Детские портреты

Люблю весной, когда окрепший жар,

Натешась и устав, спешит угомониться,

Наш чистенький, подстриженный бульвар,

Детей веселые, доверчивые лица,

Их звонкий смех, их игры, а порой

Их ссоры резвые за милою игрой.

1

Свою зеленую поломанную лейку

С ленивой грацией поставив на скамейку

И свесив ножки с порванным носком,

Худые, слабые, болезненные ножки,

Со мной доверчиво уселася рядком,

Вся словно лилия, притихнувшая крошка.

Ресницы влажные сомкнулися чуть-чуть,

Румянец вызвала здоровая усталость.

Она как ласточка, готовая вспорхнуть,

Вся грациозная недремлющая шалость.

2

Два мальчика с торчащими ушами

В матросках узеньких, худые, как тростник,

Гребут к себе песок железными ковшами

И льют его, визжа, друг другу в воротник.

Всегда воинственный, драчливый и задорный,

Над каждой мелочью протяжно хохоча,

С глазами острыми и злыми, как свеча,

Таков Борисанька. Почтительно-покорный,

Другой, Володенька, запачканный, живой,

Смешливый карапуз с большою головой.

Их немка, с ужасом отбросивши Марлитт,

«Я вам стихи задам!» - озлобленно кричит.

Но дико «го-го-го» в ответ хохочет Боря.

Его не устрашат немецкие стихи!

И, брату ревностно октавой выше вторя,

Пищит Володенька злорадно «хи-хи-хи».

3

Шажками мелкими, неровно, как спираль,

Бежит горбатая трехлетняя Ануся.

Ее завидевши, невольно отвернуся,

И мне до горечи ее бывает жаль.

Глаза - два остреньких, пугливых огонька;

В них страх бесформенный и боль недоуменья,

Настойчивый вопрос, немое подозренье

И безнадежная недетская тоска.

Все что-то жуткое скрывают молчаливо,

Как будто прячется загадка за спиной...

И все бежит она, бежит нетерпеливо,

С кривыми ножками, с фигуркою больной.

Растерянно глядит в сконфуженные лица

И, не поняв еще, - трепещет и боится.

4

«Да полно, посиди, умаялся, дружочек!

Ишь вымазал себе коленки об песочек.

Ведь этакий шалун, прости меня господь!

Поверите ль, божусь, - минутного покоя

И днем, и вечером не знаю от него я,

Такого сорванца не только бы пороть,

А прямо бы в мешок и сдать городовому,

Что ни на есть свирепому и злому!»

Так няня старая досадливо ворчит,

А Димка, кругленький и ласковый, как котик,

Три пальца крохотных отважно сунул в ротик,

Из-под густых ресниц дурачливо глядит

И словно дразнит нас: не страшно и не ново

Сказанье про мешок и злость городового.

5

Во что играть? В царя! Нет, в салки, в колдуна!

Считаться... раз, два, три... послушайте, считаться!

Лишь Вавочка, смеясь, упрямится одна:

«Я с вами в колдуны не вздумаю играться.

Ну вот еще... зачем? Вы только напылите.

Сережка рвет кушак, а Оля упадет.

Уж лучше в коршуна... я курочка, хотите?

Но как же, Вава? Нет, без счета не идет!»

А Вавочка стоит с приподнятой головкой,

Чуть щуря щелочки своих веселых глаз.

Увы! Ей побеждать приходится не раз -

Все очарованы коварною плутовкой.

Она премилая - как уголь завитушки,

На щечках ямочки и ямки на руках.

Все грациозно в ней - и розовые ушки,

И ножки длинные в голубеньких носках...

И Вава - курочка, а Гришенька - ворона.

Так рано вводится власть женского закона!

1906