Ad infinitum

В храме всё — как прежде было.

Слышен тихий взмах кадил.

   «Я смеялся, я шутил.

   Неужели ты любила?»

Дымен смутный трепет свеч,

На иконах свет заемный.

Каждый хочет в церкви темной

От свечи свечу зажечь.

В храме будет так, как было.

Слышен тихий звон кадил.

   «А, неверный! Ты шутил.

   Горе! Горе! Я любила».

1900

Incubus

Как стих сказителя народного

Из поседевшей старины,

Из отдаления холодного

Несет к нам стынущие сны,—

Так, темной полночью рожденные

Воззванья башенных часов,

Моей душою повторенные,

Встают, как говор голосов.

И льнут ко мне с мольбой и с ропотом:

«Мы жить хотим в уме твоем».

И возвещают тайным шепотом:

«Внимай, внимай, как мы поем.

Мы замираем, как проклятия,

Мы возрастаем, как прибой.

Раскрой безгрешные объятия —

Мы все обнимемся с тобой».

И я взглянул, и вдруг, нежданные,

Лучи луны, целуя мглу,

Легли, как саваны туманные,

Передо мною на полу.

И в каждом саване — видение,

Как нерожденная гроза,

И просят губы наслаждения,

И смотрят мертвые глаза.

Я жду, лежу, как труп, но слышащий.

И встала тень, волнуя тьму,

И этот призрак еле дышащий

Приникнул к сердцу моему.

Какая боль, какая страстная,

Как сладко мне ее продлить!

Как будто тянется неясная

Непрерываемая нить!

И тень всё ближе наклоняется,

Горит огонь зеленых глаз,

И каждый миг она меняется,

И мне желанней каждый раз.

Но снова башня дышит звуками,

И чей-то слышен тихий стон,

И я не знаю, чьими муками

И чьею грудью он рожден.

Я только знаю, только чувствую,

Не открывая сжатых глаз,

Что я как жертва соприсутствую,

И что окончен сладкий час.

И вот сейчас она развеется,

Моя отторгнутая тень,

И на губах ее виднеется

Воздушно-алый, алый день.

1900

Pax hominibus bonae voluntatis

Мир на земле, мир людям доброй воли.

Мир людям воли злой желаю я.

Мир тем, кто ослеплен на бранном поле,

Мир тем, в чьих темных снах живет змея.

О, слава солнцу пламенному в вышних,

О, слава небу, звездам и луне.

Но для меня нет в мире больше лишних,

С высот зову — и тех, кто там, на дне.

Все — в небесах, все — равны в разной доле,

Я счастлив так, что всех зову с собой.

Идите в жизнь, мир людям доброй воли,

Идите в жизнь, мир людям воли злой.

Примечания

Pax hominibus bonae voluntatis — «Мир людям доброй воли» (лат.).

1928

Август

Как ясен август, нежный и спокойный,

Сознавший мимолетность красоты.

Позолотив древесные листы,

Он чувства заключил в порядок стройный.

В нем кажется ошибкой полдень знойный,-

С ним больше сродны грустные мечты,

Прохлада, прелесть тихой простоты

И отдыха от жизни беспокойной.

В последний раз, пред острием серпа,

Красуются колосья наливные,

Взамен цветов везде плоды земные.

Отраден вид тяжелого снопа,

А в небе журавлей летит толпа

И криком шлет «прости» в места родные.

1894

Альбатрос

Над пустыней ночною морей альбатрос одинокий,
Разрезая ударами крыльев соленый туман,
Любовался, как царством своим, этой бездной
широкой,
И, едва колыхаясь, качался под ним Океан.
И порой омрачаясь, далеко, на небе холодном,
Одиноко плыла, одиноко горела Луна.
О, блаженство быть сильным и гордым и вечно
свободным!
Одиночество! Мир тебе! Море, покой, тишина!

Ангелы опальные

Ангелы опальные,

Светлые, печальные,

Блески погребальные

Тающих свечей,-

Грустные, безбольные

Звоны колокольные,

Отзвуки невольные,

Отсветы лучей,-

Взоры полусонные,

Нежные, влюбленные,

Дымкой окаймленные

Тонкие черты,-

То мои несмелые,

То воздушно-белые,

Сладко-онемелые,

Легкие цветы.

Чувственно-неясные,

Девственно-прекрасные,

В страстности бесстрастные

Тайны и слова,-

Шорох приближения,

Радость отражения,

Нежный грех внушения,

Дышащий едва,-

Зыбкие и странные,

Вкрадчиво-туманные,

В смелости нежданные

Проблески огня,-

То мечты, что встретятся

С теми, кем отметятся,

И опять засветятся

Эхом для меня!

1899

Анита

Я был желанен ей. Она меня влекла,

Испанка стройная с горящими глазами.

Далеким заревом жила ночная мгла,

Любовь невнятными шептала голосами.

Созвучьем слов своих она меня зажгла,

Испанка смуглая с глубокими глазами.

Альков раздвинулся воздушно-кружевной.

Она не стала мне шептать: «Пусти... Не надо.

Не деве Севера, не нимфе ледяной

Твердил я вкрадчиво: «Anita! Adorada!»*

Тигрица жадная дрожала предо мной,—

И кроме глаз ее мне ничего не надо.

* Обожаемая (исп.).

1922

Аромат Солнца

Запах солнца? Что за вздор!

Нет, не вздор.

В солнце звуки и мечты,

Ароматы и цветы

Все слились в согласный хор,

Все сплелись в один узор.

Солнце пахнет травами,

Свежими купавами,

Пробужденною весной,

И смолистою сосной.

Нежно-светлоткаными,

Ландышами пьяными,

Что победно расцвели

В остром запахе земли.

Солнце светит звонами,

Листьями зелеными,

Дышит вешним пеньем птиц,

Дышит смехом юных лиц.

Так и молви всем слепцам:

Будет вам!

Не узреть вам райских врат,

Есть у солнца аромат,

Сладко внятный только нам,

Зримый птицам и цветам!

1927

Ау

Твой нежный смех был сказкою изменчивою,

Он звал как в сон зовет свирельный звон.

И вот венком, стихом тебя увенчиваю.

Уйдём, бежим вдвоем на горный склон.

Но где же ты?

Лишь звон вершин позванивает

Цветку цветок средь дня зажег свечу.

И чей-то смех все в глубь меня заманивает.

Пою, ищу,

«Ау!»

«Ау!»

кричу.

1918

Бабочка

Залетевшая в комнату бабочка бьется

О прозрачные стекла воздушными крыльями.

А за стеклами небо родное смеется,

И его не достичь никакими усильями.

Но смириться нельзя, и она не сдается,

Из цветистой становится тусклая, бледная.

Что же пленнице делать еще остается?

Только биться и блекнуть! О, жалкая, бедная!

1927

Беатриче

Я полюбил тебя, лишь увидал впервые.

Я помню, шел кругом ничтожный разговор,

Молчала только ты, и речи огневые,

Безмолвные слова мне посылал твой взор.

За днями гасли дни. Уж год прошел с тех пор.

И снова шлет весна лучи свои живые,

Цветы одели вновь причудливый убор.

А я? Я все люблю, как прежде, как впервые.

И ты по-прежнему безмолвна и грустна,

Лишь взор твой искрится и говорит порою.

Не так ли иногда владычица-луна

Свой лучезарный лик скрывает за горою,-

Но и за гранью скал, склонив свое чело,

Из тесной темноты она горит светло.

1915

Безглагольность

Есть в русской природе усталая нежность,

Безмолвная боль затаенной печали,

Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,

Холодная высь, уходящие дали.

Приди на рассвете на склон косогора,-

Над зябкой рекою дымится прохлада,

Чернеет громада застывшего бора,

И сердцу так больно, и сердце не радо.

Недвижный камыш. Не трепещет осока.

Глубокая тишь. Безглагольность покоя.

Луга убегают далёко-далёко.

Во всем утомленье - глухое, немое.

Войди на закате, как в свежие волны,

В прохладную глушь деревенского сада,-

Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,

И сердцу так грустно, и сердце не радо.

Как будто душа о желанном просила,

И сделали ей незаслуженно больно.

И сердце простило, но сердце застыло,

И плачет, и плачет, и плачет невольно.

1900

Безрадостность

Мне хочется безгласной тишины,

Безмолвия, безветрия, бесстрастья.

Я знаю, быстрым сном проходит счастье,

Но пусть живут безрадостные сны.

С безрадостной бездонной вышины

Глядит Луна, горят ее запястья.

И странно мне холодное участье

Владычицы безжизненной страны.

Там не звенят и не мелькают пчелы.

Там снежные безветренные долы,

Без аромата льдистые цветы.

Без ропота безводные пространства,

Без шороха застывшие убранства,

Без возгласов безмерность красоты.

1920

Беладонна

Счастье души утомленной -

   Только в одном:

Быть как цветок полусонный

В блеске и шуме дневном,

Внутренним светом светиться,

Все позабыть и забыться,

Тихо, но жадно упиться

   Тающим сном.

Счастье ночной белладонны -

   Лаской убить.

Взоры ее полусонны,

Любо ей день позабыть,

Светом луны расцвечаться,

Сердцем с луною встречаться,

Тихо под ветром качаться,

   В смерти любить.

Друг мой, мы оба устали.

   Радость моя!

Радости нет без печали.

Между цветами - змея.

Кто же с душой утомленной

Вспыхнет мечтой полусонной,

Кто расцветет белладонной -

   Ты или я?

1917

Белый ангел

От детских дней одна черта пленила
Мои мечты, в чьих зыбях таял сон,
В глаза печальный отблеск заронила,
В мой ум вошла как дальний тихий звон.

Мне снился грустный ангел, белоснежный,
С улыбкой сожаления в глазах,
Я с ним дышал одной печалью неясной,
Я видел бледный Рай в его слезах.

Он мне являлся в разные мгновенья,
И свет храню я этих беглых встреч.
Есть проблески, которым нет забвенья,
Есть взгляд без слов, его не молкнет речь.

Любил — еще люблю я — неземное,
Ум сердца — луч холодному уму,
Я верю в Небо, синее, родное,
Где ясно все неясное пойму.

С небесным я душой не разлучаюсь,
И встретив чей-нибудь глубокий взор,
Я с ним, я с Белым Ангелом встречаюсь,
Таинственным и близким с давних пор.

Белый лебедь

Белый лебедь, лебедь чистый,
Сны твои всегда безмолвны,
Безмятежно-серебристый,
Ты скользишь, рождая волны.

Под тобою — глубь немая,
Без привета, без ответа,
Но скользишь ты, утопая
В бездне воздуха и света.

Над тобой — Эфир бездонный
С яркой Утренней Звездою.
Ты скользишь, преображенный
Отраженной красотою.

Символ нежности бесстрастной,
Недосказанной, несмелой,
Призрак женственно-прекрасный
Лебедь чистый, лебедь белый!

Белый пожар

Я стою на прибрежье, в пожаре прибоя,

И волна, проблистав белизной в вышине,

Точно конь, распаленный от бега и боя,

В напряженье предсмертном домчалась ко мне.

И за нею другие, как белые кони,

Разметав свои гривы, несутся, бегут,

Замирают от ужаса дикой погони,

И себя торопливостью жадною жгут.

Опрокинулись, вспыхнули, вправо и влево,-

И, пред смертью вздохнув и блеснувши полней,

На песке умирают в дрожании гнева

Языки обессиленных белых огней.

1898

Бесприютность

Меня не манит тихая отрада,
Покой, тепло родного очага,
Не снятся мне цветы родного сада,
Родимые безмолвные луга.

Краса иная сердцу дорога,
Я слышу рев и рокот водопада,
Мне грезятся морские берега,
И гор неумолимая громада.

Среди других обманчивых утех
Есть у меня заветная утеха:
Забыть, что значит плач, что значит смех,-

Будить в горах грохочущее эхо.
И в бурю созерцать, под гром и вой,
Величие пустыни мировой.

Благовещенье в Москве

Благовещенье и свет,

   Вербы забелели.

Или точно горя нет,

   Право в самом деле?

Благовестие и смех,

   Закраснели почки.

И на улицах, у всех

  Синие цветочки.

Сколько синеньких цветков,

   Отнятых от снега.

Снова мир и свеж и нов,

   И повсюду нега.

Вижу старую Москву

   В молодом уборе.

Я смеюсь и я живу,

   Солнце в каждом взоре.

От старинного Кремля

   Звон плывет волною.

А во рвах живет земля

   Молодой травою.

В чуть пробившейся траве

   Сон весны и лета.

Благовещенье в Москве,

  Это праздник света!

1927

Бледная травка

Бледная травка под ветхим забором

К жизни проснулась в предутренний час,

Миру дивясь зеленеющим взором.

Бледная травка, ты радуешь нас.

Месяцу, воздуху, Солнцу, и росам

Ты отдаешься, как светлой судьбе,

Ты ни одним не смутишься вопросом,

Не задрожишь в безысходной борьбе.

Чуть расцветешь, и уже отцветаешь,

Не доживешь до начала зимы.

Ты пропадаешь, но ты не страдаешь,

Ты умираешь отрадней, чем мы.

1905

Близ пышной Мексики, в пределах Аризоны...

Близ пышной Мексики, в пределах Аризоны,

Меж рудников нашли окаменелый лес,

В потухшем кратере, где скаты и уклоны

Безмолвно говорят о днях былых чудес.

Пред взором пристальным ниспала мгла завес,

И вот горит агат, сапфиры, халцедоны,-

В тропических лучах цветущей Аризоны

Сквозь тьму времен восстал давно отживший лес.

Он был засыпан здесь могучим слоем пыли,

Стихийной вспышкой отторгнут от земли,

С ее Созвездьями, горящими вдали,

Но канули века, и кратеры остыли,

Скитальцы бледные владыками пришли,-

И новым сном зажглись обломки давней были.

1925

Бог и Дьявол

Я люблю тебя, Дьявол, я люблю Тебя, Бог,

Одному — мои стоны, и другому — мой вздох,

Одному — мои крики, а другому — мечты,

Но вы оба велики, вы восторг Красоты.

Я как туча блуждаю, много красок вокруг,

То на север иду я, то откинусь на юг,

То далеко, с востока, поплыву на закат,

И пылают рубины, и чернеет агат.

О, как радостно жить мне, я лелею поля,

Под дождем моим свежим зеленеет земля,

И змеиностью молний и раскатом громов

Много снов я разрушил, много сжег я домов.

В доме тесно и душно, и минутны все сны,

Но свободно-воздушна эта ширь вышины,

После долгих мучений как пленителен вздох.

О, таинственный Дьявол, о, единственный Бог!

1928

Бог создал мир из ничего...

Бог создал мир из ничего.

Учись, художник, у него,-

И если твой талант крупица,

Соделай с нею чудеса,

Взрасти безмерные леса

И сам, как сказочная птица,

Умчись высоко в небеса,

Где светит вольная зарница,

Где вечный облачный прибой

Бежит по бездне голубой.

1918

Бретань

Сонет

Затянут мглой свинцовый небосвод,

Угрюмы волны призрачной Бретани.

Семь островов Ар-Гентилес-Руссот,

Как звери, притаилися в тумане.

Они как бы подвижны в Океане,

По прихоти всегда неверных вод.

И, полный изумленья, в виде дани,

На них свой свет неясный Месяц льет.

Как сонмы лиц, глядят толпы утесов,

Седых, застывших в горечи тоски.

Бесплодны бесконечные пески.

Их было много, сумрачных матросов.

Они идут. Гляди! В тиши ночной

Идут туманы бледной пеленой.

1925

* * *

Будем как Солнце! Забудем о том,
Кто нас ведет по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному,
К новому, к сильному, к доброму, к злому,
Ярко стремимся мы в сне золотом.
Будем молиться всегда неземному,
В нашем хотеньи земном!
Будем, как Солнце всегда молодое,
Нежно ласкать огневые цветы,
Воздух прозрачный и все золотое.
Счастлив ты? Будь же счастливее вдвое,
Будь воплощеньем внезапной мечты!
Только не медлить в недвижном покое,
Дальше, еще, до заветной черты,
Дальше, нас манит число роковое
В Вечность, где новые вспыхнут цветы.
Будем как Солнце, оно — молодое.
В этом завет красоты!

В аду

Если, медленно падая,

Капли жгучей смолы,

Мучителей-демонов радуя,

Оттеняют чудовищность мглы,-

Мне всегда представляется,

Будто вновь я живу,

И сердце мое разрывается,

Но впервые - мне все - наяву.

Вижу всю преисподнюю,

Боль растет и не ждет.

Но славлю я благость Господнюю!

Это было! Он в ад снизойдет!

Эта мгла - не обманная,

Лжи в страданиях нет.

Привет новизне! О, желанная!

Буду мучиться тысячи лет!

1913

В башне

В башне с окнами цветными

Я замкнулся навсегда,

Дни бегут, и в светлом дыме

Возникают города,

Замки, башни, и над ними

Легких тучек череда.

В башне, где мои земные

Дни окончиться должны,

Окна радостно-цветные

Без конца внушают сны,

Эти стекла расписные

Мне самой Судьбой даны.

В них я вижу, как две тени

Обнимаются, любя,

Как, упавши на колени,

Кто-то молится, скорбя,

В них я вижу в быстрой смене

Землю, небо и себя.

Там, за окнами, далеко,

С непочатой вышины,

Смотрит огненное око

Неба, Солнца, и Луны,

Но окно мое высоко,

То, что мне внушает сны.

То, меж окнами цветными,

На которое смотрю,

В час когда, как в светлом дыме,

Я приветствую зарю,

И с виденьями родными

Легкой грезой говорю.

На другие обращаю

В час заката жадный взор,

В час, когда уходит к раю

Тихий вечер на дозор,

И лепечет: «Обещаю,

Вновь увидишь мой убор».

На другие я с отрадой

Устремляю ночью взгляд,

В час когда живет прохладой,

Полный вздохов, сонный сад,

И за призрачной оградой

Светляки меж трав горят.

Так живу, как в светлом дыме

Огнецветные цветы,

Над ошибками земными

Посмеиваясь с высоты,

В башне с окнами цветными

Переливчатой мечты.

1924

В глухие дни

В глухие дни Бориса Годунова,

Во мгле Российской пасмурной страны,

Толпы людей скиталися без крова,

И по ночам всходило две луны.

Два солнца по утрам светило с неба,

С свирепостью на дольный мир смотря.

И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!»

Из тьмы лесов стремился до царя.

На улицах иссохшие скелеты

Щипали жадно чахлую траву,

Как скот,- озверены и неодеты,

И сны осуществлялись наяву.

Гроба, отяжелевшие от гнили,

Живым давали смрадный адский хлеб,

Во рту у мертвых сено находили,

И каждый дом был сумрачный вертеп.

От бурь и вихрей башни низвергались,

И небеса, таясь меж туч тройных,

Внезапно красным светом озарялись,

Являя битву воинств неземных.

Невиданные птицы прилетали,

Орлы парили с криком над Москвой,

На перекрестках, молча, старцы ждали,

Качая поседевшей головой.

Среди людей блуждали смерть и злоба,

Узрев комету, дрогнула земля.

И в эти дни Димитрий встал из гроба,

В Отрепьева свой дух переселя.

1917

В домах

В мучительно-тесных громадах домов

Живут некрасивые бледные люди,

Окованы памятью выцветших слов,

     Забывши о творческом чуде.

Все скучно в их жизни. Полюбят кого,

Сейчас же наложат тяжелые цепи.

«Ну, что же, ты счастлив?» — «Да что ж... Ничего...»

     О, да, ничего нет нелепей!

И чахнут, замкнувшись в гробницах своих.

А где-то по воздуху носятся птицы.

Что птицы? Мудрей привидений людских

     Жуки, пауки и мокрицы.

Все цельно в просторах безлюдных пустынь,

Желанье свободно уходит к желанью.

Там нет заподозренных чувством святынь,

     Там нет пригвождений к преданью.

Свобода, свобода! Кто понял тебя,

Тот знает, как вольны разливные реки.

И если лавина несется губя,

     Лавина прекрасна навеки.

Кто близок был к смерти и видел ее,

Тот знает, что жизнь глубока и прекрасна.

О, люди, я вслушался в сердце свое,

     И знаю, что ваше — несчастно!

Да, если бы только могли вы понять...

Но вот предо мною захлопнулись двери,

И в клеточках гномы застыли опять,

     Лепечут: «Мы люди, не звери».

Я проклял вас, люди. Живите впотьмах.

Тоскуйте в размеренной чинной боязни.

Бледнейте в мучительных ваших домах.

     Вы к казни идете от казни!

1914

В окрестностях Одессы

Узкая полоска синего Лимана,

Желтая пустыня выжженных песков.

Город, измененный дымкою тумана,

Медленные тени белых облаков.

Чахлая трава, измученная зноем,

Вдоль прямой дороги серые столбы.

Все здесь дышит скучным тягостным покоем,

Всюду здесь недвижность пасмурной судьбы.

Только вечный ветер носится бесцельно,

Душным дуновеньем, духом мертвеца.

Только облака проходят беспредельно,

Скучною толпой проходят без конца.

1935

В преисподней

Сорвавшись в горную ложбину,

Лежу на каменистом дне.

Молчу. Гляжу на небо. Стыну.

И синий выем виден мне.

   Я сознаю, что невозможно

   Опять взойти на высоту,

   И без надежд, но бестревожно,

   Я нити грез в узор плету.

Пока в моем разбитом теле

Размерно кровь свершает ток,

Я буду думать, пусть без цели,

Я буду звук — каких-то строк.

   О, дайте мне топор чудесный —

   Я в камне вырублю ступень

   И по стене скалы отвесной

   Взойду туда, где светит день.

О, бросьте с горного мне края

Веревку длинную сюда,

И, к камню телом припадая,

Взнесусь я к выси без труда.

   О, дайте мне хоть знак оттуда,

   Где есть улыбки и цветы,

   Я в преисподней жажду чуда,

   Я верю в благость высоты.

Но кто поймет? И кто услышит?

Я в темной пропасти забыт.

Там где-то конь мой тяжко дышит,

Там где-то звонок стук копыт.

   Но это враг мой, враг веселый,

   Несется на моем коне.

   И мед ему готовят пчелы,

   И хлеб ему в моем зерне.

А я, как сдавленный тисками,

Прикован к каменному дну

И с перебитыми руками

В оцепенении тону.

12 сентября 1922

В синем храме

И снова осень с чарой листьев ржавых,

Румяных, алых, желтых, золотых,

Немая синь озер, их вод густых,

Проворный свист и взлет синиц в дубравах.

Верблюжьи груды облак величавых,

Увядшая лазурь небес литых,

Весь кругоем, размерность черт крутых,

Взнесенный свод, ночами в звездных славах.

Кто грезой изумрудно-голубой

Упился в летний час, тоскует ночью.

Все прошлое встает пред ним воочью.

В потоке Млечном тихий бьет прибой.

И стыну я, припавши к средоточью,

Чрез мглу разлук, любимая, с тобой.

1 октября 1920, Париж

В тюрьме

Мы лежим на холодном и грязном полу,

Присужденные к вечной тюрьме.

И упорно и долго глядим в полумглу:

Ничего, ничего в этой тьме!

Только зыбкие отсветы бледных лампад

С потолка устремляются вниз.

Только длинные шаткие тени дрожат,

Протянулись - качнулись - слились.

Позабыты своими друзьями, в стране,

Где лишь варвары, звери да ночь,

Мы забыли о солнце, звездах и луне,

И никто нам не может помочь.

Нас томительно стиснули стены тюрьмы,

Нас железное давит кольцо,

И как духи чумы, как рождения тьмы,

Мы не видим друг друга в лицо!

1913

В царстве льдов

1

Как призраки огромные,

Стоят немые льды.

Над ними тучи темные,

Под ними глубь воды.

Когда Луна - гасильница

Туманных бледных звезд,-

Небесная кадильница,-

Раскинет светлый мост,

Раскинет мост сверкающий

Над царством белых льдов,-

Пустынею нетающей

Идут ряды врагов.

2

Туманные видения

Искателей земли

Для жадного стремления

Преграду здесь нашли.

И были здесь отвергнуты

Холодною волной,

Отвергнуты, повергнуты

Пустыней ледяной.

Засыпаны бездушными

Пушинками снегов,

Покрыты равнодушными

Тенями облаков.

3

Но раз в году, единственный,

В ту ночь, как новый год

Рождается, таинственный,

Из бездны темных вод,-

Путями заповедными

Покинув Океан,

Луна горит победными

Лучами сквозь туман.

И раз в году, единственный,

За гранью мертвых вод,

За дымкою таинственной

Умершее живет.

4

Из бездны отдаления,

Искатели земли,

Встают, как привидения,

Немые корабли.

И мачтами возносятся

Высоко в небеса,

И точно в битву просятся

Седые паруса.

Но снова, караванами,

Растают корабли,

Не встретив за туманами

Неведомой земли.

5

И вслед за ними, - смутные

Угрозы царству льдов,-

Растут ежеминутные

Толпы иных врагов.

То люди первородные,

Избранники Судьбы,

В мечтаниях - свободные,

В скитаниях - рабы.

