Рыжий дым

Рыжий дым,

закрывавший полнеба,

вырастал на кирпичных стеблях.

Пробираясь по-зимнему, боком,

солнце падало в них, как в осоку,

и тогда, развивая скорость,

так что в диком восторге дети

на кроватях хлопали в ладоши,

как пустую бутылку,

город

наполнял завываньем истошным

ветер…

Он врывался

с моря ли, с гор ли,

клокотал в переулках, как в горле,

кружился подстреленной птицей,

оставляя на всех мостовых

осенне-кровавые листья,

глаза цвета бескорыстья

и солнцеподобные лица

растерянных постовых.

И казалось: нет предела

ноябрьскому напору,

и хотелось жизнь переделать,

чтобы ветру была под стать.

Открывали двери настежь,

отправлялись бродить по городу,

торопились:

боялись в счастье,

боялись в жизнь опоздать.

А утром тысячи тысяч

мотыльковых снежинок

влетали в оставленный город,

падали под углом,

облепляли стекла машинам,

забирались прохожим за ворот,

мешая им искру высечь

и затянуться теплом…

Людям было очень холодно,

людям было очень голодно,

но люди хотели верить

не в этот, так в новый год.

На голую зимнюю площадь

привезли фанерную рощу,

далекий сказочный берег,

спасающий от невзгод.

К восьми,

закончив работу,

торопились забыть заботы

и вместе с детьми добраться

к сказочнику-коту,

старались расслышать неслышимое,

кричали смеющимся: «Тише!»,

пока даже смеяться

становилось невмоготу.

В глазах потухали искры:

все равно не выстоять,

чуть отойдешь — и ветер

тут же с ног собьет.

Не глядя на лукоморье,

уходили в свои каморки

и долго пытались нагреть их

песнями и тряпьем.

А утром являлись новые,

и снова,

к цепи прикованный,

ходил и ходил часами

усталый сказочник-кот,

старались расслышать неслышимое,

кричали смеющимся: «Тише!»,

потом сочиняли сами

про новый, про лучший год.

1947