Михаил
Матренин

* * *

Была эта оттепель, с каплями в жесть, 
с тяжёлыми, полными влаги ветрами, 
как ложь невозможной весны, как 
     болезнь, – 
последняя боль заживающей раны. 
  
И не было вздыбленных льдин, но везде 
чернели орнаменты луж и проталин, 
и в снежной, густой и зернистой воде, 
колючие, медленно гибли кристаллы. 
  
Дыханье подъездов и арок, сопенье 
и спазмы, одышка зимы на бегу, 
антенны под жёлтыми тучами, тени 
ветвей на изъеденном оспой снегу… 
  
Я стал бы сильней, распрямляемый 
     злостью, 
под тяжестью зноя, в тисках холодов, – 
но талая кровь моя вкрадчиво льётся, 
и тело пустеет, как брошенный дом. 
  
Не крошатся грани, и связи не рвутся, 
а тают – так тихо, что нечем помочь; 
не травы, а столбики спирта и ртути 
восходят в термометрах, впаянных в 
     ночь. 
  
И пальцы вот-вот разожмутся, и, 
     плавясь, 
ручьи потекут, и дома задрожат, 
и город, тяжёлый, пропитанный влагой, 
начнёт оседать и ломаться, шурша.