Но, вставши на мгновение

Угрозой царству снов,

Бледнеют привидения,

Редеют тени снов.

6

Другие первозданные

Игралища страстей,

Идут виденья странные,-

Похожи на людей.

Гигантские чудовища,-

Тяжелый сон веков,-

Идут искать сокровища,

Заветных берегов.

И в страхе на мгновение

Звучит скала к скале,-

Но вот уже видения

Растаяли во мгле.

7

Безбрежно озаренная

Мерцанием Луны,

Молчит пустыня сонная

И вечно видит сны.

И видит сны преступные,-

Судьбы неправый суд.

Но, вечно недоступные,

Оплоты льдов растут.

В насмешку над исканьями

Восходит их краса -

Немыми очертаньями

В немые небеса.

1897

Веласкес, Веласкес, единственный гений...

Веласкес, Веласкес, единственный гений,

Сумевший таинственным сделать простое,

Как властно над сонмом твоих сновидений

Безумствует Солнце, всегда молодое!

   С каким униженьем, и с болью, и в страхе,

   Тобою - бессмертные, смотрят шуты,

   Как странно белеют согбенные пряхи,

   В величьи рабочей своей красоты!

И этот Распятый, над всеми Христами

Вознесшийся телом утонченно-бледным,

И длинные копья, что встали рядами

Над бранным героем, смиренно-победным!

   И эти инфанты с Филиппом Четвертым,

   Так чувственно-ярким поэтом-Царем,-

   Во всем этом блеске, для нас распростертом,

   Мы пыль золотую, как пчелы, берем!

Мы черпаем силу для наших созданий

В живом роднике, не иссякшем доныне,

И в силе рожденных тобой очертаний

Приветствуем пышный оазис в пустыне.

   Мы так и не знаем, какою же властью

   Ты был - и оазис и вместе мираж,-

   Судьбой ли, мечтой ли, умом или страстью,

   Ты вечно - прошедший, грядущий и наш!

1901

Великое ничто

1

Моя душа — глухой всебожный храм,

Там дышат тени, смутно нарастая.

Отраднее всего моим мечтам

Прекрасные чудовища Китая.

Дракон — владыка солнца и весны,

Единорог — эмблема совершенства,

И феникс — образ царственной жены,

Слиянье власти, блеска и блаженства.

Люблю однообразную мечту

В созданиях художников Китая,

Застывшую, как иней, красоту,

Как иней снов, что искрится, не тая.

Симметрия — их основной закон.

Они рисуют даль — как восхожденье,

И сладко мне, что страшный их дракон -

Не адский дух, а символ наслажденья.

А дивная утонченность тонов,

Дробящихся в различии согласном,

Проникновенье в таинство основ,

Лазурь в лазури, красное на красном!

А равнодушье к образу людей,

Пристрастье к разновидностям звериным,

Сплетенье в строгий узел всех страстей,

Огонь ума, скользящий по картинам!

Но более, чем это всё, у них

Люблю пробел лирического зноя.

Люблю постичь сквозь легкий нежный стих

Безбрежное отчаянье покоя.

             2

К старинным манускриптам в поздний час

Почувствовав обычное призванье,

Я рылся между свитков — и как раз

Чванг-Санга прочитал повествованье.

Там смутный кто-то,— я не знаю кто,—

Ронял слова печали и забвенья:

«Бесчувственно Великое Ничто,

В нем я и ты — мелькаем на мгновенье.

Проходит ночь — и в роще дышит свет,

Две птички, тесно сжавшись, спали рядом,

Но с блеском дня той дружбы больше нет,

И каждая летит к своим усладам.

За тьмою — жизнь, за холодом — апрель,

И снова темный холод ожиданья.

Я разобью певучую свирель.

Иду на Запад, умерли мечтанья.

Бесчувственно Великое Ничто,

Земля и небо — свод немого храма.

Я тихо сплю,— я тот же и никто,

Моя душа — воздушность фимиама».

Февраль 1900

Венчание

Над невестой молодою

Я держал венец.

Любовался, как мечтою,

Этой нежной красотою,

Этой легкою фатою,

Этим светлым «Наконец!»

Наконец она сумела

Вызвать лучший сон.

Все смеялось в ней и пело,

А с церковного придела,

С высоты на нас глядела

Красота немых окон.

Мы вошли в лучах привета

Гаснущей зари.

В миг желанного обета,

Нас ласкали волны света,

Как безгласный звук завета: -

«Я горю, и ты гори!»

И в руке у новобрачной

Теплилась свеча.

Но за ней, мечтою мрачной,

Неуместной, неудачной,

Над фатой ее прозрачной,

Я склонялся, у плеча.

Вкруг святого аналоя

Трижды путь пройден.

Нет, не будет вам покоя,

Будут дни дождей и зноя,

Я пою, за вами стоя: -

«Дух кружиться присужден!»

Да, я знаю сладость, алость,

Нежность влажных губ.

Но еще верней усталость,

Ожиданье, запоздалость,

Вместо страсти - только жалость,

Вместо ласки - с трупом труп.

Вот, свершен обряд венчальный,

И закат погас.

Точно хаос изначальный,

В церкви сон и мрак печальный,

Ты вошла с зарей прощальной,

Ты выходишь в темный час.

1897

Верьте мне, обманутые люди...

Верьте мне, обманутые люди,

Я, как вы, ходил по всем путям.

Наша жизнь есть чудо в вечном Чуде,

Наша жизнь — и здесь, и вечно там.

Я знаком с безмерностью страданий,

Я узнал, где правда, где обман.

Яркий ужас наших испытаний

Нам не для насмешки плоской дан.

Верьте мне, неверящие братья,

Вы меня поймете через день.

Нашей вольной жизни нет проклятья,

Мы избрали сами светотень.

Мы избрали Зло как путь познанья,

И законом сделали борьбу.

Уходя в тяжелое изгнанье,

Мы живем, чтоб кончить жизнь в гробу.

Но когда с застывшими чертами,

Мертвые, торжественно мы спим,

Он, Незримый, дышит рядом с нами,

И, молясь, беседуем мы с Ним.

И душе таинственно понятно

В этот миг беседы роковой,

Что в пути, пройденном безвозвратно,

Рок ее был выбран ей самой.

Но, стремясь, греша, страдая, плача,

Дух наш вольный был всегда храним.

Жизнь была решенная задача,

Смерть пришла — как радость встречи с Ним.

1918

Весь - весна

«Мой милый! — ты сказала мне.

Зачем в душевной глубине

Ты будишь бурные желанья?

Всё, что в тебе, влечет меня.

И вот в душе моей, звеня,

Растет, растет очарованье!»

Тебя люблю я столько лет,

И нежен я, и я поэт.

Так как же это, совершенство,

Что я тебя своей не звал,

Что я тебя не целовал,

Не задыхался от блаженства?

Скажи мне, счастье, почему?

Пойми: никак я не пойму,

Зачем мы стали у предела?

Зачем не хочешь ты любить,

Себя в восторге позабыть,

Отдать и душу мне и тело?

Пойми, о нежная мечта:

Я жизнь, я солнце, красота,

Я время сказкой зачарую,

Я в страсти звезды создаю,

Я весь — весна, когда пою,

Я — светлый бог, когда целую!

1921

Ветер

Я жить не могу настоящим,

Я люблю беспокойные сны,

Под солнечным блеском палящим

И под влажным мерцаньем луны.

Я жить не хочу настоящим,

Я внимаю намекам струны,

Цветам и деревьям шумящим

И легендам приморской волны.

Желаньем томясь несказанным,

Я в неясном грядущем живу,

Вздыхаю в рассвете туманном

И с вечернею тучкой плыву.

И часто в восторге нежданном

Поцелуем тревожу листву.

Я в бегстве живу неустанном,

В ненасытной тревоге живу.

1895

Ветер перелетный

Ветер перелетный обласкал меня

И шепнул печально: «Ночь сильнее дня.»

И закат померкнул. Тучи почернели.

Дрогнули, смутились пасмурныя ели

И над темным морем, где крутился вал,

Ветер перелетный зыбью пробежал.

Ночь царила в мире. А меж тем далеко

За морем зажглося огненное око.

Новый распустился в небесах цветок,

Светом возрожденным заблистал восток.

Ветер изменился и пахнул мне в очи,

И шепнул с усмешкой: «День сильнее ночи!»

1930

Во власти всех вещей

Я делаюсь мгновеньями во власти всех вещей,

И с каждым я, пред каждым я, и царственно ничей.

Восторг придет,- и пьяный я. Придет тяжелый труд.

Смотрите: все бежали прочь.  Взгляни:  я, верный,

                                             тут.

Заблудшую собаку я увижу пред собой,

Со зверем зверь, люблю ее.  Но,  сердце,  дальше!

                                             Пой!

О, пой о всех, кто чувствовал бездонную тоску,

И вдруг вернись к бесстрастию,  как светлый дождь

                                          в реку.

В великое Безликое уйди как бы навек,

Хотя без нас там каждый час так много-много рек.

И, вечно твой, всегда с тобой, не изменю судьбе.

Но в страшный миг,  о,  милый друг,  я не приду к

                                            тебе.

1916

Вода

Влажная пропасть сольется

        С бездной эфирных высот.

        Таинство — небом дается,

        Слитность — зеркальностью вод.

                «Только любовь»

От капли росы, что трепещет, играя

Огнем драгоценных камней,

До бледных просторов, где, вдаль убегая,

Венчается пеною влага морская

На глади бездонных морей,

Ты — всюду, всегда, неизменно живая,

И то изумрудная, то голубая,

То полная красных и желтых лучей,

Оранжевых, белых, зеленых и синих

И тех, что рождаются только в пустынях,

В волненье и пенье безмерных зыбей,

Оттенков, что видны лишь избранным взорам,

Дрожаний, сверканий, мельканий, которым

Нельзя подыскать отражающих слов,

Хоть в слове бездонность оттенков блистает,

Хоть в слове красивом всегда расцветает

Весна многоцветных цветов.

Вода бесконечные лики вмещает

В безмерность своей глубины,

Мечтанье на зыбях различных качает,

Молчаньем и пеньем душе отвечает,

Уводит сознание в сны.

Богатыми были, богаты и ныне

Просторы лазурно-зеленой пустыни,

Рождающей мир островной.

И море — все море, но в вольном просторе

Различно оно в человеческом взоре

Качается грезой-волной.

В различных скитаньях,

В иных сочетаньях,

Я слышал сказания бурь —

И знаю, есть разность в мечтаньях.

Я видел Индийское море, лазурь,

В нем волн голубые извивы,

И Красное море, где ласков коралл,

Где розовой краскою зыбится вал,

И Желтое, водные нивы,

Зеленое море, Персидский залив,

И Черное море, где буен прилив,

И Белое, призрак красивый.

И всюду я думал, что всюду, всегда,

Различно-прекрасна вода.

1918

Возглас боли

Я возглас боли, я крик тоски.

Я камень, павший на дно реки.

Я тайный стебель подводных трав.

Я бледный облик речных купав.

Я легкий призрак меж двух миров.

Я сказка взоров. Я взгляд без слов.

Я знак заветный, - и лишь со мной

Ты скажешь сердцем: «Есть мир иной».

1908

Волна

Набегает, уходит, и снова, светясь, возвращается,

Улыбается, манит, и плачет с притворной борьбой,

И украдкой следит, и обманно с тобою прощается,-

И мелькает, как кружево, пена во мгле голубой.

О, волна, подожди! Я уйду за тобой!

О, волна, подожди! Но отхлынул прибой.

Серебристые нити от новой Луны засвечаются,

Все  вольней  и  воздушней  -  уплывшему  в  даль

                                         кораблю.

И лучистые волны встречаются, тихо качаются,

Вырастает незримое рабство, я счастлив, я сплю.

И смеется волна: «Я тебя утоплю!

«Утоплю, потому что безмерно люблю!»

1924

Воскресший

Полуизломанный, разбитый,

С окровавленной головой,

Очнулся я на мостовой,

Лучами яркими облитой.

Зачем я бросился в окно?

Ценою страшного паденья

Хотел купить освобожденье

От уз, наскучивших давно.

Хотел убить змею печали,

Забыть позор минувших дней...

Но пять воздушных саженей

Моих надежд не оправдали.

И вдруг открылось мне тогда,

Что все, что сделал я, - преступно.

И было небо недоступно

И высоко, как никогда.

В себе унизив человека,

Я от своей ушел стези,

И вот лежал теперь в грязи,

Полурастоптанный калека.

И сквозь столичный шум и гул,

Сквозь этот грохот безучастный

Ко мне донесся звук неясный:

Знакомый дух ко мне прильнул.

И смутный шепот, замирая,

Вздыхал чуть слышно надо мной,

И был тот шепот - звук родной

Давно утраченного рая:

«Ты не исполнил свой предел,

Ты захотел успокоенья,

Но нужно заслужить забвенье

Самозабвеньем чистых дел.

Умри, когда отдашь ты жизни

Все то, что жизнь тебе дала,

Иди сквозь мрак земного зла

К небесной радостной отчизне.

Ты обманулся сам в себе

И в той, что льет теперь рыданья, -

Но это мелкие страданья.

Забудь. Служи иной судьбе.

Душой отзывною страдая,

Страдай за мир, живи с людьми,

И после - мой венец прими...»

Так говорила тень святая.

То смерть-владычица была,

Она являлась на мгновенье,

Дала мне жизни откровенье

И прочь - до времени - ушла.

И новый, лучший день, алея,

Зажегся для меня во мгле.

И, прикоснувшийся к земле,

Я встал с могуществом Антея.

1895

Воспоминание о вечере в Амстердаме

О тихий Амстердам

С певучим перезвоном

Старинных колоколен!

Зачем я здесь - не там,

Зачем уйти не волен,

О тихий Амстердам,

К твоим церковным звонам,

К твоим, как бы усталым,

К твоим, как бы забытым,

Загрезившим каналам,

С безжизненным их лоном,

С закатом запоздалым,

И ласковым, и алым,

Горящим здесь и там,

По этим сонным водам,

По сумрачным мостам,

По окнам и по сводам

Домов и колоколен,

Где, преданный мечтам,

Какой-то призрак болен,

Упрек сдержать не волен,

Тоскует с долгим стоном,

И вечным перезвоном

Поет и здесь и там...

О тихий Амстердам!

О тихий Амстердам!

1916

Все мне грезится Море да Небо высокое...

Все мне грезится Море да Небо высокое,

Бесконечная грусть, безграничная даль

Трепетание звезд, их мерцанье стоокое,

Догорающих тучек немая печаль.

Все мне чудится вздох камыша почернелого,

Глушь родимых лесов, заповедный затон,

И над озером пение лебедя белого,

Точно сердца несмелого жалобный стон.

1895

Выше, выше

Я коснулся душ чужих,

Точно струн, но струн моих.

Я в них чутко всколыхнул

Тихий звон, забытый гул.

Все обычное прогнал,

Легким стоном простонал,

Бросил с неба им цветы,

Вызвал радугу мечты.

И по облачным путям,

Светлым преданный страстям,

Сочетаньем звучных строк

За собою их увлек.

Трепетаньем звонких крыл

Отуманил, опьянил,

По обрывам их помчал,

Забаюкал, закачал.

Выше, выше, все за мной,

Насладитесь вышиной,

Попадитесь в сеть мою,

Я пою, пою, пою.

1915

Глушь

Луг - болото - поле - поле,

Над речонкой ивы.

Сладко дышится на воле,

Все цветы красивы!

Все здесь нежит глаз и ухо

Ласкою веселой.

Прожужжала где-то муха,

Шмель гудит тяжелый.

Всюду - божии коровки,

Розовые кашки,

Желто-белые головки

Полевой ромашки.

Нежно-тонки очертанья

Задремавшей дали...

Полно, разве есть страданья?

Разве есть печали?

1924

Голос дьявола

Я ненавижу всех святых,—

Они заботятся мучительно

О жалких помыслах своих,

Себя спасают исключительно.

За душу страшно им свою,

Им страшны пропасти мечтания,

И ядовитую Змею

Они казнят без сострадания.

Мне ненавистен был бы Рай

Среди теней с улыбкой кроткою,

Где вечный праздник, вечный май

Идет размеренной походкою.

Я не хотел бы жить в Раю,

Казня находчивость змеиную.

От детских лет люблю Змею

И ей любуюсь, как картиною.

Я не хотел бы жить в Раю

Меж тупоумцев экстатических.

Я гибну, гибну — и пою,

Безумный демон снов лирических.

1916

Голубая роза

Фирвальштедское озеро - Роза Ветров,

Под ветрами колышутся семь лепестков.

Эта роза сложилась меж царственных гор

В изумрудно-зеленый узор.

Широки лепестки из блистающих вод.

Голубая мечта в них, качаясь, живет.

Под ветрами встает цветовая игра,

Принимая налет серебра.

Для кого расцвела ты, красавица вод?

Этой розы никто никогда не сорвет.

В водяной лепесток - лишь глядится живой,

Этой розе дивясь мировой.

Горы встали кругом, в снеге рады цветам,

Юной Девой одна называется там.

С этой Девой далекой ты слита судьбой,

Роза-влага, цветок голубой.

Вы равно замечтались о горной весне,

Ваша мысль - в голубом, ваша жизнь - в белизне.

Дева белых снегов, голубых родников,

Как идет к тебе Роза Ветров!

1903

Горный король

Горный король на далеком пути.

   - Скучно в чужой стороне.-

Деву-красавицу хочет найти.

   - Ты не вернешься ко мне.-

Видит усадьбу на мшистой горе.

   - Скучно в чужой стороне.-

Кирстен-малютка стоит на дворе.

   - Ты не вернешься ко мне.-

Он называет невестой ее.

   - Скучно в чужой стороне.-

Деве дарит ожерелье свое.

   - Ты не вернешься ко мне.-

Дал он ей кольца и за руку взял.

   - Скучно в чужой стороне.-

Кирстен-малютку в свой замок умчал.

   - Ты не вернешься ко мне.-

Годы проходят, пять лет пронеслось.

   - Скучно в чужой стороне.-

Много бедняжке поплакать пришлось.

   - Ты не вернешься ко мне.-

Девять и десять умчалося лет.

   - Скучно в чужой стороне.-

Кирстен забыла про солнечный свет.

   - Ты не вернешься ко мне.-

Где-то веселье, цветы и весна.

   - Скучно в чужой стороне.-

Кирстен во мраке тоскует одна.

   - Ты не вернешься ко мне.-

1894

Грусть

Внемля ветру, тополь гнется, с неба дождь осенний льется,

Надо мною раздается мерный стук часов стенных;

Мне никто не улыбнется, и тревожно сердце бьется,

И из уст невольно льется монотонный грустный стих;

И как тихий дальний топот, за окном я слышу ропот,

Непонятный странный шепот - шепот капель дождевых.

Отчего так ветру скучно? Плачет, ноет он докучно,-

И в ответ ему стозвучно капли бьются и бегут;

Я внемлю, мне так же скучно, грусть со мною неразлучна,

Равномерно, однозвучно рифмы стройные текут;

В эту пору непогоды, под унылый плач природы,

Дни, мгновенья, точно годы - годы медленно идут.

1894

До последнего дня

Быть может, когда ты уйдешь от меня,

Ты будешь ко мне холодней.

Но целую жизнь, до последнего дня,

О друг мой, ты будешь моей.

Я знаю, что новые страсти придут,

С другим ты забудешься вновь.

Но в памяти прежние образы ждут,

И старая тлеет любовь.

И будет мучительно-сладостный миг:

В лучах отлетевшего дня,

С другим заглянувши в бессмертный родник,

Ты вздрогнешь - и вспомнишь меня.

До 1898

Довольно

Я был вам звенящей струной,

Я был вам цветущей весной,

Но вы не хотели цветов,

И вы не расслышали слов.

Я был вам призывом к борьбе,

Для вас я забыл о себе,

Но вы, не увидев огня,

Оставили молча меня.

Когда ж вы порвали струну,

Когда растоптали весну,

Вы мне говорите, что вот

Он звонко, он нежно поет.

Но если еще я пою,

Я помню лишь душу мою,

Для вас же давно я погас,

Довольно, довольно мне вас.

1913

Долины сна

Пойду в долины сна,

Там вкось растут цветы,

Там падает луна

С бездонной высоты.

Вкось падает она —

И все не упадет.

В глухих долинах сна

Густой дурман цветет.

И странная струна

Играет без смычков,

Мой ум — в долинах сна,

Средь волн без берегов.

1908

Другу

Милый друг, почему бесконечная боль

Затаилась в душе огорченной твоей?

Быть счастливым себя хоть на миг приневоль,

Будь как царь водяной и как горный король,

Будь со мною в дрожанье бессвязных ветвей.

Посмотри, как воздушно сиянье луны,

Как проходит она - не дыша, не спеша.

Все виденья в застывшей тиши сплетены,

Всюду свет и восторг, всюду сон, всюду сны.

О, земля хороша, хороша, хороша!

1905

Дурной сон

Мне кажется, что я не покидал России,

И что не может быть в России перемен.

И голуби в ней есть. И мудрые есть змии.

И множество волков. И ряд тюремных стен.

Грязь «Ревизора» в ней. Весь гоголевский ужас.

И Глеб Успенский жив. И всюду жив Щедрин.

Порой сверкнет пожар, внезапно обнаружась,

И снова пал к земле земли убогий сын.

Там за окном стоят. Подайте. Погорели.

У вас нежданный гость. То - голубой мундир.

Учтивый человек. Любезный в самом деле.

Из ваших дневников себе устроил пир.

И на сто верст идут неправда, тяжба, споры,

На тысячу - пошла обида и беда.

Жужжат напрасные, как мухи. разговоры.

И кровь течет не в счет. И слезы - как вода.

1913

Дух волны

Я слушал Море много лет,

Свой дух ему предав.

В моих глазах мерцает свет

Морских подводных трав.

Я отдал Морю сонмы дней,

Я отдал их сполна.

И с каждой песней все слышней

В моих словах - волна.

Волна стозвучная того,

Чем полон Океан,

Где все - и юно, и мертво,

Все правда и обман.

И я, как дух волны морской,

Среди людей брожу;

Своей певучею тоской

Я всех заворожу.

Огнем зелено-серых глаз

Мне чаровать дано.

И много душ в заветный час

Я увлеку на дно.

И в этой мгле морского дна,

Нежней, чем воды рек,

Им будет сниться вышина,

Погибшая навек.

1924

Дым

Мы начинаем дни свои

Среди цветов и мотыльков,

Когда прозрачные ручьи

Бегут меж узких берегов.

Мы детство празднуем, смеясь,

Под небом близким и родным,

Мы видим пламя каждый час,

Мы видим светлый дым.

И по теченью мы идем,

И стаи пестрые стрекоз,

Под Солнцем, точно под дождем,

Свевают брызги светлых слез.

И по теченью мы следим

Мельканья косвенные рыб,

И точно легкий темный дым,

Подводных трав изгиб.

Счастливый путь. Прозрачна даль.

Закатный час еще далек.

Быть может близок. Нам не жаль.

Горит и запад и восток.

И мы простились с нашим днем,

И мы, опомнившись, глядим,

Как в небе темно-голубом

Плывет кровавый дым.

1918

Еще необходимо любить и убивать...

Еще необходимо любить и убивать,

Еще необходимо накладывать печать,

Быть внешним и жестоким, быть нежным без конца

И всех манить волненьем красивого лица.

Еще необходимо. Ты видишь, почему:

Мы все стремимся к богу, мы тянемся к нему,

Но бог всегда уходит, всегда к себе маня,

И хочет тьмы — за светом, и после ночи — дня.

Всегда разнообразных, он хочет новых снов,

Хотя бы безобразных, мучительных миров,

Но только полных жизни, бросающих свой крик,

И гаснущих покорно, создавши новый миг.

И маятник всемирный, незримый для очей,

Ведет по лабиринту рассветов и ночей.

И сонмы звезд несутся по страшному пути.

И бог всегда уходит. И мы должны идти.

1901

Жар-Птица

То, что люди называли по наивности любовью,

То, чего они искали, мир не раз окрасив кровью,

Эту чудную Жар-Птицу я в руках своих держу,

Как поймать ее, я знаю, но другим не расскажу.

Что другие, что мне люди! Пусть они идут по краю,

Я за край взглянуть умею и свою бездонность знаю.

То, что в пропастях и безднах, мне известно навсегда,

Мне смеется там блаженство, где другим грозит беда.

День мой ярче дня земного, ночь моя не ночь людская,

Мысль моя дрожит безбрежно, в запредельность убегая.

И меня поймут лишь души, что похожи на меня,

Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня!

1925

Женщина - с нами, когда мы рождаемся...

Женщина - с нами, когда мы рождаемся,

Женщина - с нами в последний наш час.

Женщина - знамя, когда мы сражаемся,

Женщина - радость раскрывшихся глаз.

Первая наша влюбленность и счастие,

В лучшем стремлении - первый привет.

В битве за право - огонь соучастия,

Женщина - музыка. Женщина - свет.

1913

За то, что нет благословения...

