Константин
Симонов

Дожди

Опять сегодня утром будет 
Почтовый самолет в Москву. 
Какие-то другие люди 
Летят. А я все здесь живу. 
Могу тебе сказать, что тут 
Все так же холодно и скользко, 
Весь день дожди идут, идут, 
Как растянувшееся войско. 
Все по колено стало в воду, 
Весь мир покрыт водой сплошной. 
Такой, как будто бог природу 
Прислал сюда на водопой. 
Мы только полчаса назад 
Вернулись с рекогносцировки, 
И наши сапоги висят 
У печки, сохнут на веревке. 
И сам сижу у печки, сохну. 
Занятье глупое: с утра 
Опять поеду и промокну -  
В степи ни одного костра. 
Лишь дождь, как будто он привязан 
Навеки к конскому хвосту, 
Да свист снаряда, сердце разом 
Роняющего в пустоту. 
А здесь, в халупе нашей, все же 
Мы можем сапоги хоть снять, 
Погреться, на соломе лежа. 
Как видишь - письма написать. 
Мое письмо тебе свезут 
И позвонят с аэродрома, 
И ты в Москве сегодня ж дома 
Его прочтешь за пять минут. 
Увидеть бы лицо твое, 
Когда в разлуке вечерами 
Вдруг в кресло старое мое 
Влезаешь, как при мне, с ногами. 
И, на коленях разложив 
Бессильные листочки писем, 
Гадаешь: жив или не жив, 
Как будто мы от них зависим. 
Во-первых, чтоб ты знала: мы 
Уж третий день как наступаем, 
Железом взрытые холмы 
То вновь берем, то оставляем. 
Нам в первый день не повезло: 
Дождь рухнул с неба, как назло, 
Лишь только, кончивши работу, 
Замолкли пушки, и пехота 
Пошла вперед. А через час 
Среди неимоверной, страшной 
Воды, увязнувший по башню, 
Последний танк отстал от нас.  
Есть в неудачном наступленье 
Несчастный час, когда оно 
Уже остановилось, но 
Войска приведены в движенье. 
Еще не отменен приказ, 
И он с жестоким постоянством 
В непроходимое пространство, 
Как маятник, толкает нас. 
Но разве можно знать отсюда -  
Вдруг эти наши три версты, 
Две взятых кровью высоты 
Нужны за двести верст, где чудо 
Прорыва будет завтра в пять, 
Где уж в ракетницах ракеты. 
Москва запрошена. Ответа 
Нет. Надо ждать и наступать. 
Все свыклись с этой трудной мыслью: 
И штаб, и мрачный генерал, 
Который молча крупной рысью 
Поля сраженья объезжал. 
Мы выехали с ним верхами 
По направленью к Джантаре, 
Уже синело за холмами, 
И дело близилось к заре. 
Над Акмонайскою равниной 
Шел зимний дождь, и все сильней, 
Все было мокро, даже спины 
Понуро несших нас коней. 
Однообразная картина 
Трех верст, что мы прошли вчера, 
В грязи ревущие машины, 
Рыдающие трактора. 
Воронок черные болячки. 
Грязь и вода, смерть и вода. 
Оборванные провода 
И кони в мертвых позах скачки. 
На минном поле вперемежку 
Тела то вверх, то вниз лицом, 
Как будто смерть в орла и решку 
Играла с каждым мертвецом. 
А те, что при дороге самой, 
Вдруг так похожи на детей, 
Что, не поверив в смерть, упрямо 
Все хочется спросить: «Ты чей?» 
Как будто их тут не убили, 
А ехали из дома в дом 
И уронили и забыли 
С дороги подобрать потом. 
А дальше мертвые румыны, 
Где в бегстве их застиг снаряд, 
Как будто их толкнули в спину, 
В грязи на корточках сидят. 
Среди развалин Джантары, 
Вдоль южной глиняной ограды, 
Как в кегельбане для игры, 
Стоят забытые снаряды. 
Но словно все кругом обман, 
Когда глаза зажмуришь с горя, 
Вдруг солью, рыбой сквозь туман 
Нет-нет да и потянет с моря. 
И снова грязь из-под копыт, 
И слух, уж сотый за неделю, 
О ком-то, кто вчера убит, 
И чей-то возглас: «Неужели?» 
Однако мне пора кончать. 
Ну что ж, последние приветы, 
Пока фельдъегеря печать 
Не запечатала пакеты. 
Еще одно. Два дня назад, 
Как в детстве, подогнувши ноги, 
Лежал в кювете у дороги 
И ждал, когда нас отбомбят. 
Я, кажется, тебе писал, 
Что под бомбежкой, свыкшись с нею, 
Теперь лежу там, где упал, 
И вверх лицом, чтобы виднее. 
Так я лежал и в этот раз. 
Грязь, прошлогодняя осока, 
И бомбы прямо и высоко, 
И, значит, лягут сзади нас. 
Я думал о тебе сначала, 
Потом привычно о войне, 
Что впереди зениток мало, 
Застряли где-то в глубине. 
Что танки у села Корпеча 
Стоят в грязи, а дождь все льет. 
Потом я вспомнил нашу встречу 
И ссору в прошлый Новый год. 
Был глупый день и злые споры, 
Но до смешного, как урок, 
Я, в чем была причина ссоры, 
Пытался вспомнить и не мог. 
Как мелочно все было это 
Перед лицом большой беды, 
Вот этой каторжной воды, 
Нас здесь сживающей со света. 
Перед лицом того солдата, 
Что здесь со мной атаки ждет 
И молча мокрый хлеб жует, 
Прикрыв полой ствол автомата. 
Нет, в эти долгие минуты 
Я, глядя в небо, не желал 
Ни обойтись с тобою круто, 
Ни попрекнуть тем, что я знал. 
Ни укорить и ни обидеть, 
А, ржавый стебель теребя, 
Я просто видеть, видеть, видеть 
Хотел тебя, тебя, тебя, 
Без ссор, без глупой канители, 
Что вспомнить стыдно и смешно. 
А бомбы не спеша летели, 
Как на замедленном кино... 
Все. Даль над серыми полями 
С утра затянута дождем, 
Бренча тихонько стременами, 
Скучают кони под окном. 
Сейчас поедем. Коноводы, 
Собравшись в кучу у крыльца, 
Устало матерят погоду 
И курят, курят без конца. 
  
          1942, Крым