Константин
Рубинский

* * *

Пока ты со мною рядом и наше объятье длится,

Мне снов не дадут отрадных, мне светлое не приснится.

Иное видеться будет – перроны, пустые хаты,

Закрытые двери, люди, не знающие – куда ты

И где ты... Пока мы вместе ночуем под пледом старым,

Я вздрагиваю от предвестья и вспыхиваю от кошмара,

Ты гладишь мой пот озябший, ты пахнешь травой и ситцем,

Ты сон забираешь страшный, целуя меня в ресницы.

Но, если в зените рая какой-нибудь жернов острый

Нас надвое разломает и сделает плоть сиротской,

То каждый, кровеня ночью в подушку тяжёлой дрёмой,

Увидит поодиночке счастливый пейзаж знакомый,

Где всякой приметы хватит уверовать в сон, как в правду,

Где так же теплы объятья, и настежь дверь на веранду,

Где смуглой твоей ключицы касаюсь не только взглядом,

Где полдень июльский чистый, и чай золотистый с мятой.

* * *

Не жажду, чтобы опустился нож

И полыхнуло пламенем чистилищным,

Но, право, не пойму: чего Ты ждёшь

С таким терпеньем, кротостью и силищей?

Какой сюжет ещё нам разыграть,

Кого начать взрывать или клонировать,

Какую рать в Чечне утрамбовать,

Какой инцест повальный распланировать,

Чтоб молвил Ты: «Ребята, полный бред!

Спасти театр может только молния.

Кончаю постановку, гасим свет,

Финита вита, чаша переполнена».

Но, вглядываясь в зала полутьму,

Где ложи табаком Твоим пропитаны,

Я думаю: Ты стерпишь и чуму,

И реалити-шоу с трансвеститами –

Последней каплей будут не они,

А сущая фиговина, наверное:

В сельпо старуху, скажем, обхамит

Кассирша под Сысертью или Плевною,

Та ей ответит, загудит галдёж –

До тошноты привычная история,

Но в этот миг Ты с тормозов сойдёшь

И овладеть Собой не сможешь более:

Падёт огонь, взовьётся океан,

Восстанут мертвецы Твоим велением,

И – в общём, всё, что видел Иоанн,

Обломится в какое-то мгновение.

...Терпи века кровавые, пока

Последний дьякон не устал псалмы плести.

Тебе для гнева хватит пустяка,

А ужас Ты любой сумеешь вынести.

* * *

Не ходи, не ходи прямиком,

Укорачивать путь не пытайся,

В окружную ступай, бережком –

Обойди, отдохни, пошатайся.

Нам газон обогнуть недосуг,

Шпарим наискось в вечном аврале.

Никогда не помыслим – вокруг,

Если можем по диагонали.

Не ходи, не ходи напрямик,

Без витья, сокращённо, линейно –

Почему-то заводят в тупик

Эти торные тропы всё время.

Пусть петляет дорожка, кружит,

Завивается, рыщет, тощает,

Завирается, в чащу блажит,

Обещается, дразнит, прельщает…

Изгибаясь, она во сто крат

Лучше тех, что текут без запинки.

Бог не знает размашистых врат

И не любит прямые тропинки.

Вдоль околицы, полем, леском

Проходи, наслаждаясь пейзажем…

Забредёшь далеко-далеко

И свою, может, вытопчешь даже.

* * *

Я – репейник семейства пучеглазых.

Если долго на одном сижу месте,

У меня заходит ум за разум,

Так что лучше побредём с тобой вместе.

На твой свитер налипну незаметно,

Где-то в зарослях, вечером, украдкой,

И с тобой пропутешествую лето,

Улыбаясь из уютной складки.

А в преддверии осени счастливой

(Отпуск, право, удался на славу)

Ты меня машинально, нежно снимешь

И отправишь куда-нибудь в канаву.

Там глаза я закрою, в пыль одетый,

И, пока всё в дожде холодном тонет,

Постараюсь запомнить это лето

И тепло твоей маленькой ладони.

* * *

Весь вечер тихо умоляешь

невесть кого, бубня с укором:

«Зачем меня ты оставляешь?

Я сам себя оставлю скоро».

Глаза во тьме о свечку грея,

Услышишь голос в тихом небе:

«Тогда оставь себя скорее.

Такой ты больше мне потребен».

* * *

По лесопарковой зоне бродя кругами,

Не удержусь и выдохну полной грудью –

Что, мол, скулишь-то, будет тебе другая!

Сердце в ответ насмешливо замигает:

Будет другая, а этой уже не будет.

Долго скрывала свою нелюбовь ко мне ты.

Вот дождались: титры ползут в финале

Мимо кафешки, где грызли шашлык дуэтом,

Мимо скамейки, где дожидались лета,

Мимо сугроба, где дурака валяли.

