Мариэтта Шагинян
Memento mori
В юности я вожделел и вина и женщин.
К зрелым годам не пьянят ни вино, ни ласка.
Медлен мой день, и только бокал мой пенит
Вечный напиток - сладостный сон-целитель.
В сон, как в мечеть, у порога оставив туфли,
Каждую ночь, забыв про себя, вступаю.
Все, что не я, опять нахожу на месте:
«Здравствуйте, - им говорю, синий сон и дорожка!»
«Здравствуй, - и мне в ответ синий сон и дорожка, -
Мы тут стоим, а ты?» - «А я сокращаюсь.
Вот и опять я стал короче, чем прежде.
Завтра буду короче, чем был сегодня.
Вы собирайте меня, синий сон и дорожка!
Запоминайте, сколько меня тут было!
Стонет дух мой о протяженном покое:
Синим сном и дорожкой пора протянуться...»
1921
Война
Благо тебе, очарованный брат! Возмущенной стихии
Лик и число ты даришь и в бесформенной качество ищешь,
С нею смешавшись, поешь, уповая в ее завыванье
Отзвукам песни свободной - душою свободною вторить.
Я же теперь не охотник согласных напевов! Ревниво
Сердце и слух берегу; тишины многознающей алчу...
Ненависть - что сладострастье: на миг облегчив, обокрадет.
Мимо да идут меня порожденные ею восторги!
1914
Воскресение
Уже снега сползли к оврагу,
На тополях кричат грачи;
И белый день, убавив шагу,
Все тише движется к ночи.
А ночь! Какие шум и шорох
Весь сад, всю степь заволокли,
В каких стенаниях и спорах
Весна родится из земли!
И час от часу всё утешней,
Обряд таинственный творя,
Переживать с природой вешней
Страстные дни календаря, -
Как бы торжественно связуя
Расцвет земных цветов и трав
С концом того, кто жизнь иную
Воздвиг нам, смертью смерть поправ.
1920
Галка
Дождь. Туман. Кого-то жалко;
Песня в сердце оборвалась.
Вся взъерошенная, галка
Под окном моим прижалась.
Грудью к дереву припала,
Шелестят седые крылья:
«Я пропала, я пропала», -
Злобно каркает в бессилье.
В это мертвое мгновенье
Эта пасмурная нота
Жутко будит в нас смятенье
И предчувствие чего-то.
1906
Грибы
В воздухе бодрящем
Холодно и звонко.
Детка, посмотри-ка,
Вон глядит опенка,
А под этой веткой,
Словно именинник,
Радостно смеется
Стройный подосинник.
Батюшки, сам белый
Прячется в овраге!..
Тихо дышат сосны,
Воздух полон влаги,
Словно меж стволами
Леший-невидимка
Бродит и вздыхает...
Сядем, посидим-ка.
Дай сюда корзину,
И сочтем грибы мы,
Этим ясным утром
От него хранимы.
Леший нас не тронет
Он не тронет мухи.
Бедный, в эту пору
Сильно он не в духе!
1906
Детские портреты
Люблю весной, когда окрепший жар,
Натешась и устав, спешит угомониться,
Наш чистенький, подстриженный бульвар,
Детей веселые, доверчивые лица,
Их звонкий смех, их игры, а порой
Их ссоры резвые за милою игрой.
1
Свою зеленую поломанную лейку
С ленивой грацией поставив на скамейку
И свесив ножки с порванным носком,
Худые, слабые, болезненные ножки,
Со мной доверчиво уселася рядком,
Вся словно лилия, притихнувшая крошка.
Ресницы влажные сомкнулися чуть-чуть,
Румянец вызвала здоровая усталость.
Она как ласточка, готовая вспорхнуть,
Вся грациозная недремлющая шалость.
2
Два мальчика с торчащими ушами
В матросках узеньких, худые, как тростник,
Гребут к себе песок железными ковшами
И льют его, визжа, друг другу в воротник.
Всегда воинственный, драчливый и задорный,
Над каждой мелочью протяжно хохоча,
С глазами острыми и злыми, как свеча,
Таков Борисанька. Почтительно-покорный,
Другой, Володенька, запачканный, живой,
Смешливый карапуз с большою головой.
Их немка, с ужасом отбросивши Марлитт,
«Я вам стихи задам!» - озлобленно кричит.
