* * *

А на чердак – попытайся один!

Здесь тишина всеобъемлющей пыли,

Сумрак, осевший среди паутин,

Там, где когда–то его позабыли.

От раскаленных горячечных крыш

Сладко и тошно душе до отказа.

Спит на стропилах летучая мышь,

Дремлет средь хлама садовая ваза.

Ваза разбита: но вижу на ней,

Не отводя восхищенного взгляда, –

Шествие полуодетых людей

С тяжкими гроздьями винограда.

Дальше – слежавшаяся темнота,

Ужасы, что накоплялись годами,

Дрема, и та, без названия, – та,

Что отовсюду следила за нами.

Нет, я туда подойти не смогу.

Кто–то оттуда крадется по стенке,

Прыгнул!.. Но я далеко, – я бегу,

Падаю и расшибаю коленки...

Помню и лес, и заросший овраг, –

Было куда изумлению деться.

Все – незабвенно, но ты, чердак,

Самый любимый свидетель детства.

……………. .

1929

* * *

А ритмы, а рифмы неведомо откуда

Мне под руку лезут, и нету отбоя.

Звенит в голове от шмелиного гуда.

Как спьяну могу говорить про любое.

О чем же? О жизни, что длилась напрасно?

Не надо. Об этом уже надоело.

Уже надоело? Ну вот и прекрасно,

Я тоже о ней говорить не хотела.

И все же, и все–таки длится дорога,

О нет, не дорога – глухая тревога,

Смятенье, прислушиванье, озиранье,

О чем–то пытаешься вспомнить заране,

Терзается память и все же не может

Прорваться куда–то, покуда не дожит

Мой день...

1968

Ахматовой и Пастернака...

Ахматовой и Пастернака,

Цветаевой и Мандельштама

Неразлучимы имена.

Четыре путеводных знака —

Их горний свет горит упрямо,

Их связь таинственно ясна.

Неугасимое созвездье!

Навеки врозь, навеки вместе.

Звезда в ответе за звезду.

Для нас четырехзначность эта —

Как бы четыре края света,

Четыре времени в году.

Их правотой наш век отмечен.

Здесь крыть, как говорится, нечем

Вам, нагоняющие страх.

Здесь просто замкнутость квадрата,

Семья, где две сестры, два брата,

Изба о четырех углах...

19 августа 1962, Комарово

Бело-синий город Севастополь...

Бело-синий город Севастополь,

Белокрылый город в синеве...

Моря ослепительная опыль

В скверах оседала на траве.

Город с морем сомкнуты в содружье,

Синей соли съедены пуды.

Дымной славой русского оружья,

Пушечным дымком несло с воды.

Белый камень в голубой оправе,

Ты у недруга в кольце тугом.

Город русской доблести, ты вправе

Горевать о времени другом.

Шрам широкий над крутою бровью

Ты через столетие пронес,

А теперь лежишь, залитый кровью,

И морских не осушаешь слез.

Слезы эти - зарева кровавей -

Отольются гибелью врагу...

Белый пепел в голубой оправе

На осиротевшем берегу!

Тяжка Севастополь, о как тяжко!

Где ж прославленная на века

белая матросская рубашка,

Праздничная синь воротника!

Плачь о тех, кто смертной мглой объяты,

Чьи могилы волнами кругом...

Ты еще начнешься, но себя ты

Не узнаешь в облике другом.

1942, Севастополь

Болезнь

О как хорошо, как тихо,

Как славно, что я одна.

И шум и неразбериха

Ушли, и пришла тишина.

Но в сердце виденья теснятся,

И надобно в них разобраться

Теперь, до последнего сна.

Я знаю, что не успеть.

Я знаю — напрасно стараться

Сказать обо всем даже вкратце,

Но душу мне некуда деть.

Нет сил. Я больна. Я в жару.

Как знать, может, нынче умру...

Одно мне успеть, одно бы —

Без этого как умереть?—

Об Анне.. Но жар, но ознобы,

И поздно. Прости меня. Встреть.

1970

* * *

Бредешь в лесу, не думая, что вдруг

Ты станешь очевидцем некой тайны,

Но все открыл случайный взгляд вокруг —

Разоблачения всегда случайны.

В сосновой чаще плотный снег лежит, —

Зима в лесу обосновалась прочно,

А рядом склон сухой листвой покрыт, —

Здесь осени участок неурочный.

Шумят ручьи, бегут во все концы, —

Весна, весна! Но в синеве прогретой

Звенят вразлив не только что скворцы —

Малиновка, — уж это ли не лето!

Я видела и слышала сама,

Как в чаще растревоженного бора

Весна и лето, осень и зима

Секретные вели переговоры.

1956

В каком неистовом молчаньи...

В каком неистовом молчаньи

Ты замерла, притихла, ночь!

Тебя ни днями, ни ночами

Не отдалить, не превозмочь.

Взволнованною тишиною

Объята из конца в конец,

Ты внемлешь надо всей страною

Биенью всех ее сердец.

О как же им была близка ты,

Когда по небу и земле

промчались первые раскаты

О Белгороде и Орле.

Все вдохновенней, все победней

Вставали громы в полный рост,

Пока двенадцатый, последний,

Не оказался светом звезд.

И чудилось, что звезды хлынут

Из самой трудной глубины,-

Они хоть на мгновенье вынут

Из сердца злую боль войны!

Но время это не настало,

Лишь близко-близко подошло.

Ты не впустую, ночь блистала,-

Нам от тебя и днем светло.

В нас тайный луч незатемнимый

Уже до дрожи напряжен.

Ты стала самою любимой,

Не подберешь тебе имен.

Ночь на 6 августа 1943

В минуту отчаянья

Весь век лишь слова ищешь ты,

Единственного слова.

Оно блеснет из темноты

И вдруг погаснет снова.

Ты не найдешь путей к нему

И не жалей об этом:

Оно не пересилит тьму,

Оно не станет светом.

Так позабудь о нем, пойми,

Что поиски напрасны,

Что все равно людей с людьми

Оно сроднить не властно.

Зачем весь век в борьбе с собой

Ты расточаешь силы,

Когда замолкнет звук любой

Пред немотой могилы.

1958

Весна и снег. И непробудный...

Весна и снег. И непробудный

В лесу заснеженный покой.

Зиме с землей расстаться трудно,

как мне с тобой, как мне с тобой.

1955

* * *

Весна так чувственна. Прикосновенье ветра

Томит листву, и грешная дрожит.

Не выдержит? И этой самой ночью...

Пахучая испарина ползет

И обволакивает. Мягко

Колышутся и ветви клена,

И чьи–то волосы, и чей–то взгляд.

Все – обреченное. И я обречена

Под кожу втягивать прохладную звезду,

И душный пот земли, и желтый мир заката..

Но по железу ерзнула пила,

И кислое осело на зубах.

Весна 1927

Ветер воет, ветер свищет ...

Ветер воет, ветер свищет -

Это ничего.

Поброди на пепелище

Сердца моего.

Ты любил под лунным светом

Побродить порой.

Ты недаром был поэтом

Бедный мой герой.

Я глазам не верю - ты ли,

Погруженный в сон,

Преклонившийся к Далиле

Гибнущий Самсон.

То ль к Далиле, то ль к могиле,

Только не ко мне,

Не к моей невольной силе,

Выросшей в огне,

Взявшейся на пепелище

Сердца моего,

Там, где только ветер свищет,

Больше ничего.

1955

Взгляни — два дерева растут...

Взгляни — два дерева растут

Из корня одного.

Судьба ль, случайность ли, но тут

И без родства — родство.

Когда зимой шумит метель,

Когда мороз суров,—

Березу охраняет ель

От гибельных ветров.

А в зной, когда трава горит

И хвое впору тлеть,—

Береза тенью одарит,

Поможет уцелеть.

Некровные растут не врозь,

Их близость — навсегда.

А у людей — все вкривь да вкось,

И горько от стыда.

1972

Встреча

«Смерть...» – рассыпающийся звук.

Иль дроби молоточка вроде?

Не все ль равно: смешно. И вдруг

Лицом к лицу на повороте.

Но только вздрогнула слегка.

Но только откачнула тело...

«Я думала, ты далека.

Тебя я встретить не хотела.

Твою поспешность извиня,

Я ухожу.– Следят за нами... «

Она смотрела на меня

Совсем прозрачными глазами.

Переливали тихий свет

Две голубеющие раны...

«Мне только восемнадцать лет.

Послушай! Это слишком рано.

Приди потом. Лишь горсть себя

В твои века позволь забросить.

Ты видишь: горький след скрепя,

Поэт не требует, а просит».

И я ждала, что вспыхнет в ней

Еще не виданное благо.

Печальнее и холодней

Сквозила голубая влага.

И кто–то ей еще сказал:

«Пусти меня. Другое имя –

Девятый вал, десятый вал –

С глазами справится твоими.

Их захлестнет, затопит их... «

Но этот голос дрогнул странно

И, коченеющий, затих,

И повалился бездыханный...

Она прошла. Ушла совсем.

Лишь холодком в лицо пахнуло.

Рванулась я навстречу всем,

Со всеми вместе повернула.

И снова день скользит за днем.

И снова я скольжу за днями.

Мы никогда не отдохнем,

Пока не поскользнемся к яме.

Я уважаю смерть и чту

Ее бессмертные владенья.

Но я забыла встречу ту

С прозрачной голубою тенью.

А люди от меня бегут...

Бегущим от меня не верьте,

Что у меня в глазах, вот тут,

Запечатлелся облик смерти.

И что мой голос обожгло

Ее дыханье ледяное...

Я знаю, людям тяжело,

Им тяжело дышать со мною...

И мне как будто бы опять...

Мне тоже начало казаться...

...Немного страшно засыпать

И очень страшно... просыпаться.

27 января 1927

Глубокий, будто темно-золотой...

Глубокий, будто темно-золотой,

Похожий тоном на твои глаза,

Божественною жизнью налитой,

Прозрачный, точно детская слеза,

Огромный, как заоблаченный гром,

Непогрешимо- ровный, как прибой,

Не запечатлеваемый пером -

Звук сердца, ставшего моей судьбой.

1955

Говорят, от судьбы не уйдешь...

Говорят, от судьбы не уйдешь.

Ты над этим смеешься? Ну что ж,

Покажи мне, любимый, звезду,

По которой тебя не найду,

Покажи мне, любимый, пути,

На которых тебя не найти,

Покажи мне любимый коня,

Которым объедешь меня.

1955

Год, в разлуке прожитый...

Год, в разлуке прожитый,

Близится к весне.

Что же ты, ах что же ты

Не придешь ко мне?

Мне от боли старящей

Тесно и темно.

В злой беде товарища

Покидать грешно.

Приходи не думая,

Просто приходи.

Что ж тоску угрюмую

Пестовать в груди?

Все обиды прошлые

Замела пурга.

Видишь - поле ровное,

Белые снега...

1955

Горе

Уехать, уехать, уехать,

Исчезнуть немедля, тотчас,

По мне, хоть навечно, по мне, хоть

В ничто, только скрыться бы с глаз,

Мне лишь бы не слышать, не видеть,

Не знать никого, ничего,

Не мыслю живущих обидеть,

Но как здесь темно и мертво!

Иль попросту жить я устала —

И ждать, и любить не любя...

Все кончено. В мире не стало —

Подумай — не стало тебя.

13 июля 1964

Давно я не верю надземным широтам...

Давно я не верю надземным широтам,

Я жду тебя здесь за любым поворотом,—

Я верю, душа остается близ тела

На этом же свете, где счастья хотела,

На этом, где все для нее миновалось,

На этом, на этом, где с телом рассталась,

На этом, на этом, другого не зная,

И жизнь бесконечна — родная, земная...

1967

Дальнее дерево

От зноя воздух недвижим,

Деревья как во сне.

Но что же с деревом одним

Творится в тишине?

Когда в саду ни ветерка,

Оно дрожмя дрожит...

Что это – страх или тоска,

Тревога или стыд?

Что с ним случилось? Что могло б

Случиться? Посмотри,

Как пробивается озноб

Наружу изнутри.

Там сходит дерево с ума,

Не знаю почему.

Там сходит дерево с ума,

А что с ним – не пойму.

Иль хочет что–то позабыть

И память гонит прочь?

Иль что–то вспомнить, может быть,

Но вспоминать невмочь?

Трепещет, как под топором,

Ветвям невмоготу, –

Их лихорадит серебром,

Их клонит в темноту.

Не в силах дерево сдержать

Дрожащие листки.

Оно бы радо убежать,

Да корни глубоки.