За то, что нет благословения

Для нашей сказки — от людей,—

За то, что ищем мы забвения

Не в блеске принятых страстей,—

За то, что в сладостной бесцельности

Мы тайной связаны с тобой,—

За то, что тонем в беспредельности,

Не побежденные судьбой,—

За то, что наше упоение

Непостижимо нам самим,—

За то, что силою стремления

Себя мы пыткам предадим,—

За новый облик сладострастия,—

Душой безумной и слепой

Я проклял всё — во имя счастия,

Во имя гибели с тобой.

1925

Завет бытия

Я спросил у свободного ветра,

Что мне сделать, чтоб быть молодым.

Мне ответил играющий ветер:

«Будь воздушным, как ветер, как дым!»

Я спросил у могучего моря,

В чем великий завет бытия.

Мне ответило звучное море:

«Будь всегда полнозвучным, как я!»

Я спросил у высокого солнца,

Как мне вспыхнуть светлее зари.

Ничего не ответило солнце,

Но душа услыхала: «Гори!»

1902

Заглянуть

Позабывшись,

Наклонившись,

И незримо для других,

Удивленно

Заглянуть,

Полусонно

Воздохнуть,—

Это путь

Для того, чтоб воссоздать

То, чего нам в этой жизни вплоть до смерти не видать.

1908

Закатные цветы

О, краски закатные! О, лучи невозвратные!

Повисли гирляндами облака просветленные.

Равнины туманятся, и леса необъятные,

Как будто не жившие, навсегда утомленные.

И розы небесные, облака бестелесные,

На долы печальные, на селения бедные,

Глядеть   с   состраданием,    на   безвестных  -

                                      безвестные,

Поникшие, скорбные, безответные, бледные!

1934

Заколдованная дева

В день октября, иначе листопада,

Когда бесплодьем скована земля,

Шла дева чрез пустынные поля.

Неверная, она с душой номада

Соединяла дивно-чуткий слух:

В прекрасно-юном теле ветхий дух.

Ей внятен был звук вымерших проклятий,

Призывы оттесняемых врагов,

И ропот затопленных берегов,

Намек невоплотившихся зачатий,

Напев миров, толпящихся окрест,

Дрожания незасвеченных звезд.

Но дева с утомленными глазами,

Внимая всем, кричащим вкруг нее,

Лелеяла безмолвие свое.

Поняв одно за всеми голосами,

Безгласно холодела, как земля,

И шла вперед, чрез мертвые поля.

1918

Замок Джэн Вальмор

В старинном замке Джэн Вальмор,

Красавицы надменной,

Толпятся гости с давних пор,

В тоске беспеременной:

Во взор ее лишь бросишь взор,

И ты навеки пленный.

Красивы замки старых лет.

Зубцы их серых башен

Как будто льют чуть зримый свет,

И странен он и страшен,

Немым огнем былых побед

Их гордый лик украшен.

Мосты подъемные и рвы,-

Замкнутые владенья.

Здесь ночью слышен крик совы,

Здесь бродят привиденья.

И странен вздох седой травы

В час лунного затменья.

В старинном замке Джэн Вальмор

Чуть ночь - звучат баллады.

Поет струна, встает укор,

А где-то - водопады,

И долог гул окрестных гор,

Ответствуют громады.

Сегодня день рожденья Джэн.

Часы тяжелым боем

Сзывают всех, кто взят ей в плен,

И вот проходят роем

Красавцы, Гроль и Ральф, и Свен,

По сумрачным покоям.

И нежных дев соседних гор

Здесь ярко блещут взгляды,

Эрглэн, Линор,- и ясен взор

Пышноволосой Ады,-

Но всех прекрасней Джэн Вальмор,

В честь Джэн звучат баллады.

Певучий танец заструил

Медлительные чары.

Пусть будет с милой кто ей мил,

И вот кружатся пары.

Но бог любви движеньем крыл

Сердцам готовит кары.

Да, взор один на путь измен

Всех манит неустанно.

Все в жизни - дым, все в жизни - тлен,

А в смерти все туманно.

Но ради Джэн, о, ради Джэн,

И смерть сама желанна.

Бьет полночь.- «Полночь!» - Звучный хор

Пропел балладу ночи.-

«Беспечных дней цветной узор

Был длинен, стал короче».-

И вот у гордой Джэн Вальмор

Блеснули странно очи.

В полночный сад зовет она

Безумных и влюбленных,

Там нежно царствует Луна

Меж елей полусонных,

Там дышит нежно тишина

Среди цветов склоненных.

Они идут, и сад молчит,

Прохлада над травою,

И только здесь и там кричит

Сова над головою,

Да в замке музыка звучит

Прощальною мольбою.

Идут. Но вдруг один пропал,

Как бледное виденье,

Другой холодным камнем стал,

А третий - как растенье.

И обнял всех незримый вал

Волненьем измененья.

Под желтой дымною Луной,

В саду с травой седою,

Безумцы, пестрой пеленой,

И разной чередою,

Оделись формою иной

Пред девой молодою.

Исчезли Гроль и Ральф, и Свен

Среди растений сада.

К цветам навек попали в плен

Эрглэн, Линор и Ада.

В глазах зеленоглазой Джэн -

Змеиная отрада.

Она одна, окружена

Тенями ей убитых.

Дыханий много пьет она

Из этих трав излитых.

В ней - осень, ей нужна весна

Восторгов ядовитых.

И потому, сплетясь в узор,

В тоске беспеременной,

Томятся души с давних пор,

Толпой навеки пленной,

В старинном замке Джэн Вальмор,

Красавицы надменной.

1925

Зарождающаяся жизнь

Еще последний снег в долине мглистой

На светлый лик весны бросает тень,

Но уж цветет душистая сирень,

И барвинок, и ландыш серебристый.

Как кроток и отраден день лучистый,

И как приветна ив прибрежных сень.

Как будто ожил даже мшистый пень,

Склонясь к воде, бестрепетной и чистой.

Кукушки нежный плач в глуши лесной

Звучит мольбой тоскующей и странной.

Как весело, как горестно весной,

Как мир хорош в своей красе нежданной -

Контрастов мир, с улыбкой неземной,

Загадочный под дымкою туманной.

1894

Затон

Когда ты заглянешь в прозрачные воды затона,

Под бледною ивой, при свете вечерней звезды,

Невнятный намек на призыв колокольного звона

К тебе донесется из замка хрустальной воды.

И ты, наклонившись, увидишь прекрасные лица,

Испуганным взором заметишь меж ними себя,

И в сердце твоем за страницею вспыхнет страница.

Ты будешь читать их, как дух, не скорбя, не любя.

И будут расти ото дна до поверхности влаги

Узоры упрямо и тесно сплетенных ветвей,

И будут расти и меняться,- как призраки саги

Растут, изменяясь в значенье и в силе своей.

И все, что в молчании ночи волнует и манит,

Что тайною чарой нисходит с далеких планет,

Тебя в сочетанья свои завлечет - и обманет,

И сердце забудет, что с ними слияния нет.

Ты руку невольно протянешь над сонным затоном,

И вмиг все бесследно исчезнет,- и только вдали,

С чуть слышной  мольбою,  с  каким-то  заоблачным

                                          звоном,

Незримо порвется струна от небес до земли.

1918

Зачарованный грот

Жизнь проходит,— вечен сон.

Хорошо мне,— я влюблен.

Жизнь проходит,— сказка — нет.

Хорошо мне,— я поэт.

Душен мир,— в душе свежо.

Хорошо мне, хорошо.

17 ноября 1900

Зачем?

Господь, Господь, внемли, я плачу, я тоскую,

   Тебе молюсь в вечерней мгле.

Зачем Ты даровал мне душу неземную -

   И приковал меня к земле?

Я говорю с Тобой сквозь тьму тысячелетий,

   Я говорю Тебе, Творец,

Что мы обмануты, мы плачем, точно дети,

    И ищем: где же наш Отец?

Когда б хоть миг звучал Твой голос внятно,

   Я был бы рад сиянью дня,

Но жизнь, любовь и смерть, -  все страшно, непонятно,

   Все неизбежно для меня.

   Велик Ты, Господи, но мир Твой неприветен,

   Как все великое, он нем,

И тысячи веков напрасен, безответен

   Мой скорбный крик: «Зачем? Зачем?..»

1929

Зашумела волна, покачнулся челнок...

Зашумела волна, покачнулся челнок,

И восстал ото сна пробужденный Восток.

Покачнулся челнок и уносится прочь,

И не видит Восток побледневшую ночь.

И уносится прочь все, чем счастлив был,

Что в короткую ночь беззаветно любил.

1917

Звук (Тончайший звук...)

Тончайший звук, откуда ты со мной?

Ты создан птицей? Женщиной? Струной?

Быть может, солнцем? Или тишиной?

От сердца ли до сердца свеян луч?

Поэт ли спал, и был тот сон певуч?

Иль нежный с нежной заперся на ключ?

Быть может, колокольчик голубой

Качается, тоскуя сам с собой,

Заводит тяжбу с медленной судьбой?

Быть может, за преградою морей

Промчался ветер вдоль родных полей

И прошептал: «Вернись. Приди скорей».

Быть может, там, в родимой стороне,

Желанная томится обо мне,

И я пою в ее душе на дне?

И тот берущий кажущийся звук

Ручается, как призрак милых рук,

Что верен я за мглою всех разлук.

9 октября 1922

Зеленый и черный

Подвижная сфера зрачков, в изумруде текучем сужаясь,

Расширяясь, сливает безмолвно привлеченную душу с душой.

В глубоких зрачках искушенья, во влаге зеленой качаясь,

Как будто бы манят, внушают: «Приблизься, ты мне не чужой».

         О травянистый изумруд,

         Глаза испанки светлокудрой!

         Какой художник нежно-мудрый,

         Утонченник, сказался тут?

         Где все так жарко, чернооко,

         Где всюду черный цвет волос;

         В сиянье белокурых грез

         Испанка-нимфа одиноко

         Порой возникнет — и на вас

         Струит огонь зеленых глаз.

         Всего красивей черный цвет

         В зрачках зеленых глаз.

         Где водный свет? Его уж нет.

         Лишь черный есть алмаз!

         Зелено-бледная вода,

         Русалочий затон,—

         О, не одна здесь спит беда,

         И чуток этот сон.

         И каждый миг, и каждый час

         Воздушный изумруд,

         Воздушный цвет зеленых глаз

         Поет мечте: «Я тут!»

         Зрачок растет, и жадный свет

         Зовет, берет, светясь.

         Где целый мир? Его уж нет,

         Лишь черный есть алмаз!

1928

Земля

Цвет расцветшей жизни, нежный изумруд.

                   «Горящие здания»

   Звезда, на которой сквозь небо мерцает трава.

                        «Фата Моргана»

Земля, я неземной, но я с тобою скован

На много долгих дней, на бездну быстрых лет.

Зеленый твой простор мечтою облюбован,

Земною красотой я сладко заколдован,

Ты мне позволила, чтоб жил я как поэт.

Меж тысячи умов мой мозг образовала

В таких причудливых сплетеньях и узлах,

Что все мне хочется, «Еще» твержу я, «Мало»,

И пытку я люблю, как упоенье бала,

Я быстрый альбатрос в безбрежных облаках.

Не страшны смелому безмерные усилья,

Шутя перелечу я из страны в страну,

Но в том весь ужас мой, что, если эти крылья

Во влаге омочу, исполненный бессилья,

Воздушный, неземной, я в море утону.

Я должен издали глядеть на эти воды,

В которых жадный клюв добычу может взять,

Я должен над землей летать не дни, а годы,

Но я блаженствую, я лучший сон природы,

Хоть как я мучаюсь — мне некому сказать.

И рыбы бледные, немые черепахи,

Быть может, знают мир, безвестный для меня,

Но мне так радостно застыть в воздушном взмахе,

В ненасытимости, в поспешности и страхе,

Над пропастью ночей и над провалом дня.

Земля зеленая, я твой, но я воздушный,

Сама велела ты, чтоб здесь я был таким,

Ты в пропастях летишь, и я лечу, послушный,

Я страшен, как и ты, я чуткий и бездушный,

Хотя я весь — душа, и мне не быть другим.

Зеленая звезда, планета изумруда,

Я так в тебе люблю безжалостность твою,

Ты не игрушка, нет, ты ужас, блеск и чудо,

И ты спешишь — туда, хотя идешь — оттуда,

И я тебя люблю, и я тебя пою.

В раскинутой твоей роскошной панораме,

В твоей, не стынущей и в декабрях, весне,

В вертепе, в мастерской, в тюрьме, в семье и в храме

Мне вечно чудится картина в дивной раме,

Я с нею, в ней и вне, и этот сон — во мне.

Сказал, и более я повторять не стану,

Быть может, повторю, я властен повторить:

Я предал жизнь мою лучистому обману,

Я в безднах мировых нашел свою Светлану

И для нее кручу блистающую нить.

Моя любовь — земля, я с ней сплетен — для пира,

Легенду мы поем из звуковых примет.

В кошмарных звездностях, в безмерных безднах мира,

В алмазной плотности бессмертного эфира —

Сон Жизни, Изумруд, Весна, Зеленый Свет!

                ________

Земля, ты так любви достойна за то, что ты всегда иная,

Как убедительно и стройно все в глуби глаз, вся жизнь земная.

Поля, луга, долины, степи, равнины, горы и леса,

Болота, прерии, мареммы, пустыни, море, небеса.

Улыбки, шепоты и ласки, шуршанье, шелест, шорох, травы,

Хребты безмерных гор во мраке, как исполинские удавы,

Кошмарность ходов под землею, расселин, впадин и пещер,

И храмы в страшных подземельях, чей странен сказочный размер.

Дремотный блеск зарытых кладов, целебный ключ в тюрьме гранита,

И слитков золота сокрытость, что будет смелыми отрыта.

Паденье в пропасть, в мрак и ужас, в рудник, где раб —

                                                 как властелин,

И горло горного потока, и ряд оврагов меж стремнин.

В глубоких безднах океана — дворцы погибшей Атлантиды,

За сном потопа — вновь под солнцем — ковчег Атлантов, пирамиды,

Землетрясения, ужасность — тайфуна, взрытости зыбей,

Успокоительная ясность вчера лишь вспаханных полей.

1908

Золотая рыбка

В замке был веселый бал,

   Музыканты пели.

Ветерок в саду качал

   Легкие качели.

В замке, в сладостном бреду,

   Пела, пела скрипка.

А в саду была в пруду

   Золотая рыбка.

И кружились под луной,

   Точно вырезные,

Опьяненные весной,

   Бабочки ночные.

Пруд качал в себе звезду,

   Гнулись травы гибко,

И мелькала там в пруду

   Золотая рыбка.

Хоть не видели ее

   Музыканты бала,

Но от рыбки, от нее,

   Музыка звучала.

Чуть настанет тишина,

   Золотая рыбка

Промелькнет, и вновь видна

   Меж гостей улыбка.

Снова скрипка зазвучит,

   Песня раздается.

И в сердцах любовь журчит,

   И весна смеется.

Взор ко взору шепчет: «Жду!»

   Так светло и зыбко,

Оттого что там в пруду —

   Золотая рыбка.

1903

И плыли они

И плыли они без конца, без конца,

Во мраке, но с жаждою света.

И ужас внезапный объял их сердца,

Когда дождалися ответа.

Огонь появился пред взорами их,

В обрыве лазури туманной.

И был он прекрасен, и ровен, и тих,

Но ужас объял их нежданный.

Как тени слепые, закрывши глаза,

Сидели они, засыпая.

Хоть спали - не спали, им снилась гроза,

Глухая гроза и слепая.

Закрытые веки дрожали едва,

Но свет им был виден сквозь веки.

И вечность раздвинулась, грозно-мертва:

Все реки, безмолвные реки.

На лоне растущих чернеющих вод

Зажегся пожар беспредельный.

Но спящие призраки плыли вперед,

Дорогой прямой и бесцельной.

И каждый, как дремлющий дух мертвеца,

Качался в сверкающем дыме.

И плыли они без конца, без конца,

И путь свой свершили - слепыми.

1927

Играющей в игры любовные

Есть поцелуи — как сны свободные,

Блаженно-яркие, до исступления.

Есть поцелуи — как снег холодные.

Есть поцелуи — как оскорбление.

О, поцелуи — насильно данные,

О, поцелуи — во имя мщения!

Какие жгучие, какие странные,

С их вспышкой счастия и отвращения!

Беги же с трепетом от исступленности,

Нет меры снам моим, и нет названия.

Я силен — волею моей влюбленности,

Я силен дерзостью — негодования!

1901

Избранный

О, да, я Избранный, я Мудрый, Посвященный,

Сын солнца, я — поэт, сын разума, я — царь.

Но — предки за спиной и дух мой искаженный —

Татуированный своим отцом дикарь.

Узоры пестрые прорезаны глубоко.

Хочу их смыть — нельзя. Ум шепчет: перестань.

И с диким бешенством я в омуты порока

Бросаюсь радостно, как хищный зверь на лань.

Но, рынку дань отдав, его божбе и давкам,

Я снова чувствую всю близость к божеству.

Кого-то раздробив тяжелым томагавком,

Я мной убитого с отчаяньем зову.

1899

Исландия

Валуны, и равнины, залитые лавой,

Сонмы глетчеров, брызги горячих ключей.

Скалы, полные грусти своей величавой,

Убеленные холодом бледных лучей.

Тени чахлых деревьев, и Море... О, Море!

Волны, пена, и чайки, пустыня воды!

Здесь забытые скальды, на влажном просторе,

Пели песни при свете вечерней звезды.

Эти Снорри, Сигурды, Тормодды, Гуннары,

С именами железными, духи морей,

От ветров получили суровые чары

Для угрюмой томительной песни своей.

И в строках перепевных доныне хранится

Ропот бури, и гром, и ворчанье волны,

В них кричит альбатрос, длиннокрылая птица,

Из воздушной, из мертвой, из вольной страны.

1908

К Гермесу Трисмегисту

О, Гермес Трисмегист, троекратно великий учитель,

Бог наук и искусств и души роковой искуситель!

Ты мне передал власть возрождать то,  что  сердце

                                          забыло,

Как Египет весной возрожден от разлития Нила.

От разлитья реки, чьи истоки окутаны тайной,

И  случайно   зажглись,   но   приносят   расцвет

                                    не случайный.

Недостойный    металл    в    благородный    могу

                                    превращать я,

От тебя восприняв драгоценные чары заклятья.

От тебя получил я ту влагу целебную жизни,

Что меня навсегда приобщает к небесной отчизне.

И во имя тебя я бессмертие всем обещаю,

И умерших людей я к загробным мирам приобщаю.

Ты со мною везде и безгласно твердишь о святыне,

Как глубокий покой задремавшей Либийской пустыни.

Ты   в   венце  из  огня  предо  мною,   о,   бог

                                      многоликий,

О,  Гермес   Трисмегист,  о,  мудрец,  троекратно

                                         великий!

1917

К дальнему

Замкнуться, как в тюрьму, в одну идею,

Я знаю этот сон, мой дальний брат,

Я медленно, но верно холодею,

И, раз уйдя, я не приду назад.

Ты отошел в страну без перемены,

Оставивши безвольно мир земной,

А я себе свободно создал стены,

И упоен тюремной тишиной.

Есть в жизни смерть, спокойная, как травы,

Хранимые, на память, за стеклом,

Иссохший знак утраченной забавы,

Пройденная эпоха, перелом.

Седые тесно сжатые виденья

До времени с землей разлучены,

Они забыть не могут наслажденье,

И тайно дышат запахом весны.

Их кто-то чуждый взял своей рукою,

И все ж они блаженствуют года.

Так как же счастлив я с моей тоскою,

Полюбленной свободно - навсегда!

1927

К Елене

О Елена, Елена, Елена,

Как виденье, явись мне скорей.

Ты бледна и прекрасна, как пена

Озаренных луною морей.

Ты мечтою открыта для света,

Ты душою открыта для тьмы.

Ты навеки свободное лето,

Никогда не узнаешь зимы.

Ты для мрака открыта душою,

И во тьме ты мерцаешь, как свет.

И, прозрев, я навеки с тобою,

Я — твой раб, я — твой брат — и поэт.

Ты сумела сказать мне без речи:

С красотою красиво живи,

Полюби эту грудь, эти плечи,

Но, любя, полюби без любви.

Ты сумела сказать мне без слова:

Я свободна, я вечно одна,

Как роптание моря ночного,

Как на небе вечернем луна.

Ты правдива, хотя ты измена,

Ты и смерть, ты и жизнь кораблей.

О Елена, Елена, Елена,

Ты красивая пена морей.

1903

К зиме

Лес совсем уж стал сквозистый,

       Редки в нем листы.

Скоро будет снег пушистый

       Падать с высоты.

Опушит нам окна наши,

       В детской и везде.

Загорятся звезды краше,

       Лед прильнет к воде.

На коньках начнем кататься

       Мы на звонком льду.

Будет смех наш раздаваться

       В парке на пруду.

А в затишье комнат - прятки,

       В чет и нечет - счет.

А потом настанут Святки,

       Снова Новый год.

1929

К людям

О, люди, я к вам обращаюсь, ко всем,

Узнайте, что был я несчастен и нем,

Но раз полюбил я возвышенность гор,

И все полюбил я и понял с тех пор.

Я понял, но сердцем,— о, нет, не умом,

Я знаю, что радостен царственный гром,

Что молния губит людей и зверей,

Но мир наш вдвойне обольстителен с ней.

Мне нравится все, что земля мне дала,

Все сложные ткани и блага и зла,

Всего я касался, всему я молюсь,

Ручьем я смеялся, но с морем сольюсь.

И снова под властью горячих лучей

С высот оборвется звенящий ручей.

Есть мудрость, но жизнь не распутал никто,

Всем мудрым, всем мертвым скажу я: «Не то!»

Есть что-то, что выше всех знаний и слов,

И я отвергаю слова мудрецов,

Я знаю и чувствую только одно,

Что пьяно оно, мировое вино.

Когда же упьюсь я вином мировым,

Умру и воскресну и буду живым,

И буду я с юными утренним вновь...

О, люди, я чувствую только любовь!

1927

К случайной

Опрокинулось Небо однажды, и блестящею кровью своей

Сочеталось, как в брачном союзе, с переменною Влагой морей.

И на миг вероломная Влага с этой кровью небесною слита,

И в минутном слияньи двух светов появилася в мир Афродита.

Ты не знаешь старинных преданий? Возмущаясь,

                                дивишься ты вновь,

Что я двойственен так, вероломен, что люблю я мечту,

                                            не любовь?

Я ищу Афродиту. Случайной да не будет ни странно, ни внове,

Почему так люблю я измену и цветы с лепестками из крови.

1918

К царице фей

О, царица светлых фей,

Ты летаешь без усилий

Над кустами орхидей,

Над цветами белых лилий!

   Пролетаешь над водой,—

   Распускаются купавы,

   И росою, как звездой,

   Блещут ласковые травы.

Ты везде роняешь след,

И следы твои блистают,

И тюльпан, и златоцвет

За тобою расцветают.

   Пролети в душе людской,

   О, властительная фея.

   Пусть гвоздика и левкой

   В ней вздыхают пламенея.

О, царица светлых фей,

Мы — невольники усилий,

Мы не видим орхидей,

Мы не знаем белых лилий.

1918

Как Испанец

Как Испанец, ослепленный верой в Бога и любовью,

И своею опьяненный и чужою красной кровью,

Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде,

Я хочу цветов багряных, мною созданных везде.

Я, родившийся в ущельи, под Сиэррою-Невадой,

Где лишь коршуны кричали за утесистой громадой,

Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса,

Чтобы заревом над Перу засветились небеса.

Меди, золота, бальзама, бриллиантов, и рубинов,

Крови,   брызнувшей   из    груди   побежденных

                                   властелинов,

Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу,

Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу.

И, стремясь от счастья к  счастью,  я  пройду  по

                                         океанам,

И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом,

Чтобы с жадной быстротою Аравийского коня

Всюду мчаться за врагами  под  багряной  вспышкой

                                             дня.

И,   быть   может,   через  годы,  сосчитав  свои

                                        владенья,

Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья,

Но и в час  переддремотный,  между  скал  родимых

                                           вновь,

Я увижу  Солнце,  Солнце,  Солнце,  красное,  как

                                           кровь.

1915

Как ночь

Она пришла ко мне, молчащая, как ночь,

Глядящая, как ночь, фиалками-очами,

Где росы кроткие звездилися лучами,

Она пришла ко мне - такая же точь-в-точь,

Как тиховейная, как вкрадчивая ночь.

Ее единый взгляд проник до глуби тайной,

Где в зеркале немом - мое другое я,

И я - как лик ея, она - как тень моя,

Мы молча смотримся в затон необычайный,

Горящий звездностью, бездонностью и тайной.

1922

Камыши

Полночной порою в болотной глуши

Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.

О чем они шепчут? О чем говорят?

Зачем огоньки между ними горят?

Мелькают, мигают - и снова их нет.

И снова забрезжил блуждающий свет.

Полночной порой камыши шелестят.

В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.

То месяц багровый печально поник.

И тиной запахло. И сырость ползет.

Трясина заманит, сожмет, засосет.

