукою!

Авось до счастья добредем!

Авось, авось все съединимся -

Боярский, Норов, я и ты,

Авось отрадой насладимся,

Забыв все мира суеты.

1817

Как солнце ни блестит и как оно ни светит...

Как солнце ни блестит и как оно ни светит,

Но пятна Астроном

И в нем, -

Коль телескоп хорош, - приметит.

-----

Кто б ни был ты: служитель алтарей,

Иль раб во вретище, иль властелин в порфире,

Друг человечества, или злодей,

Герой, которого трепещут в мире, -

Ах! и тебя сей жребий не м.

1821

Как счастлив я, когда сижу с тобою...

Как счастлив я, когда сижу с тобою,

Когда любуюся я, глядя на тебя,

Твоею милою, любезной красотою...

Как счастлив я!

Как счастлив я, когда ты, друг мой милый,

Свой голос с звуками гитары съединя,

Поешь иль песенку, или романс унылый, -

Как счастлив я!

Как счастлив я, когда умильным взором,

Прелестный, милый друг, ты подаришь меня

Иль обратишься вдруг ко мне ты с разговором, -

Как счастлив я!

Как счастлив я, когда ты понимаешь

Из взора моего, сколь я люблю тебя,

Когда мне ласками на ласки отвечаешь,

Как счастлив я!

Как счастлив я, когда своей рукою

Ты тихо жмешь мою и, глядя на меня,

Твердишь вполголоса, что счастлива ты мною, -

Как счастлив я!

Как счастлив я, когда вдруг осторожно,

Украдкой ото всех целуешь ты меня.

Ах, смертному едва ль так счастливым быть можно

Как счастлив я!

1820

Князю Смоленскому

Герой, отечества спаситель!

Прими от сердца должну дань;

Бог наш защитник, покровитель,

Тебя нам ниспослал на брань!

Уже враги торжествовали,

Уж в злобной ярости мечтали

Здесь русский покорить народ!

Но ты лишь в стан успел явиться,

Как гордый стал тебя страшиться

И ощупью пошел вперед!

Пошел вперед - и гибель верну

Мечтал ли он найти себе?

Но казнь ужасну, беспримерну

Определил творец тебе

Свершить над сонмом кровопийцев,

Грабителей, эхидн, убийцев,

Грехами, гнусностью своей

Давно уж всех превосходивших

И тем достойно заслуживших

Ужасный гнев царя царей!

Врагов презрел ты все коварства,

На бога верой уповал,

И, мня лишь о спасеньи царства,

Ты оное всяк час спасал!

На страшном поле Бородинском,

В бою кровавом, исполинском,

Ты показал, что может росс!

На бога веру возлагая,

Врагов все силы презирая,

Он всюду, завсегда колосс.

С своими чувствами сражаясь,

Решился ты Москву отдать;

Но, духом паче укрепляясь,

Един лишь ты возмог сказать:

«Столицы царств не составляют!»

И се - уж россы низлагают

Наполеонов буйный рог!

Тарутин, Красный доказали,

Где россы галлов поражали,

Что правым есть защита - бог!

И что доколь славян потомки

Царя и веру будут чтить,

Дотоль дела их будут громки,

Дотоль их будет бог хранить!

Скажи, Кутузовым попранный,

О галл, грехами обуянный,

Что он есть ангел пред тобой,

Скажи, что он Алкид российский,

Что ты - дух злобный, лютый, низкий,

Исчадье ада, не герой!

Вселенная давно страдала

От честолюбия врага,

Уже одна ее стояла

У краю гибели нога;

Как вдруг, герой, ты появился,

И мир надеждой озарился,

Что ты спасешь его от бед,

Уже висевших над главою!

И се - уж мир спасен тобою,

Сразил врагов - и где их след?

Их след остался на равнинах,

Навек кичливому во срам!

А кости их в лесах, в долинах -

Во славу памятники нам!

Ты сих, Кутузов, дел творитель!

Где царств надменный покоритель,

Где сей ужасный бич людей,

Кого страшились земны боги?

Его умчали быстры ноги

С венчанных храбростью полей!

Ты шел за ним вослед - и слава

Летела быстро на крылах.

Кичлива, гордая Варшава

Упала пред тобой во прах!

Несчастна Пруссия стенала

От ига злобна, алчна галла,

Но ты, сразя ее врагов,

Сразя французов, злобных, ярых,

Друзей царю доставил старых,

Извел из тягостных оков.

Такою славой осиянный,

Среди великих дел, побед,

Стократ ты лаврами венчанный,

Пришел, Кутузов, в лучший свет!

Твои дела, защитник трона,

Священной веры и закона, -

Из века паче будут в век

Всё с новой силой преливаться

И гласно в мире отзываться,

Что ты великий человек!

Апрель - май 1814

Когда вечерние лучи златого Феба...

Когда вечерние лучи златого Феба

Потухнут, догорев, и юная луна

В пучине голубой безоблачного неба

В ночи появится уныла и бледна, -

Люблю, уединясь, во мраке рощи дальной,

При шепоте дерев, в мечтаниях бродить

И чувства пылкие в душе своей печальной

Воспоминанием протекшего будить.

Ах! некогда и я восторгам предавался,

И я блаженствовал, и я отраду пил,

И я, и я мечтам с беспечностью вверялся

Здесь о превратности мне всё напоминает:

Ряды рассеянных могил в стене глухой...

1826

Коль пред тобой стою...

Коль пред тобой стою,

В восторге утопаю,

Твое дыханье пью;

В разлуке же вздыхаю,

Томлюсь, грущу, скую

И в скорби утешенья

Нигде не нахожу.

1817

Кто сколько ни хлопочет...

Кто сколько ни хлопочет,

Чтоб сердце защитить,

Хоть хочет иль не хочет,

Но должен полюбить.

Таков закон природы

Всегда и был, и есть,

И в юношески годы

Всяк должен цепи несть.

Всяк должен силу страсти

Любовной испытать,

Утехи и напасти

В свою чреду узнать.

Я сам не верил прежде

Могуществу любви

И долго был в надежде

Утишить жар в крови.

Я прежде надсмехался,

Любовь химерой звал,

И если кто влюблялся,

Я слабым называл.

Мечтал я - как возможно

Страстьми не обладать

И красотой ничтожной

Рассудок ослеплять!

Но ах! с тех пор уж много

Дон в море струй умчал,

И о любви так строго

Я думать перестал.

Узнал, что заблуждался,

Обманывал себя

И слишком полагался

На свой рассудок я.

Увы! За то жестоко

Мне Купидон отмстил:

Он сердце мне глубоко

Стрелой любви пронзил!

С тех пор, с тех пор страдаю,

День целый слезы лью,

Крушуся и вздыхаю,

Мучения терплю.

А та, кем сердце бьется,

Жестокая! с другим

И шутит, и смеется

Страданиям моим!..

Ах! знать, уж небесами

Мне суждено страдать

И горькими слезами

Свою судьбу смягчать.

1817

Лилии

Жена грех тяжкий сотворила:

Молодка мужа умертвила

И погребла его в леску,

При ручеечке, на лужку.

Курган цветами засевала

И, засевая, припевала:

«Растите так вы высоко,

Как муж зарыт мой глубоко;

Цветите розы и растите,

Растите долго и цветите...»

Окровавленная потом

Преступница - бегом, бегом -

Чрез пни, суки и через кочки,

Чрез горы, долы, ручеечки!..

Порывный в поле ветр свистит,

Темно и хладно средь долины,

Кой-где ворона прокричит

Или раздастся крик совиный.

Окровавл_е_нная бежит

Со страхом вдоль лесной опушки;

Спустилась в дол, где старый бук;

Вот в лес, к пустынника избушке -

И в двери ветхие стук-стук!

«Скажи святыми мне устами,

Что делать бедная должна,

И чем спасусь пред небесами?

На муки все готова я,

На тяжкий пост, на бичеванья,

Лишь только б тайна злодеянья

Упала навсегда с меня!..»

- «Жена! - ей отвечает старый; -

Тебя убийство не страшит,

Но мучит страх достойной кары,

И сердце ужас бременит.

Иди ж себе и будь в покое,

Откинь напрасную боязнь:

Пребудет тайной дело злое

И не близка преступной казнь.

Так суждено творцом издавна:

Что жены сделают не явно -

Одним мужьям то знать дано,

А муж твой спит в земле давно».

Таким довольная ответом,

Бежит преступница домой;

Бежит чрез лес - и пред рассветом

Узрела пышный терем свой.

Ее детей кружок унылый

Перед воротами стоит:

«А где наш тятя, тятя милый?» -

Навстречу матери кричит.

«Кто? Тятя ваш?..» Но замер голос,

На голове стал дыбом волос,

Не знает, что сказать детям...

«Он едет, дети! едет к нам...

Беги скорее, все в тревоге,

Беги, Демьян, я слышу стук...

Там пыль клубится по дороге...

Там конский топот, крик и гук.

Беги за рощу в лес густой:

Не гости ль едут в терем мой?»

Вот пыли облака густые;

Всё ближе, ближе... Чрез лесок

Вот едут, скачут вороные,

Вот вправо, влево - на мосток...

Сребром и златом блещут платья,

Мечи булатные блестят

И в золотых ножнах гремят -

То в гости к брату скачут братья...

«Невестка, здравствуй!.. Где же брат?»

«Где брат? где брат? Где муж  милый?..

Давно уже  взят могилой...»

- «Когда и где?» - «В чужой стране

Погиб несчастный на войне».

«Поверь, то вздор, невестка, явный;

Война окончена с врагом,

И невредимый с битвы славной

Брат возвратится в отчий дом».

Жена от страху побледнела,

Затрепетала и замлела...

И вот без чувств упала вдруг;

Тревожно, робко взоры водит:

«Где он? где труп? где мой супруг?..»

Но вот опять в себя приходит;

В восторге, будто вне себя:

«Скажите мне, скажите, братья,

Когда дождуся мужа я?

Когда, когда в свои объятья

Я заключу, мой друг, тебя?»

. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .

-----

Затрясся в основанье храм,

Ужасно стены затрещали,

И своды, рухнув пополам,

Загрохотавши, вдруг упали...

На той земле цвесть розы стали,

И цвесть так стали высоко,

Как муж зарыт был глубоко...

1823

Луна

Луна! любовников чувствительнейший друг!

Пролей свой бледный свет на сей зеленый луг!

Услыши голос мой, исполненный стенанья,

Узри потоки слез и томны воздыханья!

Приемля лиру я незвонкую, печальну,

Хочу воспета песнь унылу, погребальну!

Хочу, чтобы то всё, что дышит и живет,

Познало бы о том, что дух мой днесь гнетет!

Что сердце бедное страдать столь заставляет,

Что слезы из очей ручьями извлекает!

Близь берега сего, где видны кипарисы,

Почиет с миром прах любезныя Кларисы!

Здесь иволги поют печальны песни в день,

А в ночь сова кричит, на старый седши пень!

На камне, что сокрыл любви моей предмет,

С репейником, я зрю, крапива уж растет!

Дни кончила она в летах красы цветущей;

Лик с розой сходен был, на поле вновь растущей,

Улыбка нежная всех сердце заражала;

Она счастливила словами и пленяла!..

...И дружество ее, творя меня блаженным,

Любезным стало мне и самым драгоценным.

Но ах! тебя уж нет! и хладная могила

Навеки образ твой дражайший поглотила!..

Навеки?.. А я жив!.. Я жив! Я существую!

И в жизни мучуся, и плачу, и тоскую!

И только смерть одну отрадой вижу я!

Приди, желанная! С охотой жду тебя!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мою любезную теперь я воспевая

И милую душу ее воспоминая,

Чувствительность из глаз слез токи исторгает,

И лира, орошась, нескладный звук пускает!

29 сентября 1814

Дрезден

Любовь к отчизне

Где алтарей не соружают

Святой к отечеству любви?

где не почитают

Питать святой сей жар в крови?

Друзья! меня вы уличите

И тот народ мне укажите,

Который бы ее не знал,

Оставивши страну родную

И удалясь во всем в чужую,

Тоски в себе не ощущал?

Нет, нет, везде равно пылает

В сердцах святой любви сей жар:

Ее хотя не понимает,

Но равно чувствует дикарь -

Необразованный индеец,

Как и ученый европеец.

