Когда историки, как Страшный Суд...

Когда историки, как Страшный Суд,

придут порыться по секретным сейфам,

быть может, среди тех, кого найдут,

им попадется и мой дядя Стефан.

Пускай присмотрятся к его судьбе.

До революции — подпольщик пылкий,

почти мальчишкой в РСДРП

и срок свой отбывал в сибирской ссылке.

Он в красном Двинске возглавлял Совет

и Витебском руководил губернским…

А памятника дяде нет как нет,

хоть он давно уж в царствии небесном.

Да, в царствии небесном. Рай и ад —

лишь образ подлинной дихотомии

добра и зла. И Стефан, старший брат

отца, хоть и не ждал себе наград

от Революции и от России,

а все-таки на небо будет взят.

А взят он был — понятно, кем и как —

один из первых и погиб тогда же.

А я ребенком на его руках

сидела и курила трубку даже.

Он сказки сочинял для нас, детей…

А позже, в «жизни-после-жизни» нашей,

возник в рассказах матери моей

и женщины, его немного знавшей.

Погиб мой дядя. Нет по нем следа,

по нем и по жене его, латышке.

А крохи сведений я не тогда,

а позже собирала понаслышке.

Нет бога в небесах, а космос пуст.

И мне твердят, что нет понятий твердых.

Но есть еще, есть небо наших чувств

и нашей нежной памяти о мертвых.

1955