«Кого? Для чего? - камыши говорят,-

Зачем огоньки между нами горят?»

Но месяц печальный безмолвно поник.

Не знает. Склоняет все ниже свой лик.

И, вздох повторяя погибшей души,

Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.

1895

Кинжальные слова

Я устал от нежных снов,

От восторгов этих цельных

Гармонических пиров

И напевов колыбельных.

Я хочу порвать лазурь

Успокоенных мечтаний.

Я хочу горящих зданий,

Я хочу кричащих бурь!

Упоение покоя -

Усыпление ума.

Пусть же вспыхнет море зноя,

Пусть же в сердце дрогнет тьма.

Я хочу иных бряцаний

Для моих иных пиров.

Я хочу кинжальных слов,

И предсмертных восклицаний!

1918

Ковыль

Точно призрак умирающий,

На степи ковыль качается,

Смотрит месяц догорающий,

Белой тучкой омрачается.

И блуждают тени смутные

По пространству неоглядному,

И, непрочные, минутные,

Что-то шепчут ветру жадному.

И мерцание мелькнувшее

Исчезает за туманами,

Утонувшее минувшее

Возникает над курганами.

Месяц меркнет, омрачается,

Догорающий и тающий,

И, дрожа, ковыль качается,

Точно призрак умирающий.

1895

Колокольный звон

Как нежный звук любовных слов

На языке полупонятном,

Твердит о счастьи необъятном

Далекий звон колоколов.

В прозрачный час вечерних снов

В саду густом и ароматном

Я полон дум о невозвратном,

О светлых днях иных годов.

Но меркнет вечер, догорая,

Теснится тьма со всех сторон;

И я напрасно возмущен

Мечтой утраченного рая;

И в отдаленьи замирая,

Смолкает колокола звон.

1915

Колокольчики и колокола

1

Слышишь, сани мчатся в ряд,

Мчатся в ряд!

Колокольчики звенят,

Серебристым легким звоном слух наш сладостно томят,

Этим пеньем и гуденьем о забвенье говорят.

О, как звонко, звонко, звонко,

Точно звучный смех ребенка,

В ясном воздухе ночном

Говорят они о том,

Что за днями заблужденья

Наступает возрожденье,

Что волшебно наслажденье — наслажденье нежным сном.

Сани мчатся, мчатся в ряд,

Колокольчики звенят,

Звезды слушают, как сани, убегая, говорят,

И, внимая им, горят,

И мечтая, и блистая, в небе духами парят;

И изменчивым сияньем,

Молчаливым обаяньем,

Вместе с звоном, вместе с пеньем, о забвенье говорят

2

Слышишь к свадьбе зов святой,

Золотой!

Сколько нежного блаженства в этой песне молодой!

Сквозь спокойный воздух ночи

Словно смотрят чьи-то очи

И блестят,

Из волны певучих звуков на луну они глядят.

Из призывных дивных келий,

Полны сказочных веселий,

Нарастая, упадая, брызги светлые летят.

Вновь потухнут, вновь блестят

И роняют светлый взгляд

На грядущее, где дремлет безмятежность нежных снов,

Возвещаемых согласьем золотых колоколов!

3

Слышишь, воющий набат,

Точно стонет медный ад!

Эти звуки, в дикой муке, сказку ужасов твердят.

Точно молят им помочь,

Крик кидают прямо в ночь,

Прямо в уши темной ночи

Каждый звук,

То длиннее, то короче,

Выкликает свой испуг,—

И испуг их так велик,

Так безумен каждый крик,

Что разорванные звоны, неспособные звучать,

Могут только биться, виться и кричать, кричать, кричать!

Только плакать о пощаде

И к пылающей громаде

Вопли скорби обращать!

А меж тем огонь безумный,

И глухой и многошумный,

Все горит,

То из окон, то по крыше,

Мчится выше, выше, выше,

И как будто говорит:

Я хочу

Выше мчаться, разгораться — встречу лунному лучу,—

Иль умру, иль тотчас-тотчас вплоть до месяца взлечу!

О, набат, набат, набат,

Если б ты вернул назад

Этот ужас, это пламя, эту искру, этот взгляд,

Этот первый взгляд огня,

О котором ты вещаешь, с плачем, с воплем и звеня!

А теперь нам нет спасенья,

Всюду пламя и кипенье,

Всюду страх и возмущенье!

Твой призыв,

Диких звуков несогласность

Возвещает нам опасность,—

То растет беда глухая, то спадает, как прилив!

Слух наш чутко ловит волны в перемене звуковой,

Вновь спадает, вновь рыдает медно-стонущий прибой.

4

Похоронный слышен звон,

Долгий звон!

Горькой скорби слышны звуки, горькой жизни кончен сон,—

Звук железный возвещает о печали похорон!

И невольно мы дрожим,

От забав своих спешим

И рыдаем, вспоминаем, что и мы глаза смежим.

Неизменно-монотонный,

Этот возглас отдаленный,

Похоронный тяжкий звон,

Точно стон —

Скорбный, гневный

И плачевный —

Вырастает в долгий гул,

Возвещает, что страдалец непробудным сном уснул.

В колокольных кельях ржавых

Он для правых и неправых

Грозно вторит об одном:

Что на сердце будет камень, что глаза сомкнутся сном.

Факел траурный горит,

С колокольни кто-то крикнул, кто-то громко говорит.

Кто-то черный там стоит,

И хохочет, и гремит,

И гудит, гудит, гудит,

К колокольне припадает,

Гулкий колокол качает —

Гулкий колокол рыдает,

Стонет в воздухе немом

И протяжно возвещает о покое гробом.

1925

Конец мира

Начало жизни, это - утро Мая,

Ее конец - отравленный родник.

Предсмертным бурям вечности внимая,

Дух человека в ужасе поник.

В устах, ко лжи привыкших, сдавлен крик.

Позор паденья ярко понимая,

Ум видит алчных духов адский лик.

Тоска - везде - навек - тоска немая.

Могильным блеском вспыхнул серный зной,

И души, как листы цветов лесные,

Горят,- кипит, свистит пожар лесной.

И свод небес, как купол вырезной,

Не звездами заискрился впервые,

А гнилостью, насмешкой над весной.

1936

Костры

Да, и жгучие костры

Это только сон игры.

Мы играем в палачей.

Чей же проигрыш? Ничей.

Мы меняемся всегда.

Нынче «нет», а завтра «да».

Нынче я, а завтра ты.

Всё во имя красоты.

Каждый звук — условный крик.

Есть у каждого двойник.

Каждый там глядит как дух,

Здесь — телесно грезит вслух.

И пока мы здесь дрожим,

Мир всемирный нерушим.

Но в желаньи глянуть вниз

Все верховные сошлись.

Каждый любит, тень любя,

Видеть в зеркале себя.

И сплетенье всех в одно

Глубиной повторено.

Но, во имя глубины,

Мы страдаем, видя сны.

Все мы здесь, наоборот,

Повторяем небосвод.

Свет оттуда — здесь как тень,

День - как ночь, и ночь - как день.

Вечный творческий восторг

Этот мир, как крик, исторг.

Мир страданьем освящен.

Жги меня - и будь сожжен.

Нынче я, а завтра ты,

Всё во имя красоты.

1901

Красный

— Кораллы, рубины, гранаты,

Вы странным внушеньем богаты:

На вас поглядишь — и живешь,

Как будто кого обнимаешь;

На вас поглядев, понимаешь,

Что красная краска не ложь.

О кровь, много таинств ты знаешь!

Когда по равнине пустынно-седой

Скользишь утомленно чуть зрячей мечтой,

Лишь встретишь ты красный какой лоскуток,—

Вмиг в сердце — рождение строк,

Как будто бы что-то толкнуло мечту,

И любишь опять горячо Красоту

И красочный ловишь намек.

О кровь, я намеков твоих не сочту!

Когда, как безгласно-цветочные крики,

Увижу я вдруг на июльских лугах

Капли крови в гвоздике,

Внутри, в лепестках,

Капли алые крови живой,

Юной, страстной, желающей ласк и деления чуждой на

                                    «мой» или «твой»,—

Мне понятно, о чем так гвоздика мечтает,

Почему лепестки опьяненному солнцу она подставляет;

Вижу, вижу, вливается золото в алую кровь

И теряется в ней, возрождается вновь,

Взор глядит — и не знает, где именно солнце,

Где отливы и блеск золотого червонца,

Где гвоздики девически-нежной любовь.

О кровь, как ты странно-пленительна, кровь!

Вот, словно во сне,

Почудились мне

Столепестковые розы,

В оттенках, в несчетности их лепестков

Вновь вижу, как девственны, женственны грезы,

Но знаю, что страстность доходит почти до угрозы,

Знаю я, как бесконечно-богаты уста,

Поцелуи, сближенье, альков,

Как первозданно-богаты два рта

В красноречье без слов.

Я гляжу и теряюсь, робею,

Я хочу и не смею

Сорвать эту розу, сорвать и познать упоенье, любовь.

О кровь, сколько таинств и счастий скрываешь ты,

                                            кровь!

1921

Красный цвет

Быть может, предок мой был честным палачом:

Мне маки грезятся, согретые лучом,

Гвоздики алые, и, полные угрозы,

Махрово-алчные, раскрывшиеся розы.

Я вижу лилии над зыбкою волной:

Окровавленные багряною Луной,

Они, забыв свой цвет, безжизненно-усталый,

Мерцают сказочно окраской ярко-алой,

И с сладким ужасом, в застывшей тишине,

Как губы тянутся, и тянутся ко мне.

И кровь поет во мне... И в таинстве заклятья

Мне шепчут призраки: «Скорее! К нам в объятья!

«Целуй меня... Меня!.. Скорей... Меня... Меня!..»

И губы жадные, на шабаш свой маня,

Лепечут страшные призывные признанья:

«Нам все позволено... Нам в мире нет изгнанья...

Мы всюду встретимся... Мы нужны для тебя...

Под красным Месяцем, огни лучей дробя,

Мы объясним тебе все бездны наслажденья,

Все тайны вечности и смерти и рожденья».

И кровь поет во мне. И в зыбком полусне

Те звуки с красками сливаются во мне.

И близость нового, и тайного чего-то,

Как пропасть горная, на склоне поворота,

Меня баюкает, и вкрадчиво зовет,

Туманом огненным окутан небосвод,

Мой разум чувствует, что мне, при виде крови,

Весь мир откроется, и все в нем будет внове,

Смеются маки мне, пронзенные лучом...

Ты слышишь, предок мой? Я буду палачом!

1916

Крик часового

Пройдя луга, леса, болота, горы,

Завоевав чужие города,

Солдаты спят. Потухнувшие взоры -

В пределах дум. Снует их череда.

Сады, пещеры, замки изо льда,

Забытых слов созвучные узоры,

Невинность чувств, погибших навсегда,-

Солдаты спят, как нищие, как воры.

Назавтра бой. Поспешен бег минут.

Все спят. Все спит. И пусть. Я - верный - тут.

До завтра сном беспечно усладитесь.

Но чу! Во тьме - чуть слышные шаги.

Их тысячи. Все ближе. А! Враги!

Товарищи! Товарищи! Проснитесь!

1924

Кто кого

Настигаю. Настигаю. Огибаю. Обгоню.

Я колдую. Вихри  чую. Грею сбрую я коню.

Конь мой спорый. Топи, боры, степи, горы пролетим.

Жарко дышит. Мысли слышит. Конь - огонь и побратим.

Враг мой равен. Полноправен. Чей скорей вскипит бокал?

Настигаю. Настигаю. Огибаю. Обогнал.

1914

Кто?

Кто качнет завесу гробовую,

Подойдя, раскроет мне глаза?

Я не умер. Нет. Я жив. Тоскую.

Слушаю, как носится гроза.

Закрутилась, дикая, пожаром,

Завертелась огненным дождем.

Кто велит порваться темным чарам?

Кто мне скажет: «Встань. Проснись. Пойдем»?

И, поняв, что выгорела злоба,

Вновь я буду миру не чужой.

И, дивясь, привстану я из гроба,

Чтоб идти родимою межой.

26 августа 1922

Кузнец

Ты видала кузнеца?

Он мне нравится, мой друг.

Этот темный цвет лица,

Эта меткость жестких рук,

Эта близость от огня,

Этот молот, этот стук,-

Все в нем радует меня,

Милый друг!

Я хочу быть кузнецом,

Я, работая, пою,

С запылившимся лицом

Я смотрю на жизнь мою,

Возле дыма и огня

Много слов я создаю,

В этом радость для меня,-

Я кую!

1928

Лебедь

Заводь спит. Молчит вода зеркальная.

Только там, где дремлют камыши,

Чья-то песня слышится, печальная,

Как последний вздох души.

Это плачет лебедь умирающий,

Он с своим прошедшим говорит,

А на небе вечер догорающий

И горит и не горит.

Отчего так грустны эти жалобы?

Отчего так бьется эта грудь?

В этот миг душа его желала бы

Невозвратное вернуть.

Все, чем жил с тревогой, с наслаждением,

Все, на что надеялась любовь,

Проскользнуло быстрым сновидением,

Никогда не вспыхнет вновь.

Все, на чем печать непоправимого,

Белый лебедь в этой песне слил,

Точно он у озера родимого

О прощении молил.

И когда блеснули звезды дальние,

И когда туман вставал в глуши,

Лебедь пел все тише, все печальнее,

И шептались камыши.

Не живой он пел, а умирающий,

Оттого он пел в предсмертный час,

Что пред смертью, вечной, примиряющей,

Видел правду в первый раз.

1895

Лесной пожар

Стараясь выбирать тенистые места,

Я ехал по лесу, и эта красота

Деревьев, дремлющих в полуденном покое,

Как бы недвижимо купающихся в зное,

Меня баюкала, и в душу мне проник

Дремотных помыслов мерцающий родник.

Я вспомнил молодость... Обычные мгновенья

Надежд, наивности, влюбленности, забвенья,

Что светит пламенем воздушно-голубым,

И превращается внезапно в черный дым.

Зачем так памятно, немою пеленою,

Виденья юности, вы встали предо мною?

Уйдите. Мне нельзя вернуться к чистоте,

И я уже не тот, и вы уже не те.

Вы только призраки, вы горькие упреки,

Терзанья совести, просроченные сроки.

А я двойник себя, я всадник на коне,

Бесцельно едущий - куда? Кто скажет мне!

Все помню...  Старый сад...  Цветы...  Чуть дышат

                                         ветки...

Там счастье, плакало в заброшенной беседке,

Там кто-то был с лицом, в котором боли нет,

С лицом моим - увы - моим в шестнадцать лет.

Неподражаемо-стыдливые свиданья,

Любви несознанной огонь и трепетанья,

Слова, поющие в душе лишь в те года,

«Люблю»,   «Я   твой»,   «Твоя»,   «Мой   милый»,

                                      "Навсегда».

Как сладко вместе быть!  Как  страшно сесть с ней

                                           рядом!

Как можно выразить всю душу быстрым взглядом!

О, сказкой ставшая, поблекнувшая быль!

О, крылья бабочки, с которых стерлась пыль!

Темней ложится тень, сокрыт густым навесом

Родной мой старый сад, смененный диким лесом.

Невинный шепот снов, ты сердцем позабыт,

Я слышу грубый звук, я слышу стук копыт.

То голос города, то гул глухих страданий,

Рожденных сумраком немых и тяжких зданий.

То голос призраков, замученных тобой,

Кошмар, исполненный уродливой борьбой,

Живое кладбище блуждающих скелетов

С гнилым роскошеством заученных ответов,

Очаг, в чью пасть идут хлеба с кровавых нив,

Где слабым места нет, где силен тот, кто лжив.

Но там есть счастие - уйти бесповоротно,

Душой своей души, к тому, что мимолетно,

Что светит радостью иного бытия,

Мечтать, искать, и ждать,- как сделал это я.

Мне грезились миры, рожденные мечтою,

Я землю осенял своею красотою,

Я всех любил, на все склонял свой чуткий взор,

Но мрак уж двинулся, и шел ко мне, как вор.

Мне стыдно плоскости печальных приключений,

Вселенной жаждал я, а мой вампирный гений

Был просто женщиной, познавшей лишь одно,

Красивой женщиной, привыкшей пить вино.

Она так медленно раскидывала сети,

Мы веселились с ней, мы были с ней как дети,

Пронизан солнцем был ласкающий туман,

И я на шее вдруг почувствовал аркан.

И пьянство дикое, чумной порок России,

С непобедимостью властительной стихии,

Меня низринуло с лазурной высоты

В провалы низости, тоски, и нищеты.

Иди, иди, мой конь. Страшат воспоминанья.

Хочу забыть себя, убить самосознанье.

Что пользы вспоминать теперь, перед концом,

Что я случайно был и мужем, и отцом,

Что хоронил детей, что иногда, случайно...

О, нет, молчи, молчи! Пусть лучше эта тайна

Умрет в тебе самом, как умерло давно,

Что было так светло Судьбой тебе дано.

Но где я? Что со мной? Вокруг меня завеса

Непроницаемо-запутанного леса,

Повсюду - острые и цепкие концы

Ветвей, изогнутых и сжатых, как щипцы,

Они назойливо царапают и ранят,

Дорогу застят мне, глаза мои туманят,

Встают преградою смутившемуся дню,

Ложатся под ноги взыгравшему коню.

Я вижу чудища за ветхими стволами,

Они следят за мной, мигают мне глазами,

С кривой улыбкою.- Последний луч исчез.

Враждебным ропотом и смехом полон лес.

Вершины шорохом окутались растущим,

Как бы предчувствием пред сумрачным грядущим.

И тучи зыбкие, на небе голубом,

С змеистой молнией рождают гул и гром.

Удар, еще удар, и вот вблизи налево,

Исполнен ярости и мстительного гнева,

Взметнулся огненный пылающий язык.

В сухом валежнике как будто чей-то крик,

Глухой и сдавленный, раздался на мгновенье,

И замер. И кругом, везде - огонь, шипенье,

Деревьев-факелов кипящий дымный ад,

И бури бешеной раскатистый набат.

Порвавши повода, средь чадного тумана,

Как бы охваченный прибоем Океана,

Мой конь несет меня, и странно-жутко мне

На этом взмыленном испуганном коне.

Лесной пожар гудит. Я понял предвещанье,

Перед душой моей вы встали на прощанье,

О, тени прошлого! - Простите же меня,

На страшном рубеже, средь дыма и огня!

1915

Лесные травы

Я люблю лесные травы

Ароматные,

Поцелуи и забавы,

Невозвратные.

Колокольные призывы,

Отдаленные,

Над ручьем уснувшим ивы,

Полусонные.

Очертанья лиц мелькнувших,

Неизвестные,

Тени сказок обманувших,

Бестелесные.

Все, что манит и обманет

Нас загадкою,

И навеки сердце ранит

Тайной сладкою.

1901

Лестница любви

Только бы встречаться.

Только бы глядеть.

Молча сердцем петь.

Вздрогнуть и признаться.

Вдруг поцеловаться.

Ближе быть, обняться.

Сном одним гореть

Двум в одно смешаться.

Без конца сливаться.

И не расставаться, -

Вместе умереть.

1927

Линии света

Длинные линии света

   Ласковой дальней луны.

Дымкою море одето.

   Дымка — рожденье волны.

Волны, лелея, сплетают

   Светлые пряди руна.

Хлопья плывут — и растают,

   Новая встанет волна.

Новую линию блеска

   Вытянет ласка луны.

Сказка сверканий и плеска

   Зыбью дойдет с глубины.

Влажная пропасть сольется

   С бездной эфирных высот.

Таинство небом дается,

   Слитность — зеркальностью вод.

Есть полногласность ответа,

   Только желай и зови.

Длинные линии света

   Тянутся к нам от любви.

1903

Ломаные линии

Ломаные линии, острые углы.

Да, мы здесь — мы прячемся в дымном царстве мглы.

Мы еще покажемся из угрюмых нор,

Мы еще нарядимся в праздничный убор.

Глянем и захватим вас, вбросим в наши сны.

Мы еще покажем вам свежесть новизны.

Подождите, старые, знавшие всегда

Только два качания, только нет и да.

Будет откровение, вспыхнет царство мглы.

Утро дышит пурпуром... Чу! Кричат орлы!

1905

Лунный свет

Когда луна сверкнет во мгле ночной

Своим серпом, блистательным и нежным,

Моя душа стремится в мир иной,

Пленяясь всем далеким, всем безбрежным.

К лесам, к горам, к вершинам белоснежным

Я мчусь в мечтах; как будто дух больной,

Я бодрствую над миром безмятежным,

И сладко плачу, и дышу - луной.

Впиваю это бледное сиянье,

Как эльф, качаюсь в сетке из лучей,

Я слушаю, как говорит молчанье.

Людей родных мне далеко страданье,

Чужда мне вся земля с борьбой своей,

Я - облачко, я - ветерка дыханье.

1894

Люби

«Люби!» - поют шуршащие березы,

Когда на них сережки расцвели.

«Люби!» - поет сирень в цветной пыли.

«Люби! Люби!» - поют, пылая, розы.

Страшись безлюбья. И беги угрозы

Бесстрастия. Твой полдень вмиг - вдали.

Твою зарю теченья зорь сожгли.

Люби любовь. Люби огонь и грезы.

Кто не любил, не выполнил закон,

Которым в мире движутся созвездья,

Которым так прекрасен небосклон.

Он в каждом часе слышит мертвый звон.

Ему никак не избежать возмездья.

Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.

1918

Люблю тебя, люблю, как в первый час...

Люблю тебя, люблю, как в первый час

Как в первый миг внезапной нашей встречи.

Люблю тебя, тобою я зажглась,

В моей душе немолкнущие речи.

И как мою любовь я назову?

Восторгом ли? Мученьем ли? Борьбою?

Ей нет конца, покуда я живу,

Затем, что я живу одним тобою.

1903

Маленький султан

То было в Турции, где совесть - вещь пустая.

Там царствует кулак, нагайка, ятаган,

Два-три нуля, четыре негодяя

И глупый маленький султан.

Во имя вольности, и веры, и науки

Там как-то собрались ревнители идей.

Но сильны волею разнузданных страстей,

На них нахлынули толпой башибузуки.

Они рассеялись. И вот их больше нет.

И тайно собрались избранники с поэтом:

«Как выйти, - говорят, - из этих темных бед?

Ответствуй, о поэт, не поскупись советом».

И тот собравшимся, подумав, так сказал:

«Кто хочет говорить, пусть дух в нем словом дышит,

А если кто не глух, пускай он слово слышит,

А если нет, - кинжал»

1901 г.

Меж подводных стеблей

Хорошо меж подводных стеблей.

Бледный свет. Тишина. Глубина.

Мы заметим лишь тень кораблей.

И до нас не доходит волна.

Неподвижные стебли глядят,

Неподвижные стебли растут.

Как спокоен зеленый их взгляд,

Как они бестревожно цветут.

Безглагольно глубокое дно.

Без шуршанья морская трава.

Мы любили, когда-то, давно,

Мы забыли земные слова.

Самоцветные камни. Песок.

Молчаливые призраки рыб.

Мир страстей и страданий далек.

Хорошо, что я в море погиб.

Не позже 1903

Минута

Хороша эта женщина в майском закате,

Шелковистые пряди волос в ветерке,

И горенье желанья в цветах, в аромате,

И далекая песня гребца на реке.

Хороша эта дикая вольная воля;

Протянулась рука, прикоснулась рука,

И сковала двоих - на мгновенье, не боле,-

Та минута любви, что продлится века.

1921

Мне ненавистен гул гигантских городов...

Мне ненавистен гул гигантских городов,

   Противно мне толпы движенье,

   Мой дух живет среди лесов,

   Где в тишине уединенья

Внемлю я музыке незримых голосов,

   Где неустанный бег часов

   Не возмущает упоенья,

   Где сладко быть среди цветов

И полной чашей пить из родника забвенья.

1894

Можно жить с закрытыми глазами...

Можно жить с закрытыми глазами,

Не желая в мире ничего,

И навек проститься с небесами,

И понять, что все кругом мертво.

Можно жить, безмолвно холодея,

Не считая гаснущих минут,

Как живет осенний лес, редея,

Как мечты поблекшие живут.

Можно все заветное покинуть,

Можно все навеки разлюбить.

Но нельзя к минувшему остынуть,

Но нельзя о прошлом позабыть!

1927

Мои враги

О, да, их имена суть многи,

Чужда им музыка мечты.

И так они серо-убоги,

Что им не нужно красоты.

Их дразнит трепет скрипки страстной,

И роз красивых лепестки.

Едва махнешь им тканью красной,

Они мятутся, как быки.

Зачем мы ярких красок ищем,

Зачем у нас так светел взгляд!

Нет, если вежлив ты, пред нищим

Скрывай, поэт, что ты богат.

Отдай свой дух мышиным войнам,

Забудь о бездне голубой.

Прилично ль быть красиво-стройным,

Когда уроды пред тобой!

Подслеповатыми глазами

Они косятся на цветы.

Они питаются червями,

О, косолапые кроты!

Едва они на Солнце глянут,-

И в норы прячутся сейчас:

Вдруг вовсе видеть перестанут,

И станут дырки вместо глаз.