Всегда и всюду ей был храм:

И в отдаленнейшие веки

От чиста сердца человеки

Несли ей жертву, как богам.

Хвалится Греция сынами,

Пылавшими любовью к ней,

А Рим такими же мужами

Встарь славен к чести был своей.

Нас уверяют: Термопиллы,

Осада Рима, - что любили

Отчизну всей тогда душой.

Там храбрый Леонид спартанин,

Здесь изгнанный Камилл римлянин -

Отчизне жертвуют собой.

Но римских, греческих героев

В любви к отечеству прямой

Средь мира русские, средь боев,

Затмили давнею порой.

Владимир, Минин и Пожарской,

Великий Петр и Задунайской

И нынешних герои лет,

Великие умом, очами,

Между великими мужами,

Каких производил сей свет.

Суворов чистою любовью

К своей отчизне век пылал,

И, жертвуя именьем, кровью,

Ее врагов он поражал:

Его поляки трепетали,

Французы с турками дрожали.

Повсюду завсегда с тобой

Любовь к Отчизне, россиянин!

А с нею, с ней велик гражданин,

Ужасный для врагов герой.

Гордынею вновь полн, решился

Галл росса покорить себе, -

Но вдруг Кутузов появился -

И галлов замысел - не бе!

Так русские всегда любили

И так Отечество хранили

От всяких бед и от врага.

Тот здравого ума лишился,

Кто росса покорить решился, -

Он ломит гордому рога!..

Народ, отчизну обожающ,

К царю, к религии святой

Всем сердцем, всей душой пылающ,

Средь бурь всегда стоит горой,

Никем, ничем не раз(разимой)

Покойною и горделивой.

Тому являет днесь пример

Держава славная Россия, -

Ее врага попранна выя,

Погибнет, гибнет изувер.

Хвала, отечества спаситель!

Хвала, хвала, отчизны сын!

Злодейских замыслов рушитель,

России верный гражданин,

И бич и ужас всех французов! -

Скончался телом ты, Кутузов,

Но будешь вечно жив, герой,

И в будущие веки славен,

И не дерзнет уж враг злонравен

России нарушать покой!..

4 июня 1813

Любя свободу, правду, честь...

1

Любя свободу, правду, честь

И ими тайно вдохновленный,

Я не выменивал за лесть

Их благосклонности надменной

2

Свободой, правдой вдохновенный,

От знатных сохранил я честь

И не выменивал за лесть

Их благодарности надменной.

1825

Людмила

«Нет, не мне владеть тобой,

Ангел сердца милый;

Ты должна вкушать покой,

А я век унылый,

Лия токи слез, влачить

И, страдая вечно,

Яд и горести испить

Муки злой, сердечной.

Тебе мил не я, иной;

Страсть - да истребится,

И в душе моей покой

Впредь - да водворится;

Пусть из памяти моей

Образ твой прелестный,

Красота души твоей,

Сердцу глас известный, -

Истребится навсегда

И изгладит время, -

Нет, не буду никогда

Я для милой бремя.

Там далёко, за Днепром,

В Литве, на чужбине,

Кончу в бое я с врагом

Дни свои в кручине».

Так несчастный Миловид

Молвил пред Людмилой;

Дева робкая дрожит

И, свой взор унылый

В землю потупив, речет

Юноше с слезами:

«Ах, останься, всё пройдет,

Будешь счастлив с нами.

Не могу тебя любить,

Чтоб иметь супругом,

Но клянуся вечно быть

Тебе верным другом».

- «Ах! что в дружбе - коль любовь

В сердце уж пылает

И, волнуя пылку кровь,

Страсти возмущает?

Нет, Людмила, нет, не мне

Счастьем наслаждаться;

Мой удел - в чужой стране

Мучиться, терзаться».

И еще унылый взгляд

Бросив на Людмилу,

Он покинул отчий град,

Чтоб обресть могилу.

1817

М.Г.Бедраге (На смерть Полины молодой...)

На смерть Полины молодой,

Твое желанье исполняя,

В смущеньи, трепетной рукой,

Я написал стихи, вздыхая.

Коль не понравятся они,

Чего и ожидать нетрудно,

Тогда не леность ты вини,

А дар от Аполлона скудной,

Который дан мне с юных лет;

Желал бы я — пачкун бумаги —

Писать как истинный поэт,

А особливо для Бедраги;

Но что же делать?.. силы нет.

Лето 1821

Меня с тобою познакомил...

Меня с тобою познакомил

Неоцененный твой альбом.

Дивлюся вкусу твоему

Люблю любовь твою к искусствам

Давно завидую уму

И благородным сердца чувствам.

И пылкости прекрасных дум.

Дивлюсь души прекрасным чувствам.

Хвалю твой просвещенный ум.

1822

Мечта

Ночною уж порою,

Как шум дневной умолк,

Амуров предо мною

Явился целый полк.

«Нам до тебя есть дело, -

С улыбкой мне рекли, -

Ступай за нами смело,

Куда б ни повели».

С божками спорить сими

И вздорить я не смел,

И потому за ними

Немедля я пошел.

«Постой, не торопися. -

Один из них сказал, -

Встань здесь и наклонися».

И очи завязал!

Потом все, подхвативши,

Куда-то понесли

И, наземь опустивши,

Повязку с глаз снял_и_...

Смотрю, - вожатых скрылся

Отважный шумный рой!

Смотрю... я очутился,

Наташа! пред тобой!

1818

Минуты счастия промчались...

Минуты счастия промчались

И вечно, вечно не придут,

Печали, горести остались

И вечно, вечно не пройдут.

Недолго сердце биться станет,

Недолго буду я грустить,

В весенний день цветок увянет,

Его коль с веткой разлучить.

Я мнил счастливым быть тобою,

В тебе зря душу красоты,

Теперь прегорькою слезою

Плачу за лестные мечты.

Томлюсь, мучение ужасно!

Своей я жизни не прерву;

Ты, смерть, - отрада для несчастна,

А я - для горести живу.

Завеса с глаз моих сорвалась,

И ты, о Лила, не моя!

Не умирают, знать, с печали,

Когда живу на свете я.

Несносно жить всегда страдая,

С утра до вечера всегда,

И с просыпленьем ожидая,

Что вновь готовится беда.

1816

Мне тошно здесь, как на чужбине...

Мне тошно здесь, как на чужбине.

Когда я сброшу жизнь мою?

Кто даст крыле мне голубине,

Да полечу и почию.

Весь мир как смрадная могила!

Душа из тела рвется вон.

Творец! Ты мне прибежище и сила,

Вонми мой вопль, услышь мой стон:

Приникни на мое моленье,

Вонми смирению души,

Пошли друзьям моим спасенье,

А мне даруй грехов прощенье

И дух от тела разреши.

Между январем и маем 1826

Мотылек

Что ты вкруг огня порхаешь,

Мотылек мой дорогой?

Или, бедненький, не знаешь,

Что огонь губитель твой?

Иль тебе то неизвестно,

Сколь обманчив блеск огня,

И что свет его прелестный

Может погубить тебя?

Лети прочь! лети, несчастный!

Вкруг огня ты не порхай!

Бойся, бойся повсечасно,

Не сгореть чтоб невзначай!

Но не внемлет безрассудный!

Ближе, ближе всё летит!

Его блеск прелестный, чудный,

Несчастливец! тебе льстит.

Но напрасно, всё порхает!

И вот - прямо в огонек

Он влетел... и в нем сгорает!

Знать, судил ему так рок!

Так, увы! и я, плененный,

Предаюсь любви своей

И мечтаю, дерзновенный,

Найти счастье свое в ней!

Но быть может, заблуждаться

Мне судил жестокий рок,

И так точно, может статься,

Я сгорю - как мотылек!

1817

На болезнь Крылова

Нет одобрения талантам никакого:

В России глушь и дичь.

О даровании Крылова

Едва напомнил паралич.

1823

На погибель врагов

Да ведает о том вселенна,

Как бог преступников казнит,

И как он росса, сына верна,

От бед ужаснейших хранит.

Да ведают отныне царства,

Сколь мощь России велика,

Да знают люди, что коварства

Всевышний зрит издалека

И гибель злобным устрояет

Его десная завсегда;

Невинных в бедстве бог спасает,

Злодеев, лютых - никогда.

Кто впал в порок хотя однажды,

Того уж трудно поднимать;

Да зная то, страшится каждый

Неправо с ближним поступать.

Наполеон до царска сана

Взнесен всевышнего рукой;

Забыл его - и се попранна

Души кичливость гордой, злой!

Желая овладеть вселенной,

Он шел Россию покорить.

О враг кичливый, дерзновенный!

Булатный меч тебя смирит.

Пришел, и всюду разоряя,

Опустошения творя

И грады, веси попаляя,

Ты мнил тем устрашить царя:

Но, о исчадье злобно ада,

Российской царь велик душой;

А все его полнощны чада

Как бы взлелеяны войной.

Героев тени, низлетите!

Оставьте райский свой чертог

И на потомков днесь воззрите,

Ликуйте с нами: «Силен бог!»

Смотрите: нет врагов кичливых,

Пришедших россов покорить;

Подобно стаду зайц строптивых,

Наполеонов полк бежит!

Подобно бурному потоку,

Страну он нашу наводнил,

Подобно тигру он жестоку,

Невинну кровь россиян пил.

Здесь слезы льет девица красна,

Своей невинности лишась,

Там рвется, стонет мать злосчастна,

Навеки с сыном разлучась.

А там! - а там Москва пылает;

Вожженная рукой врага! -

Там пламя древность пожирает;

Москва там лепоты нага!

Уж слава росская мрачится

Уж гибель кажется близка!

Но се перун - Кутузов мчится!

Блестит герой издалека

И меч булатный изощряет!

Дрожит, немеет галлов вождь

И думы спасться напрягает.

Но сей герой как снег, как дождь,

Как вихрь, как молния паляща

Врагов отечества казнит!

И вот ужасно цепь звеняща

С Москвы раздробленна летит!

Еще перун героя грянул -

И враг бежит со срамом вспять,

За ним - и мраз, и глад воспрянул,

И уменьшают его рать!

Россиян силы удвоились,

Бог с правыми вступил в союз;

С лица земли враги истнились -

Европа спасена от уз.

Хвала тебе, монарх российский!

Хвала, муж дивный, Михаил!

Днесь вам не нужны обелиски,

Вас бог бессмертьем наградил.

Дела благие век сияют,

А не благие - никогда;

Наполеона проклинают,

Отнынь вам слава навсегда!

1814

На рождение Я.Н.Бедраги (Да будешь, малютка...)

Да будешь, малютка, как папа, бесстрашен,

Пусть пламень гусара пылает в крови;

Как маменька — доброй душою украшен

   И общей достоин любви.

Но что я желаю — любезность, отвага

   И пылкость души молодой

Уже в колыбели, малютка, с тобой,

   Без них — не родится Бедрага.

13 июля 1821

На смерть Бейрона

О чем средь ужасов войны

Тоска и траур погребальный?

Куда бегут на звон печальный

Священной Греции сыны?

Давно от слез и крови взмокла

Эллада средь святой борьбы;

Какою ж вновь бедой судьбы

Грозят отчизне Фемистокла?

Чему на шатком троне рад

Тиран роскошного Востока,

За что благодарить пророка

Спешат в Стамбуле стар и млад?

Зрю: в Миссолонге гроб средь храма

Пред алтарем святым стоит,

Весь катафалк огнем блестит

В прозрачном дыме фимиама.

Рыдая, вкруг его кипит

Толпа шумящего народа, -

Как будто в гробе том свобода

Воскресшей Греции лежит,

Как будто цепи вековые

Готовы вновь тягчить ее,

Как будто идут на нее

Султан и грозная Россия...

Царица гордая морей!

Гордись не силою гигантской,

Но прочной славою гражданской

И доблестью своих детей.

Парящий ум, светило века,

Твой сын, твой друг и твой поэт,

Увянул Бейрон в цвете лет

В святой борьбе за вольность грека.

Из океана своего

Текут лета с чудесной силой:

Нет ничего уже, что было,

Что есть, не будет ничего.

Грядой возлягут на твердыни

Почить усталые века,

Их беспощадная рука

Преобратит поля в пустыни.

Исчезнут порты в тьме времен,

Падут и запустеют грады,

Погибнут страшные армады,

Возникнет новый Карфаген...