Но дико «го-го-го» в ответ хохочет Боря.
Его не устрашат немецкие стихи!
И, брату ревностно октавой выше вторя,
Пищит Володенька злорадно «хи-хи-хи».
3
Шажками мелкими, неровно, как спираль,
Бежит горбатая трехлетняя Ануся.
Ее завидевши, невольно отвернуся,
И мне до горечи ее бывает жаль.
Глаза - два остреньких, пугливых огонька;
В них страх бесформенный и боль недоуменья,
Настойчивый вопрос, немое подозренье
И безнадежная недетская тоска.
Все что-то жуткое скрывают молчаливо,
Как будто прячется загадка за спиной...
И все бежит она, бежит нетерпеливо,
С кривыми ножками, с фигуркою больной.
Растерянно глядит в сконфуженные лица
И, не поняв еще, - трепещет и боится.
4
«Да полно, посиди, умаялся, дружочек!
Ишь вымазал себе коленки об песочек.
Ведь этакий шалун, прости меня господь!
Поверите ль, божусь, - минутного покоя
И днем, и вечером не знаю от него я,
Такого сорванца не только бы пороть,
А прямо бы в мешок и сдать городовому,
Что ни на есть свирепому и злому!»
Так няня старая досадливо ворчит,
А Димка, кругленький и ласковый, как котик,
Три пальца крохотных отважно сунул в ротик,
Из-под густых ресниц дурачливо глядит
И словно дразнит нас: не страшно и не ново
Сказанье про мешок и злость городового.
5
Во что играть? В царя! Нет, в салки, в колдуна!
Считаться... раз, два, три... послушайте, считаться!
Лишь Вавочка, смеясь, упрямится одна:
«Я с вами в колдуны не вздумаю играться.
Ну вот еще... зачем? Вы только напылите.
Сережка рвет кушак, а Оля упадет.
Уж лучше в коршуна... я курочка, хотите?
Но как же, Вава? Нет, без счета не идет!»
А Вавочка стоит с приподнятой головкой,
Чуть щуря щелочки своих веселых глаз.
Увы! Ей побеждать приходится не раз -
Все очарованы коварною плутовкой.
Она премилая - как уголь завитушки,
На щечках ямочки и ямки на руках.
Все грациозно в ней - и розовые ушки,
И ножки длинные в голубеньких носках...
И Вава - курочка, а Гришенька - ворона.
Так рано вводится власть женского закона!
1906
Жалоба
Волну окликнула волна, -
И вот она уже далече...
Ах, не на радость им дана
Их кратковременная встреча!
Грустит у ног, грустит прибой
И плещет жалобнее птички...
А мы, не так ли мы с тобой
Сошлись на миг для переклички?
И, растворяясь в широте
Земных забот и недосуга,
Зовем, зовем, как волны те,
Но все отходим друг от друга...
О, эта боль! О, этих встреч
Незабываемая рана!
О, как мне сердце уберечь
От новой веры и - обмана?
1912
Жены султана
Душен вечер. Вздох мистраля
Слаб, и слабы вздохи моря.
В благовонный сад сераля
Сам султан прибудет вскоре.
Словно птичьих крыльев трепет,
Шевелится тень платанов;
Робок ропот, странен лепет
Разговорчивых фонтанов.
И под ропоты фонтана
В сад, луной обвороженный,
Тихо сходят ждать султана
Со ступеней белых жены.
Томный шелк шуршит и прячет
Затаенные желанья.
Ах, кого пророк назначит
Для блаженного закланья?
И, безревностных, безгневных,
Сладко-нежных друг ко другу,
Провожает желтый евнух
Их к державному супругу.
1911
Завязь
Тот трижды лжив, кто тороплив,
В ком сердце жадно и забвенно!
Ни знойных лоз, ни сладких слив
Весна не золотит мгновенно,
Но медленно по стеблю сок
Благоуханной влагой бродит,
И время вяжет узелок
Его янтарной тайны - в плоде.
Пусть корню спать в земле темно.
Что нужды? День, лучами всеми,
Поит в цветке и кормит семя,
Где прошлое - сбережено.
1914
К Армении
С какой отрадой неустанной,
Молясь, припоминаю я
Твоих церквей напев гортанный,
Отчизна дальняя моя!
Припоминаю в боли жгучей,
Как очерк милого лица,
Твои поля, ручьи, и кручи,
И сладкий запах чебреца...