Там сходит дерево с ума

При полной тишине.

Не более, чем я сама,

Оно понятно мне.

1959

День изо дня и год из года...

День изо дня и год из года

Твоя жестокая судьба

Была судьбой всего народа.

Твой дивный дар, твоя волшба

Бессильны были бы иначе.

Но ты и слышащей и зрячей

Прошла сквозь чащу мертвых лир,

И Тютчев говорит впервые:

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые.

1962, Комарово

* * *

Дни мелькают — чет и нечет,

Жизнь осталась позади.

Что же сердце рвет и мечет,

Задыхается в груди?

Слышать слов моих не хочет,

Будто в рану сыплю соль.

Днем и ночью сердце точит

Злая дума, злая боль.

Знает сердце о причине

Всех скорбей моих и бед,

О смиренье, о гордыне

И что мне спасенья нет.

Но оно по горло сыто

Ложью всяческих прикрас,

И оно со мной открыто

Говорит не в первый раз,

Чтобы я, ему доверясь,

Не страшилась жить в глуши

И смелей порола ересь,

Если ересь от души.

Говорит не рифмы ради,

Не для красного словца,

Говорит не на эстраде,—

На исходе, у конца.

1956

Домолчаться до стихов

Одно мне хочется сказать поэтам:

Умейте домолчаться до стихов.

Не пишется? Подумайте об этом,

Без оправданий, без обиняков.

Но, дознаваясь до жестокой сути

Жестокого молчанья своего,

О прямодушии не позабудьте,

И главное – не бойтесь ничего.

1971

Если говорить всерьез...

Если говорить всерьез.

Лишь одно мне в жизни мило -

Коль мороз, так уж мороз,

Чтобы дух перехватило.

Я люблю вершины гор,

Оттого, что одиноки,

Я люблю степной простор

За его размах широкий.

Если зной - чтоб тишь да гладь,

Если ветер - чтоб такой уж -

На ногах не устоять...

Ты меня не успокоишь,

Не утешишь, не уймешь

Ласковым полунамеком.

Не свидетельствует ложь

О высоком, о глубоком.

Ни со степью, ни с горой

Не сравню твоей повадки,

Ты весь век живешь игрой

В кошки-мышки, в жмурки, в прятки.

А по мне, чтоб было так:

Счастье- счастьем, горе- горем.

И чтоб свет и чтобы мрак.

Впрочем, мы еще поспорим.

1959

* * *

Если художник неподкупный —

Так распишет, что ой–ой.

Он любой душе преступной

Воздавать привык с лихвой.

Тот ваятель не согласен

Утаить хоть что–нибудь.

Лепкой брыльев и подглазин

Он расскажет злую суть.

По одной кривой улыбке

Он движеньями резца

Год из году без ошибки

Обличает подлеца.

Сеть морщинок расположит

Так, что скрыть уже нельзя:

Этот век позорно прожит —

Вниз и вниз вела стезя...

Тут уж верьте ли, не верьте —

Весь рисунок неспроста...

Но останется до смерти

Красотою красота.

1968

* * *

Приходил по ночам...

Пастернак

За одиночество, за ночь,

Простертую во днях,

За то, что ты не смог помочь,

За то, что я лишь прах,

За то, что ты не смог любить,

За грохот пустоты...

Довольно! Этому не быть.

За все ответишь ты.

Ты мне являлся по ночам,

Мгновенно озарив.

Ты был началом всех начал,

Звучаньем первых рифм.

Являлся, чтоб дрожала мгла

Световращеньем строф,

Чтоб насмерть я изнемогла

От щедрости даров.

Ты был безгласен, и незрим,

И полон тайных сил,

Как темнокрылый Серафим,

Что Бога оскорбил.

Ты кровь мою наполнил тьмой,

Гуденьем диких сфер,

Любовью (ты был только мой!),

Любовью свыше мер.

Ты позабыл меня давно,

Но я тебя найду.

Не знаю где. Не знаю. Но

В полуночном бреду

Возможно все...

          По склонам скал

Наверх (а эхо – вниз).

Ты здесь, наверно, тосковал –

Здесь мрак плотней навис,

Здесь бесноватых молний пляс,

И треск сухих комет,

И близость беззакатных глаз,

Дающих тьму и свет.

Ты близок. Путь смертельных круч

Окончен. Вперебой

Толкутся звезды. Залежь туч.

И бредится тобой.

Ты здесь. Но звездная стена

Увидеть не дает.

Я прошибаю брешь. Она

Надтреснута, и вот

Я в брызгах радости, в лучах,

В лохмотьях темноты,

И, распростертая во прах,

Смотреть не смею: Ты!

Клубится мгла твоих волос,

И мрачен мрамор лба.

Твои глаза – предвестье гроз,

Мой рок, моя судьба...

Глаза!– Разросшаяся ночь,

Хранилище зарниц...

Ветрищу двигаться невмочь

Сквозь душный шум ресниц.

За одиночество... Не верь!

О, мне ли мстить – зови...

Иду, мой демон, – в счастье, в смерть

В предел земной любви.

1929

За окном шумит листва густая...

За окном шумит листва густая -

И благоуханна и легка,

Трепеща, темнея и блистая

От прикосновенья ветерка.

И за нею - для меня незримы,

Рядом, но как будто вдалеке,-

Люди, что всегда проходят мимо,

Дети, что играют на песке,

И шоссе в движенье непрестанном,

И ваганьковская тишина.

Я от них волненьем и блистаньем,

Трепетом живым отрешена...

Вянет лето, превращаясь в осень.

Август отошел, и вот, спеша,

Ветер листья рвет, швыряет оземь,

Откровенным холодом дыша.

И в окне, наполнившемся светом,-

Все, что близко, все, что далеко,

Все как есть, что было скрыто летом,

Вдруг возникло четко и легко.

Если чудо - говори о чуде,

Сочетавшем радость и печаль.

Вот они - невидимые люди!

Вот она - неведомая даль!

1955

За что же изничтоженно...

За что же изничтоженно,

Убито сердце верное?

Откройся мне: за что ж оно

Дымится гарью серною?

За что же смрадной скверною

В терзаньях задыхается?

За что же сердце верное

Как в преисподней мается?

За что ему отчаянье

Полуночного бдения

В предсмертном одичании,

В последнем отчуждении?..

Ты все отдашь задешево,

Чем сердце это грезило,

Сторонкой обойдешь его,

Вздохнешь легко и весело...

1955

Завтра день рожденья твоего...

Завтра день рожденья твоего.

Друг мой. Чем же я его отмечу?

Если бы поверить в нашу встречу!

Больше мне не надо ничего.

Ночью здесь такая тишина!

Звезды опускаются на крышу,

Но, как все, я здесь оглушена

Грохотом, которого не слышу.

Неужели ото всех смертей

Откупились мы любовью к детям?

Неужели родине своей

За себя достойно не ответим?

Это вздор! Не время клевете

И не место ложному смиренью,

Но за что же мы уже не те?

Кто мы в этом диком измеренье?..

Завтра день рожденья твоего.

Друг мой, чем же я тебе отвечу?

Если бы поверить в нашу встречу!

Больше мне не надо ничего.

1942

Закат

Пылает отствет красноватый

На летней пашне в час заката.

До фиолетового цвета

Земля засохшая прогрета.

Здесь каждый пласт огнем окован -

Лиловым, розовым, багровым,

И этот крепкий цвет не сразу

Становится привычен глазу.

Но приглядишься по-немногу,

На алый пласт поставишь ногу,

И с каждым шагом, все бесстрашней

Идешь малиновую пашней.

1942

Звезда

Когда настанет мой черед,

И кровь зеленая замрет,

И затуманятся лучи –

Я прочеркну себя в ночи.

Спугнув молчанье сонных стран,

Я кану в жадный океан.

Он брызнет в небо и опять

Сомкнется, новой жертвы ждать.

О звездах память коротка:

Лишь чья–то крестится рука,

Да в небе след крутой дуги,

Да на воде дрожат круги.

А я, крутясь, прильну ко дну,

Соленой смерти отхлебну.

Но есть исход еще другой:

Не хватит сил лететь дугой,

Сорвусь и – оземь. В пышный снег.

И там раздавит человек.

Он не услышит тонкий стон,

Как песнь мою не слышал он.

Я кровь последнюю плесну

И, почерневшая, усну.

И не услышу ни толчков,

Ни человечьих страшных слов.

(А утром скажут про меня:

– Откуда эта головня?)

Но может быть еще одно

(О, если б это суждено):

Дрожать, сиять и петь всегда

Тебя, тебя, моя звезда!

29 ноября 1927

Зима установилась в марте...

Зима установилась в марте

С морозами, с кипеньем вьюг,

В злорадном, яростном азарте

Бьет ветер с севера на юг.

Ни признака весны, и сердце

Достигнет роковой черты

Во власти гибельных инерций

Бесчувствия и немоты.

Кто речь вернет глухонемому?

Слепому - кто покажет свет?

И как найти дорогу к дому,

Которого на свете нет?

1955

Знаю, что ты ко мне не придешь...

Знаю, что ты ко мне не придешь,

Но поверь, не о тебе горюю:

от другого горя невтерпеж,

и о нем с тобою говорю я.

Милый, ты передо мной в долгу.

Вспомни, что осталось за тобою.

Ты мне должен - должен!- я не лгу -

Воздух, солнце, небо голубое,

Шум лесной, речную тишину,-

Все, что до тебя со мною было.

Возврати друзей, веселье, силу,

И тогда уже - оставь одну.

1943

* * *

И вдруг возникает какой–то напев,

Как шмель неотвязный гудит, ошалев,

Как хмель отлетает, нет сил разорвать,

И волей–неволей откроешь тетрадь.

От счастья внезапного похолодею.

Кто понял, что белым стихом не владею?

Кто бросил мне этот спасательный круг?

Откуда–то рифмы сбегаются вдруг.

Их зря обесславил писатель великий

За то, что бледны, холодны, однолики,

Напрасно охаял он «кровь и любовь»,

И «камень и пламень», и вечное «вновь».

Не эти ль созвучья исполнены смысла,

Как некие сакраментальные числа?

А сколько других, что поддержит их честь!

Он, к счастью, ошибся,— созвучий не счесть.

* * *

...И вы уж мне поверьте,

Что жизнь у нас одна,

И слава после смерти

Лишь сильным суждена.

Не та пустая слава

Газетного листка,

А сладостное право

Опережать века.

...Не шум газетной оды,

Журнальной болтовни,—

Лишь тишина свободы

Прославит наши дни.

Один лишь труд безвестный —

За совесть, не за страх,

Лишь подвиг безвозмездный

Не обратится в прах...

1970–е

И лишь в редчайшие мгновенья...

И лишь в редчайшие мгновенья

Вдруг заглядишься в синеву

И повторяешь в изумленье:

Я существую, я живу.

1943

История одного знакомства

Памяти Ю. К. Звонникова

          Возник из тьмы,

Бледнел и близился почти неслышно, –

Обломок льда чудесных очертаний:

Совсем как человек. В твоей груди

Дремало пламя. Тихо пробуждаясь,

Вытягивалось, трогало гортань.

          И голос твой,

Тяжелое тепло приняв, густея,

Размеренно над нами колыхался,

То удлиняясь, то сжимаясь в стих.

Суровым словом вызванные к жизни,

Ворчали и ворочались века.

          И чудилось:

Стихи свои приносишь ты из края,

Где звезды негоревшие томятся,

Где сказки нерассказанные ждут,

Где чьи–то крылья бьются о решетку

И смерть сидит, зевая на луну.

          Ты уходил,

На звезды мертвые легко ступая.

С бесплатным приложением событий,

Опять по росту строятся века.

Похрустывали под ногами звезды.

О, как ты не поранил нежных ног!

          Ты врос во тьму.

Тебя не ждали и не вспоминали.

Но дивное свершилось превращенье –

Ты к нам пришел как смертный человек.

(Иль пламя затаенное проснулось

И разбудило стынущую плоть?)

          Не ведаю.

Но помню я, что встретились мы в полдень,

Мы встретились на пыльном тротуаре,

Ты еле нес тяжелый чемодан.

(Наверно, звезды, сказки, перстень смерти,

Зуб колдуна, живой змеиный глаз...)

          И стал как все.

Ты служишь в Сельхозгизе,

Обедаешь в общественной столовой,

И в комнате есть у тебя постель

Для страсти, сна, бессонницы и смерти.

Но ты поэт и, значит, – чародей.

          Твоя душа

Колышется неслышным опахалом,

Сокровищем загробного Египта,

И поверяет в алчущую ночь

О небе, где одно сплошное солнце,

И о земле, затерянной в песках.