Но сердца подвиг благородный

Пребудет для души младой

К могиле Бейрона святой

Всегда звездою путеводной.

Британец дряхлый поздних лет

Придет, могильный холм укажет

И гордым внукам гордо скажет:

«Здесь спит возвышенный поэт!

Он жил для Англии и мира,

Был, к удивленью века, он

Умом Сократ, душой Катон

И победителем Шекспира.

Он всё под солнцем разгадал,

К гоненьям рока равнодушен,

Он гению лишь был послушен,

Властей других не признавал.

С коварным смехом обнажила

Судьба пред ним людей сердца,

Но пылкая душа певца

Презрительных не разлюбила.

Когда он кончил юный век

В стране, от родины далекой,

Убитый грустию жестокой,

О нем сказал Европе грек:

«Друзья свободы и Эллады

Везде в слезах в укор судьбы;

Одни тираны и рабы

Его внезапной смерти рады"».

1824

На смерть сына

Земли минутный поселенец,

Земли минутная краса,

Зачем так рано, мой младенец,

Ты улетел на небеса?

Зачем в юдоли сей мятежной,

О ангел чистой красоты,

Среди печали безнадежной

Отца и мать покинул ты?

Сентябрь 1824

Надгробная надпись

Под тенью миртов и акаций

В могиле скромной сей

Лежит прелестная подруга юных граций:

Ни плачущий Эрот, ни скорбный Гименей,

Ни прелесть майской розы,

Ни друга юного, ни двух младенцев слезы

Спасти Полину не могли!

Судьбы во цвете лет навеки обрекли

Ее из пламенных объятий

Супруга нежного, детей, сестер и братии

В объятья хладные земли...

Лето 1821

Надгробная Рыжку

Когда ты одарен чувствительной душою,

Вздохни, прохожий, глубоко:

Под сею насыпью простою,

Увы! лежит Рыжко!

Его завидовали доле

Все лошади окрестных деревень!

И не дождаться им вовек подобной холи!

Бывало, кучеру нет воли

Рыжка кнутом стегнуть за лень;

Ему особенное стойло,

И сена вдоволь и овса,

И в Оредежи р_о_скошное пойло...

Работы ж в месяц - _три часа_.

Апрель 1823

Надежда! Наконец...

Надежда! Наконец

С тобой навек расстаться

Определил творец!

Прости ж, прости ж навечно,

И знай, о друг сердечный,

Звенит уж колокольчик!

Прости! всему конец.

1817

Надпись к портрету одного старого воина, умершего от кровопускания

Вот верное изображенье

Того, которого щадили сорок лет

Трехгранные штыки и пули на сраженье,-

Непощадил его лишь докторский ланцет!

1820

Надутов для Прелесты...

Надутов для Прелесты

Недавно сочинил прекрасный мадригал,

В котором он сравнял

Свою красавицу с невинной жрицей Весты;

Но - как-то на сравненьи

Он заикнулся в чтеньи

И сделал через то на даму

Из мадригала - эпиграмму.

1817

Наталье Михайловне Тевяшовой

В день Ангела всегда чего-нибудь желают;

Чего же мне тебе желать?

Желать ли, чтоб тебя все стали обожать?

Но уж тебя и так давно все обожают.

Желать ли, чтобы ты богатством обладала?

Но ах! богатство нам не щит!

Поверь, тому и Крезовых сокровищ мало,

Тому уж не до них, кого судьба тягчит!

Желать ли, чтобы ты умом своим затмила

И умниц всех, и мудрецов?

Но им тебя и так природа одарила,

И ты щадишь глупцов.

Желать ли, чтобы ты прельщала красотою,

И нежностью души своей,

И нрава кротостью, и сердца добротою,

И привлекательной невинностью твоей?

Но уж и так тебя которые лишь знают

(А в том числе - и я),

Плененные тобой, согласно утверждают,

Что есть красивее, но нет милей тебя.

Чего, чего же мне желать тебе? - Не знаю;

А старики ведь говорят,

Что по старинному в России обычаю

В день Ангела должно чего-нибудь желать.

Итак, итак, чистосердечно

Тебе желаю я,

Чтоб добродетель была вечно

Повсюду верная сопутница твоя.

Пусть, пусть она, как Ангел твой хранитель,

Как добрый Гений-утешитель,

Пребудет всюду твой

Вожатый неразлучный,

К утехам в свет большой

Стезей благополучной.

26 августа 1817

Наш медик Клит...

Наш медик Клит

Совсем людей не любит:

Кого лекарствами не заморит,

Того он ябедой погубит.

1821

Не вчера ли в хороводе...

Не вчера ли в хороводе

Ты играл, дружок, со мной?

Не вчера ли при народе

Называл меня душой?

Не вчера ли восхищался

Речью девушки, лицом?

Не вчера ли поменялся

Ты со мной своим кольцом?

Не вчера ль в любви безмерной

Ты, жестокий, уверял?

Не вчера ль мне, легковерной,

Сердце, душу обещал?

А сегодня?.. О, коварство!

Ты меня уже забыл!

И другую за богатство,

Друг неверный, полюбил!

Я не так, дружок, богата,

Как прелестница твоя!

Нет ни жемчугов, ни злата,

Но ужель без сердца я?

Полюбив тебя сердечно,

Буду до смерти любить:

Кто полюбит, тот, конечно,

Уж не в силах разлюбить.

Веселись!.. а я страдаю!

Ах! таков ли клятв залог?

Веселись, дружок, я знаю:

За меня отплатит бог!

1818

Не диво, что Вралев так много пишет вздору...

Не диво, что Вралев так много пишет вздору,

Когда он хочет быть Плутархом в нашу пору.

1820

* * *

К А. Бестужеву

Не сбылись, мой друг, пророчества

Пылкой юности моей:

Горький жребий одиночества

Мне сужден в кругу людей.

Слишком рано мрак таинственный

Опыт грозный разогнал,

Слишком рано, друг единственный,

Я сердца людей узнал.

Страшно дней не ведать радостных,

Быть чужим среди своих,

Но ужасней истин тягостных

Быть сосудом с дней младых.

С тяжкой грустью, с черной думою

Я с тех пор один брожу

И могилою угрюмою

Мир печальный нахожу.

Всюду встречи безотрадные!

Ищешь, суетный, людей,

А встречаешь трупы хладные

Иль бессмысленных детей...

1826

Нет, неправда, что мужчины...

Нет, неправда, что мужчины

Верность к милым не хранят

И, дав клятву, без причины

Могут хладно забывать.

Разве только развращенный

Или ветреник какой

Недоволен, награжденный

Поцелуем дорогой.

Кто без чувств, с душой холодной,

Тот притворным может быть,

И тому лишь только сродно

Страстью нежною шутить.

Но в чьем сердце добродетель

С любовью пламенной горит,

Может ли тот, быв свидетель

Слезам милой, - слез не лить?

1817

Нечаянное счастие

О радость, о восторг!.. Я Лилу молодую

Вчера нечаянно узрел полунагую!

Какое зрелище отрадное очам!

Власы волнистые небрежно распущенны

По алебастровым плечам,

И перси девственны, и ноги обнаженны,

И стройный, тонкий стан под дымкою одной,

И полные огня пленительные очи,

И всё, и всё - в часы глубокой ночи,

При ясном свете ламп, в обители немой!

Дыханья перевесть не смея в изумленья,

На прелести ее в безмолвии взирал -

И сердце юное пылало в восхищеньи;

В восторгах таял я, и млел, и трепетал,

И взоры жадные сквозь дымку устремлял!

Но что я чувствовал, когда младая Лила,

Увидев в храмине меня между столпов,

Вдруг в страхе вскрикнула и руки опустила -

И с тайных прелестей последний спал покров.

1821

О милый друг, как внятен голос твой...

О милый друг, как внятен голос твой,

Как утешителен и сердцу сладок:

Он возвратил душе моей покой

И мысли смутные привел в порядок.

Ты прав: Христос спаситель нам один,

И мир, и истина, и благо наше;

Блажен, в ком дух над плотью властелин,

Кто твердо шествует к Христовой чаше.

Прямой мудрец: он жребий свой вознес,

Он предпочел небесное земному,

И, как Петра, ведет его Христос

По треволнению мирскому.

Душою чист и сердцем прав,

Перед кончиною подвижник постоянный,

Как Моисей с горы Навав,

Узрит он край обетованный.

-----

Для цели мы высокой созданы:

Спасителю, сей истине верховной,

Мы подчинять от всей души должны

И мир вещественный и мир духовный.

Для смертного ужасен подвиг сей,

Но он к бессмертию стезя прямая;

И благовествуя, мой друг, речет о ней

Сама нам истина святая:

И плоть и кровь преграды вам поставит,

Вас будут гнать и предавать,

Осмеивать и дерзостно бесславить,

Торжественно вас будут убивать,

Но тщетный страх не должен вас тревожить.]

И страшны ль те, кто властен жизнь отнять

И этим зла вам причинить не может. -

Счастлив, кого Отец мой изберет,

Кто истины здесь будет проповедник)

Тому венец, того блаженство ждет,

Тот царствия небесного наследник».

Как радостно, о друг любезный мой,

Внимаю я столь сладкому глаголу

И, как орел, на небо рвусь душой,

Но плотью увлекаюсь долу.

Май или июнь 1826

Ольбровн и Русла

На дальных берегах чужбины

Он девять месяцев разил

Иноплеменные дружины

И их зеленые равнины

Невинной кровию багрил.

Непостоянство бурной влаги,

Пучины грозные морей,

Ни блеск сверкающих мечей

Не охлаждали в нем отваги.

Владыки чуждые пиры

В нагорных замках нам давали,

Несли с покорностью дары,

Свои услуги предлагали

И, трепеща постыдных уз.

Постыдной данью покупали

И дружбу нашу и союз.

Успехами надменный сими

И славы жаждущий Иснель

С друзьями храбрыми своими,

Прибрежных к трепету земель,

Приготовлялся к битвам новым...

Однажды пред костром дубовым,

На почерневшем сидя пне,

Вечерних сумраков порою,

Задумчиво склонясь главою:

«О царь певцов! - сказал он мне, -

Почто столь долгое молчанье?

Почто, почто в очарованье

Ты не приводишь, скальд младой,

Души тоскующего друга

И в повести своей живой

Преданий древности седой

Нам не расскажешь в час досуга?

Отчизны милая страна

Ольбровна именем полна,

Но кто он был - Иснель не знает...»

- «Под камнем сим, - был мой ответ, -

Сей храбрый витязь почивает

С подругой нежной юных лет!

Дубравы Скании дремучи

Гремели дел его молвой:

Вскипев отважною душой,

Пятнадцать раз Ольбровн могучий

Медведей лютых низлагал

Своею сильною рукою

И их свирепство укрощал

Перед трепещущей толпою.

Пятнадцать раз его стрела

Паренье дерзкого орла

Внезапно с жизнью пресекала

И от туманных облаков

При кликах радостных стрелков

На дол зеленый повергала.

Но в те лета, когда любовь

Кипящую волнует кровь,

Когда всё дышит негой сладкой,

Как роза пышная весной,

И сердце юное украдкой

Подруги ищет молодой, -

Один Ольбровн не ведал страсти,

Лишь он был долго чужд цепей,

Не знал любви волшебной власти,

Не ведал прелести очей...

Однажды с Руслою прекрасной

Он встретился в лесной глуши;

Взглянул - и огнь любови страстной

Свободу заменил души...

С тех пор он каждый день с зарею

Из мрачной глубины лесов,

При громком лае серых псов,

Перед красавицей младою,

Чтоб приобресть ее любовь,

Являлся с дикою козою

Или со шкурами волков.

«Суров и горделив доныне, -

Так наконец он ей сказал, -

Дни одинокие в пустыне,

Как сирота, я провождал.

Любви томления приятны,

И нега чувств души младой

Ольбровну были непонятны...

О Русла, друг прекрасный мой,

Очей прелестных пылкий пламень

Ты в душу мне перелила,

Ты в сердце претворила камень,

Ты мне почувствовать дала,

Ты воскресила мою младость...»

1822

Они под звуком труб повиты...

Они под звуком труб повиты,

Концом копья воскормлены, -

Луки натянуты, колчаны их открыты,

Путь сведом ко врагам, мечи наточены.

Как волки серые, они по полю рыщут

И - чести для себя, для князя славы ищут.