Веленью тайному послушный,
Мой слух доныне не отвык
Любить твой грустно-простодушный,
Всегда торжественный язык.
И в час тоски невыразимой,
Приют последний обретя,
Твое несчастное дитя
Идет прилечь к тебе, к родимой...
Я знаю, мудрый зверь лесной
Ползет домой, когда он ранен, -
Ту боль, что дал мне северянин,
О, залечи мне, край родной!
1912
Касыда
Был человек. Имел жену, детей,
Дом с черепичной кровлей,
Сад, колодец,
Вола, осла и слуг, служивших верно.
Однажды он, идя домой, глядит -
И видит дым на небе,
Слуг, спешащих
Туда, сюда, и отчий дом в огне.
Он узнает, что нерадивый раб
Поджег в саду солому,
Испугался
И, бросив дом, бежал от наказанья.
Вскипев от гнева, поспешил и он
Тушить пожар с другими,
Суетиться,
Таскать добро, кричать, хрипя, в дыму.
Но дом сгорел. Жена свела детей
К испуганным соседям.
Головешки
Еще дымилися на пепелище.
- Построим снова, - молвил человек, -
Верни-ка, друг, кубышку,
Что отдал я
Тебе хранить на наш на черный день!
В кубышке было золото. Сосед
Его давно растратил.
Молвил: - Что ты?
В бреду с беды? Какая там кубышка?
Взревев, как зверь, ударил человек
Неверного соседа.
Тот свалился
И умер. Был виновник взят в тюрьму.
Жена же с бесприютными детьми
От одного к другому
С униженьем
Скиталася, и хлеб их стал им горек.
- Будь я одна, мне было б легче! - Так
Подумала однажды.
Слышал, верно,
Ее злой дух - и смерть взяла детей.
Не снесть бы ей потери, но ума
Она лишилась с горя.
И вприпрыжку
Ушла бродить, играя с кем-то в прятки.
Да со смешком, блудя глазами, рот,
Как дети, оттопырив,
Оступилась
И утонула в тот же день в пруду.
Меж тем судья, все дело разобрав,
В нем не нашел убийства.
Отпустил он,
С советом быть разумней, человека.
Тот вышел и спросил: - Где сын? - Погиб. -
Спросил: - Где дочь? - Погибла. -
О жене он
Тогда спросил, и был ответ: мертва.
Он на чужой порог присел без слез.
Очами напряженно
Высматривал,
Как будто бы читал перед собою.
Да шевелил губами про себя.
А раб, их дом поджегший,
Днем и ночью
Тем временем терзался в злой тоске.
И так несносен сердцу был укор,
Что - в жажде облегченья -
Воротился,
Бил в грудь себя и пал пред человеком.
- Прости, прости! - Тот взор в него упер,
Узнал и, торопливо
Продолжая
Немую речь свою, сказал рабу:
- Не ты, - сказал он, - в этом виноват.
Ну, ты поджег солому,
Правда, правда,
А дети, а жена моя, а злато?
Уж тут не ты. Иди себе, иди,
Коль хочешь, - так прощаю. -
Обратился
К нему очами и простил ему.
Упала тяжесть с совести раба.
Вскричал он: - Друг, спасибо!
Не забуду
Всю жизнь мою, что мне сейчас даруешь!
И встрепенулся бледный человек:
- Ты говоришь спасибо?
Ведь лишен я
Теперь всего, я гол, как перст, я нищ,
Нет у меня на маковку добра,
А ты сказал спасибо?
Неужели
И нищие давать дары умеют?
И встал тогда, и ходит он с тех пор
К болящим и скорбящим.
И находит
Такое слово, чем кому помочь.
И не бесплодны скорбного слова,
А сам он ликом светел...
Божьим детям
Дается, утешая, утешенье.
13 апреля 1920
Комета
В вихре ветра и света,
Истекая огнем,
Пролетала комета
Межпланетным путем.
Вкруг нее, вечно юны,
Соблюдая черед,
Вьют созвездья и луны
Мировой хоровод.
Орион в небе ходит,
Повторен троекрат,
И медведица водит
За собой медвежат.
Ей же - путь неизбытый
И разлука в удел,
Чуть заденет орбиты
Пролетающих тел...
Муке тысячелетий
Разрешения нет!