1929

* * *

К своей заветной цели

Я так и не пришла.

О ней мне птицы пели,

О ней весна цвела.

Всей силою рассвета

О ней шумело лето,

Про это лишь, про это

Осенний ветер пел,

И снег молчал про это,

Искрился и белел.

Бесценный дар поэта

Зарыла в землю я.

Велению не внемля,

Свой дар зарыла в землю...

Для этого ль, затем ли

Я здесь была, друзья!

К твоей могиле подойду...

К твоей могиле подойду.

К плите гранитной припаду.

Здесь кончился твой путь земной,

Здесь ты со мной, здесь ты со мной.

Но неужели только здесь?

А я? А мир окрестный весь?

А небо синее? А снег?

А синева ручьев и рек?

А в синем небе облака?

А смертная моя тоска?

А на лугах седой туман?..

Не сон и не самообман:

Когда заговорит гроза,

Вблизи блеснут твои глаза -

Их синих молний острия...

И это вижу только я.

1959

Какое уж тут вдохновенье,- просто...

Какое уж тут вдохновенье,- просто

Подходит тоска и за горло берет,

И сердце сгорает от быстрого роста,

И грозных минут наступает черед.

Решающих разом - петля или пуля,

Река или бритва, но наперекор

Неясное нечто, тебя карауля,

Приблизиться произнести приговор.

Читает - то гневно, то нежно, то глухо,

То явственно, то пропуская слова,

И лишь при сплошном напряжении слуха

Ты их различаешь едва-едва.

Пером неумелым дословно, построчно,

Едва поспевая ты запись ведешь,

боясь пропустить иль запомнить неточно...

(Петля или пуля, река или нож?..)

И дальше ты пишешь - не слыша, не видя,

в блаженном бреду не страшась чепухи,

Не помня о боли, не веря обиде,

И вдруг понимаешь, что это стихи.

1943

* * *

Какой обильный снегопад в апреле,

Как трудно землю покидать зиме!

И вновь зима справляет новоселье,

И вновь деревья в снежной бахроме.

Под ярким солнцем блещет снег весенний.

Взгляни, как четко разлинован лес:

Высоких сосен правильные тени

По белизне легли наперерез.

Безмолвие страницы разграфленной

Как бы неволит что–то написать,

Но от моей ли немоты бессонной

Ты слова ждешь, раскрытая тетрадь!

А под вечер предстал передо мною

Весь в перечерках черновик живой,

Написанный осыпавшейся хвоей,

И веточками, и сухой листвой,

И шишками, и гарью паровозной,

Что ветром с полустанка нанесло,

А почерк — то веселый, то серьезный,

И подпись различаю и число.

Не скрыть врожденный дар — он слишком ярок,

Я только позавидовать могу,

Как, не страшась ошибок и помарок,

Весна стихи писала на снегу.

1956

Когда на небо синее...

Когда на небо синее

Глаза поднять невмочь,

Тебе в ответ, уныние,

Возникнет слово:дочь.

О, чудо светлолицее,

И нежен и высок,-

С какой сравниться птицею

Твой легкий голосок!

Клянусь - необозримое

Блаженство впереди,

Когда ты спишь, любимая,

Прильнув к моей груди.

Тебя держать, бесценная,

Так сладостно рукам.

Не комната - вселенная,

Иду - по облакам.

И сердце непомерное

Колышется во мне,

И мир, со всею скверною,

Остался где-то, вне.

Мной ничего не сказано,

Я не сумела жить,

Но ты вдвойне обязана,

И ты должна свершить.

Быть может мне заранее,

От самых первых дней,

Дано одно призвание -

Стать матерью твоей.

В тиши блаженства нашего

Кляну себя: не сглазь!

Мне счастье сгинуть заживо

И знать, что ты сбылась.

1940

* * *

Когда слагать стихи таланта нет,—

Не чувствуя ни радости, ни боли,

Хоть рифмами побаловаться, что ли,

Хоть насвистать какой–нибудь сонет,

Хоть эхо разбудить... Но мне в ответ

Не откликается ни лес, ни поле.

Расслышать не в моей, как видно, воле

Те голоса, что знала с малых лет.

Не медли, смерть. Не медли, погляди,

Как тяжело неслышащей, незрячей,

Пустой душе. Зову тебя — приди!

О счастье! От одной мольбы горячей

Вдруг что–то дрогнуло в немой груди.

Помедли, смерть, помедли, подожди!..

Октябрь 1971

Коктебель

Когда я буду, умирая,

Вцепляться пальцами в постель,

Верни меня в предгорье рая,

Скажи мне тихо: Коктебель.

Я слабым слухом, мертвым взором

Всей горестью, любовью всей

Узнаю берег, на котором

Бродил усталый Одиссей.

Великой Мстительницы милость

Он верным сердцем призывал,

И дева светлая спустилась

На голубые глыбы скал.

Она отплыть ему велела,

Враждебный ветер укротив,

И парус он направил смело

В послушно голубой залив.

Она ж стояла здесь, блистая

Смерчем бессмертной красоты.

Кустов испуганная стая

Металась у ее пяты,

Змеенышем обвивши чресла,

Подъяв копье, щитом звеня,

Вдруг белым облаком исчезла...

Ты помнишь, Коктебель, меня...

О самом раннем знают скалы,

О бурных судоргах земли,

Когда огромные кораллы

В нее невидимо вросли,

Неукротимы, непрестанны –

Шел, верно, родовой раздор, –

В нее врубались ураганы

И там остались до сих пор.

Она собой отобразила

Как бы побоище богов,

Ее таинственная сила

Похожа на беззвучный зов,

На черновик забытый... это

Недаром кажется таким:

Сюда бог музыки и света

Огнем вписал внезапный гимн.

Как верный друг, мой спутник верный,

Как прежде нежно (помнишь как?),

Чтоб вытравились ветром скверны,

Внеси меня на Карадаг.

И перед демоном безглавым

На камни тихо положи,

Да будет вид сраженной славы

Полезен для моей души.

Но отойдем теперь скорее,

Чтоб я запомнить не могла,

Как, по лиловым дебрям рея,

Меня манила тень орла.

Я покорюсь, горя и стыня,

Что гордость наша? Скудно с ней!

Пахнула библией пустыня,

Все та ж, но жарче и древней.

О, палестинская долина,

Ответствуй мне, не по тебе ль

Шла так недавно Магдалина...

Меня ты помнишь, Коктебель?

Но мне роднее крови – море.

Дрожит мирьядами сердец

И, разгораясь в грозном споре,

Швыряет берегу венец.

Золотосиние! Поверьте,

Я вас люблю до тьмы, до дна,

Но надо мною знамя смерти,

Вода ж к умершим холодна.

В слова слагаясь еле–еле,

Шли волны голосом твоим:

Кто был однажды в Коктебеле,

Всегда томиться будет им.

1930

Куда, коварная строка?...

Куда, коварная строка?

Ты льстишься на приманку рифмы?

Ты хочешь, чтобы вкось и вкривь мы

Плутали? Бей наверняка,

Бей в душу, иль тебя осилят

Созвучья, рвущиеся врозь.

Коль ты стрела — лети навылет,

Коль ты огонь — свети насквозь.

1 августа 1963

Кузнечики... А кто они такие?...

Кузнечики... А кто они такие?

Заглядывал ли ты в их мастерские?

Ты, видно, думал - это кузнецы

И в кузнях маленьких поодиночке

О наковаленки бьют молоточки,

А звон от них летит во все концы?

Но это заблужденье. Ты не прав.

Не кузница в траве, а телеграф,

Где точки и тире, тире и точки

Бегут вплотную по звенящей строчке

И наспех сообщают обо всем,

Что в поле и в лесу творилось днем.

1957

* * *

Легко ль понять через десятки лет —

Здесь нет меня, ну просто нет и нет.

Я не запомнила земные дни.

Растенью, и тому, наверно, внятно

Теченье дней, а для меня они —

Как на луне смутнеющие пятна.

1969

Летень

Повеял летний ветерок;

Не дуновенье — легкий вздох,

Блаженный вздох отдохновенья.

Вздохнул и лег вдали дорог

На травы, на древесный мох

И вновь повеет на мгновенье.

Не слишком наша речь бедна,

В ней все имеет имена,

Да не одно: и «лед» и «ледень»,

А ветерок, что в летний час

Дыханьем юга нежит нас,

Когда–то назывался «летень».

Декабрь 1971

Лишь буря - приют и спасенье...

Лишь буря - приют и спасенье,

Под нею ни ночи, ни дня.

Родимые ветры осенние,

Хоть Вы не оставьте меня!

Вы пылью засыпьте глаза мои,

И я распознать не смогу,

Что улицы все же те самые

На том же крутом берегу,

Что город все тот же по имени,

Который нас видел вдвоем...

Хотя бы во сне - позови меня,

Дай свидеться в сердце твоем!

1942

Люби меня. Я тьма кромешная...

Люби меня. Я тьма кромешная.

Слепая, путанная, грешная.

Но ведь кому, как не тебе,

Любить меня? Судьба к судьбе.

Гляди, как в темном небе звезды

Вдруг проступают. Так же просто

Люби меня, люби меня,

Как любит ночь сиянье дня.

Тебе и выбора-то нет:

Ведь я лишь тьма, а ты лишь свет.

1942

Меня оброс дремучий воздух...

Меня оброс дремучий воздух,

С душой смешался, втек в зрачки,

В запекшихся на сердце звездах

Мерцают мерные толчки.

Как страшно мне кишенье жизни,

Ужели это наяву? -

В иной утраченной отчизне

Мечтой мучительной живу.

И в сходном с нею крае милом,

Где рдеют огненные мхи,

Я скалам, волнам и светилам

Люблю подсказывать стихи,

Не знавшие журнальной пыли,

Надменные в шуменье дня,

Но здесь их тучи полюбили,

Сплываясь около меня.

И вас, души моей созвучья,

С трудом порою узнаю:

Вы и просторней, и могучей,

И радостней в родном краю.

Наполненные плотью новой,

Им накрепко окрылены,

Иль гром, то синий, то багровый,

Иль лунный свет внутри волны,

Иль струны - вкручены до дрожи

От солнца в хладный камень скал,

И звук даете вы похожий

На тот, что тщетно мир искал.

Он - счастье. И ему все радо -

И свет небес, и темень дна...

О, нестерпимая награда.

Ты свыше подвига дана.

1931

Молитва в лесу

Средь многих земных чудес

Есть и такое —

Листья кружат на ветру,

Преображается лес,

Нет в нем покоя.

Это не страшно, это не навсегда,

Настанет покой снежный,

А там, глядишь, и весне подойдет чреда

В срок неизбежный.

У нас похуже, но мы молчим.

Ты, лес, посочувствуй.

Весна — это юность,

      а старость — не множество зим,

Минует одна, и место пусто.

Сомкнется воздух на месте том,

Где мы стоим, где мы идем.

Но и это не страшно, коль ты пособишь

И в нашу подземную тишь

Врастет деревцо корнями живыми.

Пожалей нас во имя

Пожизненной верности нашей

Ветвям, и листве, и хвое,

Оставь нам дыханье твое живое,—

Пусть растет деревцо

Все ветвистей, все краше!..

1969

Молчи, я знаю, знаю, знаю...

Молчи, я знаю, знаю, знаю.

Я точно, по календарю,

Припомню все, моя родная,

И за тебя договорю.

О скрытая моя соседка,

Бедой объятая душа!

Мы слишком часто, слишком редко

Встречаемся, всегда спеша.

Приди от горя отогреться,

Всем сердцем пристальным моим

Зову тебя: скорее встреться,

Мы и без слов поговорим.

Заплачь, заплачь! Ведь я-то знаю,

Как ночь бродить по пустырю.

До счастья выплачься, родная,

Я за тебя договорю.

1943

Море

Тебя, двуполое, таким, –

Люблю. Как воздух твой прозрачен!

Но долгий сон невыносим, –

Твой норов требует: иначе!

Наскучил сизый, и любой

Рождаешь ты из мглы глубокой, –

Лиловый, или голубой,

Или зеленый с поволокой.

Днем – солнце плавает по дну,

Пугая встречного дельфина.

Разрезать крепкую волну –

В ней солнечная сердцевина!

Но отступают от скалы,

Почуя тишину ночную,

Темно–зеленые валы

И замыкаются вплотную,

И поднимается луна

Над горизонтом напряженным,

Сквозь море спящее она

Проходит трепетом бессонным.