Ничто им ужасы войны!

В душе пылая жаждой славы,

Князь Игорь из далеких стран

К коварным половцам спешит на пир кровавый

С дружиной малою отважных северян.

Но, презирая смерть и пламенея боем,

Последний ратник в ней является героем.. .

1821

* * *

Оставь меня! Я здесь молю:

Да всеблагое провиденье

Отпустит деве преступленье,

Что я тебя еще люблю.

Молю, да ненависть заступит

Преступной страсти пламень злой,—

И честь, и стыд, и мой покой

Ценой достойною искупит.

1824

Отрывок из письма к А. М. Тевяшовой

Ах! нет ее со мной! Бесценная далёко!

И я в разлуке с ней стал точно сиротой!

Брожу в унынии, в печали одинокой,

И всё мне говорит: «Ах! нет ее со мной!»

Как сладко вместе быть!.. Как те часы отрадны,

Когда прелестной я могу сто раз твердить:

«Люблю, люблю тебя, мой ангел ненаглядный;

Как мило близ тебя! Как сладко вместе быть!»

1819

Партизаны

В лесу дремучем на поляне

Отряд наездников сидит.

Окрестность вся в седом тумане;

Кругом осенний ветр шумит,

На тусклый месяц набегают

Порой густые облака;

Надулась черная река,

И молнии вдали сверкают.

Плащи навешаны шатром

На пиках, в глубь земли вонзенных;

Биваки в сумраке ночном

Вокруг костров воспламененных!

Средь них толпами удальцы:

Ахтырцы, бугцы и донцы.

Пируют всадники лихие,

Свершив отчаянный набег;

Заботы трудны боевые,

Но весел шумный их ночлег:

Живой беседой сокращают

Они друг другу час ночной,

Дела вождей страны родной

Воспоминаньем оживляют

И лес угрюмый и густой

Веселым пеньем пробуждают.

На гибель, враг, пришел ты к нам...

Наточены ли сабли ваши,

Навострены ли пик концы

Приятен шумный радостный ночлег,

Но веселей с врагами встреча,

На них нечаянный набег

Иль неожиданная сеча

Как не любить друг друга нам,

Что веселее жизни нашей

Пируйте, други, праздный час

Вину и дружбе посвящайте,

Ждет снова завтра битва вас

Чрез лес, чрез дол и топкий мох

Летим к враждебному биваку

И, налетев как снег врасплох.

«Вкушает враг беспечный сон;

Но мы не спим, мы надзираем -

И вдруг на стан со всех сторон,

Как снег внезапный, налетаем.

В одно мгновенье враг разбит,

Врасплох застигнут удальцами,

И вслед за ними страх летит

С неутомимыми донцами.

Свершив набег, мы в лес густой

С добычей вражеской уходим

И там за чашей круговой

Минуты отдыха проводим.

С зарей бросаем свой ночлег,

С зарей опять с врагами встреча,

На них нечаянный набег

Иль неожиданная сеча».

Так сонмы ратников простых

Досуг беспечный провождали.

1824

Пегас Надутова весьма, весьма упрям...

Пегас Надутова весьма, весьма упрям

И часто с барином несчастным своеволит:

Седлать никак не даст, коль не захочет сам,

И сверх того в езде всегда сшибать изволит!

1817

Переводчику Андромахи

Пусть современники красот не постигают,

Которыми везде твои стихи блестят;

Пускай от _зависти_ их даже не читают

И им забвением грозят!

Не верь зоилам сим: они шипят из праха,

Ни дарования, ни вкус им не даны,

Коль Гермиона, Пирр, Орест твой, Андромаха

Им кажутся смешны...

Хвостов! будь тверд и не страшись забвенья

Твой славный перевод Расина, Буало,

В награду за труды и дивное терпенье,

Врагам, _завистникам_ назло,

Венцом бессмертия венчал твое чело.

Так, так; твои стихотворенья

В потомстве будут все читать

И слезы сожаленья

На мавзолей твой проливать.

1821

Поверь, я знаю уж, Дорида...

Поверь, я знаю уж, Дорида,

Про то, что скрыть желаешь ты...

Твой тусклый взор и томность вида

Отцветшей рано красоты

Мне слишком много объяснили:

Тебя, прелестная, пленили

Любви неясные мечты.

Они, везде тебя тревожа,

В уединение манят

И среди девственного ложа

Отраду слабую дарят,

Лишь жажду наслаждений множа.

Как жертвуешь ты сим мечтам

При свете дня или во мраке ночи,

Почти закрывшиеся очи

Склоняешь с робостью к дверям,

И если юная подруга

Иль кто другой к тебе войдет,

В одно мгновенье от испуга

Румянец нежный пропадет.

Потупишь взор... Несвязность речи,

И твой смущенный робкий вид,

И неожиданность сей встречи

Тебя кой в чем изобличит...

Но ты краснеешь, друг бесценный,

Меня давно ты поняла,

Оставь же сей порок презренный,

Доколь совсем не отцвела...

Беги! беги сего порока,

В мечтах себя не погуби,

Не будь сама к себе жестока,

И хоть меня ты полюби.

1821

Повсюду вопли, стоны, крики...

Повсюду вопли, стоны, крики,

Везде огонь иль дым густой.

Над белокаменной Москвой

Лишь временем Иван Великий

Сквозь огнь, сквозь дым и мрак ночной

Столпом огромным прорезался

И, в небесах блестя челом,

Во всем величии своем

Великой жертвой любовался.

1823

Подблюдные песни

1

Слава богу на небе, а свободе на сей земле!

Чтобы правде ее не измениваться,

Ее первым друзьям не состареться,

Их саблям, кинжалам не ржаветься,

Их добрым коням не изъезживаться.

Слава богу на небе, а свободе на сей земле!

Да и будет она православным дана. Слава!

2

Как идет мужик из Новагорода,

У того мужика обрита борода;

Он ни плут, ни вор, за спиной топор;

А к кому он придет, тому голову сорвет.

Кому вынется, тому сбудется;

А кому сбудется, не минуется. Слава!

3

Вдоль Фонтанки-реки квартируются полки,

Их и учат, их и мучат ни свет ни заря!

Что ни свет ни заря, для потехи царя!

Разве нет у них рук, чтоб избавиться мук?

Разве нет штыков на князьков-голяков?

Да Семеновский полк покажет им толк.

А кому сбудется, не минуется. Слава!

4

Сей, Маша, мучицу, пеки пироги:

К тебе будут гости, к тирану враги,

Не с иконами, не с поклонами,

Л с железом да с законами.

Что мы спели, не минуется ему,

И в последний раз крикнет: «Быть по сему!»

5

Уж как на небе две радуги,

А у добрых людей две радости:

Правда в суде да свобода везде, -

Да и будут они россиянам даны. Слава!

6

Уж вы вейте веревкя на барские головки.

Вы готовьте ножей на сиятельных князей,

И на место фонарей поразвешивать царей,

Тогда будет тепло, и умно, и светло. Слава!

7

Как идет кузнец из кузницы, слава!

Что несет кузнец? Да три ножика:

Вот уж первой-то нож на злодеев вельмож,

А другой-то нож - на судей на плутов,

А молитву сотвори, - третий нож на царя!

Кому вынется, тому сбудется,

Кому сбудется, не минуется. Слава!

1824

Подгуляла я...

Подгуляла я.

Нужды нет, друзья,

Это с радости.

Это с радости.

Я свободы дочь.

Со престолов прочь

Императоров,

Императоров.

На свободы крик

Развяжу язык

У сенаторов,

У сенаторов.

1824

Послание к Н.И.Гнедичу (Питомец важных муз...)

(Подражание VII посланию Депрео)

Питомец важных муз, служитель Аполлона,

Певец, который нам паденье Илиона

И битвы грозные ахеян и троян,

С Пелидом бедственну вражду Агамемнона,

Вторженье Гектора в враждебный греков стан,

И бой и смерть сего пергамского героя

Воспел пленительно на лире золотой,

На древний лад ее с отважностью настроя,

И путь открыл себе бессмертья в храм святой!

Не думай, чтоб и ты, пленя всех лирой звучной,

От всех хвалу обрел во мзду своих трудов;

Борение с толпой совместников, врагов,

И с предрассудками, и с завистью докучной —

Всегдашний был удел отличнейших певцов!

Ах! иногда они в друзьях врагов встречали,

И, им с беспечною вверяяся душой,

У сердца нежного змею отогревали

И целый век кляли несчастный жребий свой...

Судьи–завистники, убийцы дарований,

Везде преследуют несчастного певца;

И похвалы друзей, и шум рукоплесканий,

И лавры свежие прекрасного венца —

Всё души низкие завистников тревожит,

Всё дикую вражду к их бедной жертве множит!

Одна, одна лишь смерть гоненья прекратит,

     И, успокоясь в мирной сени,

Дань должной похвалы возьмет с потомства гений

И, торжествующий, зоилов постыдит.

Таланта каждого сопутник неизменный,

Негодование толпы непросвещенной

И зависть злобная — его всегдашний враг —

Оспоривали здесь ко славе каждый шаг

Творца «Димитрия», «Фингала», «Поликсены»;

Любимца первого российской Мельпомены

Яд низкой зависти спокойствия лишил

И, сердце отравив, дни жизни сократил.

Но весть печальная лишь всюду пролетела,

Почувствовали все, что без него у нас

     Трагедия осиротела...

Тогда судей–невежд умолк презренный глас,

Венки посыпались, и зависть онемела...

Судьбу подобную ж Фонвизин претерпел,

И Змейкина, себя узнавши в Простаковой,

Сулила автору жизнь скучную в удел

     В стране далекой и суровой...

На трудном поприще ты только мог один

В приятной звучности прелестного размера

Нам верно передать всю красоту картин

     И всю гармонию Гомера.

Не удивляйся же, что зависть вкруг тебя

     Шипит, как черная змея!

И здесь, как и везде, нас небо наставляет;

     Мудрец во всем, во всем читает

          Уроки для себя:

На лоне праздности дремавший долго гений,

Стрелами зависти быв пробужден от лени,

Ширяясь, как орел, на небеса парит

И с высоты на низ с презрением глядит,

Где клеветой его порочит пустомеля...

Так деспот–кардинал с ученою толпой

Уничижить хотел бессмертного Корнеля,

На «Сида» воружил зоилов дерзкий рой!

«Сид» бранью угнетен, но трагик оскорбленный

Явился с «Цинною» во храме Мельпомены —

     И посрамленный кардинал

     Смотрел с ничтожными льстецами,

Как гением своим Корнель торжествовал

Над Академией и жалкими судьями!

Так и Жуковский1 наш, любимый Феба сын,

Сокровищ языка счастливый властелин,

Возвышенного полн, Эдема пышны двери,

В ответ ругателям, открыл для юной пери.

     И ты примеру следуй их,

И на суждения завистников твоих,

На площадную брань и приговор суровый

С Гомером отвечай всегда беседой новой.

Орла ль, парящего среди эфирных стран,

В полете карканьем удержит наглый вран?

Иди бестрепетно проложенной стезею

И лавры свежие рви смелою рукою;

Пускай завистники вокруг тебя шипят!

О Гнедич! Вопли их, и дикие и громки,

Тобой заслуженной хвалы не заглушат:

Защитник твой — Гомер, твои судьи — потомки!

Зачем тревожиться, когда твоих трудов

Не вздумает читать какой–нибудь Вралёв,

Иль жалкий Азбукин, иль Клит–стихокропатель,

Иль в колпаке магистр, или Дамон–ругатель?

Нет, нет! читателей достоин ты других;

Желаю, Гнедич, я, чтобы в стихах твоих

Восторги сладкие поэты почерпали,

Чтобы царица–мать красе дивилась их,

Чтоб перевод прекрасный твой читали

     С воспламененною душой

Изящного ценители прямые,

Хранящие любовь к стране своей родной

И посвященные муз в таинства святые.

Не много их! Зато внимание певцам

Средь вопля дикого должно быть драгоценно,

Как в Ливии, от солнца раскаленной,

Для странника ручей, журчащий по пескам...

Между июнем и декабрем 1821

Послание к Ф.

«Скажи, любезный друг, как думаешь о том,

Что ныне все сидят, трудятся за столом,

Стараются писать стихи все без разбору?

Скажи причину мне такого их задору.

Неужель в мысль пришло вскочить всем на Парнас?

