Майя
Шварцман

Камертон

В каком году – рассчитывай, 
          В какой земле – угадывай... 
          Н. Некрасов. 
  
И снова толчками за мутью стекла 
развалина очередного вокзала 
с разбитым перроном назад поплыла. 
«Простите... я вас не расслышал», – 
     сказал он. 
В вагоне кипел нескончаемый спор 
о вечных проблемах, о клятой политике: 
схватились, друг друга беря на измор, 
крича и ругаясь, задиры и нытики. 
Пока электричка ползла под уклон, 
её пассажиры, сельчане и дачники, 
случайно сойдясь за плацкартным столом, 
азартно трясли кулаками табачными: 
всяк ведал азы прогрессивных начал, 
командовал миром, ворочал реформами. 
И только один безучастно молчал, 
в окно за столбами следя семафорными. 
Рыбак ли, грибник? Ни ведра, ни бахил. 
Пристали с пристрастьем. Мотнул 
     головою, 
как будто очнулся, и сам повторил 
задумчиво: «...о существующем строе?» 
  
И вдруг загорелся: «О, как удалось 
меня угадать вам, не зная заранее! 
Меня, изучившего тему насквозь 
и этого строя слугу по призванию! 
Все знают, конечно, что раньше другим 
он был, – среднетоновым и пифагоровым, 
и, шаткостью низких частот уязвим, 
он в их диссонантах ворочался боровом. 
Согласен, возможно, что позже найдут 
и более точный уклад темперации, 
и вычислят тоньше размах амплитуд, – 
об этом бы даже не стал препираться я, 
но, cтрой сберегая, я, собственно, сам 
лишь тем и живу, чтоб, убрав 
     посторонние 
помехи, его привести к образцам, 
приближенным к точной и чистой 
     гармонии!..» 
  
В чугунном молчанье, накрывшем вагон, 
застыли слова и предметы, и спорщики, 
узлы на полу, на столе самогон 
и тяжкие запахи быта прогоркшего. 
Лишь чей-то под лавку засунутый таз 
звенел, да стучали колёса рассыпчато. 
«Блаженный», – шепнула, неловко 
     крестясь, 
старушка в дешёвом заношенном ситчике. 
Оратор, смутясь, огляделся вокруг, 
как будто кого призывая на выручку, 
полез по карманам и выронил вдруг 
с пронзительным звоном двузубую 
     вилочку. 
Нагнулся поднять, уронил сгоряча 
опять, распрямился и с видом сомнамбулы 
направился прочь, извиненья шепча, 
и скрылся за дверью в грохочущем 
     тамбуре.