Михаил
Анищенко

* * *

Мы пали в Берлине и в Трое.

Но вышли на помощь живым.

Нас трое сегодня, нас трое,

Все лики церковные – дым!

Пройдя глухомань волхованья,

Мы внемлем разрывам веков;

И Русь наполняет дыханье

Засадных и мёртвых полков.

Шрапнелью летите, мгновенья,

Всходите, посевы огней!

Как волки, отстали сомненья

От яростных наших коней.

Шагайте на запад, солдаты,

Идите, родные, сквозь ад,

Где в горе родимые хаты

По самое горло стоят.

Идите – в душевном настрое

Навстречу вселенским врагам.

Мы с вами, родные! Нас трое!

Как было обещано вам!

Москва – это только химера,

Фантом – Золотого Тельца.

Предателям – высшая мера,

На трусов – не хватит свинца.

Взрывай свою бомбу, Безухов,

Андрей, вырывайся из пут!

Пускай над обвалами духа

Дубы нашей славы растут.

Пусть древняя чудь авестует,

На приступ идёт Авалон;

И пусть нас огонь нарисует

На месте горящих икон.

Зима

Разогрею чифирь, помусолю сухарь,

На картинке понюхаю мёд.

Белый кот-идиот по прозванью Январь

Мне из подпола мышь принесёт.

Я штаны подтяну и поправлю фитиль,

Будет примус светить без ума…

Помусолю сухарь, разогрею чифирь…

И скажу своей милой: «Зима».

Она, молча, натопит воды снеговой,

Станет таять, как в небе луна,

И закроет своей золотой головой

Полынью ледяного окна.

Станет милая петь, как недавно и встарь,

В поварёшке утопит печаль,

Разогреет чифирь, помусолит сухарь

И ответит мне тихо: «Февраль».

«Слышишь, миленький мой, уже капает с крыш…»

Я отвечу ей тихо: «Эхма!»

Но примёрзнет к столу принесённая мышь,

И я выдохну снова: «Зима».

Она снова натопит воды снеговой,

Станет скрябать по стенкам котла,

И заслонит своей золотой головой

Вековую империю зла.

Я махры закурю и спою про Сибирь,

Сам собою довольный весьма…

Помусолю сухарь, разогрею чифирь,

И скажу своей милой: «Эхма!»

* * *

Звук запоздалой сирены

Вряд ли услышат во мгле

Девочка, вскрывшая вены,

Мальчик, повисший в петле.

Выросли травкою сорной

Там, где одно вороньё.

Трудно в стране беспризорной

Выжить изгоям её.

Жалко глядит понедельник,

Вторник по-прежнему сер.

Мама в отсутствие денег,

Папа в утробе галер.

В небе не слышится грома,

Лиха в себе не буди.

Чудище обло, огромно,

Ходит с крестом на груди.

Выдохну ночью тревожно,

Крикну в бреду и во сне:

«Родина, жить невозможно

В этой безумной стране!»

Ты продала свою славу,

Спутала нечет и чёт.

Мальчик глотает отраву,

Девочка бритву берёт.

Радуясь травке-гашишу,

Падая в бездну без сил,

Я ли на чёрную крышу

В думах своих не ходил?

Так же вот бились о стену,

И пропадали в хуле

Девочка, вскрывшая вену,

Мальчик, повисший в петле.

Новый год

(10 класс)

Как это вышло? Не знает никто.

Там, где мы чуда хотели,

Ты, словно ёлка, в зелёном пальто

Вышла из белой метели.

Ёлки зелёные! Запах коры!

Давних загадок посевы!

А у меня – золотые шары,

Бусы – из слёз королевы!

Правую руку подав январю,

Встав на пути снегопада,

«Девочка, Оля, – сказал я, – Дарю!»

Ты прошептала: «Не надо».

И пролетело вдоль окон цветных,

Мимо пивнушек и чайных:

«Я не люблю украшений пустых,

И увлечений случайных!»

Как это вышло? Обида и шок.

Крикнул я в долю-недолю:

«Я не срублю тебя под корешок,

И никому не позволю!»

Ты уходила. Я стыл на ветру,

Злой и бессильный, как кукиш.

«Если уйдёшь, я напьюсь и умру!»

«Что же, умри, если любишь!»

Ты оглянулась из тучи людей

Тайной неведомой девы.

И засияли на шее твоей

Бусы из слёз королевы.

Слеза

По А. Рембо

В дали, что есть за каждой далью,

Где луг поклонный увлечён

Такой немыслимой печалью,

Что на бессмертье обречён;

В дали, где канул след Уаза,

И птиц неведомых следы,

Я брошен в яму, как проказа,

Больной и жалкий, без воды.

Стучало сердце: хлеба, хлеба!

Воды хотел рассудок мой.

А мне хотелось, чтобы небо

Валялось в яме подо мной.

Мне облака и звёзды врали,

Но я один иду во тьму.

Когда б мы вместе умирали,

Я понимал бы, что к чему.

Барабанщик

Царизм, инквизиция, пряник и кнут,

Всё горше в России и горше…

Но всё, что сегодня нещадно клянут,

Люблю я всё больше и больше.

Никто не сочтёт безымянных утрат…

Но помня о русской Победе,

В последнем трамвае последний парад

По улице Сталина едет.

На грязной подножке стоит идиот,

Сияя зубами и славой;

А следом за ним барабанщик идёт,

Убитый потом Окуджавой.

* * *

Скоро начнётся моя навигация.

Ну а покуда – до слёз молодой,

Прыгну на льдину, а льдина лягается,

Словно кобыла дрожит подо мной.

Мне ещё нравятся пьяные глупости,

Мне по душе ещё всякая бредь.

Так и плыву из нечаянной юности,

Стоя на льдине, как белый медведь.

Я – Одиссей, вертопрах и уродина,

Нет ещё страшного горя нигде.

Мне невдомёк, что когда-то и Родина,

Станет лишь тающей льдиной в воде.

Круги

Под глазами круги, словно адовы круги,

Лукоморье пропало в моей бороде.

Я один на земле. Все друзья и подруги

Разошлись в темноте, как круги по воде.

Двадцать лет темнота над родимой землёю,

Я, как дым из трубы, ещё пробую высь…

Но кремнистый мой путь затянулся петлёю,

И звезда со звездою навек разошлись.

Истощилось в писаньях духовное брашно,

Я устал и остыл. Я лежу на печи.

Умирать на земле мне почти и не страшно,

Но весь ужас скрывается в этом «почти»…

Песочные часы

Враждебны ангелы и черти. Не помнит устье про исток.

Из колбы жизни в колбу смерти перетекает мой песок.

Любовь и ненависть, и слёзы, мои объятья, чувства, речь,

Моя жара, мои морозы – перетекают. Не сберечь.

Сижу на пошлой вечеринке, но вижу я, обречено,

Как больно, в этой вот песчинке, мой август падает на дно!

Часы не ведают страданья, и каждый день, в любую ночь –

Летят на дно мои свиданья, стихи и проза… Не помочь.

И трудно мне, с моей тоскою, поверить в нечет, словно в чёт, –

Что кто-то властною рукою часы, как мир, перевернёт.

И в стародавнем анимизме, чтоб жить, любить и умирать,

Из колбы смерти в колбу жизни песок посыплется опять.

Опять я буду плавать в маме, крутить по комнате волчок…

И станут ангелы чертями, и устье вспомнит про исток.