Но то не может быть, - худой у них Пегас».

- «Худой Пегас! да им-то кажется он годен.

Иной же думает: ведь я собой дороден;

Из сил не выбьюсь, коль и побреду туды,

При том же Аполлон заплатит за труды».

- «Да чем?» - «Как чем? Что ты? своим благоволеньем:

Да взлезу на Парнас с преумным сочиненьем».

- «С преумным? вот же на!» - «А как же? Я трудился,

Сидел, потел, корпел, над ним недели бился;

Так, верно, в нем есть ум!» - «Ах жалкой человек!

Но что же делать с ним? такой уж ныне век:

К писателям иметь надлежит снисхожденье,

Творенья их читать, зевать, иметь терпенье».

1814

Посол

Раз в холодный вечер длинный,

С чашей пуншевой в руке,

В тулуп скутавшись овчинный,

Я сидел при камельке.

И тогда как раздраженный

Я на счастие пенял

И все блага жизни бренной

Суетою называл,

Слышу - кто-то отворяет

Двери в комнате моей,

И вдруг Машенька вбегает,

Как посол от жизни сей!

Вмиг со мной в переговоры...

И трактат уж заключен!

Всё решили нежны взоры,

И я в счастьи убежден!

1817

Приветствую тебя, отечество Вадима...

Приветствую тебя, отечество Вадима,

С младенчества певцу любезная страна,

Приветствую тебя, о славная страна!

Свободы колыбель, отечество Вадима.

1821

Прими, прими, святый Евгений...

Прими, прими, святый Евгений,

Дань благодарную певца,

И слово пламенных хвалений,

И слезы, катящи с лица.

Отныне день твой до могилы

Пребудет свят душе моей:

В сей день твой соимянник милый

Освобожден был от цепей.

21 января 1826

Приятелю

Наконец, мой друг любезный!

Купидонова стрела

К сердцу милой и прелестной,

К сердцу Насти путь нашла!

Тщетно Настя щитом крепким

Мнила к сердцу путь закрыть;

Злой божок всегда был метким -

Он успел его сразить.

Гименей свой факел ясный

Возжжет скоро для нее

И гирляндою прекрасной

С милым спутает ее.

1819

Прости, за славою летящий...

Прости, за славою летящий,

Прости, с тобой душа моя;

Стремись в бессмертья храм блестящий;

Но ах! не позабудь меня!

Любовь и долг имев в предмете,

Стремись, но береги себя,

И в сем за честию полете,

Мой друг! не позабудь меня.

Что делать в муках мне ужасных?

Страшусь войны и мира я;

Узришь ты множество прекрасных,

Но ах! не позабудь меня.

Ты их узришь, оне пленятся;

Пленится и душа твоя;

Успехом будешь наслаждаться,

Но ах! не позабудь меня.

1817

Пустыня

Бежавший от сует

И от слепой богини,

Твой друг, младой поэт,

Вдруг стал анахорет

И жизнь ведет в пустыне...

В душе моей младой

Нет боле жажды славы,

И шумные забавы

Сменил я на покой.

Безумной молодежи

Покажется смешно,

Что я не пью вино,

Что мне вода дороже

И что я сплю давно

На одиноком ложе,

Но, несмотря на то,

На тихий звук свирели

В уютный домик мой

Вертлявою толпой

Утехи налетели

И весело обсели

В нем все углы, мой друг;

С печалию ж докучной

Сопутник неразлучный,

Томительный недуг

И, дочь мирского шума

Со свитою своей,

Души угрюмой дума

От хижины моей

Стремятся торопливо...

Лишь только боязливо

Задумчивость порой

Заглянет в угол мой,

Покойный и счастливый.

«Оставив шумный свет

И негу сладострастья,

Как мог во цвете лет

Найти дорогу счастья

Твой ветреный поэт?» -

Ты спросишь в изумленьи.

Мой друг! в уединеньи,

Как пышные цветы,

Кипят в воображеньи

Прелестные мечты...

Они волшебной силой

В тени моей немой,

С своей подругой милой -

Фантазией младой,

Меня увеселяют

Чудесною игрой

И сердцу возвращают

Утраченный покой,

Который мне в пустыне

Милее всех даров

Обманчивой богини:

И злата,и чинов,

И шумных пирований,

И ласковых речей,

И ветреных лобзаний

Предательниц-цирцей...

Но ты, мой друг бесценный,

Быть может, хочешь знать,

Как дни мои летят

В Украине отдаленной.

Изволь: твой друг младой,

Простясь с коварным миром,

С свободою златой,

Душ пламенных кумиром,

Живет в степи глухой,

Судьбу благословляя;

Он с ложа здесь встает,

Зарю предупреждая,

И в садик свой идет

Немного потрудиться,

Взяв заступ, на грядах.

Когда ж устанет рыться,

Он, с книгою в руках,

Под тень дерев садится

И в пламенных стихах

Иль в прозе, чистой, плавной-,

Чужд горя и забот,

Восторги сладки пьет.

То Пушкин своенравный,

Парнасский наш шалун,

С «Русланом и Людмилой»,

То Батюшков, резвун,

Мечтатель легкокрылый,

То Баратынский милый,

Иль с громом звучных струн,

И честь и слава россов,

Как диво-исполин,

Парящий Ломоносов,

Иль Озеров, Княжнин,

Иль Тацит-Карамзин

С своим девятым томом;

Иль баловень Крылов

С гремушкою и Момом,

Иль Гнедич и Костров

Со стариком Гомером,

Или Жан-Жак Руссо

С проказником Вольтером,

Воейков-Буало,

Жуковский несравненный,

Иль Дмитриев почтенный,

Иль фаворит его

Милонов - бич пороков,

Иль ветхий Сумароков,

Иль «Душеньки» творец,

Любимец муз и граций,

Иль важный наш Гораций,

Поэтов образец,

Иль сладостный певец,

Нелединский унылый,

Или Панаев милый

С идиллией своей -

В тиши уединенной

Дарят попеременно

Мечты душе моей.

Но полдень! В дом укромный

Иду; давно уж там

Меня обед ждет скромный;

Приятный фимиам

От сочных яств курится;

Мгновенно возбудится

Завидный аппетит -

И труженик-пиит

За шаткий стол садится...

Потом на одр простой

Он на часок приляжет;

Бог сна, Морфей младой,

Ему гирлянду свяжет

Из маковых цветов,

И в легком сне покажет

Приятелей-певцов...

Они все в Петрополе;

В моей счастливой доле

Лишь их недостает!

Под вечер за работу

Иль в сад, иль в кабинет,

Иль грозно на охоту

С котомкой за спиной

Иду с ружьем - на бой

Иль с зайцами, иль с дичью!

И, возвратясь домой,

Обременен добычью,

Пью ароматный чай...

Вдруг входит невзначай

Ко мне герой Кавказа,

Которого в горах

Ни страшная зараза,

Ни абазех, ни бах,

Ни грозный кабардинец,

Ни яростный лезгин,

Ни хищный абазинец

Среди своих долин

Шесть лет не в силах были

Дух твердый сокрушить...

Непобедимым быть,

Казалося, судили

Герою небеса!

Но вдруг его пленили

_Прелестные глаза_...

Вздыхая и вздыхая,

Не умер чуть боец;

Но сжалясь наконец,

Красавица младая

И сердце и себя,

Героя полюбя,

С рукой ему вручила

Во храме под венцом;

Но скоро изменила

И молодым певцом

Бойца переменила...

Сей отставной майор,

Гроза Кавказских гор,

Привез с собой газеты.

Принявши грозный вид, -

«Почто, - входя, кричит, -

Мои младые леты

С такою быстротой,

О труженик младой!

Сокрылись в безднах Леты?

Война, война кипит!

В Морее пышет пламя!

Подняв свободы знамя,

Грек Оттоману мстит!

А я, а я не в силах

Лететь туда стрелой,

Куда стремлюсь душой!

Кровь тихо льется в жилах

И с каждым, с каждым днем

Всё более хладеет;

Рука владеть мечом

Как прежде - не умеет,

И бич Кавказских стран

Час от часу дряхлеет,

И грозный Оттоман

Пред ним не побледнеет!»

Со вздохом кончив речь,

Майор с себя снимает

Полузаржавый меч

И слезы отирает.

О прошлой старине,

О Сечи своевольной,

О мире, о войне

Поговорив довольно,

Мы к ужину идем;

Там снова в разговоры,

А изредка и в споры,

Разгорячась вином,

Майор со мной вступает,

И Порту и Кавказ

В покое оставляет,

Поэзию ругает

И приступом Парнас

Взять грозно обещает!..

Но вот уж первый час!

Морфей зовет к покою

И старому герою

На вежды веет сон,

Вакх также наступает,

А старость помогает,

И в спальну быстро он,

Качаясь, отступает,

В атаке с трех сторон...

Майора в ретираде

До ложа проводя,

Я освежить себя

Иду в прохладном саде:

Чуть слышный ветерок,

Цветов благоуханье,

Лепечущий поток,

Листочков трепетанье,

И мрак, и тень древес,

И тишина ночная,

Пучина голубая

Безоблачных небес,

И в ней, в дали безбрежной,

Уныла и бледна,

Средь ярких звезд одна,

Как лебедь белоснежный,

Плывущая луна;

И древ и неба своды,

И хижинка моя,

Смотрящиеся в воды

Шумящего ручья,

И лодки колыханье,

И Филомелы глас -

Всё, всё очарованье

В священный ночи час!

Природы красотами

Спокойно насладясь,

Я тихими шагами

В приют свой возвращусь,

Пенатам поклонюсь,

К ним верой пламенея,

И на одре простом

В объятиях Морфея

Забудусь сладким сном...

Так юного поэта,

Вдали от шуму света,

Проходят дни в глуши;

Ничто его души,

Мой друг, не беспокоит,

И он в немой тиши

Воздушны замки строит!

Заботы никогда

Его не посещают,

Напротив, завсегда

С ним вместе обитают

Свобода и покой

С веселостью беспечной...

Но здесь мне жить не вечно,

И час разлуки злой

С пустынею немой

Мчит время быстротечно!

Покину скоро я

Украинские степи,

И снова на себя

Столичной жизни цепи,

Суровый рок кляня,

Увы, надену я!

Опять подчас в прихожей

Надутого вельможи,

Тогда как он покой

На пурпуровом ложе

С прелестницей младой

Вкушает безмятежно,

Ее лобзая нежно,

С растерзанной душой,

С главою преклоненной

Меж _челядью златой_,

И чинно и смиренно

Я должен буду ждать

Судьбы своей решенья

От глупого сужденья,

Которое мне дать

Из милости рассудит

Ленивый полуцарь,

Когда его разбудит

В полудни секретарь...

. . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . .

Для пылкого поэта

Как больно, тяжело

В триумфе видеть зло

И в шумном вихре света

Встречать везде ханжей,

Корнетов-дуэлистов,

Поэтов-эгоистов

Или убийц-судей,

Досужих журналистов,

Которые тогда,

Как вспыхнула война

На Юге за свободу,

О срам!, о времена!

Поссорились за оду!..

Лето 1821

Путешествие на Парнас

Итак, предпринят путь к Парнасу;

Чего же медлить? Ну, смелей,

Начнемте бить челом Пегасу,

Чтоб он домчал нас поскорей!

Боярский! сядь со мной в карету!

Фролов! на козлы поскорей!

И докажи, пожалуй, свету,

Что ты мастак кричать: «Правей!»

Смотри ж! Не вдруг! Поудержися:

Четверка бойких разнесет!

А пуще в гору берегися:

Там скалы есть, там терн растет!

Там многих авторов творенья,

В пыли валяяся - гниют!

Там Лета есть, река забвенья,

В ней также много уж живут!

Я видел, в ней как Львов купался

И обмывал своих детей;

Я зрел, Шихматов в ней остался,

А с ним и тысяча дестей!

Я сам свидетель был в то время,

Как, несколько прочтя листов,

За нанесенное тем бремя,

Был столкнут с берега Хвостов!

Я был при том, когда Гераков,

Пузатый, лысый, небольшой,

Потомок вздорливый Ираклов,

Был Леты поглощен волной!

Я зрел, как наш пиит слезливый

Красу лужков, лазурь небес,

И сельску жизнь, и злачны нивы

Пел, пел, - и наконец - исчез!