Одной на свете жить нельзя:

В воде дрожит луна другая,

А волны блещут, голося,

О черный берег ударяя...

Один, второй, мильонный вал,

А человек смятенья полон:

Он вспомнил и затосковал

О безначальном, о двуполом.

1929, Гурзуф

Муза

Когда я ошибкой перо окуну,

Минуя чернильницу, рядом, в луну, –

В ползучее озеро черных ночей,

В заросший мечтой соловьиный ручей, –

Иные созвучья стремятся с пера,

На них изумленный налет серебра,

Они словно птицы, мне страшно их брать,

Но строки, теснясь, заполняют тетрадь.

Встречаю тебя, одичалая ночь,

И участь у нас, и начало точь–в–точь –

Мы обе темны для неверящих глаз,

Одна и бессмертна отчизна у нас.

Я помню, как день тебя превозмогал,

Ты помнишь, как я откололась от скал,

Ты вечно сбиваешься с млечных дорог,

Ты любишь скрываться в расселинах строк.

Исчадье мечты, черновик соловья,

Читатель единственный, муза моя,

Тебя провожу, не поблагодарив,

Но с пеной восторга, бегущей от рифм.

1930

Мы начинали без заглавий...

Мы начинали без заглавий,

Чтобы окончить без имен.

Нам даже разговор о славе

казался жалок и смешон.

Я думаю о тех, которым

Раздоры ль вечные с собой

Иль нелюбовь к признаньям скорым

Мешали овладеть судьбой.

Не в расточительном ли детстве

Мы жили раньше? Не во сне ль?

Лишь в грозный год народных бедствий

мы осознали нашу цель

И яростную жажду славы

За счастье встреч и боль потерь...

Мы тридцать лет росли как дети,

Но стали взрослыми теперь.

И яростную жажду славы

Всей жизнью утолить должны,

Когда Россия пишет главы

Освобождающей войны,-

Без колебаний, без помарок -

Страницы горя и побед,

А на полях широких ярок

Пожаров исступленный свет...

Живи же, сердце, полной мерой,

Не прячь на бедность ничего

И непоколебимо веруй

В звезду народа твоего.

Теперь спокойно и сурово

Ты можешь дать на все ответ,

И скажешь ты два кратких слова,

Два крайних слова: да и нет.

А я скажу: она со мною,

Свобода грозная моя!

Совсем моей, совсем иною

Жизнь начинается, друзья!

1943

Мы рядом сидим...

Мы рядом сидим.

Я лицо дорогое целую.

Я голову глажу седую.

Мне чудится возле

какая-то грозная тайна,

А ты говоришь мне,

что все в этой жизни случайно.

Смеясь, говоришь:

- Ну а как же? Конечно, случайно.-

Так было во вторник.

И вот подошло воскресенье.

Из сердца вовек не уйдет

этот холод весенний.

Тебя уже нет,

а со мною что сталось, мой милый...

Я склоняюсь над свежей твоею могилой.

Я не голову глажу седую -

Траву молодую.

Не лицо дорогое целую,

А землю сырую.

1956

* * *

И.Л.

На миру, на юру

Неприютно мне и одиноко.

Мне б забиться в нору,

Затаиться далеко–далеко.

Чтоб никто, никогда,

Ни за что, никуда, ниоткуда.

Лишь корма и вода.

И созвездий полночное чудо.

Только плеск за бортом —

Равнозвучное напоминанье

Все о том да о том,

Что забрезжило в юности ранней,

А потом за бортом

Потерялось в ненастном тумане.

30 ноября 1971

На свете лишь одна Армения...

На свете лишь одна Армения,

Она у каждого своя.

От робости, от неумения

Ее не воспевала я.

Но как же я себя обидела —

Я двадцать лет тебя не видела,

Моя далекая, желанная,

Моя земля обетованная!

Поверь, любовь моя подспудная,

Что ты — мой заповедный клад.

Любовь моя — немая, трудная,

Любое слово ей не в лад.

Со мною только дни осенние

И та далекая гора,

Что высится гербом Армении

В снегах литого серебра,

Та величавая, двуглавая

Родная дальняя гора,

Что блещет вековечной славою,

Как мироздание, стара.

И тайна острова севанского,

Где, словно дань векам седым,—

И своды храма христианского,

И жертвоприношений дым.

Орлы Звартноца в камень врублены,

Их оперенье — ржавый мох...

О край далекий, край возлюбленный,

Мой краткий сон, мой долгий вздох...

1967

Надпись на портрете

(Мадригал)

Я вглядываюсь в Ваш портрет

Настолько пристально и долго,

Что я, быть может, сбита с толку

И попросту впадаю в бред,

Но я клянусь: Ваш правый глаз

Грустней, внимательнее, строже,

А левый — веселей, моложе

И больше выражает Вас,

Но оба тем и хороши,

Что Вы на мир глядите в оба,

И в их несхожести особой —

Таинственная жизнь души.

Они мне счастья не сулят,

А лишь волненье без названья,

Но нет сильней очарованья,

Чем Ваш разноречивый взгляд.

1956

* * *

Назначь мне свиданье

          на этом свете.

Назначь мне свиданье

          в двадцатом столетье.

Мне трудно дышать без твоей любви.

Вспомни меня, оглянись, позови!

Назначь мне свиданье

          в том городе южном,

Где ветры гоняли

          по взгорьям окружным,

Где море пленяло

          волной семицветной,

Где сердце не знало

          любви безответной.

Ты вспомни о первом свидании тайном,

Когда мы бродили вдвоем по окраинам,

Меж домиков тесных,

          по улочкам узким,

Где нам отвечали с акцентом нерусским.

Пейзажи и впрямь были бедны и жалки,

Но вспомни, что даже на мусорной свалке

Жестянки и склянки

          сверканьем алмазным,

Казалось, мечтали о чем–то прекрасном.

Тропинка все выше кружила над бездной...

Ты помнишь ли тот поцелуй

поднебесный?..

Числа я не знаю,

          но с этого дня

Ты светом и воздухом стал для меня.

Пусть годы умчатся в круженье обратном

И встретимся мы в переулке Гранатном...

Назначь мне свиданье у нас на земле,

В твоем потаенном сердечном тепле.

Друг другу навстречу

          по–прежнему выйдем,

Пока еще слышим,

Пока еще видим,

Пока еще дышим,

И я сквозь рыданья

Тебя заклинаю:

          назначь мне свиданье!

Назначь мне свиданье,

          хотя б на мгновенье,

На площади людной,

          под бурей осенней,

Мне трудно дышать, я молю о спасенье...

Хотя бы в последний мой смертный час

Назначь мне свиданье у синих глаз.

1953, Дубулты

* * *

Нас предрассветная заря

Надеждой радует не зря,

И неспроста пугает нас

Тревожный сумеречный час.

Лишается земля примет,

Когда на ней исчезнет свет,

Все дело в свете, но и он

Лишь темнотой на свет рожден.

1969

* * *

Не беда, что жизнь ушла,

Не беда, что навсегда,

Будто я и не жила,

А беда, что без следа,

Как в песок вода.

Август 1955

Не взыщи, мои признанья грубы...

Не взыщи, мои признанья грубы,

Ведь они под стать моей судьбе.

У меня пересыхают губы

От одной лишь мысли о тебе.

Воздаю тебе посильной данью-

Жизнью, воплощенною в мольбе,

У меня заходится дыханье

От одной лишь мысли о тебе.

Не беда, что сад мой смяли грозы,

Что живу сама с собой в борьбе,

Но глаза мне застилают слезы

От одной лишь мысли о тебе.

1967

Не за то ли, что только гроза...

Не за то ли, что только гроза

нам на мир открывает глаза,

И пред нами, хорош или плох,

Предстает он, застигнут врасплох,

Озарен то вверху, то внизу,-

Не за это ль мы любим грозу?

Что при свете дневном разберешь,

Примиряющем с правдою ложь?

Безучастный равно ко всему,

Он легко переходит во тьму.

Что увидишь во мраке ночном?

Он смешал, одурманенный сном,

Все, что живо, и все, что мертво,

Он не видит себя самого.

Но случится лишь ветру начать

Вековые деревья качать,-

Встрепенется, очнется листва,

Зашумит: я жива, я жива!

Редкий дождь пробежит вперебой

По траве, от зарниц голубой,

В чаще туч острие топора

Полыхнет белизной серебра,

Громыхающий рухнет удар

С поднебесья в глухой крутояр,

Взвоет ветер на все голоса,

Раскачаются шумно леса...

Не затем ли мы жаждем грозы,

Что гроза повторяет азы

Неоглядной свободы, и гром

Бескорыстным гремит серебром,

И, прозрачной прохладой дыша,

Оживает, мужает душа...

1957

Не отчаивайся никогда...

Не отчаивайся никогда,

Даже в лапах роковой болезни,

Даже пред лицом сочтенных дней.

Ничего на свете нет скучней,

И бессмысленней, и бесполезней,

Чем стенать, что зря прошли года.

Ты еще жива. Начни сначала.

Нет, не поздно: ты еще жива.

Я не раз тебя изобличала,

И опять ключами ты бренчала

У дверей в тайницу волшебства.

Январь 1964

Не плачь, не жалуйся, не надо...

Не плачь, не жалуйся, не надо,

Слезами горю не помочь.

В рассвете кроется награда

За мученическую ночь.

Сбрось пламенное покрывало

И платье наскоро надень

И уходи куда попало

В разгорячающийся день.

Тобой овладевает солнце.

Его неодолимый жар

В зрачках блеснет на самом донце,

На сердце ляжет, как загар.

Когда в твоем сольется теле

Владычество его лучей,

Скажи по правде - неужели

Тебя ласкали горячей?

Поди к реке и кинься в воду

И, если можешь,- поплыви.

Какую всколыхнешь свободу,

Какой доверишься любви!

Про горе вспомнишь ты едва ли.

И ты не назовешь - когда

Тебя нежнее целовали

И сладостнее, чем вода.

Ты вновь желанна и прекрасна,

И ты опомнишься не вдруг

От этих ласково и властно

Струящихся по телу рук.

А воздух? Он с тобой до гроба,

Суровый или голубой,

Вы счастливы на зависть оба,-

Ты дышишь им , а он тобой.

И дождь придет к тебе по крыше,

Все то же вразнобой долбя.

Он сердцем всех прямей и выше,

Всю ночь он плачет про тебя.

Ты видишь - сил влюбленных много.

Ты их своими назови.

Неправда, ты не одинока

В твоей отвергнутой любви.

Не плачь, не жалуйся, не надо,

Слезами горю не помочь.

В рассвете кроется награда

За мученическую ночь.

1929

* * *

Немого учат говорить.

Он видит чьих–то губ движенье

И хочет слово повторить

В беззвучных муках униженья.

Ты замолчишь – он замычит,

Пугающие звуки грубы,

Но счастлив он, что не молчит,

Когда чужие сжаты губы.

А что ему в мычанье том!

То заревет, то смолкнет снова.

С нечеловеческим трудом

Он хочет выговорить слово.

Он мучится не день, не год,

За звук живой – костьми поляжет.

Он речь не скоро обретет,

Но он свое когда–то скажет.

1967–1968

* * *

Ни ахматовской кротости,

Ни цветаевской ярости –

Поначалу от робости,

А позднее от старости.

Не напрасно ли прожито

Столько лет в этой местности?

Кто же все–таки, кто же ты?

Отзовись из безвестности!..

О, как сердце отравлено

Немотой многолетнею!

Что же будет оставлено

В ту минуту последнюю?

Лишь начало мелодии,

Лишь мотив обещания,

Лишь мученье бесплодия,

Лишь позор обнищания.

Лишь тростник заколышется

Тем напевом, чуть начатым...

Пусть кому–то послышится,

Как поет он, как плачет он.

1967

Но в сердце твоем я была ведь?..

- Но в сердце твоем я была ведь?- Была:

Блаженный избыток, бесценный излишек...

- И ты меня вытоптал, вытравил, выжег?...

- Дотла, дорогая, дотла.

- Неправда. Нельзя истребить без следа.

Неясною тенью, но я же с тобою.

Сквозь горе любое и счастье любое

Невольно с тобою - всегда.

1943

Но разве счастье взять руками голыми?..

Но разве счастье взять руками голыми?-

Оно сожжет.

Меня швыряло из огня да в полымя

И вновь - об лед,

И в кровь о камень сердца несравненного,-

До забытья...

Тебя ль судить,- бессмертного, мгновенного,

Судьба моя!

1943

* * *

Но только и было, что взгляд издалека,

Горячий сияющий взгляд на ходу.