Что ж, душа, ты комете
Загляделась вослед?
Беспокойством томима
И одна, как она,
Тоже мимо, все мимо,
Пролетать ты должна!
Звезд согласно теченье,
Сердцу сердце - звено,
А тебе - отреченье,
Отреченье одно!..
1916
Лодочник
Вкруг весла волна расплескивает
Ровные воронки.
В тучках золотом поблескивает
Полумесяц тонкий...
У меня фелюга видывала
Все морские тропы,
Верный якорь свой закидывала
В Смирне, у Синода...
У меня фелюга дареная,
Дарена не даром:
Повозил на ней татарина я
С краденым товаром!
А уж как к нам в лодку хаживала
Смуглая татарка, -
Все глядела, да уваживала,
Да вздыхала жарко.
А уж как, чадрою шалевою
Повязав голубку,
Во весь дух я гнал, отчаливая,
Парусную шлюпку...
Над бортом канат натягивая,
Чуя силу вражью,
Белый парус вздулся, вздрагивая,
Словно грудь лебяжья.
Я гребу, весло вытаскиваю
Да кричу татарам:
«Ой, не дам, не дам вам ласковую.
Ей не жить со старым!»
А за мной, волну растрескивая,
Свищет ветер звонкий,
Да висит вверху, поблескивая,
Полумесяц тонкий...
1912
Милому
Дитя твое устало быть любимым,
Ласкаемым, балованным зверенком,
Все нежиться среди ковров пушистых
Да бегать, как котенок, на веревке
Твоей любви!.. Ласкать устали руки,
Устали волосы от ароматов, губы -
От поцелуев, щеки - от румян, а уши -
От слов, с которыми уста не дружат.
Все «жизнь моя» да «господин мой» шепчут
Они, твоим покорные приказам.
И, слушая их вынужденный лепет,
Твердит упрямо сердце: «Милый брат мой».
О милый брат мой! Плачет сердце в теле,
Как семя, брошенное в землю. Ты же
Все топчешь эту землю, все в ней стелешь
Опять землей - и сквозь земную толщу
Ты семени расцвесть не дозволяешь.
1912
Молитва
Уж ночь. Земля похолодела,
С горы торопятся стада
И у господнего предела
Моргнула первая звезда.
Там, в голубой исповедальне,
Ночной монах зажег свечу...
За нашу встречу, друг мой дальний,
Слова молитвы я шепчу.
Блаженный ветер, пролетая,
Колышет кружево дерев...
- Душа, как чаша налитая,
Полна тобою до краев.
1911
На подоконнике
У земли для любви не найдется
Сладких слов, возносящих любовь...
То, что к сердцу из сердца пробьется, -
Немотою любви славословь.
Верь, не тщетно над миром возносит
Нас святого безмолвия час:
Ведь сама тишина произносит
Это слово любви вместо нас.
...Ночь. Допела последняя птица.
Ходит ветер в саду, бормоча.
Ах, как сладко плечу приютиться
У навеки родного плеча!
6 июня 1912
Ода времени
I
Тебе, кому миры подвластны,
Кто чередует свет и мглу,
Мой скромный стих, мой слабогласный,
Споет ли должную хвалу?
Блуждает память в миллионе
Лет, отмелькавших, словно сон.
А там, в твоём несчётном лоне,
Роится новый миллион.
За голубым его теченьем,
Подобным Млечному Пути,
Суди грядущим поколеньям
Опять грядущее найти!
II
До той поры, пока могильный
Приносит сумрак забытье,
Твой лепет ласково-умильный
Сопровождает бытие.
Не перенесть любви и боли,
Ни гнева, ни высоких дум,
Когда б не пел над нами боле
Твоих могучих крыльев шум;
Когда бы плавный лет, скользящий
Из мига в миг, из часа в час,
Таинственней мечты и слаще
Забвенья - не баюкал нас!
III
И в соке лозы виноградной,
И в песне, что пропел поэт,
Твой легкий шаг, твой шаг отрадный
Почетный оставляет след.
Ты тленный прах даруешь тленью.
Но формы, где рождался бог,
Животворит прикосновенье
Твоих легкокрылатых ног.
Творец, не жди мгновенной дани
И тьмы забвенья не страшись!
Что время сжало в мощной длани -
Оно, летя, возносит ввысь.