Такая ж участь, может статься,

И нам, о други, суждена!

Так лучше вдаль нам не пускаться,

Чтоб не измерить Леты дна!

Иль едем хоть, да непроворно,

Где можно рысью, где шажком,

И уж тогда, друзья, бесспорно

Мы будем, где творцов содом!

«Ну, что же трусить?!» - вдруг воскликнул

Фролов, тут перервав мой глас,

На удалых лошадок крикнул,

И правил прямо на Парнас!..

И вот мелькнули перед нами

Рифей и Волга! Всё прости!..

И, мчаты бодрыми конями,

На половине уж пути!

Там зрели мы, как девы красны

Сбирали сочный виноград;

Там расцвели древа прекрасны,

А здесь пушистый снег и хлад!

Но вот! поднялися и в горы!..

Парнас! Парнас! Какая близь!..

Как вдруг толчок! - и где рессоры? -

Тю, тю! - и мы катимся внизь!

С сим вместе я как раз проснулся,

От страху мраз бродил по мне!

Я окрестился, оглянулся -

И рад, что было то во сне!

15 октября 1814

Дрезден

Путь к счастию

Поэт

Придумать не могу, какой достиг дорогой

В храм изобилия, приятель мой убогой?

Давно ли ты бродил пешком по мостовой,

Едва не в рубище, с поникшей головой?

Тогда ты не имел нередко даже пищи,

Был худ, как труженик или последний нищий!

Теперь защеголял в одеждах дорогих;

В карете щегольской, на четверне гнедых

Летишь, как вихрь, и, пыль взвивая за собою,

Знакомым с важностью киваешь головою!

Сияя роскошью владетельных князей,

Твой дом есть сборище отличнейших людей.

С тобою в дружестве министры, генералы,

Ты часто им даешь и завтраки и балы;

Что прихоть с поваром лишь изобресть могла,

Всё в дань со всех сторон для твоего стола...

Меж тем товарищ твой, служитель верный Феба,

И в прозе, и в стихах бесплодно просит хлеба.

Всю жизнь в учении с дней юных проведя,

Жить с счастием в ладу не научился я...

Как ты достиг сего, скажи мне, ради бога?

Богач

Уметь на свете жить - одна к тому дорога!

И тот, любезный друг, бывал уже на ней,

Кто пользу извлекал из глупости людей;

Чьи главны свойства - лесть, уклончивость, терпенье

И к добродетели холодное презренье...

Сам скажешь ты со мной, узнав короче свет, -

Для смертных к счастию пути другого нет.

Поэт

Хотя с младенчества внимая гласу чести,

Душ мелких ремесло я видел в низкой лести,

Но, угнетаемый жестокою судьбой,

И я к ней прибегал с растерзанной душой;

И я в стихах своих назвал того Катоном,

Кто пресмыкается, как низкий раб, пред троном.

И я Невеждину, за то, что он богат,

Сказал, не покраснев: «Ты русский Меценат!»

И если трепетать душа твоя привыкла

В восторге пламенном при имени Перикла,

То подивись! я так забылся наконец,

Что просвещенья враг, невежда и глупец

И, словом, жалкий Клит, равно повсюду славный,

Воспет был, как Перикл, на лире своенравной!

И всяк, кто только был богат иль знаменит,

У бедного певца был Цесарь, Брут иль Тит!

И что ж? достиг ли я чрез то желанной цели?

Увы! я и теперь, как видишь, без шинели;

И столь хвалимое тобою ремесло

Одно презрение и стыд мне принесло!

Что ж до терпения... его, скажу неложно,

Так много у меня, что поделиться можно.

Ко благу нашему, любезный друг, оно

В удел писателям от неба суждено.

Ах, кто бы мог без сей всевышнего помоги

Снести цензуры суд привязчивый и строгий,

Холодность публики, и колкость эпиграмм,

Злость критик, что дают превратный толк словам,

И дерзких крикунов не дельное сужденье,

И сплетни мелких душ, и зависти шипенье,

И площадную брань помесячных вралей,

И грозный приговор в кругу невежд-судей,

И, наконец, гнев тех, которые готовы

На разум наложить протекших лет оковы!

И, словом, всюду я, куда ни посмотрю,

Лишь неприятности и беспокойства зрю;

С терпеньем всё сношу, узреть плоды в надежде,

Но остаюсь без них, как и теперь и прежде.

Богач

По правилам твоим давая ход делам,

Нельзя успеха ждать и зреть плоды трудам.

Искусно должно льстить, чтоб быть льстецом приятным;

К чему приписывал ты добродетель знатным,

Коль ни ее в них нет, ни побужденья к ней!

Как в зеркале себя мы зрим в душе своей,

И мнимых свойств хвала вельмож не восхищает,

Но чаще их краснеть к досаде заставляет;

Не в дружбе жить с тобой ты сам принудишь их,

Но бегать от тебя и от похвал твоих.

Когда же вздумаешь, опять за лиру взяться,

То помни, что всегда долг первый твой - стараться

Не добродетели в вельможах выхвалять,

Но слабостям уметь искусно потакать.

Грабителю тверди, что наживаться в моде,

Скажи, что всё живет добычею в природе;

Красы увядшей вид унынием зови;

Кокетку старую - царицею любви.

Кто ж сластолюбия почти погиб в пучине,

Тому изобрази в прелестнейшей картине

Все ласки нежные прелестниц записных,

И их объятия, и поцелуи их,

И чувства пылкие, и негу сладострастья,

Прибавь, что только в нем искать нам должно счастья.

Невеждам повторяй, что просвещенье вред,

Что завсегда оно причиной было бед,

Что наши праотцы, хоть книг и не любили,

Но чуть не во сто крат счастливей внуков жили;

Творца галиматьи зови красой певцов,

Дивись высокому в бессмыслице стихов...

Но чтоб без бед пройти по скользкой сей дороге,

Подчас будь глух и нем и забывай о боге;

У знатных бар шути и забавляй собой,

В день другом будь для них, а в сумерки слугой;

Скрыв самолюбие под маской униженья,

С терпением внимай глас гнева и презренья

И, если вытерпишь и боле что-нибудь,

Смолчи, припомнивши, что это к счастью путь!

Располагаясь так, ты будешь всем приятен,

И так богат, как я, и точно так же знатен...

Поэт

Нет, нет! не уступлю за блага жизни сей

Ни добродетели, ни совести моей!

Не заслужу того, чтобы писатель юный,

Бросающий в порок со струн своих перуны,

Живыми красками, в разительных чертах,

Меня изобразил и выставил в стихах...

Богач

Так думая, мой друг, ты в нищете, конечно,

При прозе и стихах останешься навечно!

Но било семь... прощай! Сенатор граф Глупон

Просил меня к себе приехать на бостон!

Зима или весна 1821

Резвой Наташе

Наташа, Наташа! полно резвиться

И всюду бабочкой легкой порхать,

С роем любезных подружек кружиться

И беспрестанно прыгать, играть.

Всему есть, мой ангел, час сбой! кто хочет

С счастием в мире и дружестве жить,

Тот вовремя шутит, пляшет, хохочет,

Вовремя трудится, вовремя спит.

Если ты _разнообразить_ не будешь,

_Вечное тоже_ наскучит тебе;

Ах, тогда прыгать, резвиться забудешь

И позавидуешь многим в судьбе!

Если ж желаешь иметь ты веселье

Спутником вечным, - то вот мой совет:

_Искусно мешай между делом безделье_,

Но не порхай лишь на поле сует!

1817

Рогнеда

А. А. В[оейково]й

Потух последний солнца луч;

Луна обычный путь свершала —

То пряталась, то из–за туч,

Как стройный лебедь, выплывала;

И ярче заблистав порой,

Над берегом Лыбеди скромной,

Свет бледный проливала свой

На терем пышный и огромной.

Все было тихо... лишь поток,

Журча, роптал между кустами

И перелетный ветерок

В дуброве шелестел ветвями.

Как месяц утренний, бледна,

Рогнеда в горести глубокой

Сидела с сыном у окна

В светлице ясной и высокой.

От вздохов под фатой у ней

Младые перси трепетали,

И из потупленных очей,

Как жемчуг, слезы упадали.

Глядел невинный Изяслав

На мать умильными очами,

И, к персям матери припав,

Он обвивал ее руками.

«Родимая!— твердил он ей,—

Ты все печальна, ты все вянешь:

Когда же будешь веселей,

Когда грустить ты перестанешь?

О! полно плакать и вздыхать,

Твои мне слезы видеть больно,—

Начнешь ты только горевать,

Встоскуюсь вдруг и я невольно.

Ты б лучше рассказала мне

Деянья деда Рогволода,

Как он сражался на войне,

И о любви к нему народа».

— «О ком, мой сын, напомнил ты?

Что от меня узнать желаешь?

Какие страшные мечты

Ты сим в Рогнеде пробуждаешь!..

Но так и быть; исполню я,

Мой сын, души твоей желанье:

Пусть Рогволодов дух в тебя

Вдохнет мое повествованье;

Пускай оно в груди младой

Зажжет к делам великим рвенье,

Любовь к стране твоей родной

И к притеснителям презренье...

Родитель мой, твой славный дед,

От тех варягов происходит,

Которых дивный ряд побед

Мир в изумление приводит.

Покинув в юности своей

Дремучей Скании дубравы,

Вступил он в землю кривичей

Искать владычества и славы.

Народы мирной сей страны

На гордых пришлецов восстали,

И смело грозных чад войны

В руках с оружием встречали...

Но тщетно! роковой удел

Обрек в подданство их герою —

И скоро дед твой завладел

Обширной Севера страною.

Воздвигся Полоцк. Рогволод

Приветливо и кротко правил

И, привязав к себе народ,

Власть князя полюбить заставил...

При Рогволоде кривичи

Томились жаждой дел великих;

Сверкали в дебрях им мечи,

Литовцев поражая диких.

Иноплеменные цари

Союза с Полоцком искали,

И чуждые богатыри

Ему служить за честь вменяли».

Но шум раздался у крыльца...

Рогнеда повесть прерывает

И видит: пыль и пот с лица

Гонец усталый отирает.

«Княгиня!— он вещал, войдя: —

Гоня зверей в дубраве смежной,

Владимир посетить тебя

Прибудет в терем сей прибрежной».

— «И так он вспомнил об жене...

Но не желание свиданья...

О нет! влечет его ко мне —

Одна лишь близость расстоянья!» —

Вещала — и сверкнул в очах

Негодованья пламень дикий.

Меж тем уж пронеслись в полях

Совы полуночные крики...

Сгустился мрак... луна чуть–чуть

Лучом трепещущим светила;

Холодный ветер начал дуть,

И буря страшная завыла!

Лыбедь вскипела меж брегов;

С деревьев листья полетели;

Дождь проливной из облаков,

И град, и вихорь зашумели,

Скопились тучи... и с небес

Вилася молния змиею;

Гром грохотал — от молний лес

То здесь, то там пылал порою!..

Внезапно с бурей звук рогов

В долине глухо раздается:

То вдруг замолкнет средь громов,

То снова с ветром пронесется...

Вот звуки ближе и громчей...

Замолкли... снова загремели...

Вот топот скачущих коней,

И всадники на двор взлетели.

То был Владимир. На крыльце

Его Рогнеда ожидала;

На сумрачном ее лице

Неведомая страсть пылала.

Смущенью мрачность приписав,

Герой супругу лобызает

И, сына милого обняв,

Его приветливо ласкает.

Отводят отроки коней...

С Рогнедой князь идет в палаты,

И вот, в кругу богатырей,

Садится он за пир богатый.

Под тучным вепрем стол трещит,

Покрытый скатертию браной;

От яств прозрачный пар летит

И вьется по избе брусяной.

Звездясь, янтарный мед шипит,

И ходит чаша круговая.

Все веселятся... но грустит

Одна Рогнеда молодая.

«Воспой деянья предков нам!» —

Бояну витязи вещали.

Певец ударил по струнам —

И вещие зарокотали.

Он славил Рюрика судьбу,

Пел Святославовы походы,

Его с Цимискием борьбу

И покоренные народы;

Пел удивление врагов,

Его нетрепетность средь боя,

И к славе пылкую любовь,

И смерть, достойную героя...

Бояна пламенным словам

Герои с жадностью внимали

И, праотцев чудясь делам,

В восторге пылком трепетали.