Но мне до них какое дело,

Я в облаках моей мечты.

С недостижимого предела

Роняю любящим цветы.

Свечу и жгу лучом горячим,

И всем красивым шлю привет.

И я ничто - зверям незрячим,

Но зренью светлых - я расцвет!

1903

Мои звери

Мой зверь - не лев, излюбленный толпою,-

Мне кажется, что он лишь крупный пес.

Нет, желтый тигр, с бесшумною стопою,

Во мне рождает больше странных грез.

И символ Вакха, быстрый, сладострастный,

Как бы из стали, меткий леопард;

Он весь - как гений вымысла прекрасный,

Отец легенд, зверь-бог, колдун и бард.

Еще люблю я черную пантеру,

Когда она глядит перед собой

В какую-то нежизненную сферу,

Как страшный сфинкс в пустыне голубой.

Но если от азийских, африканских

Святых пустынь мечту я оторву,

Средь наших дней, и плоских и мещанских,

Моей желанной кошку назову.

Она в себе, в изящной миньятюре,

Соединила этих трех зверей.

Есть искры у нее в лоснистой шкуре,

У ней в крови - бродячий хмель страстей.

Она проходит в комнтатах бесшумно,

Всегда свою преследуя мечту,

Влюбляется внезапно и безумно,

И любит ведьм, и любит темноту.

В ее зрачках - непознанная чара,

В них фосфор и круги нездешних сфер,

Она пленила страшного Эдгара,

Ей был пленен трагических Бодлер,-

Два гения, влюбленные в мечтанья,

Мои два брата в бездне мировой,

Где нам даны безмерные страданья

И беспредельность музыки живой.

1917

Мои проклятия

Мои проклятия — обратный лик любви,

В них тайно слышится восторг благословенья,

И ненависть моя спешит, чрез утоленье,

Опять, приняв любовь, зажечь пожар в крови.

Я прокляну тебя за низость обмеленья,

Но радостно мне знать, что мелкая река,

Приняв мой снег и лед, вновь будет глубока,

Когда огонь весны создаст лучи и пенье.

Когда душа в цепях, в душе кричит тоска,

И сердцу хочется к безбрежному приволью.

Чтоб разбудить раба, его я раню болью,

Хоть я душой нежней речного тростника.

Чу, песня пронеслась по вольному раздолью,

Безумный блеск волны, исполненной любви,

Как будто слышен зов: «Живи! Живи! Живи!»

То льды светло звенят, отдавшись водополью.

1930

Мой друг, есть радость и любовь...

Мой друг, есть радость и любовь,

Есть все, что будет вновь и вновь,

Хотя в других сердцах, не в наших.

Но, милый брат, и я и ты -

Мы только грезы Красоты,

Мы только капли в вечных чашах

Неотцветающих цветов,

Непогибающих садов.

1924

Молебен

Темной толпою, в часовне убогой,

Путь завершив, и пред новой дорогой,

Суетность нашу забыв на мгновенье,

Тупо мы слушаем сонное пенье.

В тесном пространстве, где дух наш взрастил

Тайное древо невидимых сил,

Тает вздыхающий дым от кадил.

Что-то есть страшное в этих бряцаньях,

В этих покорных глухих восклицаньях,

Молятся звуки и души послушно,

Что же им в узкой часовне так душно?

Явственно чувствую горький упрек,

В звуки молитв проскользнувший намек -

Тайное слышащих, дышащих строк.

В потные стекла не видно лазури,

В дверь не проникнут ни ветры, ни бури,

Силою дней закопчены иконы,

Вечны пред ними бессильные стоны.

Грустно склонивши морщинистый лоб,

Что-то вещает нам загнанный поп: -

«Жизнь наша - душная - темная... - Гроб!»

1924

Молитва

Господи Боже, склони свои взоры

К нам, истомленным борьбой,

Словом Твоим подвигаются горы,

Камни как тающий воск пред Тобой!

Тьму отделил Ты от яркого света,

Создал Ты небо, и Небо небес,

Землю, что трепетом жизни согрета,

Мир, преисполненный скрытых чудес!

Создал Ты Рай - чтоб изгнать нас из Рая.

Боже, опять нас к себе возврати,

Мы истомились, во мраке блуждая,

Если мы грешны, прости нас, прости!

Не искушай нас бесцельным страданьем,

Не утомляй непосильной борьбой,

Дай возвратиться к Тебе с упованьем,

Дай нам, о Господи, слиться с Тобой!

Имя Твое непонятно и чудно,

Боже наш, Отче Наш, полный любви!

Боже, нам горько, нам страшно, нам трудно,

Сжалься, о, сжалься, мы -  дети Твои!

1915

Молитва вечерняя

Тот, пред Кем, Незримым, зримо

Все, что в душах у людей,

Тот, пред Кем проходят мимо

Блески дымные страстей,  -

Кто, Неслышимый, услышит

Каждый ропот бытия,

Только Тот бессмертьем дышит,

В нераздельно-слитном я.

Тот, в чьем духе вечно новы

Солнце, воздух, ветер, тьма.

Тот, Кому они - покровы

Для сокрытого ума, -

Тот, Кто близко и далеко,

Перед Кем вся жизнь твоя

Точно радуга потока, -

Только Тот есть вечно - я.

Все закаты, все рассветы

В нем возникли и умрут,

Все сердечные приметы

Там зажглись, блистая -  тут.

Все лучи в росе горящей

Повторяют тот же лик,

Солнца лик животворящий,

В солнце каждый луч возник.

Все, что - здесь, проходит мимо,

Словно тень от облаков.

Но очам незримым - зрима

Неподвижность вечных снов.

Он живет, пред Кем проводит

Этот мир всю роскошь сил,

Он, Единый не уходит,

В час захода всех светил!

1914

Молитва о жертве

Пилой поющею подточен яркий ствол

Еще не выжившей свой полный век березы.

На землю ниспроверг ее не произвол,

Не налетевшие прерывистые грозы.

Она, прекрасная, отмечена была,

Рукой сознательной для бытия иного: -

Зажечься и гореть,- блестя, сгореть дотла,-

И в помыслах людей теплом зажечься снова.

Но прежде, чем она зардеет и сгорит,

Ей нужен долгий путь, ей надо исказиться: -

Расчетвертована, она изменит вид,

Блестящая кора, иссохнув, затемнится.

Под дымным пламенем скоробится она,

И соки жил ее проступят точно слезы,

Победно вспыхнет вдруг, вся свету предана,-

И огненной листвой оделся дух березы!

Я с жадностью смотрю на блеск ее огня: -

Как было ей дано, погибшей, осветиться!

- Скорее, Господи, скорей, войди в меня,

И дай мне почернеть, иссохнуть, исказиться!

1922

Морская душа

У нее глаза морского цвета,

И живет она как бы во сне.

От весны до окончанья лета

Дух ее в нездешней стороне.

Ждет она чего-то молчаливо,

Где сильней всего шумит прибой,

И в глазах глубоких в миг отлива

Холодеет сумрак голубой.

А когда высоко встанет буря,

Вся она застынет, внемля плеск,

И глядит как зверь, глаза прищуря,

И в глазах ее — зеленый блеск.

А когда настанет новолунье,

Вся изнемогая от тоски,

Бледная влюбленная колдунья

Расширяет черные зрачки.

И слова какого-то обета

Всё твердит, взволнованно дыша.

У нее глаза морского цвета,

У нее неверная душа.

1903

Морской разбойник

Есть серая птица морская с  позорным  названьем -

                                          глупыш.

Летит она вяло и низко,  как будто бы  спит,- но,

                                         глядишь,

Нависши уродливым телом  над  быстро  сверкнувшей

                                          волной,

Она увлекает добычу с блестящей ее чешуей.

Она увлекает добычу, но дерзок, красив, и могуч,

Над    ней    альбатрос   длиннокрылый,   покинув

                               возвышенность туч,

Как  камень,   низринутый  с  неба,  стремительно

                                      падает ниц,

При   громких    встревоженных    криках   окрест

                                пролетающих птиц.

Ударом свирепого клюва он рыбу швырнет в пустоту

И,  быстрым  комком  промелькнувши,  изловить  ее

                                          налету,

И,  глупую  птицу  ограбив,  он  крылья расправит

                                            свои,

И виден в его уже клюве блестящий отлив чешуи.-

Морской и воздушный разбойник, тебе я слагаю свой

                                            стих,

Тебя я люблю  за  бесстыдство  пиратских  порывов

                                           твоих.

Вы, глупые птицы, спешите, ловите сверкающих рыб,

Чтоб метким захватистым клювом он  в  воздухе  их

                                         перешиб!

1927

Моя душа

Моя душа оазис голубой,

Средь бледных душ других людей, бессильных.

Роскошный сон ниспослан мне судьбой,

Среди пустынь, томительных и пыльных.

Везде пески. Свистя, бежит самум.

Лазурь небес укрылася в туманы.

Но слышу я желанный звон и шум,

Ко мне сквозь мглу подходят караваны.

Веселые, раскинулись на миг,

Пришли, ушли, до нового свиданья,

В своей душе лелеют мой двойник,

Моей мечты воздушной очертанья.

И вновь один, я вновь живу собой,

Мне снится радость вечно молодая.

Моя душа оазис голубой,

Мои мечты цветут, не отцветая.

1925

Мы убиваем гения стократно...

Мы убиваем гения стократно,

Когда, рукой его убивши раз,

Вновь затеваем скучный наш рассказ,

Что нам мечта чужда и непонятна.

Есть в мире розы. Дышат ароматно.

Цветут везде. Желают светлых глаз.

Но заняты собой мы каждый час -

Миг встречи душ уходит безвозвратно.

За то, что он, кто был и горд, и смел,

Блуждая сам над сумрачною бездной,

Нам в детстве в душу ангела напел,-

Свершим сейчас же сто прекрасных дел:

Он нам блеснет улыбкой многозвездной,

Не покидая вышний свой предел.

1918

На мотив из Зенд-Авесты

Змей темно-желтый, чье дыханье - яд,

Чей смертоносен вечно-жадный взгляд,

Глядит,- и близ него дрожит блудница,

Волшебная и быстрая, как птица.

Он мучает, он жалит без конца,

Цвет жизни прогоняет он с лица,

Ее душа его душой могуча,

Шатается, качается, как туча.

Гаома желтый, выточи копье,

Пронзи мое глухое забытье,

Я, темный, жду, как крот, во мраке роясь,

Тебе Маздао дал плеядный пояс.

Гаома желтый, чистых мыслей друг,

Закуй меня в алмазно-твердый круг,

Направь свое оружье на блудницу,

Убей скорей уклончивую птицу.

Гаома желтый, сильный сын Земли,

Моей мольбе мучительной внемли,

Я падаю, я падаю, немея,

Скорей убей чудовищного змея.

1929

Набат

Лишенный родины, меж призраков бездушных,

Не понимающих, что мерный мудрый стих

Всемирный благовест средь сумраков густых,

Один любуюсь я на звенья строк послушных.

Они журчащий ключ во днях пустынно-душных.

В них сговор солнц и лун для праздников святых,

Веселый хоровод из всплесков золотых,

В них грозный колокол для духов двоедушных.

От звуковой волны порвется злая сеть.

Качнувшись, побегут в пространство привиденья.

Все дальше, дальше, прочь от грозового рденья.

А бронза гулкая и стонущая медь,

Возникши в воздухе глаголом осужденья,

Продлят свой долгий гуд, веля судьбе — греметь.

12 августа 1922

Надгробные цветы

Среди могил неясный шепот,

Неясный шепот ветерка.

Печальный вздох, тоскливый ропот,

Тоскливый ропот ивняка.

Среди могил блуждают тени

Усопших дедов и отцов,

И на церковные ступени

Восходят тени мертвецов.

И в дверь церковную стучатся,

Они стучатся до зари,

Пока вдали не загорятся

На бледном небе янтари.

Тогда, поняв, что жизнь минутна,

Что безуспешна их борьба,

Рыдая горестно и смутно,

Они идут в свои гроба.

Вот почему наутро блещут

Цветы над темною плитой:

В них слезы горькие трепещут

О жизни - жизни прожитой.

1894

Нам нравятся поэты...

Нам нравятся поэты,

Похожие на нас,

Священные предметы,

Дабы украсить час,-

Волшебный час величья,

Когда, себя сильней,

Мы ценим без различья

Сверканья всех огней,-

Цветы с любым узором,

Расцветы всех начал,

Лишь только б нашим взорам

Их пламень отвечал,-

Лишь только б с нашей бурей

Сливался он в одно,

От неба или фурий,-

Не все ли нам равно!

1921

Нежнее всего

Твой смех прозвучал, серебристый,

Нежней, чем серебряный звон,-

Нежнее, чем ландыш душистый,

Когда он в другого влюблен.

Нежней, чем признанье во взгляде,

Где счастье желанья зажглось,-

Нежнее, чем светлые пряди

Внезапно упавших волос.

Нежнее, чем блеск водоема,

Где слитное пение струй,-

Чем песня, что с детства знакома,

Чем первой любви поцелуй.

Нежнее того, что желанно

Огнем волшебства своего,-

Нежнее, чем польская панна,

И, значит, нежнее всего.

1930

Нет дня, чтоб я не думал о тебе...

Нет дня, чтоб я не думал о тебе,

Нет часа, чтоб тебя я не желал.

Проклятие невидящей судьбе,

Мудрец сказал, что мир постыдно мал.

Постыдно мал и тесен для мечты,

И все же ты далеко от меня.

О, боль моя! Желанна мне лишь ты,

Я жажду новой боли и огня!

Люблю тебя капризною мечтой,

Люблю тебя всей силою души,

Люблю тебя всей кровью молодой,

Люблю тебя, люблю тебя, спеши!

1920

Нить Ариадны

Меж прошлым и будущим нить

       Я тку неустанной, проворной рукою;

Хочу для грядущих столетий покорно и честно служить

          Борьбой, и трудом, и тоскою,-

          Тоскою о том, чего нет,

      Что дремлет пока, как цветок под водою,

О том, что когда-то проснется, чрез многие тысячи лет,

       Чтоб вспыхнуть падучей звездою.

         Есть много несказанных слов

      И много созданий, не созданных ныне,-

Их столько же, сколько песчинок среди бесконечных песков

          В немой Аравийской пустыне.

1894

О, женщина, дитя, привыкшее играть...

О, женщина, дитя, привыкшее играть

И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,

Я должен бы тебя всем сердцем презирать,

А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!

Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,

Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,

Для прихоти твоей я душу погублю,

Все, все возьми себе - за взгляд очей прекрасных,

За слово лживое, что истины нежней,

За сладкую тоску восторженных мучений!

Ты, море странных снов, и звуков, и огней!

Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!

1894

Огонь

Не устану тебя восхвалять,

      О внезапный, о страшный, о вкрадчивый,

      На тебе расплавляют металлы,

      Близ тебя создают и куют.

            «Будем как солнце»

Огнепоклонником я прежде был когда-то,

Огнепоклонником останусь я всегда.

Мое индийское мышление богато

Разнообразием рассвета и заката,

Я между смертными — падучая звезда.

Средь человеческих бесцветных привидений,

Меж этих будничных безжизненных теней,

Я вспышка яркая, блаженство исступлений,

Игрою красочной светло венчанный гений,

Я праздник радости, расцвета и огней.

Как обольстительна в провалах тьмы комета!

Она пугает мысль и радует мечту.

На всем моем пути есть светлая примета,

Мой взор — блестящий круг, за мною — вихри света,

Из тьмы и пламени узоры я плету.

При разрешенности стихийного мечтанья,

В начальном хаосе, еще не знавшем дня,

Не гномом роющим я был средь мирозданья

И не ундиною морского трепетанья,

А саламандрою творящего Огня.

Под Гималаями, чьи выси — в блесках рая,

Я понял яркость дум, среди долинной мглы;

Горела в темноте моя душа живая,

И людям я светил, костры им зажигая,

И Агни светлому слагал свои хвалы.

С тех пор, как миг один, прошли тысячелетья,

Смешались языки, содвинулись моря,

Но все еще на свет не в силах не глядеть я,

И знаю явственно, пройдут еще столетья,

Я буду все светить, сжигая и горя.

О да, мне нравится, что бело так и ало

Горенье вечное земных и горних стран.

Молиться пламени сознанье не устало,

И для блестящего мне служат ритуала

Уста горячие, и солнце, и вулкан.

Как убедительна лучей растущих чара,

Когда нам солнце вновь бросает жаркий взгляд,

Неисчерпаемость блистательного дара!

И в красном зареве победного пожара

Как убедителен, в оправе тьмы, закат!

И в страшных кратерах — молитвенные взрывы:

Качаясь в пропастях, рождаются на дне

Колосья пламени, чудовищно-красивы,

И вдруг взметаются пылающие нивы,

Устав скрывать свой блеск в могучей глубине.

Бегут колосья ввысь из творческого горна,

И шелестенья их слагаются в напев,

И стебли жгучие сплетаются узорно,

И с свистом падают пурпуровые зерна,

Для сна отдельности в той слитности созрев.

Не то же ль творчество, не то же ли горенье,

Не те же ль ужасы, не та же красота

Кидают любящих в безумные сплетенья,

И заставляют их кричать от наслажденья,

И замыкают им безмолвием уста.

В порыве бешенства в себя принявши вечность,

В блаженстве сладостном истомной слепоты,

Они вдруг чувствуют, как дышит бесконечность,

И в их сокрытостях, сквозь ласковую млечность,

Молниеносные рождаются цветы.

Огнепоклонником судьба мне быть велела,

Мечте молитвенной ни в чем преграды нет.

Единым пламенем горят душа и тело,

Глядим в бездонность мы в узорностях предела,

На вечный праздник снов зовет безбрежный свет.

1914

Ожесточенному

Я знаю ненависть, и, может быть, сильней,

Чем может знать ее твоя душа больная,

Несправедливая, и полная огней

Тобою брошенного рая.

Я знаю ненависть к звериному, к страстям

Слепой замкнутости, к судьбе неправосудной,

И к этим тлеющим кладбищенским костям,

Нам данным в нашей жизни скудной.

Но, мучимый как ты, терзаемый года,

Я связан был с тобой безмолвным договором,

И вижу, ты забыл, что брат твой был всегда

Скорей разбойником, чем вором.

С врагами - дерзкий враг, с тобой - я вечно твой,

Я узнаю друзей в одежде запыленной.

А ты, как леопард, укушенный змеей,

Своих терзаешь, исступленный!

1915

Озимандия

Я встретил путника, он шел из стран далеких

И мне сказал: вдали, где вечность сторожит

Пустыни тишину, среди песков глубоких

Обломок статуи распавшейся лежит.

Из полустертых черт сквозит надменный пламень -

Желанье заставлять весь мир себе служить;

Ваятель опытный вложил в бездушный камень

Те страсти, что смогли столетья пережить.

И сохранил слова обломок изваянья:

«Я - Озимандия, я - мощный царь царей!

Взгляните на мои великие деянья,

Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»

Кругом нет ничего... Глубокое молчанье...

Пустыня мертвая... И небеса над ней...

1903

Он спросил меня: Ты веришь?...

Он спросил меня: Ты веришь?

Нерешительное слово!

Этим звуком не измеришь

То, в чем есть моя основа.

Да, не выражу я бледно,

То, что ярко ощущаю.

О, с бездонностью, победно,

Ослепительно — я знаю!

1927

Она отдалась без упрека...

Она отдалась без упрека,

Она целовала без слов.

- Как темное море глубоко,

Как дышат края облаков!

Она не твердила: «Не надо»,

Обетов она не ждала.

- Как сладостно дышит прохлада,

Как тает вечерняя мгла!

Она не страшилась возмездья,

Она не боялась утрат.

- Как сказочно светят созвездья,

Как звезды бессмертно горят!

1903

Опричники

Когда опричники, веселые, как тигры,

По слову Грозного, среди толпы рабов,

Кровавые затеивали игры,

Чтоб увеличить полчище гробов,-

Когда невинных жгли и рвали по суставам,

Перетирали их цепями пополам,

И в добавленье к царственным забавам,

На жен и дев ниспосылали срам,-

Когда, облив шута горячею водою,

Его добил ножом освирепевший царь,-

На небесах, своею чередою,

Созвездья улыбалися как встарь.

Лишь только эта мысль в душе блеснет случайно,

Я слепну в бешенстве, мучительно скорбя.

О, если мир - божественная тайна,

Он каждый миг - клевещет на себя!

1914

Опять

Я хотел бы тебя заласкать вдохновением,

Чтоб мои над тобой трепетали мечты,

Как струится ручей мелодическим пением

Заласкать наклонившихся лилий цветы,

Чтобы с каждым нахлынувшим новым мгновением

Ты шептала: «Опять! Это - ты! Это - ты!»

О, я буду воздушным и нежно внимательным,

Буду вкрадчивым,- только не бойся меня,

И к непознанным снам, так желанно-желательным,

Мы уйдем чрез слияние ночи и дня,

Чтоб угаданный свет был как будто гадательным,

Чтоб мы оба зажглись от того же огня.

Я тебя обожгу поцелуем томительным,

Несказанным - одним - поцелуем мечты,

И блаженство твое будет сладко медлительным,

Между ночью и днем, у заветной черты,

Чтоб, закрывши глаза, ты в восторге мучительном

Прошептала: «Опять! Ах опять! Это - ты!»

1922

Осень

Вы умрете, стебли трав,

Вы вершинами встречались,

В легком ветре вы качались,

Но, блаженства не видав,

Вы умрете, стебли трав.

В роще шелест, шорох, свист

Тихий, ровный, заглушенный,

Отдаленно-приближенный.

Умирает каждый лист,

В роще шелест, шорох, свист.

Сонно падают листы,

Смутно шепчутся вершины,

И березы, и осины.

С измененной высоты

Сонно падают листы.

1925

Осень (Поспевает брусника...)

Поспевает брусника,

Стали дни холоднее,

И от птичьего крика

В сердце стало грустнее.

Стаи птиц улетают

Прочь, за синее море.

Все деревья блистают

В разноцветном уборе.

Солнце реже смеется,

Нет в цветах благовонья.

Скоро Осень проснется

И заплачет спросонья.

Осень. Мертвый простор. Углубленные грустные дали...

Осень. Мертвый простор. Углубленные грустные дали.

Звершительный ропот шуршащих листвою ветров.

Для чего не со мной ты, о друг мой, в ночах, в их печали?

Столько звезд в них сияет в предчувствии зимних снегов.

Я сижу у окна. Чуть дрожат беспокойные ставни.

И в трубе без конца, без конца - звуки чьей-то мольбы.

На лице у меня поцелуй - о, вчерашний, недавний.

По лесам и полям протянулась дорога судьбы.

Далеко, далеко по давнишней пробитой дороге,

Заливаясь, поет колокольчик, и тройка бежит.

Старый дом опустел. Кто-то бледный стоит на пороге.

Этот плачущий - кто он? Ах, лист пожелтевший шуршит.

Этот лист, этот лист... Он сорвался, летит, упадает...

Бьются ветки в окно. Снова ночь. Снова день. Снова ночь.

Не могу я терпеть. Кто же там так безумно рыдает?

Замолчи. О, молю! Не могу, не могу я помочь.

Это ты говоришь? Сам с собой - и себя отвергая?

Колокольчик, вернись. С привиденьями страшно мне быть.

О, глубокая ночь! О, холодная осень! Немая!

Непостижность судьбы: расставаться, страдать и любить.

1908

Остров Вилиэ-Льявола

Где-то на острове Вилиэ-Льявола,

Души есть, лишь пред собою преступные.

Богом забытые, но недоступные

Обетованиям лживого Дьявола.

Им захотелось разрыва гармонии: -

Цели испортив, упиться причинами,

Розы любя, в их живом благовонии

Смертью меняющей встать над долинами.

Смертью пытующей, в вечном течении,

Вечною казнью казнить преходящее: -

Все в отдалении, все в отвлечении,

Ярко одно размышленье глядящее.

Ведаю, вы ко всему прикоснулися,

Жадные пчелы, стесненные сотами!

Что же вы тайны своей ужаснулися,

Вы, окруженные стройными гротами?

Жизнь разлюбившие, чувством уставшие,

Что же самим вы себе прекословите?

Все усмехаясь, как что-то понявшие,

Что ж бесполезное не остановите?

То вы мелькнете воздушною ризою,

Светлые духи, с улыбкой беспечною,

То улыбаетесь с Моною Лизою,

Мир осуждая с игрой его вечною.

То прошумите вы звуками Шумана,

Стонами Манфреда, неукротимыми,

Вновь упадаете, все передумано,

Снова смеетесь над снами любимыми.

Кинетесь к слову, кричите Верлэнами,

И возвещаете сладость молчания.

Беспеременные за переменами,

Миг вы мучительный, без окончания.

Старость возвратная, вечность раскаянья,

Для непостижности жертва закланная,

Самосжигание, мудрость отчаянья,

Противоречие, правда обманная.

Без покровительства Бога и Дьявола,

Вечно томитесь вы, снам недоступные.

О, неподкупные, души преступные,

Где-то на острове Вилиэ-Льявола.