В тот день облака проплывали высоко

И астры цвели в подмосковном саду.

Послушай, – в каком это было году?

С тех пор повторяю: а помнишь, а знаешь?

И нечего ждать мне и все–таки жду.

Я помню, я знаю, что ты вспоминаешь

И сад подмосковный, и взгляд на ходу.

31 августа 1962

Ночь

Ночь нависает стынущей, стонущей,

Натуго кутая темнотой.

Ласковый облик, в истоме тонущий,

Манит, обманывая тобой.

Искрами злыми снега исколоты.

Скрип и гуденье в себе таят.

Даль недолетна. Лишь слышно: от холода

Звезд голубые хрящи хрустят.

27 ноября 1927

* * *

О сердце человечье, ты все в кровоподтеках,

Не мучься, не терзайся, отдохни!

Ты свыкнешься с увечьем, все дело только в сроках,

А как тепло на солнце и легко в тени!

Не мучься, не терзайся, родное, дорогое,

Не мучься, не терзайся, отдохни!

Увечья не излечит мгновение покоя,

Но как тепло на солнце и как легко в тени!

1968

О чем же, о чем, если мир необъятен?...

О чем же, о чем, если мир необъятен?..

Я поздно очнулась, кругом ни души.

О чем же? О снеге? О солнце без пятен?

А если и пятна на нем хороши?..

О людях? Но либо молчание, либо

Лишь правда, а мне до нее не дойти.

О жизни?.. Любовь моя, свет мой,— спасибо.

О смерти?.. Любовь моя, свет мой,— прости.

8 октября 1960

О, ветром зыблемая тень...

О, ветром зыблемая тень -

Не верьте лести.

Покуда вы - лишь дальний день,

Лишь весть о вести.

Вы тщитесь - как бы почудней,

В угоду моде.

Вас нет. Вы нищенки бедней.

Вы - нечто вроде.

Вы про себя: судьба, судьбе,

Судьбы, судьбою...

Нет, вы забудьте о себе,

Чтоб стать собою.

Иначе будет все не впрок

И зря и втуне.

Покуда блеск натужных строк -

Лишь блеск латуни.

Ваш стих - сердец не веселит,

Не жжет, не мучит.

Как серый цвет могильных плит,

Он им наскучит.

Вам надо все перечеркнуть,

Начать сначала.

Отправьтесь в путь, в нелегкий путь,

В путь - от причала.

1960

* * *

О, какие мне снились моря!

Шелестели полынью предгория...

Полно, друг. Ты об этом зря,

Это все реквизит, бутафория.

Но ведь снилось! И я не пойму –

Почему они что–то значили?

Полно, друг. Это все ни к чему.

Мироздание переиначили.

Эта сказочка стала стара,

Потускнели видения ранние,

И давно уж настала пора

Зренья, слуха и понимания.

1967

* * *

Оглянусь – окаменею.

Жизнь осталась позади.

Ночь длиннее, день темнее.

То ли будет, погоди.

У других – пути–дороги,

У других – плоды труда,

У меня – пустые строки,

Горечь тайного стыда.

Вот уж правда: что посеешь...

Поговорочка под стать.

Наверстай–ка что сумеешь,

Что успеешь наверстать!

Может быть, перед могилой

Узнаём в последний миг

Всё, что будет, всё, что было...

О, немой предсмертный крик!

Ни пощады, ни отсрочки

От беззвучной темноты...

Так не ставь последней точки

И не подводи черты.

1967

* * *

Одна на свете благодать –

Отдать себя, забыть, отдать

И уничтожиться бесследно.

Один на свете путь победный –

Жить как бегущая вода:

Светла, беспечна, молода,

Она теснит волну волною

И пребывает без труда

Все той же и всегда иною,

Животворящею всегда.

1967

Осенние леса

1

Боже, как светло одеты,

в разном - в красном, в золотом!

На лесах сказалось лето

В пламени пережитом.

Солнце душу в них вложило -

Летней радуги красу.

Семицветное светило

Рдеет листьями в лесу.

Отрешившийся от зноя,

Воздух сразу стал чужим.

Отстранивший все земное,

он высок и недвижим.

А в лесах - за дивом диво.

Им не надо никого,

как молитва молчаливо

легких листьев торжество.

Что красе их вдохновенной

Близкий смертный снежный мрак...

До чего самозабвенны

Как бесстрашны - мне бы так!

        2

Грустила я за свежими бревенчатыми стенами,

Бродила опустевшими лесами несравненными,

И светлыми дубравами, и сумрачными чащами,

От пурпура - суровыми, от золота - молчащими,

Я увидала озими, как в раннем детстве, яркими,-

Великодушной осени весенними подарками.

В неполитом, в неполотом саду твоем стояла я...

Пылают листья золотом, любой - как солнце малое;

Что видывали за лето от зноя неустанного -

По самый стебель налито и оживает заново.

Ни шелеста, ни шороха, пройди всю глушь окрестную,

Лишь смутный запах пороха томит кору древесную.

Какими днями тяжкими нам эти чащи дороги!

За этими овражками стояли наши вороги.

Ломились в наши светлые заветные обители.

И воды ясной Сетуни их темный образ видели.

Настигнутые пулями, о вольной воле певшими,

В свой праздник недогулянный, детоубийцы- где ж они?

Лишь смутный запах пороха хранит кора древесная,

Ни шелеста, ни шороха - тиха краса окрестная.

Как в утро это раннее, что разгорится досиня,

Мне по сердцу стояние самозабвенной осени!..

А ночь обступит звездами - дремучая, прозрачная.

Одно к другому созданы - и мрак и свечи брачные...

Земля моя чудесная, что для тебя я сделаю,

Какой прославлю песнею все светлое, все смелое,

И тишину рассветную, и жизнь вот эту самую,

И вас, друзья заветные, заветные друзья мои!

        3

Не наглядеться, не налюбоваться

На эту пламенную тишь,

столь властную, что некуда податься,

И вместе с ней стоишь, горишь, молчишь.

Как памятник, надгробье страстотерпцам,

Что отстояли этот день большой

Единственным неповторимым сердцем,

Таинственной единственной душой,

Как жертвенник, неистово горящий

Во имя тех, которых молим жить,-

Высокая и пламенная чаща,

Ее огня вовек не потушить.

Здесь прошлые, здесь будущие годы,

И чудится - впервые жизнь полна

Столь просветленным воздухом свободы

От звезд небесных до морского дна.

И беззаветно жить бы мне отныне,

Самозабвенным воздухом дыша,

Чтоб сердце стало крепче этой сини

И чище этой осени душа.

1960

* * *

Осень сорок четвертого года.

День за днем убывающий зной.

Ереванская синь небосвода

Затуманена дымкой сквозной.

Сокровенной счастливою тайной

Для меня эта осень жива.

Не случайно, о нет, не случайно

Я с трудом поднимаю слова, –

Будто воду из глуби колодца,

Чтобы увидеть сквозь годы утрат

Допотопное небо Звартноца,

Обнимающее Арарат.

1968

Отрывок (В движенье хаоса немом...)

В движенье хаоса немом,

В безмолвном волн соревнованье

Сперва расплывчатым пятном

Скользнуло первое сознанье.

Уж волны тяжкие сошлись

Втоптать в себя чужую силу.

Но хаос молнией пронзила

Никем не сказанная мысль.

И побежденный – коченел.

Громады волн (громады тел!)

Покрылись немотою плотной,

Землей, в зачатьях многоплодной:

Начала не было. Поверь

Грядущему – конца не будет.

Но по ночам голодный зверь

Нам чудится в подземном гуде.

Когда дерзали – на века

Терзать непрожитые дали, –

Он выползал издалека,

И в жерлах гор его видали.

Он все подслушал. Он отметить

Горячим клокотом поклялся.

Кто ныне смеет вопросить –

Умолк? Умаялся? Умялся?

В ком страха нет? Прильни, внемли,

Вмолчись в таинственное лоно

И сквозь дыхание земли

Прослышь ворчание и стоны.

Там тугосжатые дрожат.

Сквозь плен (сквозь тлен!) внемли очами

Самосжиранию громад

Безумных волн, голодных нами.

1928

Плач китежанки

Боже правый, ты видишь

Эту злую невзгоду.

Ненаглядный мой Китеж

Погружается в воду.

Затонул, златоглавый,

От судьбы подневольной.

Давней силой и славой —

Дальний звон колокольный.

Затонул, белостенный,

Лишь волна задрожала,

И жемчужная пена

К берегам отбежала,

Затонул, мой великий.

Стало оглядь безмолвно,

Только жаркие блики

Набегают на волны...

[Начало 60-х годов]

* * *

Сквозь сон рванешься ты померяться с судьбою...

Сквозь сон рванешься ты померяться с судьбою

И подчинить ее движению строки —

И отступаешь вдруг сама перед собою,

В бессильной ярости сжимая кулаки.

Строка зовет на бой, и ты готова к бою,

Всем унижениям и страхам вопреки,

И отступаешь вдруг сама перед собою,

В бессильной ярости сжимая кулаки.

Твоя душа мертва. Смятенье бесполезно.

Зачем проснулась ты? Твоя душа мертва.

Смирись перед немой, перед последней бездной,—

Для сердца легче смерть, чем мертвые слова.

Утешься,— над твоей могилою безвестной

И ветер будет петь, и шелестеть трава.

1964

* * *

По мне лишь так: когда беда настанет,

Тогда и плачь. «Покуда гром не грянет

Мужик не перекрестится». Таков

Обычай прадедов спокон веков.

Он у меня в крови. Я не умею

Терзаться впрок. Глупее иль умнее

Обычай мой, чем вечное нытье —

Он исстари, он существо мое.

1970–е

Подумай, разве в этом дело...

Подумай, разве в этом дело,

Что ты судьбы не одолела,

Не воплотилась до конца,

Иль будто и не воплотилась,

Звездой падучею скатилась,

Пропав без вести, без венца?

Не верь, что ты в служеньи щедром

Развеялась, как пыль под ветром.

Не пыль - цветочная пыльца!

Не зря, не даром все прошло.

Не зря, не даром ты сгорела,

Коль сердца твоего тепло

Чужую боль превозмогло,

Чужое сердце отогрело.

Вообрази - тебя уж нет,

Как бы и вовсе не бывало,

Но светится твой тайный след

В иных сердцах... Иль это мало -

В живых сердцах оставить свет?

1967

* * *

Пожалейте пропавший ручей!

Он иссох, как душа иссыхает.

Не о нем ли средь душных ночей

Эта ива сухая вздыхает!

Здесь когда–то блестела вода,

Убегала безвольно, беспечно.

В жаркий полдень поила стада

И не знала, что жить ей не вечно,

И не знала, что где–то вдали

Неприметно иссякли истоки,

А дожди этим летом не шли,

Только зной распалялся жестокий.

Не пробиться далекой струе

Из заваленных наглухо скважин...

Только ива грустит о ручье,

Только мох на камнях еще влажен.

1967

* * *

Полдневное солнце дрожа растеклось,

И пламень был слизан голодной луною.

Она, оголтелая, выползла вкось,

До скул налакавшись зенитного зною.

Себя всенебесной владычицей мня,

Она завывала багровою пастью...

В ту ночь подошло, чтоб ударить меня,

Суровое, бронзоволикое счастье.

1929

После долгих лет разлуки...

После долгих лет разлуки

В летний лес вхожу с тревогой.

Тот же гул тысячезвукий,

Тот же хвойный сумрак строгий,

Тот же трепет и мерцанье,

Те же тени и просветы,

Те же птичьи восклицанья

И вопросы и ответы.

Глубока была отвычка,

Но невольно сердце вняло,

Как кому-то где-то птичка

Что-то звонко объясняла.

Здравствуй, лес! К тебе пришла я

С безутешною утратой.

О, любовь моя былая,

Приголубь меня, порадуй!

1967

Постылых ни гугу...

Постылых «ни гугу»

Я слышать не могу -

Я до смерти устала,

Во мне души не стало.

Я больше не могу.

Простите, кредиторы.

Да, я кругом в долгу

И опускаю шторы.

Конец, конец всему -

Надеждам и мученью,

Я так и не пойму

Свое предназначенье.

1967

Превращения

1

Поутру нынешней весной,

С окна отдернув занавески,

Я ахнула: передо мной

Толпятся в двухсотлетнем блеске —

В кудрявых белых париках,

В зеленых шелковых камзолах

Вельможи... (Заблудясь в веках,

Искали, видно, дней веселых

И не туда пришли впотьмах.)

Им что не скажешь — все не то,

И я поэтому молчала.