Певец умолкнул... но опять

Он пробудил живые струны

И начал князя прославлять

И грозные его перуны:

«Дружины чуждые громя,

Давно ль наполнил славой бранной

Ты дальней Нейстрии поля

И Альбиона край туманной?

Давно ли от твоих мечей

Упали Полоцка твердыни

И нивы храбрых кривичей

Преобратилися в пустыни?

Сам Рогволод...» Вдруг тяжкий стон

И вопль отчаянья Рогнеды

Перерывают гуслей звон

И радость шумную беседы...

«О, успокойся, друг младой!—

Вещал ей князь,— не слез достоин,

Но славы, кто в стране родной

И жил и кончил дни как воин.

Воскреснет храбрый Рогволод

В делах и чадах Изяслава,

И пролетит из рода в род

Об нем, как гром гремящий, слава».

Рогнеды вид покойней стал;

В очах остановились слезы,

Но в них какой–то огнь сверкал,

И на щеках пылали розы...

При стуках чаш Боян поет,

Вновь тешит князя и дружину...

Но кончен пир — и князь идет

В великолепную одрину.

Сняв меч, висевший при бедре,

И вороненые кольчуги,

Он засыпает на одре

В объятьях молодой супруги.

Сквозь окон скважины порой

Проникнув, молния пылает

И брачный одр во тьме ночной

С четой лежащей освещает.

Бушуя, ставнями стучит

И свищет в щели ветр порывный;

По кровле град и дождь шумит,

И гром гремит бесперерывный.

Князь спит покойно... Тихо встав,

Рогнеда светоч зажигает

И в страхе, вся затрепетав,

Меч тяжкий со стены снимает...

Идет... стоит... ступила вновь...

Едва дыханье переводит...

В ней то кипит, то стынет кровь...

Но вот... к одру она подходит...

Уж поднят меч!.. вдруг грянул гром,

Потрясся терем озаренный —

И князь, объятый крепким сном,

Воспрянул, треском пробужденный,—

И пред собой Рогнеду зрит...

Ее глаза огнем пылают...

Поднятый меч и грозный вид

Преступницу изобличают...

Меч выхватив, ей князь вскричал:

«На что дерзнула в исступленье?..»

— «На то, что мне повелевал

Ужасный Чернобог,— на мщенье!»

— «Но долг супруги, но любовь?..»

— «Любовь! к кому?.. к тебе, губитель?..

Забыл, во мне чья льется кровь,

Забыл ты, кем убит родитель!..

Ты, ты, тиран, его сразил!

Горя преступною любовью,

Ты жениха меня лишил

И братнею облился кровью!

Испепелив мой край родной,

Рекой ты кровь в нем пролил всюду

И Полоцк, дивный красотой,

Преобратил развалин в груду.

Но недовольный... местью злой

К бессильной пленнице пылая,

Ты брак свой совершил со мной

При зареве родного края!

Повлек меня в престольный град;

Тебе я сына даровала...

И что ж?., еще презренья хлад

В очах тирана прочитала!..

Вот страшный ряд ужасных дел,

Владимира покрывших славой!

Не через них ли приобрел

Ты на любовь Рогнеды право?..

Страдала, мучилась, стеня,

Вся жизнь текла моя в кручине;

Но, боги! не роптала я

На вас в злосчастиях доныне!..

Впервые днесь ропщу!.. увы!..

Почто губителя отчизны

Сразить не допустили вы

И совершить достойной тризны!

С какою б жадностию я

На брызжущую кровь глядела,

С каким восторгом бы тебя,

Тиран, угасшего узрела!..»

Супруг, слова прервав ее,

В одрину стражу призывает.

«Ждет смерть, преступница, тебя!—

Пылая гневом, восклицает.—

С зарей готова к казни будь!

Сей брачный одр пусть будет плаха!

На нем пронжу твою я грудь

Без сожаления и страха!»

Сказал — и вышел. Вдруг о том

Мгновенно слух распространился —

И терем, весь объятый сном,

От вопля женщин пробудился...

Бегут к княгине, слезы льют;

Терзаясь близостью разлуки,

Себя в младые перси бьют

И белые ломают руки...

В тревоге все — лишь Изяслав

В объятьях сна, с улыбкой нежной,

Лежит, покровы разметав,

Покой вкушая безмятежный.

Об участи Рогнеды он

В мечтах невинности не знает;

Ни бури рев, ни плач, ни стон

От сна его не пробуждает.

Но перестал греметь уж гром,

Замолкли ветры в чаще леса,

И на востоке голубом

Редела мрачная завеса.

Вся в перлах, злате и сребре,

Ждала Рогнеда без боязни

На изукрашенном одре

Назначенной супругом казни.

И вот денница занялась,

Сверкнул сквозь окна луч багровый

И входит с витязями князь

В одрину, гневный и суровый.

«Подайте меч!» — воскликнул он,

И раздалось везде рыданье,—

«Пусть каждого страшит закон!

Злодейство примет воздаянье!»

И, быстро в храмину вбежав:

«Вот меч! коль не отец ты ныне,

Убей!— вещает Изяслав,—

Убей, жестокий, мать при сыне!»

Как громом неба поражен,

Стоит Владимир и трепещет,

То в ужасе на сына он,

То на Рогнеду взоры мещет...

Речь замирает на устах,

Сперлось дыханье, сердце бьется;

Трепещет он; в его костях

И лютый хлад и пламень льется,

В душе кипит борьба страстей:

И милосердие и мщенье...

Но вдруг с слезами из очей —

Из сердца вырвалось: прощенье!

1827 или 1822

Свитезянка

Что за девица прелесть красою,

Что за прекрасный юноша с ней?

Вместе из бору поздней порою

Идут при свете бледных лучей.

Парню - малины в дар из кошницы,

Парень - цветочки ей для венка.

Верно, любовник он той девицы,

Верно, подруга парню она.

Поздней порою в час полунощи,

Верно, свиданье там у ручья.

Парень - охотник соседственной рощи.

Кто ж эта дева - не ведаю я.

Спросим: откуда? - тщетно, напрасно;

Где пребыванье - бог весть о том;

Как на болоте пламень неясный

Вспыхнет - и быстро погаснет потом.

«Дело ль быть скрытной, дева младая,

Скоро ли будет тайне конец?

Другу откройся, прошу, умоляю,

Родом откуда, кто твой отец?

Минуло лето, листья поблекли,

Ветр их со свистом носит в полях,

Села и рощи от дождика взмокли,

Холод осенний дышит в лесах.

Робкою серной к бору сырому

Или как призрак бродит ночной.

Лучше, поверя другу младому,

Лучше останься, дева, со мной.

Там, на полянке, в роще дубовой,

Хата простая близ ручейка,

Всё в ней с избытком будет готово:

Овощей, дичи и молока».

«Стой, удержися, - дева вещает, -

Помню, твердил мне порою отец:

Голос мужчины - душу пленяет,

В сердце коварный кроется льстец.

Я от природы с робкой душою,

Что, если бросишь в чуждой стране?

Может, была бы дева твоею,

Если б ты верен вечно был мне».

Юноша клялся, клялся ужасно,

Горсть ухвативши хладной земли;

Месяц блеснул из тучи неясно,

Гром прокатился глухо вдали.

Бойся нарушить, юноша милый,

Клятву ты эту дал навсегда,

Кто ей изменит, ее за могилой,

И здесь и повсюду...

1823

Седой Кавказ, краса природы...

Седой Кавказ, краса природы,

Небес касаяся челом,

Блестит в хитоне снеговом.

1824

Сердце человеческое

И убелися паче снега.

Как человек пред богом был прекрасен

Во дни невинности своей!

Как был умом и прост и ясен,

Душою чист, свободен от страстей.

1826

Смерть Ермака

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии летали,

Бесперерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали...

Ко славе страстию дыша,

В стране суровой и угрюмой,

На диком бреге Иртыша

Сидел Ермак, объятый думой.

Товарищи его трудов,

Побед и громозвучной славы,

Среди раскинутых шатров

Беспечно спали близ дубравы.

«О, спите, спите,— мнил герой,—

Друзья, под бурею ревущей;

С рассветом глас раздастся мой,

На славу иль на смерть зовущий!

Вам нужен отдых; сладкий сон

И в бурю храбрых успокоит;

В мечтах напомнит славу он

И силы ратников удвоит.

Кто жизни не щадил своей

В разбоях, злато добывая,

Тот думать будет ли о ней,

За Русь святую погибая?

Своей и вражьей кровью смыв

Все преступленья буйной жизни

И за победы заслужив

Благословения отчизны,—

Нам смерть не может быть страшна;

Свое мы дело совершили:

Сибирь царю покорена,

И мы — не праздно в мире жили!»

Но роковой его удел

Уже сидел с героем рядом

И с сожалением глядел

На жертву любопытным взглядом.

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии летали,

Бесперерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

Иртыш кипел в крутых брегах,

Вздымалися седые волны,

И рассыпались с ревом в прах,

Бия о брег, козачьи челны.

С вождем покой в объятьях сна

Дружина храбрая вкушала;

С Кучумом буря лишь одна

На их погибель не дремала!

Страшась вступить с героем в бой,

Кучум к шатрам, как тать презренный,

Прокрался тайною тропой,

Татар толпами окруженный.

Мечи сверкнули в их руках —

И окровавилась долина,

И пала грозная в боях,

Не обнажив мечей, дружина...

Ермак воспрянул ото сна

И, гибель зря, стремится в волны,

Душа отвагою полна,

Но далеко от брега челны!

Иртыш волнуется сильней —

Ермак все силы напрягает

И мощною рукой своей

Валы седые рассекает...

Плывет... уж близко челнока —

Но сила року уступила,

И, закипев страшней, река

Героя с шумом поглотила.

Лишивши сил богатыря

Бороться с ярою волною,

Тяжелый панцирь — дар царя

Стал гибели его виною.

Ревела буря... вдруг луной

Иртыш кипящий серебрился,

И труп, извергнутый волной,

В броне медяной озарился.

Носились тучи, дождь шумел,

И молнии еще сверкали,

И гром вдали еще гремел,

И ветры в дебрях бушевали.

1821

Сон

Недавно, Вакхом упоенный,

Заснул на тирских я коврах,

И зрел - что к девушкам, плененный,

Я крался тихо на перстах.

Вдруг слышу громкий смех за мною;

Я оглянулся - зрю собор

Красавиц юных надо мною,

Смеющихся наперекор.

1817

Счастливая перемена

Свершилось наконец! Я Лидой обладаю

И за протекшие страдания мои

В награду пламенной любви

Теперь в восторгах утопаю!

Вчера, еще вчера, суровый бросив взгляд,

Надежды Лидинька навек меня лишила

И в сердце юном породила

Любви пренебреженной ад!

В отчаяньи, в тоске, печальный и угрюмый,

В уединение свое я прибежал;

В уме рождались мрачны думы,

Я то немел, то трепетал...

Вдруг слышу милый глас... и зрю перед собою

Младую Лидиньку вечернею порою,

В слезах раскаянья, с любовию в очах,

С улыбкой горестной на розовых устах!

«Прости, что я не доверяла,

Мой милый друг! любви твоей;

Но ныне я тебя узнала,

И предаюсь взаимно ей».

И с сими нежными словами

Вдруг бросилась в мои объятия она

И, страсти пламенной полна,

К моим устам касалася устами;

Огонь любви в очах ее пылал!

В восторгах страстных я и млел, и трепетал,

И Лиду прижимал

К трепещущей груди дрожащими руками!..

1820

Так за мечтою легкокрылой...

Так за мечтою легкокрылой

От шумных невских берегов

Перелетал певец унылый

В страну изгнанья и снегов.

1825

Тише, тише, ветерочек...

Тише, тише, ветерочек,

В сей зеленой роще вей:

Маша, милый мой дружочек,

Сладкий сон вкушает в ней.

Тише, резвый, своевольный,

Кудри так не раздувай;

Тише, дерзкий, недовольный,

Нежну грудь не обнажай!

Спи, - и всюду благодатный

Вкруг пусть льется аромат;

Птички песнями приятно

Пусть все чувства усладят.

Спи, о ангел мой прелестный,

На узорчатых коврах,

Спи под сению древесной,

В милых, сладостных мечтах.

Спи, о Маша, друг сердечный,

Спи с невинностью своей;

Но страшись быть столь беспечной -

Бойся хитрости людей!