IV
Нам душу грозный мир явлений
Смятенным хаосом обстал.
Но ввел в него ряды делений
Твой разлагающий кристалл, -
И то, пред чем душа молчала,
То непостижное, что есть,
Конец продолжив от начала,
Ты по частям даешь прочесть.
Ты миру судишь материнство...
И с первых дней земной чете
Лишь суждено дробить единство
В слиянья роковой мечте.
V
Ты - цепь души неутоленной!
Чем от тебя я отделю
Свой смертный разум, прикрепленный
К тебе, как пламя к фитилю?..
Но на стебле твоем растущем
Хранит незримая ладонь
Взвиваемый к небесным кущам
Познанья медленный огонь.
И, может быть, в преддверье света,
Остебеленный кончив путь,
Вспорхнет, как голубь, пламя это
Бессмертной истине на грудь.
VI
Как подойти к последней сени?
Как сердцу примириться, чтоб
Не быть, не слышать шум весенний
Земли, спадающей на гроб?
Но тяжкой ношей наши плечи
Обременяет ход времен, -
И вот уже не страшно встречи,
Упокоительной, как сон.
И вот насыщенный, изжитый,
Вкусивший от добра и зла,
Дух сам собой возводит плиты
Над жизнью - хладной, как зола.
VII
Так обрастай же все мгновенья,
О время - длиннорунный мох!
Да не замрут тебе хваленья,
Доколь в груди не замер вздох.
Пусть с примиряющим лобзаньем
От нас твои отходят дни,
И ты спокойным указаньям
Волненья сердца подчини.
Судья людей в любви и гневе!
Всем взмахам твоего крыла,
Тебе, кормящее во чреве
Мечту о вечности, - хвала!
1915
Полнолуние
Кто б ты ни был - заходи, прохожий.
Смутен вечер, сладок запах нарда...
Для тебя давно покрыто ложе
Золотистой шкурой леопарда,
Для тебя давно таят кувшины
Драгоценный сок, желтей топаза,
Что добыт из солнечной долины,
Из садов горячего Шираза.
Розовеют тусклые гранаты,
Ломти дыни ароматно вялы;
Нежный персик, смуглый и усатый,
Притаился в вазе, запоздалый.
Я ремни спустила у сандалий,
Я лениво расстегнула пояс...
Ах, давно глаза читать устали,
Лжет Коран, лукавит Аверроэс!
Поспеши... круглится лик Селены;
Кто б ты ни был - будешь господином.
Жарок рот мой, грудь белее пены,
Пахнут руки чебрецом и тмином.
Днем чебрец на солнце я сушила,
Тмин сбирала, в час поднявшись ранний.
В эту ночь - от Каспия до Нила -
Девы нет меня благоуханней!
1911
Путем зерна
Мой дом был построен в ущелье лесном, -
И людям с улыбкой я отдал свой дом.
Как вихрь, быстроногий был конь у меня,
Но, встретив больного, я отдал коня.
И той же дорогой, в предутренний час,
Пошел я, одетый в парчу и в атлас.
Но вот, по пути повстречавшись с другим,
Я отдал парчу и остался нагим.
Глубоко в душе я хранил огонек,
Но день не рождался и путь был далек, -
И песнь об огне, убивающем ночь,
Я спел, чтоб усталым в дороге помочь.
Настала заря долгожданного дня.
Стою - без коня, без плаща, без огня.
На солнце, на лес оглянулся, любя, -
И, все потеряв, - приобрел я себя.
1906
Разлука
Велел господь моей душе, когда
В нее вдохнул божественное пламя,
Идти с людьми, идти в юдоль труда,
Исполненную днями и делами.
Но ты, любовь, источник сладких нег,
Как океан, в себя берущий реки,
Моих времен невыполненный бег
В одном остановила человеке...
И средь твоих восторгов незабвенных,
Перед тобой, таинственный палач, -
Часы мои, как хоры убиенных,
В глухой ночи уж зачинали плач.
Я божьего завета не нарушу;
Трудов и дней я выполню наказ!
И от тебя назад взяла я душу,
Оторвала глаза от милых глаз...
Испуг и ложь, любовь, в твоем укоре.
В бесплотных снах стоят твои года.
Душа ушла не для игры и горя,
Но от игры и горя - для труда.
1914
Утешения
1. ОТДАЮЩЕМУ
Спят, как детеныши, в нежном цветке семена,
Тьмою зачаты; для света взлелеяны ею.
