Бисерные кошельки

1

Ложится снег... Печаль во всей природе.

В моем же сердце при такой погоде

Иль в пору жарких и цветущих лет

Печаль все о тебе, о мой корнет,

Чью прядь волос храню в своем комоде.

Так тягостно и грустно при народе,

Когда приедет скучный наш сосед!

Теперь надолго к нам дороги нет!

Ложится снег.

Ни смеха, ни прогулок нет в заводе,

Одна нижу я бисер на свободе:

Малиновый, зеленый, желтый цвет -

Твои цвета. Увидишь ли привет?

Быть может, ведь и там, в твоем походе

Ложится снег!

2

Я видела, как в круглой зале

Гуляли вы, рука с рукой;

Я слышала, что вы шептали,

Когда, конечно, вы не ждали,

Что мной нарушен ваш покой.

И в проходной, на геридоне

Заметила я там письмо!

Когда вы были на балконе,

Луна взошла на небосклоне

И озарила вас в трюмо.

Мне все понятно, все понятно,

Себя надеждой я не льщу!..

Мои упреки вам не внятны?

Я набелю румянца пятна

И ваш подарок возвращу.

О кошелек, тебя целую;

Ведь подарил тебя мне он!

Тобой ему и отомщу я:

Тебя снесу я в проходную

На тот же, тот же геридон!

3

Раздался трижды звонкий звук, -

Открыла нянюшка сундук.

На крышке из журнала дама,

Гора священная Афон,

Табачной фабрики реклама

И скачущий Багратион.

И нянька, наклонив чепец,

С часок порылась. Наконец

Из пыльной рухляди и едкой,

Где нафталин слоями лег,

Достала с розовою меткой

Зеленый длинный кошелек.

Подслеповатый щуря глаз,

Так нянька начала рассказ:

«Смотри, как старый бисер ярок,

Не то что люди, милый мой!

То вашей матушки подарок.

Господь спаси и упокой.

Ждала дружка издалека,

Да не дошила кошелька.

Погиб дружок в дороге дальней,

А тут приехал твой отец,

Хоть стала матушка печальней,

Но снарядилась под венец.

Скучала или нет она,

Но верная была жена:

Благочестива, сердобольна,

Кротка, прямая детям мать,

Всегда казалася довольна,

Гостей умела принимать.

Бывало, на нее глядим, -

Ну, прямо Божий Херувим!

Волоски светлые, волною,

Бела, - так краше в гроб кладут.

Сидит вечернею порою

Да на далекий смотрит пруд.

Супруг же, отставной гусар,

Был для нее, пожалуй, стар.

Бывало, знатно волочился

И был изрядный ловелас,

Да и потом, хоть и женился,

Не забывал он грешных нас.

Притом, покойник сильно пил

И матушку, наверно, бил.

Завидит на поле где юбки,

И ну, как жеребенок, ржать.

А что же делать ей, голубке, -

Молиться да детей рожать?

Бледней, худее, что ни день,

Но принесла вас целых семь.

В Николу, как тебя крестили,

Совсем она в постель слегла

И, как малиной ни поили,

Через неделю померла.

Как гроб был крышкою закрыт,

Отец твой зарыдал навзрыд;

Я ж, прибирая для порядка,

Нашла в комоде медальон:

Волос там светло-русых прядка,

А на портрете прежний, «он».

С тех пор осиротел наш дом...»

Отерла тут глаза платком

И крышкою сундук закрыла.

«Ах, няня, мать была святой,

Когда и вправду все так было!

Как чуден твой рассказ простой!»

«Святой? Святой-то где же быть,

Но барыню грешно забыть.

Тогда ведь жили все особо:

Умели сохнуть по косе

И верность сохранять до гроба, -

И матушка была как все».

Сентябрь 1912