1920

Островок

Из моря смотрит островок,

Его зеленые уклоны

Украсил трав густых венок,

Фиалки, анемоны.

Над ним сплетаются листы,

Вокруг него чуть плещут волны.

Деревья грустны, как мечты,

Как статуи, безмолвны.

Здесь еле дышит ветерок,

Сюда гроза не долетает,

И безмятежный островок

Все дремлет, засыпает.

1927

От умершего к живому

Скажи ему, что я его люблю,

Что я его как прежде понимаю,

И, как корабль к чужому кораблю,

Взываю в час, когда я погибаю,-

К нему, к нему, далекому навек,

Бегущему по водам Океана,

Чтоб отдохнуть на устьях мощных рек,

Средь стройных мачт родного каравана,-

Меж тем как я, свой образ изменив,

Несоразмерна тяжести влекомой,

Забыв, что был и я, как он, красив,

Склоняюсь к бездне жутко-незнакомой,-

И ветры безучастные молю

Протяжностью своих предсмертных звонов...

Скажи ему, что я его люблю

За то, что он - не слышал этих стонов!

1921

Отдать себя

Отдать себя на растерзанье,

Забыть слова — мое, твое,

Изведать пытку истязания,

И полюбить как свет ее.

Не знать ни страха, ни раскаянья,

Благословить свою печаль,

Благословить свое отчаянье,

Сказать — мне ничего не жаль.

Быть равным с низкими, неравными,

Пред криком — нежным быть как вздох:

Так правят силами державными,

Так меж людей ты будешь Бог.

1929

Отпадения

Отпадения в мир сладострастия

Нам самою судьбой суждены.

Нам неведомо высшее счастие.

И любить и желать — мы должны.

И не любит ли жизнь настоящее?

И не светят ли звезды за мглой?

И не хочет ли солнце горящее

Сочетаться любовью с землей?

И не дышит ли влага прозрачная,

В глубину принимая лучи?

И не ждет ли земля новобрачная?

Так люби. И целуй. И молчи.

Весна 1900

Отцвели

Отцвели - о, давно! - отцвели орхидеи, мимозы,

Сновиденья нагретых и душных и влажных теплиц.

И в пространстве, застывшем,  как мертвенный цвет

                                        туберозы,

Чуть скользят  очертанья  поблекших  разлюбленных

                                             лиц.

И  бледнеют,   и  тонут  в  душе,  где  развалины

                                         дремлют,

В этой бездне,  где много,  где все  пробегает на

                                             миг,

В  переходах,  где звукам их отзвуки,  вторя,  не

                                         внемлют,

Где один для меня сохранился немеркнущий лик.

Этот образ - в созвучии странном с душою моею,

В этом лике мы оба с тобою узнаем себя,

О,  мечта,  чьей улыбки ни ждать,  ни желать я не

                                            смею,

Но кого я люблю, но кого вспоминаю, любя.

Я люблю с безупречною нежностью духа и брата,

Я люблю, как звезду отдаленная любит звезда,

Как цветок, что еще не растратил в душе аромата,

Я  с  тобой - я  люблю - я  с тобой - разлучен -

                                       навсегда.

1916

Отчего мне так душно? Отчего мне так скучно?...

Отчего мне так душно? Отчего мне так скучно?

Я совсем остываю к мечте.

Дни мои равномерны, жизнь моя однозвучна,

Я застыл на последней черте.

Только шаг остается: только миг быстрокрылый,

И уйду я от бледных людей.

Для чего же я медлю пред раскрытой могилой?

Не спешу в неизвестность скорей?

Я не прежний веселый, полубог вдохновенный,

Я не гений певучей мечты.

Я угрюмый заложник, я тоскующий пленный,

Я стою у последней черты.

Только миг быстрокрылый, и душа, альбатросом,

Унесется к неведомой мгле.

Я устал приближаться от вопросов к вопросам,

Я жалею, что жил на Земле.

1924

Памяти И.С.Тургенева

1

Уходят дни. И вот уж десять лет

Прошло с тех пор, как смерть к тебе склонилась.

Но смерти для твоих созданий нет,

Толпа твоих видений, о поэт,

Бессмертием навеки озарилась.

2

В немом гробу ты спишь глубоким сном.

Родной страны суровые метели

Рыдают скорбно в сумраке ночном,

Баюкают тебя в твоей постели

И шепчут о блаженстве неземном.

* Было прочитано автором 31-го октября 1893

года в Москве, в заседании Общества любителей

российской словесности, посвященном памяти

И. С. Тургенева. (Прим. К. Бальмонта.)

3

Ты заслужил его. Во тьме невзгоды,

Когда, под тяжким гнетом, край родной,

Томясь напрасной жаждою свободы,

Переживал мучительные годы,

Ты был исполнен думою одной:

4

Кумир неволи сбросить с пьедестала,

Живой волной ударить в берега,

Сломить ту силу, что умы сковала,-

И ты поклялся клятвой Ганнибала -

Жить лишь затем, чтоб растоптать врага.

5

И ты спустился в темные пучины

Народной жизни, горькой и простой,

Пленяющей печальной красотой,

И подсмотрел цветы средь грязной тины,

Средь грубости - любви порыв святой.

6

И слился ты с той светлою плеядой,

Пред чьим огнем рассеялася тьма,

Пред чьим теплом растаяла зима;

Нахлынули борцы живой громадой -

И пала крепостничества тюрьма.

7

Но в этот миг, зиждительный и чудный,

Ты не хотел душою отдохнуть,

Святым огнем твоя горела грудь,

И вот опять - далекий, многотрудный,

Перед тобой открылся новый путь.

8

Дворянских гнезд заветные аллеи.

Забытый сад. Полузаросший пруд.

Как хорошо, как все знакомо тут!

Сирень, и резеда, и эпомеи,

И георгины гордые цветут.

9

Затмилась ночь. Чуть слышен листьев ропот.

За рощей чуть горит луны эмаль.

И в сердце молодом встает печаль.

И слышен чей-то странный, грустный шепот.

Кому-то в этот час чего-то жаль.

10

И там вдали, где роща так туманна,

Где луч едва трепещет над тропой,-

Елена, Маша, Лиза, Марианна,

И Ася, и несчастная Сусанна -

Собралися воздушною толпой.

11

Знакомые причудливые тени,

Создания любви и красоты,

И девственной и женственной мечты,-

Их вызвал к жизни чистый, нежный гений,

Он дал им форму, краски и черты.

12

Не будь его, мы долго бы не знали

Страданий женской любящей души,

Ее заветных дум, немой печали;

Лишь с ним для нас впервые прозвучали

Те песни, что таилися в тиши.

13

Он возмутил стоячих вод молчанье,

Запросам тайным громкий дал ответ,

Из тьмы он вывел женщину на свет,

В широкий мир стремлений и сознанья,

На путь живых восторгов, битв и бед.

14

Вот почему, с любовью вспоминая

О том, кто удалился в мир иной,

Пред кем зажегся светоч неземной,

Здесь собралась толпа ему родная,

С ним слившаяся мыслию одной:

15

Пусть мы с тобой разлучены судьбою

Уж десять невозвратных долгих лет,

Но ты, наш друг, учитель и поэт,

Средь нас живешь! Сверкает над тобою

Бессмертия нетленный, чистый свет!

1894

Песня араба

Есть странная песня араба, чье имя — ничто.

Мне сладко, что этот поэт меж людей неизвестен.

Не каждый из нас так правдив, и спокоен, и честен,

Нам хочется жить — ну хоть тысячу лет, ну хоть сто.

А он, сладкозвучный, одну только песню пропел

И, выразив тайно свою одинокую душу,

Как вал океана, домчался на бледную сушу —

И умер, как пена, в иной удаляясь предел.

Он пел: «Я любил красоту. А любила ль она,

О том никогда я не знал, никогда не узнаю.

За первою встречей к иному умчался я краю,—

Так небо хотело, и так повелела луна.

Прекрасная дева на лютне играла, как дух,

Прекрасная дева смотрела глазами газели.

Ни слова друг другу мы с нею сказать не успели,

Но слышало сердце, как был зачарован мой слух.

И взгляд мой унес отраженье блистающих глаз.

Я прожил пять лет близ мечетей Валата-Могита,

Но сердцем владычица дум не была позабыта.

И волей созвездий второй мы увиделись раз.

Я встретил другую. Я должен спросить был тогда,

Она ли вот эта. Все ж сердце ее разглядело.

И счастлив я был бы, когда бы она захотела,

Но, слова не молвив, она отошла навсегда.

Мне не в чем ее упрекнуть. Мы не встретимся вновь.

Но мне никогда обещанья она не давала.

Она не лгала мне. Так разве же это так мало?

Я счастлив. Я счастлив. Я знал, что такое любовь!»

1903

Песня без слов

Ландыши, лютики. Ласки любовные.
Ласточки лепет. Лобзанье лучей.
Лес зеленеющий. Луг расцветающий.
Светлый свободный журчащий ручей.

День догорает. Закат загорается.
Шепотом, ропотом рощи полны.
Новый восторг воскресает для жителей
Сказочной светлой свободной страны.

Ветра вечернего вздох замирающий.
Полной Луны переменчивый лик.
Радость безумная. Грусть непонятная.
Миг неизбежного. Счастия миг.

Печаль луны

Ты мне была сестрой, то нежною, то страстной,

И я тебя любил, и я тебя люблю.

Ты призрак дорогой... бледнеющий... неясный...

О, в этот лунный час я о тебе скорблю!

Мне хочется, чтоб ночь, раскинувшая крылья,

Воздушной тишиной соединила нас.

Мне хочется, чтоб я, исполненный бессилья,

В твои глаза струил огонь влюбленных глаз.

Мне хочется, чтоб ты, вся бледная от муки,

Под лаской замерла, и целовал бы я

Твое лицо, глаза и маленькие руки,

И ты шепнула б мне: «Смотри, я вся — твоя!»

Я знаю, все цветы для нас могли возникнуть,

Во мне дрожит любовь, как лунный луч в волне.

И я хочу стонать, безумствовать, воскликнуть:

«Ты будешь навсегда любовной пыткой мне!»

1903

Пламя

Нет. Уходи скорей. К восторгам не зови.

Любить? - Любя, убить - вот красота любви.

Я только миг люблю - и удаляюсь прочь.

Со мной был ясный день - за мной клубится ночь.

Я не люблю тебя. Мне жаль тебя губить.

Беги, пока еще ты можешь не любить.

Как жернов буду я для полудетских плеч.

Светить и греть?.. - Уйди! Могу я только жечь.

До 1898

По всходам

Я не верю в черное начало,

Пусть праматерь нашей жизни ночь,

Только солнцу сердце отвечало

И всегда бежит от тени прочь.

Я не верю. Нет закона веры.

Если верю, знает вся душа,

Что бессильны всякие примеры

И что жизнь в основе хороша.

И сегодня будет час заката,

И сегодня ночь меня скует,

Но красивы волны аромата,

И цветок в ночи готовит мед.

Если камень вижу я случайно,

И его окраска холодна,

Знаю я, что волшебствует тайна,

Лишь ударь, и искра в нем красна.

Если скажут: солнцу быть не вечно,

Есть конец и солнечной игры,

Я взгляну, полнеба светит млечно,

Там миры баюкают миры.

Нам даны ступени темных лестниц,

Чтоб всходить к горнилу всех лучей,

Все минуты мчатся с ликом вестниц,

В новом всходе будешь петь звончей.

Снова будем в ласковом тумане,

В радости узнать начальный час,

И нашепчет голос старой няни

Вечно-торжествующий рассказ.

16 октября 1922

Под ярмом

Как под ярмом быки влекут тяжелый воз,

И оставляют след продольностью колес,

Так наши помыслы, намеренья, деянья

За нами тянутся, готовя горечь слез,

И боль, и ужасы, и пламя покаянья,-

Они накопятся, и, рухнув, как утес,

Глухими гулами ворвутся к нам в сознанье,

Как крик раскаянья, как вопль воспоминанья.

1929

Поединок

Долго я лежу на льду зеркальном,

Меряю терпением своим,

Что сильнее в сне многострадальном,

Мой ли жар иль холод-нелюдим.

Льдяный холод ночи предполярной,

Острый ветер, бьющий снежной мглой.

Но, как душный дух избы угарной,

Я упрям и весь в мечте былой.

Думаю на льду о том горенье,

Что зажгло меня в веках костром,

Выявилось в страсти, в звонком пенье,

Сделало напев мой серебром.

Велика пустыня ледяная,

Никого со мною в зорком сне.

Только там, средь звезд, одна, родная,

Говорит со мною в вышине.

Та звезда, что двигаться не хочет,

Предоставя всем свершать круги,

В поединке мне победу прочит

И велит мне: «Сердце сбереги».

И, внимая тайным алым пляскам,

Что во мне свершаются внутри,

К синим льдам, как в царстве топей вязком,

Пригвожден, хоть стыну, жду зари.

Ходит ветер. Холит вьюгу, лютый.

Льды хрустят. Но вышний воздух тих.

Я считаю годы и минуты

И звезде слагаю мерный стих.

10 сентября 1922

Пожар

Я шутя ее коснулся,

Не любя ее зажег.

Но, увидев яркий пламень,

Я — всегда мертвей, чем камень,-

Ужаснулся

И хотел бежать скорее —

И не мог.

Трепеща и цепенея,

Вырастал огонь, блестя,

Он дрожал, слегка свистя,

Он сверкал проворством змея,

Всё быстрей

Он являл передо мною лики сказочных зверей.

С дымом бьющимся мешаясь,

В содержаньи умножаясь,

Он, взметаясь, красовался надо мною и над ней.

Полный вспышек и теней,

Равномерно, неотступно

Рос губительный пожар.

Мне он был блестящей рамой,

В ней возник он жгучей драмой,

И преступно

Вместе с нею я светился в быстром блеске дымных

                                             чар.

1925

Поздно

Было поздно в наших думах.

Пела полночь с дальних башен.

Темный сон домов угрюмых

Был таинственен и страшен.

Было тягостно-обидно.

Даль небес была беззвездна.

Было слишком очевидно,

Что любить, любить нам - поздно.

Мы не поняли начала

Наших снов и песнопений.

И созвучье отзвучало

Без блаженных исступлений.

И на улицах угрюмых

Было скучно и морозно.

Било полночь в наших думах

Было поздно, поздно, поздно.

1925

Полночь и свет

Полночь и свет знают свой час.

Полночь и свет радуют нас.

В сердце моем - призрачный свет.

В сердце моем - полночи нет.

Ветер и гром знают свой путь.

К лону земли смеют прильнуть.

В сердце моем буря мертва.

В сердце моем гаснут слова.

Вечно ли я буду рабом?

Мчитесь ко мне, буря и гром!

Сердце мое, гибни в огне!

Полночь и свет, будьте во мне!

1907

После бала

Весь полный розовых и голубых мечтаний,

Овеян душностью влюбляющих духов,

Весь в крыльях бабочек, в отливах трепетаний

Полуисторгнутых, но замедленных слов,-

Окутан звуками заученных мелодий,

Как будто созданных мечтой лишь для того,

Чтоб убаюканным шептаться на свободе,

О том, что сладостней и вкрадчивей всего,-

Весь воплощенная полуночная чара,

Как пир среди чумы, манящий с давних пор,

Как странный вымысел безумного Эдгара,

Для нас пропевшего навеки «Nevermore»,-

Наш бал, раскинутый по многошумным залам,

Уже закончил лик сокрытой красоты,

И чем-то веяло холодным и усталым

С внезапно дрогнувшей над нами высоты.

Да, полночь отошла с своею пышной свитой

Проникновеннейших мгновений и часов,

От люстры здесь и там упал хрусталь разбитый,

И гул извне вставал враждебных голосов.

Измяты, желтизной подернулися лица,

Крылом изломанным дрожали веера,

В сердцах у всех была дочитана страница,

И новый в окнах свет шептал: «Пора! Пора!»

И вдруг все замерли,- вот, скорбно доцветают,

Стараяся продлить молчаньем забытье: -

Так утром демоны колдуний покидают,

Сознавши горькое бессилие свое.

1929

Последний луч

Прорезав тучу, темную, как дым,

Последний луч, в предчувствии заката,

Горит угрюмо,- он, что был живым

Когда-то!

Тесниной смутных гор враждебно сжата,

Одна долина светом золотым

Еще живет, блистательно-богата.

Но блеск ушел к вершинам вековым,

Где нет ни трав, ни снов, ни аромата.

- О, да, я помню! Да! я был живым,

Когда-то!

1916

Похвала уму

Безумие и разум равноценны,

Как равноценны в мире свет и тьма.

В них — два пути, пока мы в мире пленны,

Пока замкнуты наши терема.

И потому мне кажется желанной

Различность и причудливость умов.

Ум английский — и светлый и туманный,

Как море вкруг несчетных островов.

Бесстыдный ум француза, ум немецкий —

Строительный, тяжелый и тупой,

Ум русский — исступленно-молодецкий,

Ум скандинавский — вещий и слепой.

Испанский ум, как будто весь багряный,

Горячий, как роскошный цвет гвоздик,

Ум итальянский — сладкий, как обманы,

Утонченный, как у мадонны лик.

Как меч, как властный голос — ум латинский,

Ум эллинский — язык полубогов,

Индийский ум, кошмарно-исполинский,—

Свод радуги, богатство всех тонов.

Я вижу: волны мира многопенны,

Я здесь стою на звонком берегу,

И кто б ты ни был, Дух, пред кем мы пленны,

Привет мой всем — и брату, и врагу.

1920

Поэты

Тебе известны, как и мне,

Непобедимые влечения,

И мы — в небесной вышине,

И мы — подводные течения.

Пред нами дышит череда

Явлений Силы и Недужности,

И в центре круга мы всегда,

И мы мелькаем по окружности.

Мы смотрим в зеркало Судьбы

И как на праздник наряжаемся,

Полувладыки и рабы,

Вкруг темных склепов собираемся.

И услыхав полночный бой,

Упившись музыкой железною,

Мы мчимся в пляске круговой

Над раскрывающейся бездною.

Игра кладбищенских огней

Нас манит сказочными чарами,

Везде, где смерть, мы тут же с ней,

Как тени дымные — с пожарами.

И мы, незримые, горим,

И сон чужой тревожим ласками,

И меж неопытных царим

Безумьем, ужасом и сказками.

1900

Пред итальянскими примитивами

Как же должны быть наивно-надменны

Эти плененные верой своей!

Помнишь, они говорят: «Неизменны

Наши пути за пределами дней!»

Помнишь, они говорят: «До свиданья,

Брат во Христе! До свиданья — в раю!»

Я только знаю бездонность страданья,

Ждущего темную душу мою.

Помнишь? Луга, невысокие горы,

Низко над ними висят небеса,

Чистеньких рощиц мелькают узоры,—

Это, конечно, не наши леса.

Видишь тот край, где отсутствуют грозы?

Здесь пребывает святой Иероним,—

Льва исцелил он от острой занозы,

Сделал служителем верным своим.

Львы к ним являлись просить врачеванья!

Брат мой, как я, истомленный во мгле,

Где же достать нам с тобой упованья

      На измененной земле?

Весна 1900, Севилья

Проклятые глупости

Увечье, помешательство, чахотка,

Падучая и бездна всяких зол,

Как части мира, я терплю вас кротко,

И даже в вас я таинство нашел.

Для тех, кто любит чудищ, все находка,

Иной среди зверей всю жизнь провел,

И как для закоснелых пьяниц - водка,

В гармонии мне дорог произвол.

Люблю я в мире скрип всемирных осей,

Крик коршуна на сумрачном откосе,

Дорог житейских рытвины и гать.

На всем своя - для взора - позолота.

Но мерзок сердцу облик идиота,

И глупости я не могу понять!

1899

Проповедникам

Есть много струй в подлунном этом мире,

Ключи поют в пещерах, где темно,

Звеня, как дух, на семиструнной лире,

О том, что духам пенье суждено.

Нам в звонах наслаждение одно,

Мы духи струн мирских на шумном пире.

Но вам, врагам, понять нас не дано,

Для рек в разливе надо русла шире.

Жрецы элементарных теорем,

Проповедей вы ждете от поэта?

Я проповедь скажу на благо света,-

Не скукой слов, давно известных всем,

А звучной полногласностью сонета,

Не найденной пока еще никем!

1924

Просветы

Блеснув мгновенным серебром,

В реке плотица в миг опаски

Сплетет серебряные сказки.

Телега грянет за холмом,

Домчится песня, улетая,

И в сердце радость молодая.

И грусть. И отчий манит дом.

В душе растает много снега,

Ручьем заплачет в сердце нега.

И луч пройдет душевным дном,

И будешь грезить об одном,

О несравненном, о родном.

30 декабря 1922

Прощай

Мне жаль. Бледнеют лепестки.

Мне жаль. Кругом все меньше света.

Я вижу: в зеркале реки

Печаль в туманности одета.

Зажглась вечерняя звезда -

И сколько слез в ее мерцаньях.

Прощай. Бездонно. Навсегда.

Застынь звездой в своих рыданьях.

1908

Прощание с древом

Я любил вознесенное сказками древо,

   На котором звенели всегда соловьи,

А под древом раскинулось море посева,

   И шумели колосья, и пели ручьи.

Я любил переклички, от ветки до ветки,

   Легкокрылых, цветистых, играющих птиц.

Были древние горы ему однолетки,

   И ровесницы степи, и пряжа зарниц.

Я любил в этом древе тот говор вершинный,

   Что вещает пришествие близкой грозы,

И шуршанье листвы перекатно-лавинной,

   И паденье заоблачной первой слезы.

Я любил в этом древе с ресницами Вия,

   Между мхами, старинного лешего взор.

Это древо в веках называлось Россия,

   И на ствол его — острый наточен топор.

7 сентября 1917, Москва

Равнина

Необозримая равнина,

Неумолимая земля,

Леса, холмы, болота, тина,

Тоскливо-скудные поля.

Полгода - холод беспощадный,

Полгода - дождь и душный зной,

Расцвет природы безотрадной

С ее убогою весной.

Полупогаснувшие взоры

Навек поблекшего лица,

Неизреченные укоры,

Порабощенность без конца.

Невоплощенные зачатья,-

О, трижды скорбная страна,

Твое название - проклятье,

Ты навсегда осуждена.

1927

Разлука

Разлука ты, разлука,

Чужая сторона,

Никто меня не любит,

Как мать-сыра-земля.

Песня бродяги.

Есть люди, присужденные к скитаньям,

Где б ни был я,— я  всем чужой, всегда.

Я предан переменчивым мечтаньям,

Подвижным, как текучая вода.

Передо мной мелькают города,

Деревни, села, с их глухим страданьем.

Но никогда, о, сердце, никогда

С своим я не встречался ожиданьем.

Разлука! След чужого корабля!

Порыв волны — к другой волне, несхожей.

Да, я бродяга, топчущий поля.

Уставши повторять одно и то же,

Я падаю на землю. Плачу. Боже!

Никто меня не любит, как земля!

1920

Разлучность

Я с вами разлучен, деревья,

      Кругом ненужный мне Париж,

А там, где вы, вдали, кочевья

Звенящих пчел, улыбка девья

И солнце - праздник каждодневья.

       Зеленовейность, воля, тишь.

А там, где вы, любая мушка

       Звенит создателю хвалы,

Лесная вся в цветах опушка,

И, одиноких грез подружка,

Кукует гулкая кукушка

      В душистом царстве нежной мглы.

Я с вами разлучен, щеглята,

      Что звонко пели мне в окно,

Вся вольность от меня отъята,

И все мое неволей взято,

Мне помнится - я жил когда-то,

Но это было так давно.

1918

Раненый

Я насмерть поражен своим сознаньем,

Я ранен в сердце разумом моим.

Я неразрывен с этим мирозданьем,

Я создал мир со всем его страданьем.

Струя огонь, я гибну сам, как дым.

И, понимая всю обманность чувства,

Игру теней, рожденных в мире мной,

Я, как поэт, постигнувший искусство,

Не восхищен своею глубиной.

Я сознаю, что грех, и тьма во взоре,

И топь болот, и синий небосклон —

Есть только мысль, есть призрачное море,

Я чувствую, что эта жизнь есть сон.

Но, видя в жизни знак безбрежной воли,

Создатель, я созданьем не любим.

И, весь дрожа от нестерпимой боли,

Живя у самого себя в неволе,

Я ранен насмерть разумом моим.

1899

Рассвет

Я помню... Ночь кончалась,

Как будто таял дым.

И как она смеялась

Рассветом голубым.

Безмолвно мы расстались,

Чужие навсегда.

И больше не видались.

И канули года.

И память изменяла,

Тебя я забывал.

Из бледного бокала

Блаженство допивал.

И новыми огнями

Себя я ослепил.

И дни ушли за днями,

И жизнь я вновь любил.

Не жизнь, а прозябанье

В позорном полусне:

Я пил без колебанья,

Искал мечты в вине.

И вот хохочут струны,

Бесчинствует порок,

И все душою юны:

Рассвет еще далек.

Смелеет опьяненье,

И сердцу жизнь смешна.

Растаяли сомненья,

Исчезла глубина.

И крепко спят упреки.