Ныне позорным дозором, один, неспешно

Тщусь обойти руины владений наших

И утешаюсь мыслью осточертевшей:

Будет другая, куда понежнее, нежность,

Будет другая, куда потеплее, тяжесть.

…Так ли когда-нибудь старичищей хворым

С жизнью прощаясь, подумаю неминуче:

«Что заскулил-то, другая поспеет скоро,

Как обещали пророки, куда покруче».

Но, потухающим оком окно пугая,

Где запоздавший снег скаты кровель студит,

К жизни прильну слезами, прижмусь губами,

Вспомнив: ну да, не замедлит придти другая,

Только такой уже никогда не будет.

* * *

Вот так заговоришься с Сашкой,

Толкнёшь прохожего невольно,

Он обернётся – трезвый, страшный:

«Что, сука, места мало, что ли?»

И вмиг от Фета и Бальмонта

Очнёшься – под реальным взглядом

Глазниц внимательных и плотных:

Забылся, где гуляешь, падаль?

Скользи вдоль бортика, по кромке,

Плюгавый пасынок культуры,

И Фетом ссы не больно громко,

А то оближешь арматуру.

Тебя тут вытерпят, но если

Нечаянно добавишь звука,

Любой, любой укажет место

Твоё на этом пире, сука.

...Горят игривые рекламы,

Манят красивые витрины,

И он уходит – вечно правый

И мной уже почти любимый.

Спешащих пешеходов лица

Неоновым синеют светом.

Догнать бы надо, извиниться –

За Сашку, за себя и Фета.

* * *

Мурашиная семья

На поляне земляничной

Обойдётся без меня,

Обойдя меня привычно.

Непрозрачная вода,

Нянька серой рыбьей стаи,

Не оставит и следа,

Надо мной себя смыкая.

Лёгкой стёжки колея,

Тёплых ливней колыханье –

Что они! Твоё дыханье

Обойдётся без меня.

Проплывают по рубашке

Тени белых облаков.

С этим надо жить легко,

Даже если в лёгких тяжко.

Прибытие

На четвёртый путь прибывает электропоезд

До Тактыбая, Карпушино и Увелки.

Граждане дачники в сизых репьях по пояс

Ждут на платформе. На рельсах блестит стрелка.

В этом году озеро прибывает,

Высадив в лесе тихий десант мелководья,

Бережно, нежно, тяжко траву обвивает.

Сосны тоже усопнут потом в болоте.

На третий путь прибывает электропоезд

До неизвестного ранее полустанка.

Дачники грезят поездом в мегаполис,

Вишня в ведёрках гниёт, кровоточит сладко.

Озеро расползается, точно лава.

Скоро дома накроет, с чего бы это?

Каждую впадину ревизует, нырнув в канавы.

Зря обещал синоптик сухое лето.

На второй путь прибывает товарный поезд.

Дяденька машинист, не подкинешь? Ужасно надо!

Вон у нас вишня, малина, ирга, вино есть,

Собственного производства, сейчас из сада.

Перемолили водички для урожая:

Озеро нас услышало, прибывает.

Праведными щедротами угрожая,

Божья любовь ласкает и покрывает.

Новые родники приоткрылись в глуби,

Или зимою выпало с лишком снега, –

Озеро ищет, кого ещё приголубить.

Озеру пофиг, что мы не нашли ковчега.

Солнце на стрелке тускнеет. Любови Божьей,

Как изольётся, мало уже не бывает.

Граждане, будьте внимательны и осторожны,

На первый путь озеро прибывает.

* * *

Положи этот камень на место…

Юнна Мориц

Море глотать не хочет один голыш.

Даже лизнуть – нет, думает, не лизну!

Море других полощет вовсю, но лишь

Он подвернётся – сворачивает волну.

Как не старается сдвинуться он к воде,

Как до холодной кромки не тянет бок,

Белая пена не жаждет им овладеть,

В чёрном песке своё хороня жабо.

Чем не сумел угодить Посейдону он,

Кто его проклял, чёрного, как кулак? –

Братьев его орошает солёный сон,

Этот же – сух и тяжек, горяч и наг.

…На берегу у самой воды стоишь,

Брызги, как поцелуи, ловя лицом.

Море глотать не хочет один голыш,

Ну, а тебе что за дело, в конце концов?

Нам ли в расклад этот тайный, пасьянс глухой

Лезть, исправляя порядок заветных дел?

Но, осторожно погладив голыш рукой,

Будто случайно сдвигаешь его к воде.

Может быть, план Вселенной сейчас задев

Или нарушив движенье незримых сил,

Ты на себя навлекаешь священный гнев –

Ради того, чтобы камень дышал и пил.