Лада
Миллер

А снег летел наоборот

Слова пригнулись,  взяв разбег
От губ. Дорог не различая,   
По улицам пронёсся  снег,
Как сок по жилам молочая.

Я штопала молчаньем рот,
Топтался шёпот у порога.
А снег летел наоборот
И осторожно небо трогал. 

Окна покачивая гладь,
Сплетались нити белых кружев
И было страшно – не терять,
А жить – потерь не обнаружив.

Снег был растаскан на клочки
Со временем, такое дело.
А грусть проникла сквозь зрачки,
Помедлила... И улетела.

На другой стороне любви

Полно, милая, не реви.
На другой стороне любви
Розы жалят и нежат осы.
Сад нездешний – что лист, что куст
Источают не грусть, но груз,
Не покой, но любимый голос.

Так случилось. Теперь пора.
Из-под нежного топора –
Брызги,  дребезги, звёзды, щепки.
Счастья щепоть, глоток вина.
Между нами стена, стена –
Ток несильный. Замок некрепкий.

Несмертельно, небезопас...
За тобою мне – глаз да глаз.
Там – за глазом – темно и пусто.
Мы с тобою едва видны.
На другой стороне луны
Отпечаток моей вины
И твоё неземное чувство.

До нашей эры

Смотришь в слепое окно, понимаешь – влип
В этот осенний сплин, в перехлесты лип,
В то, что несётся по небу от и до,
И западаешь клавишей – нотой до.

До нашей эры деревья шагали врозь,
Это сейчас у каждого в сердце гвоздь.
Вот и сиди, прикидывай, что больней?
Сколько бы ни было осени – всё о ней.

Сколько бы ни было истины – вся в вине.
Вечер рисует тыквенного Моне.
Пробкой размахивая, кланяется бутыль.
Смотришь на дно, уговариваешь – остынь.

До нашей эры и после – не та, не тот.
Что же внутри колоколит, глаголит, бьёт?
Это прощается дерево день за днём
С вырвавшимся гвоздём.

Суббота. Хлопоты

Суббота. Хлопоты... Поёт
Крыльцо простуженно и грустно.
Заиндевевшее бельё
Хрустит как свежая капуста.

Цветёт за окнами батист
Струится шёлк, сияет хлопок.
Вплетает ветер тонкий свист
В шуршанье ёлочных иголок.

Огонь бормочет о своём –
Печальном, нежном, дивном, дальнем.
Снег пахнет небом. Ночь – углём.
Ты – морем, августом, желаньем.

В нерассказанном лесу

В нашем нерассказанном лесу
Сосны держат небо на весу
И, души игольчатой не чая,
Нежно ранят тёплые бока,
Чтоб слезились солнцем облака,
Как цветочным чаем.

Посреди пернатых трав и крох
Мы с тобой не более, чем вздох
Радости.  Бывает же удача.
Насмерть заблудившийся в лесу,
Я тебя укрою, унесу,
От иголок спрячу.

У костра, где угли и закат,
Будем слушать музыку цикад,
Сочинять бесхитростные песни.

Впрочем, что нам песни и цветы,
Вот сидим на кухне – я да ты –
Лучше – есть ли?

Давай, улыбнись

День полон Шагалом и хрупкой листвой,
Дрожащей от смеха и ветра,
И мы вдруг становимся сами собой
Безудержно и беззаветно.

Ах, как удивляются сквер и вокзал,
И все бесполезные вещи –
Над улицей люди (Шагал, так Шагал) –
Цветными шарами трепещут.

По парам и врозь. Улыбаясь и нет.
Промокшие, лёгкие люди
Проносятся, трогая щёки планет
И млечные звёздные груди.

Сегодня, любимый,  наш первый полёт,
Пусть ты опечален и болен,
И пусть за туманом окрестных болот
Не видно плечей колоколен,

Давай, улыбнись. Изумится народ,
Трамвай громыхающий взвизгнет,
А небо подхватит тебя и спасёт
От всепоглощающей жизни.   

Меня здесь больше нет

Меня здесь больше нет.  Не больше и не меньше
Песка на берегу, ракушек на песке.
Кричат со всех сторон покинутые вещи
По-птичьи – на простом, понятном языке.

Как море прячет свет, как голову роняет
Заплаканный закат – почти не разглядеть:
Посмотришь и пропал  – от края и до рая –
Уже не то, что жизнь (совсем не то, что смерть).

Меня здесь... Ни меня, ни возгласа, ни тени,
Ни тяжести слепых, нагретых солнцем плит,
Ни трепета в груди,  ни книжки на коленях –
Вкус яблок на губах.  И больше не болит.

О начале

Оставшись, я уже не убегу.
Мы будем жить с тобой на берегу,
Делить еду и лёгкую работу,
Перебирать задумчиво песок,
Рожать детей, креститься на восток
И соблюдать, как водится, субботу.

В кувшине глина. В облаке вода.
Рука в руке... Прощать и обладать,
Чтоб не терять необходимый трепет,
Не в этом ли святая благодать?
(Когда в саду  распустится беда,
Заголосим, но губы не разлепим)

Я не о том, любимый, не о том 
(Уносит море тело, память, дом,
Знакомые до обморока лица) 
Я о начале. Всё-таки уйду. 
Остаться, это значит на беду,
Как и на счастье, взять и согласиться.

Это всё ещё Рим

На балкон перевитый плющом
Входит вечер. Под синим плащом
Разгорается сердце заката.
Это Рим. Это всё ещё Рим,
Мы ещё о любви говорим,
Но уже не светло – виновато.

Эти голуби, звёзды, птенцы,
Эти камни из тёплой мацы –
Отвернёшься – растают без звука.
Что мне ад без тебя? Что мне рай?
Сколько правильных книг ни читай –
На последней странице – разлука.

Я не плачу, а небо – не в счёт,
Разбегается твой самолёт,
Расправляет затёкшие плечи.
Уберу паутинку с лица...
Наша радость – без дна, без конца,
Но платить – не по силам и нечем.

Это Рим, это всё ещё дом,
И балкон перевязан плющом
И ковёр на разбитых ступенях...
Я сижу у тебя на коленях,
Ты прижался к отчаянью лбом.

Мы с тобой

Пока раскрашивали высь –
Настали радостный и красный,
Всему что будет – улыбнись,
Всё что случилось – не напрасно.

За горизонтом – горизонт,
Там сыр и бор, и краски гуще.
Привёл и – ласковое – вот
Тебе обещанные кущи.

Пока раскрашивали быт
В любовь – божественным и рыжим,
Случилось – выстрадать и быть
Не рядом – ближе, ближе, ближе...   

Наш рай – он вылюблен, согрет,
Как пёс доверчив и разлапист,
В нём так сияет вешний свет
Сквозь амфибрахий и анапест,

Что – понимаешь – мы с тобой
Продлимся дольше и чудесней,
Чем этот нежно-голубой
На срезе неба, моря, песни...