Dmetrius-Imperator

Убиенный много и восставый,

Двадцать лет со славой правил я

Отчею Московскою державой,

И годины более кровавой

Не видала русская земля.

В Угличе, сжимая горсть орешков

Детской окровавленной рукой,

Я лежал, а мать, в сенях замешкав,

Голосила, плача надо мной.

С перерезанным наотмашь горлом

Я лежал в могиле десять лет;

И рука Господняя простерла

Над Москвой полетье лютых бед.

Голод был, какого не видали.

Хлеб пекли из кала и мезги.

Землю ели. Бабы продавали

С человечьим мясом пироги.

Проклиная царство Годунова,

В городах без хлеба и без крова

Мерзли у набитых закромов.

И разъялась земная утроба,

И на зов стенящих голосов

Вышел я- - замученный -  из гроба.

По Руси что ветер засвистал,

Освещал свой путь двойной луною,

Пасолнцы на небе засвечал.

Шестернею в полночь над Москвою

Мчал, бичом по маковкам хлестал.

Вихрь-витной, гулял я в ратном поле,

На московском венчанный престоле

Древним Мономаховым венцом,

С белой панной -  с лебедью -  с Мариной

Я -  живой и мертвый, но единый -

Обручался заклятым кольцом.

Но Москва дыхнула дыхом злобным -

Мертвый я лежал на месте Лобном

В черной маске, с дудкою в руке,

А вокруг -  вблизи и вдалеке -

Огоньки болотные горели,

Бубны били, плакали сопели,

Песни пели бесы на реке...

Не видала Русь такого сраму!

А когда свезли меня на яму

И свалили в смрадную дыру -

Из могилы тело выходило

И лежало цело на юру.

И река от трупа отливала,

И земля меня не принимала.

На куски разрезали, сожгли,

Пепл собрали, пушку зарядили,

С четырех застав Москвы палили

На четыре стороны земли.

Тут тогда меня уж стало много:

Я пошел из Польши, из Литвы,

Из Путивля, Астрахани, Пскова,

Из Оскола, Ливен, из Москвы...

Понапрасну в обличенье вора

Царь Василий, не стыдясь позора,

Детский труп из Углича опять

Вез в Москву -  народу показать,

Чтобы я на Царском на призоре

Почивал в Архангельском соборе,

Да сидела у могилы мать.

А Марина в Тушино бежала

И меня живого обнимала,

И, собрав неслыханную рать,

Подступал я вновь к Москве со славой...

А потом лежал в снегу -  безглавый -

В городе Калуге над Окой,

Умерщвлен татарами и жмудью...

А Марина с обнаженной грудью,

Факелы подняв над головой,

Рыскала над мерзлою рекой

И, кружась по-над Москвою, в гневе

Воскрешала новых мертвецов,

А меня живым несла во чреве...

И пошли на нас со всех концов,

И неслись мы парой сизых чаек

Вдоль по Волге, Каспию -  на Яик, -

Тут и взяли царские стрелки

Лебеденка с Лебедью в силки.

Вся Москва собралась, что к обедне,

Как младенца -  шел мне третий год -

Да казнили казнию последней

Около Серпуховских ворот.

Так, смущая Русь судьбою дивной,

Четверть века -  мертвый, неизбывный

Правил я лихой годиной бед.

И опять приду -  чрез триста лет.

19 декабря 1917

Коктебель