Ксения
Аксёнова

* * *

Седой пыльцой и горечью

роится эта мгла.

Ей снится клёкот горличий

и пение щегла.

А в зарослях безвременья,

по речке неживой

мой дед идёт, растерянно

качая головой.

Суровый, смуглый смолоду,

но светлый добела,

и нет в нём злого холода

последнего тепла.

В матроске, в новых валенках,

над снегом семеня,

он голосом поставленным

читает «Жди меня» –

сквозь снега злое крошево,

в моём читает сне.

И нет другого прошлого.

И будущего нет.

* * *

С чувством острого несчастья

не потащишься к врачу.

Мам, держи меня за хлястик,

а иначе – улечу

за бесплодные деревья

и высокие слова...

В терпком мареве неверья

я пока ещё трезва.

Эту боль никто не лечит –

с ней скользишь по злому льду.

Мам, держи меня покрепче,

а не то я упаду

на высокие деревья,

на бесплодные слова.

В этом крепком невеселье

я практически жива

и уже не вижу драмы

ни в измене, ни во лжи...

Ну чего ты плачешь, мама,

ты держи меня, держи.

* * *

Я хочу, как водомерка,

тоненькая вся,

ничего не исковеркать,

бережно скользя –

по пруду твоей тревоги,

утешенья для

буду бегать быстроного

и легко петлять.

Отвлечёшься – заглядишься...

Но пойдёшь за той,

чьё манящее затишье –

берег золотой.

* * *

Душа, идущая на свет,

как на невидимый магнит,

сквозь толщу тьмы и бездну бед

всё говорит и говорит

с тобой на странном языке –

из междометий, снов и слёз

о том, что в собственной тоске

ты невесом и безголос,

о том, что в замкнутом лесу

от непроглядной тишины

тебя когда-нибудь спасут.

Когда-нибудь спасти должны.

* * *

Наверно, память о любви

похожа на ушиб.

Реви, а лучше – не реви,

но что-нибудь скажи

об этой боли проливной.

Как мёртвый жук в воде,

лежишь, тяжёлой тишиной

обтянут – не взлететь.

Ну, разве только покружить

воображаемо

над тёмным обмороком лжи

и ожидания,

что боль утихнет, если лёд

приложишь к кожице.

погладь меня, и всё пройдёт.

Или умножится.

* * *

Неизвестно, откуда берётся

этот гул предпоследней воды –

из какого глухого колодца,

из какой неземной мерзлоты.

Он идёт из притихших колосьев

к берегам ненадёжных вещей,

в первобытное многоголосье,

в первобытность воды вообще.

Он поёт, ни о ком не смолкая,

задыхаясь, смеётся навзрыд,

словно мёртвая рыба морская

с пересохшей рекой говорит.

* * *

Рыбак сидит и смотрит в никуда,

где окуни непойманные спят.

Река как будто больше не вода,

а память, обернувшаяся вспять.

Он смотрит, но не видит ничего –

ни солнечных стрекоз, ни поплавка.

И ветер дует вязкий, дождевой,

и горлица кричит издалека

над гладью обезболенных грехов.

Но смерть всё не приходит,

не прихо…

* * *

Я лежу щекой на скатерти,

наблюдаю за окном.

За окном – сплошная статика –

только небо в основном.

На ветвистых сухожилиях

вот уже который день

птица спит тяжелокрылая,

не отбрасывая тень.

Первый снег не опускается –

остаётся в вышине,

жизнь, весёлая красавица,

улыбается не мне.

В общем, как-то всё неласково –

нужных слов не подобрать.

Бог, тяни меня, вытаскивай,

запиши в Свою тетрадь.

* * *

Говорю, говорю в глухоту безответного эха,

молодая земля плодородно горит подо мной.

Мне хотелось отсюда надолго, навечно уехать

в недосказанность дня, в многословие боли ночной.

Где беспамятье спит, притворившись убитым медведем,

где забытое время несётся, как метеорит.

Хорошо бы уехать. Но кто же тогда не уедет

и останется здесь в глухоту говорить, говорить…

* * *

Твоя печаль – моя печаль.

Прижму её к груди.

Всё то, о чём перемолчал,

теперь не береди.

В заскобье, в бледном ободке

моих синичьих глаз

ты всё поймёшь о той тоске,

что сковывала нас.

И речь, невнятная, как гул,

Ушла в себя саму –

как будто целый лес шагнул

в дымящуюся тьму.

* * *

Не быть тому и этому не быть –

как хорошо!

Я весь, как быстрый сон полузабыт.

Вчера ушёл

мой голос в неизвестную страну,

и был таков.

И ничего не сбудется вернуть –

но я готов

услышать, что споёт мне стрекоза,

увидев снег.

Мне больше нечем нечего сказать,

мне больше не…

* * *

Наугад, смешно, непрочно

жизнь идёт – и ладно,

дышит ветром водосточным,

тёмно-виноградным,

и глядит за горизонты,

странно замирая,

словно чудится ей контур

будущего рая.