Белый, белый, белый, белый...

Белый, белый, белый, белый,

Беспредельный белый снег…

Словно саван помертвелый —

Белый, белый, белый, белый —

Над могилой прежних нег.

Словно сглаженные складки

Ненадёванной фаты…

Мир забыл свои загадки,

Мир забылся грёзой сладкой

В ласке белой пустоты.

Ни движенья… Ни томленья…

Бледный блеск и белизна…

Всех надежд успокоенье,

Всех сомнений примиренье —

Холод блещущего сна.

Будем безжалостны!..

Будем безжалостны! Ведь мы — только женщины.

По правде сказать — больше делать нам нечего.

Одним ударом больше, одним ударом меньше…

Так красива кровь осеннего вечера!

Ведь мы — только женщины! Каждый смеет

дотронуться,

В каждом взгляде — пощёчины пьянящая боль…

Мы — королевы, ждущие трона,

Но — убит король.

Ни слова о нём… Смежая веки,

Отдавая губы, — тайны не нарушим…

Знаешь, так забавно ударить стэком

Чью-нибудь орхидейно раскрывшуюся душу!

Октябрь 1913 года

И Данте просветленные напевы...

...И Данте просветленные напевы,

И стон стыда — томительный, девичий,

Всех грёз, всех дум торжественные севы

Возносятся в непобедимом кличе.

К тебе, Любовь! Сон дорассветной Евы,

Мадонны взор над хаосом обличий,

И нежный лик во мглу ушедшей девы,

Невесты неневестной — Беатриче.

Любовь! Любовь! Над бредом жизни чёрным

Ты высишься кумиром необорным,

Ты всем поешь священный гимн восторга.

Но свист бича? Но дикий грохот торга?

Но искаженные, разнузданные лица?

О, кто же ты: святая — иль блудница!

Мне заранее весело...

Мне заранее весело, что я тебе солгу,

Сама расскажу о небывшей измене,

Рассмеюсь в лицо, как врагу, –

С брезгливым презрением.

А когда ты съежишься, как побитая собака,

Гладя твои седеющие виски,

Я не признаюсь, как ночью я плакала,

Обдумывая месть под шприцем тоски.

1 ноября, 1913

Мне хочется плакать...

Мне хочется плакать под плач оркестра.

Печален и строг мой профиль.

Я нынче чья-то траурная невеста…

Возьмите, я не буду пить кофе.

Мы празднуем мою близкую смерть.

Факелом вспыхнула на шляпе эгретка.

Вы улыбнётесь… О, случайный! Поверьте,

Я — только поэтка.

Слышите, как шагает по столикам Ночь?..

Её или Ваши на губах поцелуи?

Запахом дышат сладко-порочным

Над нами склонённые туи.

Радужные брызги хрусталя —

Осколки моего недавнего бреда.

Скрипка застыла на жалобном la…

Нет и не будет рассвета!

Осень 1913 года

Не проклинай меня...

Не проклинай меня за медленные муки,

За длинный свиток дней без солнца и огня,

За то, что и теперь, в преддвериях разлуки,

Я так же свято жду невспыхнувшего дня!

Я помню: гасли дни и гасли жизни стуки.

Ты уходил и вновь ты приходил, кляня…

За то, что слёз моих вонзались в сердце звуки,

Не проклинай меня!

В последний раз к тебе тяну с мольбою руки…

За то, что к вечным снам томительно маня,

Я, так любя, сама сковала цепь разлуки,

Не проклинай меня!

Небо бледнее и кротче.

Небо бледнее и кротче.

Где-то звонят к вечерне…

Тебе, моё одиночество,

Мои песни вечерние!

Вот, вспыхнут лампочки пышные,

Раскроются книги любимые,

А сердце заплачет неслышно:

«Ах, жизнь идёт мимо!»

И я над нею, унылая, —

Лунатик на узком карнизе, —

И тот, кого так любила я,

Он ко мне никогда не приблизится!

Вокруг всё молчит суеверно,

Колокольные смолкли пророчества…

Тебе мои песни вечерние,

Моё одиночество!

1913 год

Но когда я хотела одна...

...Но когда я хотела одна уйти домой,

Я внезапно заметила, что вы уже не молоды,

Что правый висок у вас почти седой —

И мне от раскаяния стало холодно…

Октябрь 1913 года

Опять аметистовый вечер

Опять аметистовый вечер.

Прозрачно-холодные ткани

Набросила осень на плечи.

О, час предзакатных мечтаний!

Мне как-то не жаль, что одна я,

Что ты — безвозвратно далёко.

Как вечер, душа умирает

Без жалоб, без слёз, без упрёка.

Я знаю, что это расплата

За всё, чего я не свершила…

Последние искры заката

Плащом своим осень закрыла.

15 сентября 1913 года

Хорошо прилечь...

Хорошо прилечь под старыми соснами,

Змейкой свернуться на старом граните,

Забыть о Горации, Бальмонте, Еврипиде,

Дышать Саймой и соснами

Безвопросными…

Хорошо следить, как волны задорные

Играют в камешки, словно дети,

Смотреть в глаза твои, влюбленно-покорные,

И чуть слышно смеяться над фантазией вздорной:

«А вдруг – мы одни на свете!»

1913, июнь

Я была в каких-то непонятных странах...

Я была в каких-то непонятных странах:

В небесах, быть может. Может быть, в аду.

Я одна блуждала в голубых туманах

И была бессильна… В жизни — как в бреду.

Колыхались звоны… Я не помню звуков.

Голоса дрожали… Я не помню слов.

Сохранились только перебои стуков

Разбивавших сердце острых молотков.

Кто-то плакал страстно. Кто-то к небу рвался.

Я — была покорна. Я — не помню дней.

Лунный луч склонялся. Лунный плач смеялся,

Заплетая нежно кружево теней.

Мертвенная ласка душу убивала,

Убивая чары радости земной…

Но теперь мне в безднах солнце засверкало.

Солнце! Солнце! Снова! Снова — ты со мной!

Я покорно принимаю...

Я покорно принимаю всё, что ты даёшь:

Боль страданья, муки счастья и молчанье-ложь.

Не спрошу я, что скрывает сумрак этих глаз:

Всё равно я знаю, знаю: счастье — не для нас.

Знаю ж, что в чарах ночи и в улыбке дня

Ты — покорный, ты — влюблённый, любишь не меня.

Разрывая наши цепи, возвращаясь вновь,

Ты несмело любишь нашу первую любовь.

Чем она пылает ярче, тем бледнее я…

Не со мною, не со мною — с ней! мечта твоя.

Я, как призрак ночи, таю, падаю любя,

Но тоска моей улыбки жалит не тебя.

Ты не видишь, ты не знаешь долгих, тёмных мук,

Мой таинственный, неверный, мой далёкий друг.

Ты не знаешь перекрёстков всех дорог любви…

Как мне больно. Как мне страшно. Где ты? Позови.