Хоть не узнал бы их никто!

Роскошество их обличало —

Их пудреные парики,

Темно–зеленые камзолы,

Всему на свете вопреки,

Как возле царского престола,

Красуются перед окном,

И думать ни о чем ином

Я не могу. На миг забуду,

И снова погляжу в окно,

И снова изумляюсь чуду,

Но в том окне уже темно.

         2

В новолунье, в полнолунье

Правит миром ночь–колдунья.

Утром все в окне иное,

Нет чудес вчерашних там,

Но распахнут предо мною

Монастырский древний храм...

Не разбитый, не спаленный.

На стене густо–зеленой

Мутно–белых свеч ряды.

(Чье раденье? Чьи труды?)

Отступаю в тайном страхе —

За окном стоят монахи.

Видно, служба отошла:

Ни одной свечи зажженной,

Не звонят колокола,

Слышен шепот приглушенный:

«Вседержателю хвала».

         3

И вновь превращенья совершаются ночью,

А утром прибой темно–белые клочья

Швыряет мне с моря, стоящего дыбом,

Дрожащего каждым зеленым изгибом.

Влетает в окошко тенистая пена

И вот затихает в углах постепенно

Густой пеленой тополиного пуха,—

В нем плоти, пожалуй, не больше, чем духа.

1972

Прикосновение к бумаге...

Прикосновение к бумаге

Карандаша - и сразу

Мы будто боги или маги

В иную входим фазу.

И сразу станет все понятно,

И все нестрашно сразу,

Лишь не кидайтесь на попятный,

Не обрывайте фразу,

И за строкой строка - толпою,

Как будто по приказу...

Лишь ты, доверие слепое,

Не подвело ни разу.

1967

Проснемся, успеем ли - война, война...

Проснемся, успеем ли - война, война.

Ночью ли, днем ли - война, война.

Сжимает нам горло, лишает сна,

Путает имена.

О чем не подумай - война, война.

Наш спутник угрюмый - она одна.

Чем дальше от битвы, тем сердцу тесней,

Тем горше с ней.

Восходы, закаты,- все ты одна.

Какая тоска ты - война, война!

Мы знаем, что с нами

Рассветное знамя,

Но ты, ты ,проклятье,- темным, темна.

Где павшие братья,- война, война!

В безвестных могилах...

Мы взыщем за милых,

Но крови святой неоплатна цена.

Как солнце багрово! Все ты, одна.

Какое ты слово: война, война...

Как будто на слове

Ни пятнышка крови,

А свет все багровей во тьме окна.

Тебе говорит моя страна:

Мне трудно дышать,- говорит она,-

Но я распрямлюсь, и на все времена

Тебя истреблю, война!

1942

* * *

Непоправимо белая страница...

Анна Ахматова

Пустыня... Замело следы

Кружение песка.

Предсмертный хрип: «Воды, воды...»

И — ни глотка.

В степных снегах буран завыл,

Летит со всех сторон.

Предсмертный хрип: «Не стало сил...»—

Пургою заметен.

Пустыни зной, метели свист,

И вдруг — жилье во мгле.

Но вот смертельно белый лист

На письменном столе...

30 ноября 1971

* * *

Пусть будет близким не в упрек

Их вечный недосуг.

Со мной мой верный огонек,

Со мной надежный друг.

Не надо что–то объяснять,

О чем–то говорить, –

Он сразу сможет все понять,

Лишь стоит закурить.

Он скажет: «Ладно, ничего», –

Свеченьем золотым,

И смута сердца моего

Рассеется как дым.

«Я все же искорка тепла», –

Он скажет мне без слов, –

Я за тебя сгореть дотла,

Я умереть готов.

Всем существом моим владей,

Доколе ты жива...»

Не часто слышим от людей

Подобные слова.

1967

Размолвка

Один неверный звук,

Но и его довольно:

С пути собьешься вдруг

Нечаянно, невольно,

И вот пошла плутать

Сквозь клятвы и зароки,

Искать, и ждать, и звать,

И знать, что вышли сроки...

Подумай, лишь одно

Беспамятное слово-

И вдруг темным-темно

И не было былого,

А только черный стыд

Да облик без ответа,

И ночь не говорит

О радости рассвета.

1957

Рылеев

Безумье, видимо... Гляди–ка,

Как мысли повернули дико!

Сначала вспомнилось о том,

Как в форточку влетев, синички

Сухарь клюют... Кормитесь, птички,

У вас нахальство не в привычке,

Ведь голод и мороз притом;

Кто доживет до переклички

Перед рождественским постом!

Сперва — о птицах. А потом —

Что их воротничок высокий

Белеет. Закрывая щеки...

Рылеев... Господи, прости!

Сознанья темные пути

И вправду неисповедимы.

Синиц высокий воротник

Мелькнул, исчез и вдруг возник

Тот образ, юный, невредимый,

И воротник тугой высок,

Белеющий у смуглых щек,

Как заклинанье о спасенье

От злых предчувствий... Сколь жесток

Тот век, тот царь. Хотя б глоток,—

Мгновенье воздуха, мгновенье!...

Ноябрь 1971

Рьявол

В. Д.

О рьяный дьявол, черт морской...

Дремучий Рьявол, спящий в туче

Младой воды, на дне...

                    Ногой,

Обутой камнем, и онучей

Небрежно скрученной волны

Качаешь ты морскую чащу

Нечаянно...

        Ты видишь сны...

Волну взъяренну и кричащу

С хрипеньем выдыхаешь ты

На боль предельной высоты.

Несчастный черт, безвестный бог!

Стихия стихла в нем, и разом

Он синей мукой изнемог,

До пены гневался...

                 Что разум,

Когда в тоске душа и плоть!

И чтобы чрево проколоть,

Бог жрал кораллы.

              Бедный черт!

Грозноголосый Рьявол, где ты?

Ты пьяно спишь, полуодетый,

Не накренишь рукою борт

Плавучей дряни...

            Смело воры

Кромсают колесом волну.

Ты их не позовешь ко дну,

Не вступишь с ними в разговоры

Неравные...

         Пускай враги

Плывут спокойно над тобою...

Во сне ты чувствуешь круги

Воды испуганной, но к бою,

Но к штормам с шрамами на дне,

Но к буре с пеной на спине –

Влеченья нет...

         Несчастный Рьявол!

С какой волной ушла душа?

Ты море Черное исплавал,

Захлебываясь и спеша,

Но волны – все одни и те же.

Ты ослабел и стал все реже

Метаться. Ты залег на дно.

Ни слез, ни гнева – все равно.

Но отзовись мне, бог безвестный!

Проснись хоть раз, одетый бездной,

Безумный бог!

          И я живу,

Темнея от бессильной жажды,

Как жаждет пробужденья каждый,

Кто заколдован наяву.

1930

* * *

Сверчок поет, запрятавшись во тьму,

И песенка его не пустословье,—

Не зря сверчит, дай бог ему здоровья,

И я не зря завидую ему.

Я говорю: невидимый, прости,

Меня сковало смертной немотою,

Одно твое звучание простое

Могло б меня от гибели спасти,—

Лишь песенку твою, где нет потерь,

Где непрерывностью речетатива

И прошлое и будущее живо,—

Лишь эту песню мне передоверь!

Сентябрь 1969, Переделкино

Свирепая была зима...

Свирепая была зима,

Полгода лютовал мороз.

Наш городок сходил с ума,

По грудь сугробами зарос.

Казалось, будет он сметен -

Здесь ветры с четырех сторон,

Сквозь город им привольно дуть,

Сшибаясь грудь о грудь.

Они продрогший городок

Давно бы сдули с ног,

Но разбивалась впрах пурга

О тяжкие снега.

И вот апрель в календаре,

Земля в прозрачном серебре,

Хрустящем на заре.

И солнце светит горячей,

И за ручьем бежит ручей.

Скворцы звенят наперебой,

И млеет воздух голубой.

И если б только не война,

Теперь была б весна.

Апрель 1942 года

* * *

Сердцу ненавидеть непривычно,

Сердцу ненавидеть несподручно,

Ненависть глуха, косноязычна.

До чего с тобой, старуха, скучно!

Видишь зорко, да ведь мало толку

В этом зренье хищном и подробном

В стоге сена выглядишь иголку,

Стены размыкаешь взором злобным.

Ты права, во всем права, но этой

Правотой меня уж не обманешь, –

С ней глаза отводятся от света,

С ней сама вот–вот старухой станешь.

Надоела. Ох, как надоела.

Колоти хоть в колокол набатный, –

Не услышу. Сердце отболело,

Не проймешь. Отчаливай обратно.

Тот, кто подослал тебя, старуху...

Чтоб о нем ни слова, ни полслова,

Чтоб о нем ни слуху и ни духу.

Знать не знаю. Не было такого.

Не было, и нету, и не будет.

Ныне, и по всякий день, и присно.

Даже ненавидеть не принудит,

Даже ненавидеть ненавистно.

1967

Скажи - как жить мне, как мне жить...

Скажи - как жить мне, как мне жить

На этом берегу?

Я не могу тебя забыть

И помнить не могу.

Я не могу тебя забыть,

Покуда вижу свет,

Я там забуду, может быть,

А может быть, и нет.

А может быть, к душе душа

Приникнет в тишине,

И я воскресну не дыша,

Как вечный сон во сне.

На бездыханный берег твой

Возьми меня скорей

И красотою неживой

От жизни отогрей.

1957

* * *

Сказать бы, слов своих не слыша,

Дыханья, дуновенья тише,

Беззвучно, как дымок под крышей

Иль тень его (по снегу тень

Скользит, но спящий снег не будит),

Сказать тебе, что счастье — будет,

Сказать в безмолвствующий день.

Декабрь 1971

Сказка

Очарованье зимней ночи.

Воспоминанье детских лет...

Пожалуй, был бы путь короче

И замело бы санный след.

Но от заставы Ярославской

До Норской фабрики, до нас,-

Двенадцать верст морозной сказкой

Под звездным небом в поздний час...

Субботним вечером за нами

Прислали тройку. Мы с сестрой

Садимся в сани. Над санями

Кружит снежинок легкий рой.

Вот от дверей начальной школы

Мы тронулись. На облучке -

Знакомый кучер в долгополой

Овчинной шубе, в башлыке.

И вот уже столбы заставы,

Ее двуглавые орлы.

Большой больничный сад направо...

Кусты черны, снега белы,

Пустырь кругом, строенья редки.

Темнее ночь, сильней мороз.

Чуть светятся седые ветки

Екатерининских берез.

А лошади рысцою рядом

Бегут... Почтенный коренник

Солидно вскидывает задом.

Он строг и честен, он старик.

Бежит, бряцая селезенкой,

Разумный конь, а с двух сторон

Шалят пристяжки, как девчонки,

Но их не замечает он.

Звенит бубенчик над дугою,

Поют полозья в тишине,

Но что-то грезится другое

В завороженном полусне.

На горизонте лес зубчатый,

Таинственный, волшебный лес.

Там, в чаще - угол непочатый

Видений, страхов и чудес.

Вот королевич серым волком

Подходит к замку на горе...

Неверный свет скользит по елкам,

По черным елкам с серебре.

Спит королевна непробудно,

И замок в чарах забытья.

Самой себе признаться трудно,

Что королевна - это я...

Настоян на морозе воздух

И крепок так, что не вздохнуть.

И небо - в нелюдимых звездах,

Чужая, нежилая жуть.

Все на земле роднее, ближе.

Вот телеграфные столбы

Гудят все то же, а поди же,-

Ведь это песни ворожбы.

Неодолимая дорога

В том звуке, ровном и густом...

Но вот фабричные ворота,

все ближе, ближе, ближе дом.

Перед крылечком санный полоз

раскатывается скользя.

И слышен из прихожей голос,

Который позабыть нельзя.

1955

Сквозь сон рванешься ты помериться с судьбою...

Сквозь сон рванешься ты помериться с судьбою

И подчинить ее движению строки -

И отступаешь вдруг сама перед собою,

В бессильной ярости сжимая кулаки.

Строка зовет на бой, и ты готова к бою,

Всем унижения и страхам вопреки,

И отступаешь вдруг сама перед собою,

В бессильной ярости сжимая кулаки.

Твоя душа мертва. Смятенье бесполезно.

Зачем проснулась ты? Твоя душа мертва.

Смирись перед немой, перед последней бездной,-

Для сердца легче смерть, чем мертвые слова.

Утешься,- над твоей могилою безвестной

И ветер будет петь, и шелестеть трава.

1962

Скорей бы эти листья облетели!...