Держит их чаша, но время придет - и она
Тихо раскроется, сонное семя развея.
Сердцу от века дано невозбранно цвести.
Что ж, зацветая, боится священной утраты?
Ты, мой цветок, опечаленному возвести:
Счастлив берущий; отдавший - блаженен двукраты.
2. НЕУМЕЛОМУ
Неверны первые шаги дитяти.
Его движеньям власти не дано.
Но манит мать в приют родных объятий,
И, к ним стремясь, находит путь оно.
Года идут, с годами разуменье.
Ты разуменьем опыт опророчь:
Не так ли цель - святая мать уменья,
Нас всех, кто хочет, научает мочь?
3. РАЗЛЮБИВШЕМУ
Не печалься над любовью-странницей,
Что, как тень, пройдя по жизни, канет...
Тонь пройдет, а светлый мир останется,
И глазам в миру виднее станет.
Сладок холод сердца разлюбившему!
Он глядит, как в первый день творенья.
Возвращенье памяти - забывшему,
Ненавидящему - примиренье.
4. УМИРАЮЩЕМУ
Не дай суетиться мыслям. Одежда времени сброшена.
Забудь о часах растраченных. Не плачь, почему не смог.
Всему, что ты чувствовал доброго, всему, что имел хорошего,
Несделанного, недоконченного - наследником будет бог.
1915
Флейта
По-прежнему сладостны вёсны,
А осень тиха и пуста...
И грустной сыростью росной
Душа, как цветы, налита.
Краснеет в полях кукуруза,
Давно в янтаре виноград.
От сладкого спелого груза
Погнулся желтеющий сад.
На башне старинной куранты
Зари совершают обход.
С балкона следят музыканты,
Когда подойдет пароход.
То смолкнут, то жалобой чьей-то,
Как грустная горлица, вновь
Воркует унылая флейта
Про осень, про боль, про любовь...
1912
Час не повторяется
Минуты поздних сожалений,
Что в этом мире горше вас?
Какая скорбь, какие пени
Вернут невозвратимый час?
В сознаньи радостен и долог,
Он, мнится, вечен сквозь года;
Но миг, - вот задернут полог
Меж ним и нами навсегда.
И мы у первозданной щели,
У пасти времени, - клянем,
Что не сумели, не успели
Всего себя отметить в нем.
И сердце мысль одна тревожит,
Один укор терзает нас:
Он по иному был бы прожит,
Когда б вернуть ушедший час.
О, смертный, бойся страшной казни,
Вина из чаши не пролей, -
И совершенней, глубже, связней,
Себя в своем запечатлей.
1911
Чеченка
I
По тропинке в час, когда
Муэдзин зовет аллаха,
Вороного Карабаха
Я веду за повода.
Конь, как юноша, красивый,
Шумно дышит на меня
И косит, играя гривой,
Очи, полные огня.
По протоптанным гранитам.
Меж кустами кизила,
Он скользит, звеня копытом
И кусая удила.
Перед ним с тоскою тайной
Пробираюсь я по мху.
«Гость желанный, гость случайный,
Что ты медлишь наверху?
Трудно горною тропою...
Конь не слушает меня...
Помоги мне к водопою
Твоего свести коня!»
II
Он только спросил, далеко ль до чужого аула;
Сказал, что спешит и что жажда его велика.
Он только просил, чтобы я для него зачерпнула
В дорожную чашу холодной воды родника.
Над чашей с водою тряхнула я розою пышной, -
И розовой пеной до края покрылась она.
И, чашу подавши, я так прошептала неслышно:
«Пей, путник, да будет вода тебе слаще вина!»
Из чаши напился он, сдунувши к самому краю
С воды, словно бабочек, сдунув мои лепестки...
Вот только и было, и как он коснулся, - не знаю,
Ах, право, не знаю, - моей загорелой руки.
III
Последний луч на минарете
Крылом тяжелым стерла ночь.
Вот зов муллы, другой и третий…
От родника иду я прочь.
Тревожен звук шагов неверных,
Гляжу на месяца дугу.
Аллах, защитник правоверных,
Что знаю я и что могу?
Ах, сладок сон ночной порою...
Что горе брата, гнев отца?
От них не спрячу под чадрою
Я побледневшего лица!
1911