1817

Тоска

К нам возвратился май веселый,

Природа оживилась вновь:

Зазеленели холмы, долы

И распестрились от цветов.

Всё сладкой всюду негой дышит,

Ручей с приятностью журчит,

Едва листы зефир колышет,

И Филомелы глас звучит.

В полях и рощах слышно пенье -

Все радостью оживлены;

И все как будто в восхищеньи

От возвращения весны!

Один лишь я брожу унылый,

Во мне одном веселья нет,

И ах! не будет до могилы,

Пока сей не покину свет...

Увы! всё то, в чем я, несчастный,

Свое блаженство находил, -

Всё то, всё то, что я столь страстно

И с восхищением любил,

Уже не существует боле!..

О Делия! тебя уж нет!

Навек увяла ты, как в поле

Безвременно вдруг вянет цвет!

В летах, когда лишь начинают

Всю цену жизни познавать;

Когда с весельем засыпают,

С весельем день встают встречать;

Когда беспечность отдаляет

Заботы мрачные с тоской,

Когда всё душу восхищает

И сердце веселит мечтой, -

Узнал я Делию впервые!

О, незабвенные лета!

О, дни, любовию святые,

И вы, прелестные места, -

Где я, любовью упоенный,

Взирал на Делию мою,

Где я, любовью восхищенный,

Промолвил в первый раз - _люблю_;

И где она взаимно то же

Сказала, очи потупив!

О, как, о, как тогда - о боже! -

Ничтожный смертный был счастлив!

Какое в сердце восхищенье,

Какой восторг я ощущал!

Клянусь! в то самое мгновенье

И в рай бы я не пожелал!

«Весной, мой друг, когда раздастся

Здесь Филомелы первый глас,

Пред алтарем тебе отдастся

Моя рука в тот самый час», -

Уже мне Делия сказала.

Весны я с нетерпеньем ждал,

Как вдруг она приметно стала

Всё вянуть, вянуть... час настал -

И наконец - «о друг сердечный!

Прости, - сказала мне она, -

Прости, но верь, что не навечно:

Другая есть еще страна, -

Где ни страданья нет, ни муки,

Где мы соединимся вновь

И где не будет уж разлуки,

Где вечно царствует любовь».

. . . . . . . . . . . . . . .

Уж возвратился май веселый,

И в роще раздается глас

Весну поющей Филомелы -

Увы, настал урочный час,

В котором Делия мечтала

Меня блаженством подарить,

Тот час, в который завещала

Себя со мной соединить!

О боги! милой прорицанье

Спешите совершить скорей!

Мне без нее сей мир - изгнанье,

Мне только жизнь мила при ней.

. . . . . . . . . . . . . . . .

Всё восхищается весною,

Природа всё животворит!

Один, один лишь я с тоскою!

Один лишь я от всех забыт!..

Увы! когда ж я перестану

Крушиться так, как я крушусь?

Ах! скоро ль, скоро ль я увяну

И с Делией соединюсь?

Когда в тот край, о боги хладны!

Меня переселите к ней,

Где обретет приют отрадный

Усталый странник жизни сей?!

1819

Триолет Наташе

Ах! должно, должно быть бездушным,

Чтобы Наташу не любить!

Чтоб, зря ее, - быть равнодушным,

Ах! должно, должно быть бездушным!

Я сердцу вечно был послушным,

Так как же мне не говорить:

«Ах! должно, должно быть бездушным,

Чтобы Наташу не любить!»

1818

Ты желаешь, друг прелестный...

Ты желаешь, друг прелестный,

Чтобы я Надежду пел;

Можно ль петь, что неизвестно,

Что мне не дано в удел?

Можно ль петь, что я лишь знаю

Понаслышке от людей,

Чего в мире не встречаю,

Чего нет в душе моей?..

Если ж хочешь непременно,

Чтоб Надежду славил я,

Так почто ж, о друг бесценный,

Не вольешь ее в меня?

1818

Ты знаешь Фирса чудака...

«Ты знаешь Фирса чудака;

Зачем он головой кивает?»

- «От пустоты она уж так легка,

Что и зефир ее качает».

1820

Ты разленился уж некстати...

Ты разленился уж некстати,

Беглец Парнаса молодой!

Скажи, что сделалось с тобой?

В своем болотистом Кронштадте

Ты позабыл совсем о брате

И о поэте - что порой,

Сидя, как труженик, в Палате,

Чтоб свой исполнить долг святой,

Забыл и негу и покой...

Но тщетны все его порывы:

Укоренившееся зло

Свое презренное чело,

Как кедр Ливана горделивый,

Превыше правды вознесло.

Так... сделавшись жрецом Фемиды,

Я о Парнасе позабыл...

К тому ж боюсь, чтоб Аониды

За то, что я им изменил,

Певцу не сделали обиды.

Хоть я и некрасив собой,

Но музы исстари ревнивы.

А я - любовник боязливый...

И вот что, друг мой молодой,

В столице вкуса прихотливой

Молчанью моему виной.

Твое ж молчанье непонятно!..

Драгун ты хоть куда лихой,

Остришься ловко и приятно

И, приголубив нежных муз,

Их так пленить умел собою -

Что, в детстве соверша союз,

Они вертлявою толпою

Везде порхают за тобою

И не изменят никогда,

Пока ты всем им не изменишь;

Но кажется, что иногда

Ты ласковость их худо ценишь.

Так, например: прошел здесь слух,

Не знаю я, по чьей огласке,

Что будто Мейеровой глазки

Твой возмутили твердый дух,

И верность к девам песнопений

Поработил свободный гений,

Поколебал любви недуг...

А между тем как очарован

Ты юной прелестию глаз,

Пафосских шалостью проказ

К Кронштадту скучному прикован,

Забвенью предаешь Парнас,

Один пигмей литературный,

Из грязи выникнув главой,

Дерзнул взглянуть на свод лазурный

И вызывать тебя на бой.

26 апреля 1822

Ты скажи, говори...

Ты скажи, говори.

Как в России цари

Правят.

Ты скажи поскорей,

Как в России царей

Давят.

Как капралы Петра

Провожали с двора

Тихо.

А жена пред дворцом

Разъезжала верхом

Лихо.

Как курносый злодей

Воцарился по ней -

Горе!

Но господь, русский бог,

Бедным людям помог

Вскоре.

1823

Ты, Глинка, прав - и твой совет...

Ты, Глинка, прав - и твой совет

На мудром опыте основан;

Но пусть чернит поэта свет:

Уж я давно разочарован,

И заблуждений прошлых лет

В душе увял минутный цвет...

Я славою не избалован,

Но, к благу общему дыша,

К нему от детства я прикован,

тит моя душа

. . . . . на звучной лире.

1822

Тюрьма мне в честь, не в укоризну...

Тюрьма мне в честь, не в укоризну,

За дело правое я в ней,

И мне ль стыдиться сих цепей,

Коли ношу их за Отчизну.

1826

Уж как шел кузнец...

Уж как шел кузнец

Да из кузницы.

Слава!

Нес кузнец

Три ножа.

Слава!

Первый нож

На бояр, на вельмож.

Слава!

Второй нож

На попов, на святош.

Слава!

А молитву сотвори,

Третий нож на царя.

Слава!

1824

Узрев, что Слабоум, сын сельского попа...

Узрев, что Слабоум, сын сельского попа,

Как будто дельный, вдруг столь важным стал лицом,

Кто будет столько прост, чтобы сказать потом,

Что своенравная фортуна не слепа!

1820

Утес

Свидетель мук моих безгласный,

Поросший мхом седым утес!

Услышь еще мой голос страстный,

Узри потоки горьких слез!

. . . . . . . . . . . . . . .

Давно ль с Емилией прелестной,

Предавшись сладостным мечтам,

С любовью пламенной, небесной

Сидели здесь по вечерам?

Давно ль в приятных разговорах,

При нежных, милых птичьих хорах,

Забывши грозную напасть,

Благословляли нашу часть?

Давно ль окрестности безмолвны,

Взирав на счастливу чету,

Любви обетов наших полны,

Благословляли красоту?

. . . . . . . . . . . . . . .

Давно ли ты, утес мой мшистый,

Цветами полн, благоухал?

Давно ль ручей кристальный, чистый

Внизу с приятностью журчал?

Давно ль, давно ль? - и нет недели,

Как я с Емилией своей

На мягкой мураве твоей,

Блаженства полные, сидели?..

Давно ли соловей над нами

То трелил звонко, то щелкал,

То перливался, то свистал,

И нас, сидящих меж кустами,

Своей гармонией пленял?

Давно ль я счастлив был?.. А ныне!

Давно ль, утес, меня ты зрел,

Как я блажен к тебе летел;

А днесь иду к тебе в кручине!

Иду к тебе в кручине злой,

Иду сказать, что мой покой

И счастье, коим наслаждался,

Надежда, коею питался, -

Навек похищены судьбой!..

Похищены - и невозвратно -

Блаженство юных, красных дней,

Блаженство всей души моей!

И я, утес, и невозвратно

Иду на родину обратно!

Иль нет, иль нет: я возвращуся

И буду вновь блаженство пить,

В объятья милой погружуся,

Чтоб слезы радостны пролить!...

. . . . . . . . . . . . . . .

Но рок велит, - утес зеленый,

Навеки простимся скорей;

И я, разлукою сраженный,

Увяну в цвете юных дней!..

1818

Царь наш - немец русский...

Царь наш - немец русский -

Носит мундир узкий.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Царствует он где же?

Всякий день в манеже.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Прижимает локти,

Прибирает в когти.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Царством управляет,

Носки выправляет.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Враг хоть просвещенья,

Любит он ученья.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Школы все - казармы,

Судьи все - жандармы.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А граф Аракчеев

Злодей из злодеев!

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Князь Волконский - баба

Начальником штаба!

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А другая баба

Губернатор в Або.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А Потапов дурный

Генерал дежурный.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Трусит он законов,

Трусит он масонов.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

Только за парады

Раздает награды.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А за комплименты -

Голубые ленты.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

А за правду-матку

Прямо шлет в Камчатку.

Ай да царь, ай да царь,

Православный государь!

1823

Четыре степени любви

Любви Тирсиса в угожденье

Уж сжалясь, Лила наконец

За поцелуй один с бедняжки в награжденье

Содрала пять овец.

Назавтра, ставши понежнее,

Не так уже скупа была.

За поцелуй один, с Тирсисом быв вольнее,

Одну овцу взяла.

Назавтра же в промене с Лилой

Тирсис еще счастливей был:

За поцелуй один все шесть овец он с милой

Обратно получил.

Назавтра же была бы рада

За поцелуй один отдать

Собачку, посошок, свирель и даже стадо,

Но тщетно! Тирсис стал другую целовать!

1818

Шарада

Часть первая моя, от зноя укрывая,

Усталых путников под тень свою манит

И, их прохладой освежая,

С зефиром шепчет и шумит.

Вторая часть моя приводит в восхищенье,

Коль был творцом ее Державин иль Петров;

Когда ж скропал Свистов -

Всех погружает в усыпленье!

А целое, заметь, читатель дорогой,

В себе волшебника всю заключало силу,

Посредством коей он прекрасную Людмилу

Похитил дерзостно, в час полночи глухой,

Из брачной храмины в волшебный замок свой.

1820

Экспромт

Как капли свежие росы

Весною, в утренни часы,

Животворительны бывают для левкоя,

Который блекнуть стал от солнечного зноя, -

Так точно взгляд твоих очей

Отраден для души моей,

В мучительные те и тягостны минуты,

Когда страдания претерпеваю люты.

1819

Элегия

Покинь меня, мой юный друг, –

Твой взор, твой голос мне опасен:

Я испытал любви недуг,

И знаю я, как он ужасен...

Но что, безумный, я сказал?

К чему укоры и упрёки?

Уж я твой узник, друг жестокий,

Твой взор меня очаровал.

Я увлечён своей судьбою,

Я сам к погибели бегу:

Боюся встретиться с тобою,

А не встречаться не могу.

Эпиграмма на австрийского императора

Весь мир великостию духа

Сей император удивил:

Он неприятель мухам был,

А неприятелям был муха.

1822

Я помню вас, мои друзья...

Я помню вас, мои друзья,

Я помню вас, друзья свободы,

И дикой родины суровые края,

Жилище бурь и непогоды.

1823