Скорей бы эти листья облетели!

Ты видел детство их. Едва-едва,

Как будто в жизни не предвидя цели,

Приоткрывалась зябкая листва,-

«Плиссе - гофре», как я тогда сказала

О листиках зубчатых, и в ответ

Смеялся ты, и вот тебя не стало.

Шумит листва, тебя на свете нет,

Тебя на свете нет, и это значит,

Что света нет... А я еще жива.

Раскрылись листья, подросла трава.

Наш долгий разговор едва лишь начат.

На мой вопрос ты должен дать ответ,

А ты молчишь. Тебя на свете нет.

1956

* * *

Слова пустые лежат, не дышат,

Слова не знают — зачем их пишут,

Слова без смысла, слова без цели,

Они озябших не отогрели,

Они голодных не накормили,—

Слова бездушья, слова бессилья!

Они робеют, они не смеют,

Они не светят, они не греют

И лишь немеют в тоске сиротства,

Не сознавая свое уродство.

1970–е

* * *

Смертный страх перед бумагой белой...

Как его рассеять, превозмочь?

Как же ты с душою оробелой

Безоглядно углубишься в ночь?

Ни дымка, ни звука — тьма и снег.

Только тьма и снег в степи бескрайной.

Ни звезды, ни вехи — только тайна,

Только ночь и только человек.

Он идет один, еще не зная,

Встретится ль в дороге огонек.

Впереди лишь белизна сплошная,

И сплошная тьма, и путь далек.

Он идет, перемогая вьюгу,

И безлюдье, и ночную жуть,

И нельзя пожаловаться другу,

И нельзя в пути передохнуть.

Впереди ночной простор широкий,

И пускай в снегах дороги нет,

Он идет сквозь вьюгу без дороги

И другому пролагает след.

Здесь, быть может, голову он сложит.

Может быть, идущий без пути,

Заплутает, сгинет, но не может,

Он уже не может не идти.

Где–то ждет его душа живая.

Чтоб ее от горя отогреть,

Он идет, себя позабывая...

Выйди на крыльцо и друга встреть.

1956

Соловей

Там, где хвои да листвы

Изобилие слепое, –

Соловей плескал во рвы

Серебром... От перепоя

Папоротник изнемог,

Он к земле приник, дрожащий...

Зря крадется ветерок

В разгремевшиеся чащи.

Он – к своим. Но где свои?

Я молчу, спастись не чая:

Беспощадны соловьи,

Пламень сердца расточая.

Прерывающийся плач

Оскорбленной насмерть страсти

Так беспомощно горяч

И невольной полон власти.

Он взмывает, он парит,

А потом одно и то же:

Заикающийся ритм,

Пробегающий по коже...

В заколдованную сеть

Соловей скликает звезды,

Чтобы лучше рассмотреть,

Чтоб друзьям дарить под гнезда.

То ли праздная игра,

То ли это труд бессонный, –

Трепетанье серебра,

Вопли, выплески и стоны,

Ночь с наклеванной луной,

Бор, что стал внезапно молод,

И, просвистанный, сквозной,

Надо всем царящий – холод.

1929

Сон

Кате

Да, все реже и уже с трудом

Я припоминаю старый дом

И шиповником заросший сад –

Сон, что снился много лет назад.

А ведь стоит только повернуть,

Только превозмочь привычный путь –

И дорога наша вновь легка,

Невесомы наши облака...

Побежим с тобой вперегонки

По крутому берегу реки.

Дом встречает окнами в упор.

Полутемный манит коридор...

Дай мне руки, трепетанье рук...

О, какая родина вокруг!

В нашу детскую не смеет злость.

Меж игрушек солнце обжилось.

Днем – зайчата скачут по стенам,

Ночью – карлик торкается к нам, –

Это солнце из–за темных гор,

Чтобы месяцу наперекор.

В спальне – строгий воздух тишины,

Сумрак, превращающийся в сны,

Блеклые обои, как тогда,

И в графине мертвая вода.

Грустно здесь, закроем эту дверь,

За живой водой пойдем теперь.

В кухню принесем ведро невзгод

На расправу под водопровод,

В дно ударит, обожжет края

Трезвая, упрямая струя,

А вокруг, в ответ на светлый плеск –

Алюминиевый лютый блеск.

В зал – он весь неверию ответ,

Здесь корректно радостен паркет,

Здесь внезапные, из–за угла,

Подтверждающие зеркала.

Поглядись, а я пока пойду

На секретный разговор в саду.

Преклоню колени у скамьи:

Ветры, покровители мои!

Долго вы дремали по углам,

Равнодушно обвевали хлам.

О, воспряньте, авторы тревог,

Дряхлые блюстители дорог,

Вздуйтесь гневом, взвейтесь на дыбы,

Дряхлые блюстители судьбы!..

Допотопный топот мне вослед

Пышет ликованьем бывших лет.

Это ветры! Судорга погонь

Иль пощечин сладостный огонь.

На балконе смех порхает твой.

Ты зачем качаешь головой?

Думаешь, наверно, что, любя,

Утешаю сказками тебя.

Детство что! И начинаешь ты

Милые, печальные мечты.

Мы с тобою настрадались всласть.

Видно, молодость не удалась,

Если в 22 и 25

Стали мы о старости мечтать.

В темной глубине зрачков твоих

Горечи хватает на двоих,

Но засмейся, вспомни старый сад..

Это было жизнь тому назад.

1930

Сон на рассвете

Какие-то ходы и переходы,

И тягостное чувство несвободы,

И деревянный низенький помост.

Как на погосте, он открыт и прост,

Но это – стол, на нём вино и свечи,

А за столом – мои отец и мать.

Их нет в живых. Я рада этой встрече,

Я их прошу меня с собою взять

Или побыть со мною хоть недолго,

Чтоб Новый год мы встретили втроём.

Я что-то им толкую втихомолку,

Они молчат. Мы пьём. Нет, мы не пьём.

Вино как кровь. Нетронуты бокалы.

А у моих родимых небывалый –

Такой недвижный и спокойный взгляд.

Да полно, на меня ль они глядят?

Нет, сквозь меня. О нет, куда-то мимо.

А может статься, я для них незрима?

И что это? Настал ли Новый год

И при свечах втроём его встречаем,

Иль только близится его приход, –

Так незаметен, так необычаен?..

Отец и мать. И между ними – я.

Где ночью ты была, душа моя?

И Новый год – был или не был встречен?

Что спрашивать, когда ответить нечем!

Я помню только свечи и вино,

И стол в дверях, и что кругом темно,

И что со мной – восставшие из праха.

Я их люблю без трепета, без страха,

Но мне тревожно. Кто меня зовёт?..

О лишь бы знать – настал ли Новый год?

1957

Старость

Смысл старости печален и суров:

За радость покарать, унизить наказаньем...

Так, вместо возбуждающих смешков –

Разбухшие мешочки под глазами.

Нет на ладонях ласк. Ослабли пульсы зла.

Любимый отошел – не вскрикнула

                         от боли...

Так ревность ревматизмом заросла

В суставах, не сгибающихся боле.

И вместо властных слов – нелепый

                           лепет льнет

К обрюзгшим деснам... Смрад оплывшему

                                огарку

Прощаешь, мимо чашки каплешь йод

И желчью харкаешь на старую кухарку.

На столике – и пластырь и псалтырь...

(Твоей ли пластике рукоплескали?.. )

За окнами – постылое: пустырь,

Да ночь насмешливые звезды скалит...

1929

Страшно тебе довериться, слово...

Страшно тебе довериться, слово.

Страшно, а должно.

Будь слишком старо, будь слишком ново,

Только не ложно.

1957

* * *

Судьба за мной присматривала в оба,

Чтоб вдруг не обошла меня утрата.

Я потеряла друга, мужа, брата,

Я получала письма из–за гроба.

Она ко мне внимательна особо

И на немые муки торовата.

А счастье исчезало без возврата...

За что, я не пойму, такая злоба?

И все исподтишка, все шито–крыто.

И вот сидит на краешке порога

Старуха у разбитого корыта.

– А что?– сказала б ты.–

И впрямь старуха.

Ни памяти, ни зрения, ни слуха.

Сидит, бормочет про судьбу, про Бога...

1967

Тихие воды, глубокие воды,...

Тихие воды, глубокие воды,

Самозащита немой свободы...

Хуже ли те, что бесстрашно мчатся,

Смеют начаться, смеют кончаться,

Память несут о далеком истоке.

Вы же молчите, недвижны, глубоки,—

Не о чем вспомнить, не о чем грезить...

Вам повидать бы Арагву иль Бесядь —

Их обреченность, самозабвенье,

Самоубийство, саморожденье...

Вашей судьбою, стоячие воды,

Только глухие, незрячие годы,

Намертво сомкнутые уста,

Холод, и темень, и немота.

1967

Тревога

Мне слышится — кто–то, у самого края

Зовет меня. Кто–то зовет, умирая,

А кто — я не знаю, не знаю, куда

Бежать мне, но с кем–то, но где–то беда,

И надо туда, и скорее, скорее —

Быть может, спасу, унесу, отогрею,

Быть может, успею, а ноги дрожат,

И сердце мертвеет, и ужасом сжат

Весь мир, где недвижно стою, озираясь,

И вслушиваюсь, и постигнуть стараюсь —

Чей голос?.. И, сжата тревожной тоской,

Сама призываю последний покой.

Ноябрь 1971

* * *

«Ты говоришь: «Я не творила зла...»

Но разве ты кого–нибудь спасла?

А ведь, кого–то за руку схватив,

Могла бы удержать, он был бы жив.

Но даже тот неискупленный грех,

И он не самый тяжкий изо всех,

Ты за него страдаешь столько лет...

Есть грех другой, ему прощенья нет,—

Ты спряталась в глухую скорлупу,

Ты замешалась в зыбкую толпу,

Вошла в нее не как рассветный луч —

Ты стала тучей в веренице туч.

Где слово, что тебе я в руки дал,

Чтоб добрый ликовал, а злой страдал?

Скажи мне — как распорядилась им,

Бесценным достоянием моим?

Не прозвучало на земле оно,

Не сказано, не произнесено.

Уйди во мрак, не ведающий дна,

Пускай тебя приимет сатана.»

А тот вопит: «Не вем ее, не вем,

Она при жизни не была ничем,

Она моей при жизни не была,

Она и вправду не творила зла.

За что ее карать, за что казнить?

Возьмешь ее на небо, может быть?»

И я услышу скорбный стон небес,

И как внизу расхохотался бес,

И только в том спасение мое,

Что сгину — провалюсь в небытие.

1970–е

Ты думаешь - правда проста?...

Ты думаешь - правда проста?

Попробуй, скажи.

И вдруг онемеют уста,

Тоскуя о лжи.

Какая во лжи простота,

Как с нею легко,

А правда совсем не проста,

Она далеко.

Ее ведь не проще достать.

Чем жемчуг со дна.

Она никому не под стать,

Любому трудна.

Ее неподатливый нрав

Пойми, улови.

Попробуй хоть раз, не солгав,

Сказать о любви.

Как будто дознался, достиг,

Добился, и что ж?-

Опять говоришь напрямик

Привычную ложь.

Тоскуешь до старости лет,

Терзаясь, горя...

А может быть, правды и нет -

И мучишься зря?

Дождешься ль ее благостынь?

Природа ль не лжет?

Ты вспомни миражи пустынь,

Коварство болот,

Где травы над гиблой водой

густы и свежи...

Как справиться с горькой бедой

Без сладостной лжи?

Но бьешься не день и не час,

Твердыни круша,

И значит, таится же в нас

Живая душа.

То выхода ищет она,

То прячется вглубь.

Но чашу осушишь до дна,

Лишь только пригубь.

Доколе живешь ты, дотоль

Мятешься в борьбе,

И только вседневная боль

Наградой тебе.

Бескрайна душа и страшна,

Как эхо в горах.

Чуть ближе подступит она,

Ты чувствуешь страх.

Когда же настанет черед

Ей выйти на свет,-

Не выдержит сердце: умрет,

тебя уже нет.

Но заживо слышал ты весть

Из тайной глуши,

И значит, воистину есть

Бессмертье души.

1958

Ты думаешь, что силою созвучий...

Ты думаешь, что силою созвучий

Как прежде жизнь моя напряжена.

Не думай так, не мучай так, не мучай,-

Их нет во мне, я как в гробу одна.

Ты думаешь - в безвестности дремучей

Я заблужусь, отчаянья полна.

Не думай так, не мучай так, не мучай,-

Звезда твоя, она и мне видна.