И манят вновь и вновь -

Подкрашенные щеки,

Поддельная любовь.

И миг забвенья длится,

И царствует вино...

Но кто это глядится

Сквозь дальнее окно?

Но кто это смущает

Туманностью лица

И молча возвещает,

Что правде нет конца?

То чудится мне снова,

В последний миг утех,

Рассвета голубого

Немой холодный смех.

И пляшущие тени

Застыли, отошли.

Я вижу вновь ступени,

Забытые вдали.

И все, чем жил когда-то,

Я снова полюбил.

Но больше нет возврата

К тому, чем прежде был.

Зловещая старуха,

Судьба глядит в окно.

И кто-то шепчет глухо,

Что я погиб давно.

1924

Решение Феи

Солнце жаворонку силу петь дает,

Он до солнца долетает и поет.

Птичка жаворонок — певчим птичкам царь,

На совете птиц давно решили, встарь.

Но решенье птиц не принял соловей,

Он с обидой дожидается ночей.

И как только означается луна,

Соловьиная баллада всем слышна.

Фея молвила: «Чего же спорить им?

Ну и глупые с решением своим.

После утра есть вечерняя заря,

В дне и ночи пусть нам будут два царя».

Осень 1905

Риввейра

Ты не был знаком с ароматом

Кругом расцветавших цветов.

Жестокий и мрачный анатом,

Ты жаждал разъятья основ.

Поняв убедительность муки,

Ее затаил ты в крови,

Любя искаженные руки,

Как любят лобзанья в любви.

Ты выразил ужас неволи —

И бросил в беззвездный предел

Кошмары исполненных боли,

Тобою разорванных тел.

Сказав нам, что ужасы пыток

В созданьях мечты хороши,

Ты ярко явил нам избыток

И бешенство мощной души.

И тьмою, как чарой, владея,

Ты мрак приобщил к красоте,

Ты — брат своего Прометея,

Который всегда в темноте.

Весна 1900, Севилья

Родная картина

Стаи птиц. Дороги лента.

Повалившийся плетень.

С отуманенного неба

Грустно смотрит тусклый день,

Ряд берез, и вид унылый

Придорожного столба.

Как под гнетом тяжкой скорби,

Покачнулася изба.

Полусвет и полусумрак,-

И невольно рвешься вдаль,

И невольно давит душу

Бесконечная печаль.

1894

Русалка

Если можешь, пойми. Если хочешь, возьми.

Ты один мне понравился между людьми.

До тебя я была холодна и бледна.

Я — с глубокого, тихого, темного дна.

Нет, помедли. Сейчас загорится для нас

Молодая луна. Вот — ты видишь? Зажглась!

Дышит мрак голубой. Ну, целуй же! Ты мой?

Здесь. И здесь. Так. И здесь... Ах, как сладко

                                        с тобой!

1921

Сигурд

Когда Сигурд отведал крови

   Убитого Фафнира,

Весь Мир ему открылся внове,

   Узнал он утро Мира.

Он увидал рожденье грома,

   Проник в язык он птиц,

И все, что было так знакомо,

   Оделось в блеск зарниц.

Певец, что был лицом прекрасен,

   И был в словах разумен,

Узнал, как смысл явлений ясен,

   Как хор их многошумен.

Он был избранником для пира,—

   Прочь то, что нас гневит,

Он звал соперником Фафнира,

   Соперник был убит.

Сигурд, Сигурд, ты был властитель,

   Возлюбленный Судьбою,

Да будет славен победитель,

   Ты взял добычу с бою.

Сигурд, Сигурд, ты звался Чудом,

   Ты смело в Мире шел,

Ты видел Землю изумрудом,

   И пел тебе орел.

«Возьми», он пел напевом властным,

   «Запястья золотые,

В них день горит, с отливом красным,

   В них звезды молодые.

Налей свой кубок, в блеске пира,

   Забудь, что было встарь,

Тебе открыто утро Мира,

   И ты в том Мире — Царь».

1918

Сквозь мир случайностей, к живому роднику...

Сквозь мир случайностей, к живому роднику,

Идя по жгучему и гладкому песку,

По тайным лестницам взбираясь к высоте,

Крылатым коршуном повисши в пустоте,

Мой дух изменчивый стремится каждый миг,

Все ищет, молится: «О, где же мой родник?

Весь мир случайностей отдам я за него,

За оправдание мечтанья моего,

За радость впить в себя огни его лучей,

За исцеление от старости моей».

1914

Скиф

Мерю степь единой мерою,

Бегом быстрого коня.

Прах взмету, как тучу серую.

Где мой враг? Лови меня.

Степь - моя. И если встретится

Скифу житель чуждых стран,

Кровью грудь его отметится,

Пал - и строй себе курган.

У меня - броня старинная,

Мечь прямой и два копья,

Тетива на луке длинная,

Стрел довольно. Степь - моя.

Лик коня, прикрытый бляхами,

Блеском грифов, птиц и змей,

Ослепит огнем и страхами

Всех врагов меты моей.

А мета моя - высокая

Византийская княжна,

Черноокая, далекая,

Будет мне мечом дана.

Полетим как два мы сокола.

Звон бубенчиков, трезвонь.

Кто вдали там? Кто здесь около?

Прочь с пути! Огонь не тронь.

1915

Скифы

Мы блаженные сонмы свободно кочующих Скифов,

Только воля одна нам превыше всего дорога.

Бросив замок Ольвийский с его изваяньями грифов,

От врага укрываясь, мы всюду настигнем врага.

Нет ни капищ у нас, ни богов,  только зыбкие тучи

От востока на запад молитвенным светят лучом.

Только  богу  войны  темный  хворост  слагаем  мы

                                          в кучи,

И вершину тех куч украшаем железным мечом.

Саранчой мы летим, саранчой на чужое нагрянем,

И бесстрашно насытим мы алчные души свои.

И всегда на врага тетиву без ошибки натянем,

Напитавши стрелу смертоносною желчью змеи.

Налетим, прошумим, и врага повлечем на аркане,

Без оглядки стремимся к другой непочатой стране.

Наше  счастье  -  война,  наша  верная сила  -  в

                                         колчане,

Наша гордость - в не знающем отдыха быстром коне.

1929

Скорбь Агурамазды

Я царственный создатель многих стран,

Я светлый бог миров, Агурамазда.

Зачем же лик мой тьмою повторен

И Анграмайни встал противовесом?

Я создал земли, полные расцвета,

Но Анграмайни, тот, кто весь есть смерть,

Родил змею в воде и в землях зиму.

И десять зим в году, и два лишь лета,

И холодеют воды и деревья,

И худший бич, зима, лежит на всем.

Я создал Сугдху, мирные равнины,

Но Анграмайни создал саранчу,

И смерть пришла на хлеб и на животных.

И я, Агурамазда, создал Маргу,

Чтоб в ней царили дни труда и счастья,

Но Анграмайни создал зло и грех.

И создал я Нисайю, что за Багдхи,

Чтоб не было в людских сердцах сомненья,

Но Анграмайни веру умертвил.

Я создал Урву, пышность тучных пастбищ,

Но Анграмайни гордость людям дал.

Я создал красоту Гараваити,

Но Анграмайни выстроил гроба.

И создал я оплот, святую Кахру,

Но Анграмайни трупы есть велел,

И люди стали есть убитых ими.

И я, Агурамазда, создал много

Других прекрасных стран, Гаэтуманту,

Варэну, и Рангха, и Семиречье,

Но Анграмайни, тот, кто весь есть смерть,

На все набросил зиму, зиму, зиму.

И много стран, глубоких и прекрасных,

Томясь без света, ждут моих лучей,

И я, Агурамазда, создал солнце,

Но Анграмайни, темный, создал ночь.

1902

Скорпион

Я окружен огнем кольцеобразным,

Он близится, я к смерти присужден,-

За то, что я родился безобразным,

За то, что я зловещий скорпион.

Мои враги глядят со всех сторон,

Кошмаром роковым и неотвязным,-

Нет выхода, я смертью окружен,

Я пламенем стеснен многообразным.

Но вот, хоть все ужасней для меня

Дыханья неотступного огня,

Одним порывом полон я, безбольным.

Я гибну. Пусть. Я вызов шлю судьбе.

Я смерть свою нашел в самом себе.

Я гибну скорпионом - гордым, вольным.

1922

Скрижали

Как же Мир не распадется,

Если он возник случайно?

Как же он не содрогнется,

Если в нем начало - тайна?

Если где-нибудь, за Миром,

Кто-то мудрый Миром правит,

Отчего ж мой дух, вампиром,

Сатану поет и славит?

Смерть свою живым питает,

Любит шабаш преступленья,

И кошмары созидает

В ликованьи исступленья.

А едва изведав низость,

И насытившись позором,

Снова верит в чью-то близость,

Ищет света тусклым взором.

Так мы все идем к чему-то,

Что для нас непостижимо.

Дверь заветная замкнута,

Мы скользим, как тень от дыма.

Мы от всех путей далеки,

Мы везде найдем печали.

Мы - запутанные строки,

Раздробленные скрижали.

1922

Слова любви

Слова любви, несказанные мною,

В моей душе горят и жгут меня.

О, если б ты была речной волною,

О, если б я был первой вспышкой дня!

Чтоб я, скользнув чуть видимым сияньем,

В тебя проник дробящейся мечтой,-

Чтоб ты, моим блеснув очарованьем,

Жила своей подвижной красотой!

1914

Слово завета

О, человек, спроси зверей,

Спроси безжизненные тучи!

К пустыням вод беги скорей,

Чтоб слышать, как они певучи!

Беги в огромные леса,

Взгляни на сонные растенья,

В чьей нежной чашечке оса

Впивает влагу наслажденья!

Им ведом их закон, им чуждо заблужденье.

Зачем же только ты один

Живешь в тревоге беспримерной?

От колыбели до седин

Ты каждый день - другой, неверный!

Зачем сегодня, как вчера,

Ты восклицанье без ответа?

Как тень от яркого костра,

Ты в ночь бежишь от места света,

И чаща вкруг тебя безмолвием одета.

Проникни силою своей

В язык безмолвия ночного!

О, человек, спроси зверей

О цели странствия земного!

Ты каждый день убийцей был

Своих же собственных мечтаний,

Ты дух из тысячи могил,-

Живи, как зверь, без колебаний! -

И в смерти будешь жить, как остов мощных зданий!

1920

Смерть

Сонет

Суровый призрак, демон, дух всесильный,

Владыка всех пространств и всех времен,

Нет дня; чтоб жатвы ты не снял обильной,

Нет битвы, где бы ты не брал знамен.

Ты шлешь очам бессонным сон могильный,

Несчастному, кто к пыткам присужден,

Как вольный ветер, шепчешь в келье пыльной

И свет даришь тому, кто тьмой стеснен.

Ты всем несешь свой дар успокоенья,

И даже тем, кто суетной душой

Исполнен дерзновенного сомненья.

К тебе, о царь, владыка, дух забвенья,

Из бездны зол несется возглас мой:

Приди. Я жду. Я жажду примиренья!

1894

Смерть Димитрия Красного

Нет, на Руси бывали чудеса,

Не меньшие, чем в отдаленных странах.

К нам также благосклонны Небеса,

Есть и для нас мерцания в туманах.

Я расскажу о чуде старых дней,

Когда, опустошая нивы, долы,

Врываясь в села шайками теней,

Терзали нас бесчинные Монголы.

Жил в Галиче тогда несчастный князь,

За красоту был зван Димитрий Красный.

Незримая меж ним и Небом связь

В кончине обозначилась ужасной.

Смерть странная была ему дана.

Он вдруг, без всякой видимой причины,

Лишился вкуса, отдыха и сна,

Но никому не сказывал кручины,

Кровь из носу без устали текла.

Быть приобщен хотел Святых он Таин,

Но страшная на нем печать была:

Вкруг рта - все кровь, и он глядел - как Каин.

Толпилися бояре, позабыв

Себя - пред ликом горького злосчастья.

И вот ему, молитву сотворив,

Заткнули ноздри, чтобы дать причастье.

Димитрий успокоился, притих,

Вздохнув, заснул, и всем казался мертвым.

И некий сон, но не из снов земных,

Витал над этим трупом распростертым.

Оплакали бояре мертвеца,

И крепкого они испивши меда,

На лавках спать легли. А у крыльца

Росла толпа безмолвного народа.

И вдруг один боярин увидал,

Как, шевельнув чуть зримо волосами,

Мертвец, покров содвинув, тихо встал,-

И начал петь с закрытыми глазами.

И в ужасе, среди полночной тьмы,

Бояре во дворец народ впустили.

А мертвый, стоя, белый, пел псалмы,

И толковал значенье Русской были.

Он пел три дня, не открывая глаз,

И возвестил грядущую свободу,

И умер как святой, в рассветный час,

Внушая ужас бледному народу.

1918

Смотри, как звезды в вышине...

Смотри, как звезды в вышине

Светло горят тебе и мне.

Они не думают о нас,

Но светят нам в полночный час.

Прекрасен ими небосклон,

В них вечен свет и вечен сон.

И кто их видит - жизни рад,

Чужою жизнию богат.

Моя любовь, моя звезда,

Такой, как звезды, будь всегда.

Горя, не думай обо мне,

Но дай побыть мне в звездном сне.

1933

Снежинка

Светло-пушистая,

        Снежинка белая,

Какая чистая,

        Какая смелая!

Дорогой бурною

        Легко проносится,

Не в высь лазурную,

        На землю просится.

Лазурь чудесную

        Она покинула,

Себя в безвестную

        Страну низринула.

В лучах блистающих

        Скользит, умелая,

Средь хлопьев тающих

        Сохранно-белая.

Под ветром веющим

        Дрожит, взметается,

На нем, лелеющем,

        Светло качается.

Его качелями

        Она утешена,

С его метелями

        Крутится бешено.

Но вот кончается

        Дорога дальняя,

Земли касается,

        Звезда кристальная.

Лежит пушистая,

        Снежинка смелая.

Какая чистая,

        Какая белая!

1916

Сны (Закрыв глаза...)

Закрыв глаза, я вижу сон,

Там все не так, там все другое,

Иным исполнен небосклон,

Иное, глубже дно морское.

Я прохожу по тем местам,

Где никогда я не бываю,

Но сонно помню — был уж там,

Иду по туче прямо к краю.

Рожденье молний вижу я,

Преображенье молний в звуки,

И вновь любимая моя

Ко мне протягивает руки.

Я понимаю, почему

В ее глазах такая мука,

Мне видно, только одному,

Что значит самый всклик — разлука.

В желанном платье, что на ней,

В одной, едва заметной, складке

Вся тайна мира, сказка дней,

Невыразимые загадки.

Я в ярком свете подхожу,

Сейчас исчезнет вся забота.

Но бесконечную межу

Передо мной раскинул кто–то.

Желанной нет. Безбрежность нив.

Лишь василек один, мерцая,

Поет чрез золотой разлив

Там, где была моя родная.

31 декабря 1922

Сознание

Я не могу понять, как можно ненавидеть

Остывшего к тебе, обидчика, врага.

Я радости не знал — сознательно обидеть,

Свобода ясности мне вечно дорога.

Я всех люблю равно любовью равнодушной,

Я весь душой с другим, когда он тут, со мной,

Но чуть он отойдет, как, светлый и воздушный,

Забвеньем я дышу — своею тишиной.

Когда тебя твой рок случайно сделал гневным,

О, смейся надо мной, приди, ударь меня:

Ты для моей души не станешь ежедневным,

Не сможешь затемнить — мне вспыхнувшего — дня.

Я всех люблю равно любовью безучастной,

Как слушают волну, как любят облака.

Но есть и для меня источник боли страстной,

Есть ненавистная и жгучая тоска.

Когда любя люблю, когда любовью болен,

И тот — другой — как вещь, берет всю жизнь мою,

Я ненависть в душе тогда сдержать не волен,

И хоть в душе своей, но я его убью.

1917

Сознанье, Сила и Основа...

Сознанье, Сила и Основа

Три Ипостаси Одного,

О, да, вначале было Слово,

И не забуду я его.

В круженьи Солнца мирового

Не отрекусь ни от чего.

1927

Солнце удалилось

Солнце удалилось. Я опять один.

Солнце удалилось от земных долин.

Снежные вершины свет его хранят.

Солнце посылает свой последний взгляд.

Воздух цепенеет, властно скован мглой.

Кто-то, наклоняясь, дышит над землей.

Тайно стынут волны меркнущих морей.

- Уходи от ночи, уходи скорей.

- Где ж твой тихий угол?

- Нет его нигде.

Он лишь там, где взор твой устремлен к звезде.

Он лишь там, где светит луч твоей мечты.

Только там, где солнце. Только там, где ты.

1920

Соперники

Мы можем идти по широким равнинам,

Идти, не встречаясь в пути никогда.

И каждый пребудет, один, властелином,—

Пока не взойдет роковая звезда.

Мы можем бросать беспокойные тени,

Их месяц вытягивать будет в длину.

В одном восхожденьи мы будем ступени,

И равны,— пока не полюбим одну.

Тогда мы солжем, но себе не поможем,

Тогда мы забудем о Боге своем.

Мы можем, мы можем, мы многое можем.

Но только — мой равный!— пока мы вдвоем.

1918

Сразу

Ты мне понравилась так сразу от того,

Что ты так девственно-стыдлива и прекрасна,

Но за стыдливостью, и сдержанно, и страстно,

        Коснулось что-то сердца твоего.

В твои глаза взглянув, я вижу в зыбком взоре,

Что страсть была тебе знакома и близка.

Ты легкая волна, играющая в море,

        Ты тонкий стебель нежного цветка.

Дыханьем ветерка, в заветное мгновенье,

Нарушена была твоя немая тишь,

Но было так легко его прикосновенье,

        Что ты его едва-едва таишь.

Мне все же чудится, что ласки поцелуя

Ты ясно слышала, и знаешь сладость их,

И я, увидя зыбь глубоких глаз твоих,

        Тебя люблю, желая и ревнуя.

1929

Среди камней

Я шел по выжженому краю

Каких-то сказочных дорог.

Я что-то думал, что - не знаю,

Но что не думать - я не мог.

И полумертвые руины

Полузабытых городов

Безмолвны были, как картины,

Как голос памятных годов.

Я вспоминал, я уклонялся,

Я изменялся каждый миг,

Но ближе-ближе наклонялся

Ко мне мой собственный двойник.

И утомительно мелькали

С полуослепшей высоты,

Из тьмы руин, из яркой дали,

Неговорящие цветы.

Но на крутом внезапном склоне,

Среди камней, я понял вновь,

Что дышит жизнь в немом затоне,

Что есть бессмертная любовь.

1916

Старая песенка

Жили в мире дочь и мать.

«Где бы денег нам достать?»

Говорила это дочь.

А сама - темней, чем ночь.

«Будь теперь я молода,

Не спросила б я тогда.

Я б сумела их достать...»

Говорила это - мать.

Так промолвила со зла.

На минуту отошла.

Но на целый вечер прочь,

Прочь ушла куда-то дочь.

«Дочка, дочка, - боже мой! -

Что ты делаешь со мной?»

Испугалась, плачет мать.

Долго будет дочку ждать.

Много времени прошло.

Быстро ходит в мире Зло.

Мать обмолвилась со зла.

Дочь ей денег принесла.

Помертвела, смотрит мать.

«Хочешь деньги сосчитать?»

- «Дочка, дочка, - боже мой! -

Что ты сделала с собой?»

«Ты сказала - я пошла».

- «Я обмолвилась со зла».

- «Ты обмолвилась, - а я

Оступилась, мать моя».

До 1903

Сумрачные области

Сумрачные области совести моей,

Чем же вы осветитесь на исходе дней,-

Сумраки отчаянья, дыма, и страстей?

Вы растете медленно, но как глыбы туч,

Ваш провал безмолвия страшен и могуч,

Вы грозите скрытою гибельностью круч.

После детства ровного с прелестью лугов,

После отыскания новых берегов,

Наши мысли гонят нас, гонят, как врагов.

Ни минуты отдыха, жизнь к себе зовет,

Дышит глянцевитостью наш водоворот,

Ни минуты отдыха, дальше, все вперед.

Чуть мечтой измеряешь дальние края,

Вот уже испорчена молодость твоя,

Стынет впечатлительность к сказкам бытия.

И душой холодною, полной пустоты,

В жажде новых пряностей, новой остроты,

Тянешься, дотянешься до своей черты.

До черты губительной в бездне голубой,

Где ты вдруг очутишься - с призраком - с собой,

Искаженный жадностью, грубый, и слепой.

И среди отчаянья, дыма, и теней.

Чем же ты осветишься на исходе дней?

Горе! Как ты встретишься с совестью своей?

1921

Так скоро

Так скоро ты сказала:

«Нет больше сил моих».

Мой милый друг, так мало?

Я только начал стих.

Мой стих, всегда победный,

Желает красоты.

О друг мой, друг мой бедный,

Не отстрадала ты.

Еще я буду в пытке

Терзаться и терзать.

Я должен в длинном свитке

Легенду рассказать.

Легенду яркой были

О том, что я - любовь,

О том, как мы любили,

Как любим вновь и вновь.

И вот твоих мучений

Хочу я как моих.

Я жажду песнопений,

Я только начал стих.

1913

Тебя я хочу, мое счастье...

Тебя я хочу, мое счастье,

Моя неземная краса!

Ты - солнце во мраке ненастья,

Ты - жгучему сердцу роса!

Любовью к тебе окрыленный,

Я брошусь на битву с судьбой.

Как колос, грозой опаленный,

Склонюсь я во прах пред тобой.

За сладкий восторг упоенья

Я жизнью своей заплачу!

Хотя бы ценой преступленья -

   Тебя я хочу!

28 ноября 1894

Терцины

Когда художник пережил мечту,

В его душе слагаются картины,

И за чертой он создает черту.

Исчерпав жизнь свою до половины,

Поэт, скорбя о том, чего уж нет,

Невольно пишет стройные терцины.

В них чувствуешь непогасимый свет

Страстей перекипевших и отживших,

В них слышен ровный шаг прошедших лет.

Виденья дней, как будто бы не бывших,

Встают, как сказка, в зеркале мечты,

И слышен гул приливов отступивших.

А в небесах, в провалах пустоты,

Светло горят закатным блеском тучи —

Светлее, чем осенние листы.

Сознаньем смерти глянувшей могучи,

Звучат напевы пышных панихид,

Величественны, скорбны и певучи.

Все образы, что память нам хранит,

В одежде холодеющих весталок

Идут, идут, спокойные на вид.

Но, боже мой, как тот безумно-жалок,

Кто не узнает прежний аромат

В забытой сказке выцветших фиалок.

Последний стон. Дороги нет назад.

Кругом, везде, густеют властно тени.

Но тучи торжествующе горят.

Горят огнем переддремотной лени

И, завладев всем царством высоты,

Роняют свет на дольние ступени.

Я вас люблю, предсмертные цветы!

1900

Только

Ни радости цветистого Каира,

Где по ночам напевен муэззин,

Ни Ява, где живет среди руин,

В Боро-Будур, Светильник Белый мира,

Ни Бенарес, где грозового пира

Желает Индра, мча огнистый клин

Средь тучевых лазоревых долин,—

Ни все места, где пела счастью лира,—

Ни Рим, где слава дней еще жива,

Ни имена, чей самый звук — услада,

Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада,—

Мне не поют заветные слова,—

И мне в Париже ничего не надо,

Одно лишь слово нужно мне: Москва.

15 октября 1922

Трудно Фее

«Фея»,— шепнули сирени,

   «Фея»,— призыв был стрижа,

«Фея»,— шепнули сквозь тени

   Ландыши, очи смежа.

«Фея»,— сквозя изумрудно,

   Травки промолвила нить.

Фея вздохнула: «Как трудно!

   Всех-то должна я любить».

Осень 1905

У фьорда

Хмуро северное небо,

Скорбны плачущие тучи,

С темных скал на воды фьорда

Мрачно смотрит лес могучий.

   Безотрадно здесь мерцанье

   Безглагольной глубины,

   Неприветны вздохи ветра

   Между ветками сосны.

Прочь душа отсюда рвется,

Жаждет воли и простора,

Жаждет луга, трав душистых,

Их зеленого убора.

   И встревоженной мечтою

   Слышишь в ропоте волны

   Колокольчик русской тройки

   В царстве степи и луны.

1894

Узник

В соседнем доме

Такой же узник,

Как я, утративший

Родимый край,

Крылатый в клетке,

Сердитый, громкий,

Весь изумрудный,

Попугай.

Он был далеко,

В просторном царстве

Лесов тропических,

Среди лиан,

Любил, качался,

Летал, резвился,

Зеленый житель

Зеленых стран.

Он был уловлен,

Свершил дорогу —

От мест сияющих

К чужой стране.

В Париже дымном

Свой клюв острит он

В железной клетке

На окне.

И о себе ли,

И обо мне ли

Он в размышлении,—

Зеленый знак.

Но только резко

От дома к дому

Доходит возглас:

«Дурак! Дурак!»

9 октября 1922

Умер бедный цветок. На груди у тебя...

