Возвращение с Сахалина

Мне 22. Сугроб до крыши.

«Рагу с козлятины» в меню.

Рабкор, страдающий от грыжи,

забывший застегнуть мотню,

ко мне стучит сто раз на дню.

Он говорит: «На Мехзаводе

станки захламили хоздвор.

Станки нуждаются в заботе.

Здесь нужен крупный разговор».

Он – раб. В глазах его укор.

Потом придет фиксатый Вова

с бутылью «Спирта питьевого»,

срок за убийство, щас – прораб.

Ему не хочется про баб,

он все твердит: «Я – раб, ты – раб».

Зек философствует, у зека

сверкает зуб, слезится веко.

Мотает лысой головой –

спирт душу жжёт, хоть питьевой.

Слова напоминают вой.

И этот вой, и вой турбинный

перекрывали выкрик «Стой!

Кто идёт?», когда мы с Ниной,

забившись в ТУ полупустой,

повисли над одной шестой.

Хоздвор Евразии. Текучки

мазутных рек и лысых льдов.

То там, то сям примёрзли кучки

индустриальных городов.

Колючка в несколько рядов.

О, как мы дивно удирали!

Как удалялись Норд и Ост!

Мороз потрескивал в дюрале.

Пушился сзади белый хвост.

Свобода. Холод. Близость звёзд.