Ты думаешь - пустой, ничтожный случай

Соединяет наши имена.

Не думай так, не мучай так, не мучай,-

Я кровь твоя, и я тебе нужна.

Ты думаешь о горькой, неминучей,

Глухой судьбе, что мне предрешена.

Не думай так: мятется прах летучий,

Но глубь небес таинственно ясна.

1958

Ты не становишься воспоминаньем...

Ты не становишься воспоминаньем.

Как десять лет назад, мы до сих пор

Ведем наш сокровенный разговор,

Встречаясь, будто на рассвете раннем,

Нам хорошо и молодо вдвоем,

И мы всегда идем, всегда идем,

Вверяясь недосказанным признаньям

И этой чуть раскрывшейся листве,

Пустому парку, резкой синеве

Холодных майских дней и полувзглядам,

Что сердцу говорят прямее слов

О радости, что мы, как прежде, рядом...

Минутами ты замкнут и суров.

Жестокой мысли оборвать не хочешь,

Но вот опять и шутишь и хохочешь,

Самозабвенно радуясь всему -

И солнцу, и нехоженой дорожке,

И полусказочной лесной сторожке,

И тайному смятенью моему...

Мне верилось, что это лишь начало,

Что это лишь преддверие чудес,

Но всякий раз, когда тебя встречала,

Я словно сердцу шла наперерез...

И я еще живу, еще дышу,

Еще брожу одна по темным чащам,

И говорю с тобою, и пишу,

Прошедшее мешая с настоящим...

Минутами ты замкнут и суров.

А я была так близко, так далеко

С тобой, с твоей душою одинокой

И не могла, не находила слов -

Заговорить с тобой о самом главном,

Без переходов, сразу, напрямик...

Мой ангел, на пути моем бесславном

Зачем явился ты, зачем возник!

Ты был моей любовью многолетней,

А я - твоей надеждою последней,

И не нашла лишь слова одного,

А ты хотел его, ты ждал его,

Оно росло во мне, но я молчала,

Мне верилось, что это лишь начало.

Я шла, не видя и не понимая

Предсмертного страданья твоего.

Я чувствовала светлый холод мая,

И ты со мной, и больше ничего...

О как тебя я трепетно касалась!

Но счастье длилось до того лишь дня,

Пока ты жил, пока не оказалось,

Что даже смерть желаннее меня.

1957

Ты отнял у меня и свет и воздух...

Ты отнял у меня и свет и воздух,

И хочешь знать - где силы я беру,

Чтобы дышать, чтоб видеть небо в звездах,

Чтоб за работу браться поутру.

Ну что же, я тебе отвечу, милый:

Растоптанные заживо сердца

Отчаянье вдруг наполняет силой,

Отчаянье без края, без конца.

1958

Ты сама себе держава...

Ты сама себе держава,

Ты сама себе закон,

Ты на все имеешь право,

Ни за кем нейдешь вдогон.

Прозорлива и горда

И чужда любых иллюзий...

Лишь твоей могучей музе

По плечу твоя беда,

И — наследственный гербовник —

Царскосельский твой шиповник

Не увянет никогда.

1963

Ты что не скажешь, то солжешь...

Ты что не скажешь, то солжешь,

Но не твоя вина:

Ты просто в грех не ставишь ложь,

Твоя душа ясна.

И мне ты предлагаешь лгать:

Должна я делать вид,

Что между нами тишь да гладь,

Ни боли, ни обид.

О доброте твоей звонят

Во все колокола...

Нет, ты не в чем не виноват,

Я клевещу со зла.

Да разве ты повинен в том,

Что я хочу сберечь

Мученье о пережитом

Блаженстве первых встреч.

Я не права - ты верный друг,

О нет, я не права,

Тебе лишь вспомнить недосуг,

Что я еще жива.

1967

У меня большое горе...

У меня большое горе

И плакать не могу.

Мне бы добрести до моря,

Упасть на берегу.

Не слезами ли, родное,

Плещешь через край?

Поделись хоть ты со мною,

Дай заплакать, дай!

Дай соленой, дай зеленой

Золотой воды,

Синим солнцем прокаленной.

ГорячЕй моей беды.

Я на перекресток выйду,

На колени упаду.

Дайте слез омыть обиду,

Утолить беду!

О животворящем чуде

Умоляю вас:

Дайте мне, родные люди,

Выплакаться только раз!

Пусть мольба моя нелепа,

Лишь бы кто-нибудь принес,-

Не любви прошу, не хлеба,-

Горсточку горючих слез.

Я бы к сердцу их прижала,

чтобы в кровь мою вошло,

Обжигающее жало,

От которого светло.

Словно от вины тягчайшей,

Не могу поднять лица...

Дай же кто-нибудь, о дай же

выплакаться до конца,

До заветного начала,

До рассвета на лугу...

слишком больно я молчала,

Больше не могу.

1943

* * *

У твоей могилы вечный непокой,

Приглушенный говор суеты людской.

Что же мне осталось, ангел мой небесный!

Без тебя погибну в муке бесполезной.

Без тебя погибну в немоте железной.

Сердце истомилось смертною тоской.

Горе навалилось каменной доской.

1 августа 1956

Ужаснусь, опомнившись едва...

Ужаснусь, опомнившись едва,—

Но ведь я же родилась когда-то.

А потом? А где другая дата?

Значит, я жива еще? Жива?

Как же это я в живых осталась?

Господи, но что со мною сталось?

Господи, но где же я была?

Господи, как долго я спала.

Господи, как страшно пробужденье,

И такое позднее — зачем?

Меж чужих людей как привиденье

Я брожу, не узнана никем.

Никого не узнаю. Исчез он,

Мир, где жили милые мои.

Только лес еще остался лесом,

Только небо, облака, ручьи.

Господи, коль мне еще ты внемлешь,

Сохрани хоть эту благодать.

Может, и очнулась я затем лишь,

Чтоб ее впервые увидать.

1967

* * *

– Черный ворон, черный вран,

Был ты вором иль не крал?

       – Крал, крал.

Я белее был, чем снег,

Я украл ваш краткий век.

Сколько вас пошло травой,

Я один за всех живой.

– Черный ворон, черный вран,

Был ты вором иль ты врал?

       – Врал, врал.

1967

Черта горизонта

Вот так и бывает: живешь — не живешь,

А годы уходят, друзья умирают,

И вдруг убедишься, что мир не похож

На прежний, и сердце твое догорает.

Вначале черта горизонта резка —

Прямая черта между жизнью и смертью,

А нынче так низко плывут облака,

И в этом, быть может, судьбы милосердье.

Тот возраст, который с собою принес

Утраты, прощанья, наверное, он–то

И застил туманом непролитых слез

Прямую и резкую грань горизонта.

Так много любимых покинуло свет,

Но с ними беседуешь ты, как бывало,

Совсем забывая, что их уже нет...

Черта горизонта в тумане пропала.

Тем проще, тем легче ее перейти,—

Там эти же рощи и озими эти ж...

Ты просто ее не заметишь в пути,

В беседе с ушедшим — ее не заметишь.

1957

Чистополь

Город Чистополь на Каме...

Нас дарил ты, чем богат.

Золотыми облаками

Рдел над Камою закат.

Сквозь тебя четыре ветра

Насмерть бились день и ночь.

Нежный снег ложился щедро,

А сиял - глазам невмочь.

Сверхъестественная сила

Небу здешнему дана:

Прямо в душу мне светила

Чистопольская луна.

И казалось, в мире целом

Навсегда исчезла тьма.

Сердце становилось белым,

Сладостно сходя с ума.

Отчужденностью окраски

Живо все и все мертво -

Спит в непобедимой сказке

Город сердца моего.

Если б не росли могилы

В дальнем грохоте войны,

Как бы я тебя любила,

Город, поневоле милый,

Город грозной тишины!

Годы чудятся веками,

Но нельзя расстаться нам -

город Чистополь на Каме,

на сердце горящий шрам.

1943

* * *

Что делать! Душа у меня обнищала

И прочь ускользнула.

Я что–то кому–то наобещала

И всех обманула.

Но я не нарочно, а так уж случилось,

И жизнь на исходе.

Что делать! Душа от меня отлучилась

Гулять на свободе.

И где она бродит? Кого повстречала?

Чему удивилась?..

А мне без нее не припомнить начала,

Начало забылось.

1967

* * *

Что ж, если говорить без фальши,

Ты что ни день — отходишь дальше,

Я вижу по твоим глазам

И по уклончивой улыбке,—

Я вижу, друг мой, без ошибки,

Что нет возврата к чудесам.

Прощай. Насильно мил не будешь,

Глухого сердца не разбудишь.

Я — камень на твоем пути.

Ты можешь камень обойти.

Но я сказать хочу другое:

Наверно, ты в горах бывал,

И камень под твоей ногою

Срывался, падая в провал.

1955

Что же это за игра такая?...

Что же это за игра такая?..

Нет уже ни слов, ни слез, ни сил...

Можно разлюбить - я понимаю,

но приди, скажи, что разлюбил.

Для чего же это полувзгляды?

Нежности внезапной не пойму.

Отвергая, обнимать не надо.

Разве не обидно самому?

Я всегда дивлюсь тебе как чуду.

Не найти такого средь людей.

Я до самой смерти не забуду

Беспощадной жалости твоей...

1949

* * *

Что толковать! Остался краткий срок,

Но как бы ни был он обидно краток,

Отчаянье пошло мне, видно, впрок

И не растрачу дней моих остаток.

Я понимаю, что кругом в долгу

Пред самым давним и пред самым новым,

И будь я проклята, когда солгу

Хотя бы раз, хотя б единым словом.

Нет, если я смогу преодолеть

Молчание, пока еще не поздно, –

Не будет слово ни чадить, ни тлеть, –

Костер, пылающий в ночи морозной.

1967

Эскиз к портрету

Ты живешь, смиренницей прекрасною.

Всю себя лишь для себя храня.

Доцветаешь красотой напрасною,

Прелестью, лишенною огня.

Стройностью твоей, твоей походкою

Восхитится каждый, кто ни глянь.

Красоте зеленых глаз с обводкою

Позавидовать могла бы лань.

Алощекая и темнобровая,

Ты и впрямь на диво хороша...

Гордая, холодная, суровая,

Самопоглощенная душа.

Мраморная прелесть безупречная,

Совершенства образец живой...

Самоотречение беспечное,

Безоглядное — удел не твой.

Есть возможное и невозможное,

Ты меж них границу провела

И живешь с оглядкой осторожною,

Ни добра не делая, ни зла.

1969

Я думала, что ненависть - огонь...

Я думала, что ненависть - огонь,

Сухое, быстродышащее пламя,

И что промчит меня безумный конь

Почти летя, почти под облаками...

Но ненависть - пустыня. В душной, в ней

Иду, иду, и ни конца, ни краю,

Ни ветра, ни воды, но столько дней

Одни пески, и я трудней, трудней

Иду, иду, и может быть, вторая

Иль третья жизнь сменились на ходу.

Конца не видно. Может быть, иду

Уже не я. Иду не умирая...

1958

* * *

Я живу, озираясь,

Что–то вспомнить стараюсь —

И невмочь, как во сне.

Эта злая работа

До холодного пота,

Видно, впрямь не по мне.

Но пора ведь, пора ведь

Что–то разом исправить

Распрямить, разогнуть...

Голос тихий и грозный

Отвечает мне: поздно,

Никого не вернуть.

Я живу, озираясь,

Я припомнить стараюсь

Мой неведомый век.

Все забыла, что было,

Может, я и любила

Только лес, только снег.

Снег — за таинство света

И за то, что безгласен

И со мною согласен

Тишиною пути,

Ну а лес — не за это:

За смятенье, за гомон

И за то, что кругом он,

Стоит в рощу войти...

1969

* * *

Я здесь любила все как есть,

Не рассказать, не перечесть —

Весну любила за весну,

А зимушку за белизну,

А лето за угрюмый зной,

А осень... у нее со мной

Был уговор особый,

Узнать его не пробуй.

Она ведет меня тайком,

И всякий раз впервые,

Звеня ключами и замком,

В такие кладовые,

Где впрямь захватывает дух

От багреца и злата,

А голос — и глубок и глух —

Мне говорит неспешно вслух

Все, что сказал когда–то.

1969

Я равна для тебя нулю...

Я равна для тебя нулю.

Что о том толковать, уж ладно.

Все равно я тебя люблю

Восхищенно и беспощадно,

И слоняюсь, как во хмелю.

По аллее неосвещенной,

И твержу, что тебя люблю

Беспощадно и восхищенно.

1959