Конец второго тома

Я шел дорожкой Павловского парка,

Читая про какую-то Элизу

Восьмнадцатого века ерунду.

И было это будто до войны,

В начале июня, жарко и безлюдно.

«Элизиум, Элиза, Елисей», -

Подумал я, и вдруг мне показалось,

Что я иду уж очень что-то долго:

Неделю, месяц, может быть, года.

Да и природа странно изменилась:

Болотистые кочки все, озерца,

Тростник и низкорослые деревья, -

Такой всегда Австралия мне снилась

Или вселенная до разделенья

Воды от суши. Стаи жирных птиц

Взлетали невысоко и садились

Опять на землю. Подошел я близко

К кресту высокому. На нем был распят

Чернобородый ассирийский царь.

Висел вниз головой он и ругался

По матери, а сам весь посинел.

Я продолжал читать, как идиот,

Про ту же все Элизу, как она,

Забыв, что ночь проведена в казармах,

Наутро удивилась звуку труб.

Халдей, с креста сорвавшись, побежал

И стал точь-в-точь похож на Пугачева.

Тут сразу мостовая проломилась,

С домов посыпалася штукатурка,

И варварские буквы на стенах

Накрасились, а в небе разливалась

Труба из глупой книжки. Целый взвод

Небесных всадников в персидском платьи

Низринулся - и яблонь зацвела.

На персях же персидского Персея

Змея свой хвост кусала кольцевидно,

От Пугачева на болоте пятка

Одна осталась грязная. Солдаты

Крылатые так ласково смотрели,

Что показалось мне - в саду публичном

Я выбираю крашеных мальчишек.

«Ашанта бутра первенец Первантра!» -

Провозгласили, - и смутился я,

Что этих важных слов не понимаю.

На облаке ж увидел я концовку

И прочитал: конец второго тома.

1922