Умер бедный цветок. На груди у тебя

Он навеки поблек и завял,

Но он умер, тревожно и нежно любя,

Он недаром страдал.

Долго ждал он тебя на просторе полей,

Целый день на груди красовался твоей.

Как он пышно, как чудно, как ярко блистал!

Он недаром любил и страдал.

1928

Уроды

Я горько вас люблю, о бедные уроды,

Слепорожденные, хромые, горбуны,

Убогие рабы, не знавшие свободы,

Ладьи, разбитые веселостью волны.

И вы мне дороги, мучительные сны

Жестокой матери, безжалостной Природы,

Кривые кактусы, побеги белены,

И змей и ящериц отверженные роды.

Чума, проказа, тьма, убийство и беда,

Гоморра и Содом, слепые города,

Надежды хищные с раскрытыми губами,-

О, есть же и для вас в молитве череда!

Во имя Господа, блаженного всегда,

Благословляю вас, да будет счастье с вами!

1933

Утопленники

Лишь только там, на западе, в тумане,

Утонет свет поблекнувшего дня,

Мои мечты, как мертвые в Бретани,

Неумолимо бродят вкруг меня.

Надежды, осужденные заране,

Признания, умершие - стеня,

Утопленники в темном Океане,

Погибшие навек из-за меня.

Они хотят, в забвение обиды,

Молитв заупокойной панихиды.

Моих молитв, о, Боже, не отринь! -

Ушли. Любовь! Лишь ты уйти не хочешь!

Ты медлишь? Угрожаешь мне? Пророчишь?

Будь проклята! Будь проклята! Аминь!

1920

Уходит светлый май. Мой небосклон темнеет...

Уходит светлый май. Мой небосклон темнеет.

Пять быстрых лет пройдет,- мне минет

                             тридцать лет.

Замолкнут соловьи, и холодом повеет,

И ясных вешних дней навек угаснет свет.

И в свой черед придут дни, полные скитаний,

Дни, полные тоски, сомнений и борьбы,

Когда заноет грудь под тяжестью страданий,

Когда познаю гнет властительной судьбы.

И что мне жизнь сулит? К какой отраде манит?

Быть может, даст любовь и счастье? О нет!

Она во всем солжет, она во всем обманет,

И поведет меня путем тернистых бед.

И тем путем идя, быть может, падать стану,

Утрачу всех друзей, моей душе родных,

И,- что всего страшней,- быть может, перестану

Я верить в честь свою и в правду слов своих.

Пусть так. Но я пойду вперед без колебанья -

И в знойный день, и в ночь, и в холод, и в грозу:

Хочу я усладить хоть чье-нибудь страданье,

Хочу я отереть хотя одну слезу!

1894

Фантазия

Как живые изваянья, в искрах лунного сиянья,

Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берез;

Вещий лес спокойно дремлет, яркий блеск луны приемлет

И роптанью ветра внемлет, весь исполнен тайных грез.

Слыша тихий стон метели, шепчут сосны, шепчут ели,

В мягкой бархатной постели им отрадно почивать,

Ни о чем не вспоминая, ничего не проклиная,

Ветви стройные склоняя, звукам полночи внимать.

Чьи-то вздохи, чье-то пенье, чье-то скорбное моленье,

И тоска, и упоенье,- точно искрится звезда,

Точно светлый дождь струится,- и деревьям что-то мнится

То, что людям не приснится, никому и никогда.

Это мчатся духи ночи, это искрятся их очи,

В час глубокой полуночи мчатся духи через лес.

Что их мучит, что тревожит? Что, как червь, их тайно гложет?

Отчего их рой не может петь отрадный гимн небес?

Всё сильней звучит их пенье, всё слышнее в нем томленье,

Неустанного стремленья неизменная печаль,-

Точно их томит тревога, жажда веры, жажда бога,

Точно мук у них так много, точно им чего-то жаль.

А луна всё льет сиянье, и без муки, без страданья

Чуть трепещут очертанья вещих сказочных стволов;

Все они так сладко дремлют, безучастно стонам внемлют

И с спокойствием приемлют чары ясных, светлых снов.

1893

Фата Моргана

Фата Моргана,

Замки, узоры, цветы и цвета,

Сказка, где каждая краска, черта

С каждой секундой — не та,

Фата Моргана

Явственно светит лишь тем, кто, внимательный, рано,

Утром, едва только солнце взойдет,

Глянет с высокого камня, на море,

К солнцу спиной над безгранностью вод,

С блеском во взоре,

К солнцу спиной,

Правда ль тут будет, неправда ль обмана,

Только роскошной цветной пеленой

Быстро возникнет пред ним над волной

Фата Моргана.

1915

Фейные сказки: Посвящение

Солнечной Нинике, с светлыми глазками —

Этот букетик из тонких былинок.

Ты позабавишься Фейными сказками,

После — блеснешь мне зелеными глазками,—

В них не хочу я росинок.

Вечер далек, и до вечера встретится

Много нам: гномы, и страхи, и змеи.

Чур, не пугаться, — а если засветятся

Слезки, пожалуюсь Фее.

7 сентября 1905, Sillamaggi, Estl.

Фея

Говорили мне, что Фея,

Если даже и богата,

Если ей дарит лилея

Много снов и аромата,—

Все ж, чтоб в замке приютиться,

Нужен ей один листок,

Им же может нарядиться

   С головы до ног.

Да, иначе быть не может,

Потому что все в ней нежно,

Ей сама луна поможет,

Ткань паук сплетет прилежно.

Так как в мире я не знаю

Ничего нежнее фей,

Ныне Фею выбираю

   Музою моей.

Осень 1905

Фея за делом

К Фее в замок собрались

   Мошки и букашки.

Перед этим напились

   Капелек с ромашки.

И давай жужжать, галдеть

   В зале паутинной,

Точно выискали клеть,

   А не замок чинный.

Стали жаловаться все

   С самого начала,

Что ромашка им в росе

   Яду подмешала.

А потом на комара

   Жаловалась муха:

Говорит, мол, я стара,

   Плакалась старуха.

Фея слушала их вздор

   И сказала: «Верьте,

Мне ваш гам и этот сор

   Надоел до смерти».

И велела пауку,—

   Встав с воздушных кресел,—

Чтобы тотчас на суку

   Сети он развесил.

И немедля стал паук

   Вешать паутинки.

А она пошла на луг

   Проверять росинки.

1921

Фра Анджелико

Если б эта детская душа

   Нашим грешным миром овладела,

   Мы совсем утратили бы тело,

Мы бы, точно тени, чуть дыша,

   Встали у небесного предела.

Там, вверху, сидел бы добрый бог,

   Здесь, внизу, послушными рядами,

   Призраки с пресветлыми чертами

Пели бы воздушную, как вздох,

   Песню бестелесными устами.

Вечно примиренные с судьбой,

   Чуждые навек заботам хмурным,

   Были бы мы озером лазурным

В бездне безмятежно-голубой,

   В царстве золотистом и безбурном.

Весна 1900, Севилья

Хвала сонету

Люблю тебя, законченность сонета,

С надменною твоею красотой,

Как правильную четкость силуэта

Красавицы изысканно-простой,

Чей стан воздушный, с грудью молодой,

Хранит сиянье матового света,

В волне волос недвижно-золотой,

Чьей пышностью она полуодета.

Да, истинный сонет таков, как ты,

Пластическая радость красоты,-

Но иногда он мстит своим напевом.

И не однажды в сердце поражал

Сонет несущий смерть, горящий гневом,

Холодный, острый, меткий, как кинжал.

1920

Хлопья тумана

Можно вздрогнуть от звука шагов,

Не из чувства обмана,

А из жажды остаться вдвоем в нетревожимом счастии

                                            снов,

Под  владычеством  чары,   воздушной,  как  грань

                                         облаков,

Можно горько бояться, что светлые хлопья тумана

Разойдутся - не слившись, умрут,- слишком рано.

О, в душе у меня столько слов для тебя и любви,

Только душу мою ты своею душой позови.

Я как сон пред тобой, я как сон голубой,

Задремавший на синем цветке.

Я как шорох весны, я как вздох тишины,

Как тростник наклоненный к реке.

Я как легкий ковыль, как цветочная пыль,

Каждый миг и дышу, и дрожу.

Я как летняя мгла, что светла и тепла,

И тебе все без слов я скажу.

1928

Хочу!

Хочу быть дерзким

Хочу быть смелым

Из сочных гроздей

Венки свивать

Хочу упиться

Роскошным телом

Хочу одежды с тебя сорвать!

        Пусть будет завтра

        И мрак и холод

        Сегодня сердце отдам лучу.

        Я буду счастлив!

        Я буду молод!

        Я буду дерзок!

        Я так хочу!

Хочу я зноя атласной груди

Мы два желанья

В одно сольём

Уйдите, боги!

Уйдите, люди!

Мне сладко с нею

Побыть вдвоём!

1917

Царь - ложь

Народ подумал: вот заря,

  Пришел тоске конец.

  Народ пошел просить царя.

  Ему в ответ свинец.

А, низкий деспот! Ты навек

В крови, в крови теперь.

Ты был ничтожный человек,

Теперь ты грязный зверь.

  Но кровь рабочего взошла,

  Как колос, перед ним.

  И задрожал приспешник зла

  Пред колосом таким.

Он красен, нет ему серпа, -

Обломится любой,

Гудят колосья, как толпа,

Растет колосьев строй.

И каждый колос - острый нож,

И каждый колос - взгляд.

Нет, царь, теперь не подойдешь,

Нет, подлый царь, назад!

Ты нас теперь не проведешь

Девятым января.

Ты - царь, и, значит, весь ты ложь, -

И мы сметем царя!

1907 г.

Чайка

Чайка, серая чайка с печальными криками носится

   Над холодной пучиной морской.

И откуда примчалась? Зачем? Почему ее жалобы

   Так полны безграничной тоской?

Бесконечная даль. Неприветное небо нахмурилось.

   Закурчавилась пена седая на гребне волны.

Плачет северный ветер, и чайка рыдает, безумная,

   Бесприютная чайка из дальней страны.

1894

Часы

1

Мне говорила мать моя,

Что в том едином первочасье

Не закричал, родившись, я,

А был в таинственном безгласье.

Мой первый час — не первый крик,

А первый долгий миг молчанья,

Как будто слушал я родник,

Напев нездешнего звучанья.

И мать сказала: «Он умрет».

Она заплакала невольно.

Но жив, живет певучим тот,

Кто тайну слушал безглагольно.

          2

В саду многоцветном, в смиренной деревне,

Я рос без особых затей.

Не видел я снов о волшебной царевне,

И чужд был я играм детей.

Я помню, любил я под солнцем палящим

Один приютиться в саду.

Один по лесным пробирался я чащам,

Один я смотрел на звезду.

За ласточкой быстрой, воробушком, славкой

Следил я, прищурив глаза.

Был каждой утешен зеленою травкой,

И близкой была стрекоза.

И счастье большое — смотреть у забора,

Как ящериц серых семья

Купается в солнце, не видя дозора,

Любил и не трогал их я.

И радость большая — увидеть, как утки

Ныряют в пруду пред грозой.

Услышать, что вот в грозовом первопутке

Громовый разносится вой.

Под первые брызги дождя золотого

Подставить так жадно лицо.

Искать под березой неверного крова,

Хоть вон оно, близко крыльцо.

Часы голубые в лазоревой шири

Скопили минуты гурьбой.

Им молнии — стрелки, и тучи им — гири,

И гром был им — радостный бой.

          3

Лежать в траве, когда цветет гвоздика

И липкая качается дрема.

Смотреть, как в небе сумрачно и дико

Растут из шаткой дымки терема.

Узнать, что в юном сердце есть хотенье,

Истома, быстрой крови бьется жгут.

Она. Она. С ней праздник, полный рденья,

Безумный танец бешеных минут.

Жестокость золотого циферблата.

О солнце! Заходи. Придет она.

Весь разум взят, все сердце жаждой взято.

Секунды бьются в пропасти без дна.

Они поют, и в каждой — боль пронзенья.

Хочу. Люблю. Где солнце? Ночь уж тут.

Луна горит. В ней правда вознесенья.

Я сжат кольцом томительных минут.

Он острый, край серебряного круга.

И мгла кругом. В цвету небесный куст.

Я царь всего от севера до юга.

Огонь в огонь. Уста до алых уст.

          4

Тик-так. Тик-так. Часов карманных

Проверен лепет близ постели.

Красива сказка снов желанных,

Красив и вой слепой метели.

Не так, не так правдивы струи,

И все цветные ткани жизни,

И все немые поцелуи,

Как всплеск рыдания на тризне.

Тик-так. Тик-так. Храни ребенка,

Который в сердце помнит детство.

Но хаос жив и кличет звонко,

Что вечно темное наследство.

Не так, не так тебя ласкало

Твое мечтанье и желанье,

Как жалит, в полночь жизни, жало.

Тик-так. Тик-так. Люби изгнанье.

          5

Полночь бьет. Один я в целом мире.

Некому тоску мою жалеть.

Все грозней, протяжнее и шире

Бой часов, решающая медь.

Безвозвратно кончен день вчерашний.

Воплотился в яви жуткий сон.

С вечевой высокой грозной башни

Бьет набат, в пожаре небосклон.

Полночь ли, набат ли, я не знаю.

Прозвучал двенадцатый удар.

Бьют часы. И я к родному краю

Рвусь, но не порвать враждебных чар.

Кровь моя — секунда в этом бое.

Кровь моя, пролейся в свет зари.

Мать моя, открой лицо родное.

Мать моя, молю, заговори.

29 декабря 1922

Челн томленья

Вечер. Взморье. Вздохи ветра.

Величавый возглас волн.

Близко буря. В берег бьется

Чуждый чарам черный челн.

Чуждый чистым чарам счастья,

Челн томленья, челн тревог,

Бросил берег, бьется с бурей,

Ищет светлых снов чертог.

Мчится взморьем, мчится морем,

Отдаваясь воле волн.

Месяц матовый взирает,

Месяц горькой грусти полн.

Умер вечер. Ночь чернеет.

Ропщет море. Мрак растет.

Челн томленья тьмой охвачен.

Буря воет в бездне вод.

1894

Чем выше образ твой был вознесен во мне...

Чем выше образ твой был вознесен во мне,

Чем ярче ты жила как светлая мечта,

Тем ниже ты теперь в холодной глубине,

Где рой морских червей, где сон, и темнота.

За то, что ты лгала сознанью моему,

За то, что ты была поддельная звезда,

Твой образ навсегда я заключил в тюрьму.

Тебе прощенья нет. Не будет. Никогда.

1930

Что мне нравится

Что мне больше нравится в безднах мировых,

И кого отметил я между всех живых?

Альбатроса, коршуна, тигра, и коня,

Жаворонка, бабочку, и цветы огня.

Альбатрос мне нравится тем, что он крылат,

Тем, что он врезается в грозовой раскат.

В коршуне мне нравится то, что он могуч,

И, как камень, падает из высоких туч.

В тигре то, что с яростью мягкость сочетал,

И не знал раскаянья, Бога не видал.

И в других желанно мне то, что — их вполне,

Нравятся отдельностью все созданья мне.

Жаворонок — пением, быстротою — конь,

Бабочка — воздушностью, красотой — огонь.

Да, огонь красивее всех иных живых,

В искрах — ликование духов мировых.

И крылат, и властен он, в быстроте могуч,

И поет дождями он из громовых туч.

По земле он ластится, жаждет высоты,

В красные слагается страстные цветы.

Да, огонь красивее между всех живых,

В искрах ликование духов мировых.

В пламени ликующем — самый яркий цвет.

В жизни — смерть, и в смерти — жизнь.

                     Всем живым — привет!

1932

Я больше ее не люблю...

Я больше ее не люблю,

А сердце умрет без любви.

Я больше ее не люблю, -

И жизнь мою смертью зови.

Я - буря, я - пропасть, я - ночь,

Кого обнимаю - гублю.

О, счастие вольности!.. Прочь!

Я больше тебя не люблю!

До 1903

Я буду ждать

Я буду ждать тебя мучительно,

Я буду ждать тебя года,

Ты манишь сладко-исключительно,

Ты обещаешь навсегда.

Ты вся - безмолвие несчастия,

Случайный свет во мгле земной,

Неизъясненность сладострастия,

Еще не познанного мной.

Своей усмешкой вечно-кроткою,

Лицом, всегда склоненным ниц,

Своей неровною походкою

Крылатых, но не ходких птиц,

Ты будишь чувства тайно-спящие,

И знаю, не затмит слеза

Твои куда-то прочь глядящие,

Твои неверные глаза.

Не знаю, хочешь ли ты радости,

Уста к устам, прильнуть ко мне,

Но я не знаю высшей сладости,

Как быть с тобой наедине.

Не знаю, смерть ли ты нежданная

Иль нерожденная звезда,

Но буду ждать тебя, желанная,

Я буду ждать тебя всегда.

1903

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце...

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

        И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце

        И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть море

        И пышный цвет долин.

Я заключил миры в едином взоре.

        Я властелин.

Я победил холодное забвенье,

        Создав мечту мою.

Я каждый миг исполнен откровенья,

        Всегда пою.

Мою мечту страданья пробудили,

        Но я любим за то.

Кто равен мне в моей певучей силе?

        Никто, никто.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,

        А если день погас,

Я буду петь... Я буду петь о Солнце

        В предсмертный час!

1905

Я вольный ветер, я вечно вею...

Я вольный ветер, я вечно вею,

Волную волны, ласкаю ивы,

В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,

Лелею травы, лелею нивы.

Весною светлой, как вестник мая,

Целую ландыш, в мечту влюбленный,

И внемлет ветру лазурь немая,

Я вею, млею, воздушный, сонный.

В любви неверный, расту циклоном,

Взметаю тучи, взрываю море,

Промчусь в равнинах протяжным стоном -

И гром проснется в немом просторе.

Но, снова легкий, всегда счастливый,

Нежней, чем фея ласкает фею,

Я льну к деревьям, дышу над нивой

И, вечно вольный, забвеньем вею.

1897

Я заснул на распутьи глухом...

Я заснул на распутьи глухом.

В высоте, на небесные кручи,

Поднимались тяжелые тучи.

Это было не ночью, а днем.

Я лежал на избитом пути,

На краю много знавшей дороги.

Здесь и люди и звери и боги

Проходили, чтоб что-то найти.

Я дремал как живой, но мертвец,

Как умерший, но чающий жизни.

И, отдавшись душой укоризне,

Задремал я как труп наконец.

И тогда мне явилась она,

Та, кого я и прежде, неясно,

Так любил, безнадежно, безгласно,

Как любить нам велела — Луна.

Надо мною бесплотная тень,

Наклоняя воздушное тело,

Ближе быть, дальше быть, не хотела.

И погас утомительный день.

Все смешалось в сомкнувшейся мгле.

Я мечтал — да, как все — о святыне.

И как труп я покоюсь доныне

На избитой шагами земле.

1899

Я ласкал ее долго, ласкал до утра...

Я ласкал ее долго, ласкал до утра,

Целовал ее губы и плечи.

И она наконец прошептала: «Пора!

Мой желанный, прощай же — до встречи».

И часы пронеслись. Я стоял у волны.

В ней качалась русалка нагая.

Но не бледная дева вчерашней луны,

Но не та, но не та, а другая.

И ее оттолкнув, я упал на песок,

А русалка, со смехом во взоре,

Вдруг запела: «Простор полноводный глубок.

Много дев, много раковин в море.

Тот, кто слышал напев первозданной волны,

Вечно полон мечтаний безбрежных.

Мы — с глубокого дна, и у той глубины

Много дев, много раковин нежных».

1929

* * *

Я люблю далекий след – от весла,

Мне отрадно подойти – вплоть до зла,

И его не совершив – посмотреть,

Как костер, вдали за мной – будет тлеть.

Если я в мечте поджег – города,

Пламя зарева со мной – навсегда.

О мой брат! Поэт и царь – сжегший Рим!

Мы сжигаем, как и ты, – и горим!

Я люблю тебя

Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение,

   Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле.

Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления,

   Ты корабль, что не тонет ни в снах, ни в волнах,

                                           ни во мгле.

Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно,

   Я тебя увидал - как слепой вдруг расширит глаза

И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна,

   Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза.

Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами.

   Я спросил: «Хорошо, что в душе преломляется лед?»

Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами.

   И люблю - и любовь - о любви - для любимой - поет.

1932

Я мечтою ловил уходящие тени...

Я мечтою ловил уходящие тени,

Уходящие тени погасавшего дня,

Я на башню всходил, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

И чем выше я шел, тем ясней рисовалисль,

Тем ясней рисовались очертанья вдали,

И какие-то звуки вдали раздавались,

Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,

Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,

И сияньем прощальным как будто ласкали,

Словно нежно ласкали отуманенный взор.

И внизу подо мною уж ночь наступила,

Уже ночь наступила для уснувшей Земли,

Для меня же блистало дневное светило,

Огневое светило догорало вдали.

Я узнал, как ловить уходящие тени,

Уходящие тени потускневшего дня,

И все выше я шел, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

1894

Я не знаю мудрости

Я не знаю мудрости годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих.

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры.

Не кляните, мудрые. Что вам до меня?

Я ведь только облачко, полное огня.

Я ведь только облачко. Видите: плыву.

И зову мечтателей... Вас я не зову!

1902

Я не из тех

Я не из тех, чье имя легион,

Я не из царства духов безымянных.

Пройдя пути среди равнин туманных,

Я увидал безбрежный небосклон.

В моих зрачках - лишь мне понятный сон,

В них мир видений зыбких и обманных,

Таких же без конца непостоянных,

Как дымка, что скрывает горный склон.

Ты думаешь, что в тающих покровах

Застыл едва один-другой утес?

Гляди: покров раскрыт дыханьем гроз.

И в цепи гор, для глаза вечно-новых,

Как глетчер, я снега туда вознес,

Откуда виден мир в своих основах!

1899

Я откроюсь тебе в неожиданный миг...

Я откроюсь тебе в неожиданный миг

И никто не узнает об этом,

Но  в душе у тебя загорится родник,

Озаренный негаснущим светом.

Я откроюсь тебе в неожиданный миг.

Не печалься, не думай об этом.

Ты воскликнул, что я бесконечно далек, -

Я в тебе, ты во мне безраздельно,

Но пока сохрани только этот намек:

Все   в одном. Все глубоко и цельно.

Я незримым лучом над тобою горю,

Я желанием правды в тебе говорю.

1915

Я Русский

Я русский, я русый, я рыжий.

Под солнцем рожден и возрос.

Не ночью. Не веришь? Гляди же

В волну золотистых волос.

Я русский, я рыжий, я русый.

От моря до моря ходил.

Низал я янтарные бусы,

Я звенья ковал для кадил.

Я рыжий, я русый, я русский.

Я знаю и мудрость и бред.

Иду я - тропинкою узкой,

Приду - как широкий рассвет.

1921

* * *

Я с ужасом теперь читаю сказки –

Не те, что все мы знаем с детских лет.

О, нет: живую боль – в ее огласке

Чрез страшный шорох утренних газет.

Мерещится, что вышла в круге снова

Вся нежить тех столетий темноты:

Кровь льется из Бориса Годунова,

У схваченных ломаются хребты.

Рвут крючьями язык, глаза и руки.

В разорванный живот втыкают шест,

По воздуху в ночах крадутся звуки –

Смех вора, вопль захватанных невест.

Средь бела дня – на улицах виденья,

Бормочут что–то, шепчут в пустоту,

Расстрелы тел, душ темных искривленья,

Сам дьявол на охоте. Чу! – «Ату!

Ату его! Руби его! Скорее!

Стреляй в него! Хлещи! По шее! Бей!»

Я падаю. Я стыну, цепенея.

И я их брат? И быть среди людей!

Постой. Где я? Избушка. Чьи–то ноги.

Кость человечья. Это – для Яги?

И кровь. Идут дороги всё, дороги.

А! Вот она. Кто слышит? Помоги!

Декабрь 1905

Я сбросил ее

Я сбросил ее с высоты,

И чувствовал тяжесть паденья.

Колдунья прекрасная! Ты

Придешь, но придешь - как виденье!

Ты мучить не будешь меня,

А радовать страшной мечтою,

Создание тьмы и огня,

С проклятой твоей красотою!

Я буду лобзать в забытьи,

В безумстве кошмарного пира,

Румяные губы твои,

Кровавые губы вампира!

И если я прежде был твой,

Теперь ты мое привиденье,

Тебя я страшнее - живой,

О, тень моего наслажденья!

Лежи искаженным комком,

Обломок погибшего зданья.

Ты больше не будешь врагом...

Так помни, мой друг: До свиданья!

1908

* * *

Я – изысканность русской медлительной речи,

Предо мною другие поэты – предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Перепевные, гневные, нежные звоны.

     Я – внезапный излом,

     Я – играющий гром,

     Я – прозрачный ручей,

     Я – для всех и ничей.

Переплеск многопенный, разорванно–слитный,

Самоцветные камни земли самобытной,

Переклички лесные зеленого мая –

Все пойму, все возьму, у других отнимая.

     Вечно юный, как сон,

     Сильный тем, что влюблен

     И в себя и в других,

     Я – изысканный стих.

1901