Т е р м и д о р

1

Катрин Тео во власти прорицаний.

У двери гость -  закутан до бровей.

Звучат слова: «Верховный жрец закланий,

Весь в голубом, придет, как Моисей,

Чтоб возвестить толпе, смирив стихию,

Что есть Господь! Он -  избранный судьбой,

И, в бездну пав, замкнет ее собой...

Приветствуйте кровавого Мессию!

Се Агнец бурь! Спасая и губя,

Он кровь народа примет на себя.

Един Господь царей и царства весит!

Мир жаждет жертв, великим гневом пьян.

Тяжел Король... И что уравновесит

Его главу? -  Твоя, Максимильян!»

2

Разгар Террора. Зной палит и жжет.

Деревья сохнут. Бесятся от жажды

Животные. Конвент в смятеньи. Каждый

Невольно мыслит: завтра мой черед.

Казнят по сотне в сутки. Город замер

И задыхается. Предместья ждут

Повальных язв. На кладбищах гниют

Тела казненных. В тюрьмах нету камер.

Пока судьбы кренится колесо,

В Монморанси, где веет тень Руссо,

С цветком в руке уединенно бродит,

Готовя речь о пользе строгих мер,

Верховный жрец -  Мессия -  Робеспьер -

Шлифует стиль и тусклый лоск наводит.

3

Париж в бреду. Конвент кипит, как ад.

Тюрьо звонит. Сен-Жюста прерывают.

Кровь вопиет. Казненные взывают.

Мстят мертвецы. Могилы говорят.

Вокруг Леба, Сен-Жюста и Кутона

Вскипает гнев, грозя их затопить.

Встал Робеспьер. Он хочет говорить.

Ему кричат: «Вас душит кровь Дантона!»

Еще судьбы неясен вещий лёт.

За них Париж, коммуны и народ -

Лишь кликнуть клич и встанут исполины.

Воззвание написано, но он

Кладет перо: да не прейдет закон!

Верховный жрец созрел для гильотины.

4

Уж фурии танцуют карманьолу,

Пред гильотиною подъемля вой.

В последний раз, подобная престолу,

Она царит над буйною толпой.

Везут останки власти и позора:

Убит Леба, больной Кутон без ног...

Один Сен-Жюст презрителен и строг.

Последняя телега Термидора.

И среди них на кладбище химер

Последний путь свершает Робеспьер.

К последней мессе благовестят в храме,

И гильотине молится народ...

Благоговейно, как ковчег с дарами,

Он голову несет на эшафот.

7 декабря 1917