Амур откормленный, любви гонец крылатый!...

Амур откормленный, любви гонец крылатый!

Ужели и моих томлений ты вожатый?

Не верю. Ты, любовь, печальница моя.

Пришла незванная. Согрета тайно я

Твоей улыбкою и благостной, и строгой.

Ты шла нагорною, пустынною дорогой,

Остановилася в пути, как странник дальний.

И глянула в глаза и грозно, и печально.

1916

Апрель

Опять, забыв о белых стужах,

Под клики первых журавлей,

Апрель проснулся в светлых лужах,

На лоне тающих полей.

Кудрявый мальчик — смел и розов.

Ему в раскрытую ладонь

Сон, под корою злых морозов,

Влил обжигающий огонь.

И, встав от сна и пламенея,

Он побежал туда, в поля,

Где, вся дымясь и тихо млея,

Так заждалась его земля.

1915

Ах, мир огромен в сумерках весной!...

Ах, мир огромен в сумерках весной!

И жизнь в томлении к нам ласкова иначе...

Не ждать ли сердцу сладостной удачи,

Желанной встречи, прихоти шальной?

Как лица встречные бледнит и красит газ!

Не узнаю свое за зеркалом витрины...

Быть может, рядом, тут, проходишь ты сейчас,

Мне предназначенный, среди людей — единый!

1915

Вербы

Распустились вербы мягкие, пушистые,

Маленькие серые зверьки.

Стебли темно-красные, блестящие, чистые

Тянутся к небу беспомощно-тонки.

На деревьях облаком влажным висит

Теплая, мягкая паутина сонная.

Небо над садом бледное, зеленое;

Небо весеннее о чем-то грустит.

В белой церкви звонят. Колокол качают.

Люди проходят усталою толпой.

Кто-то в белой церкви свечи зажигает

Слабой, несмелой, дрожащей рукой...

Плачьте, люди, плачьте! Всё услышат мглистые

Вешние сумерки с далекой высоты,

Всё поймут весенние, маленькие, чистые,

Грустные цветы.

1915

Весна

Полна причудливых и ветреных утех,

Весна кружится в роще пробужденной

И теплою рукою обнаженной

Свевает вкруг себя забытый солнцем снег.

И разливается хмельная синева

От ясных глаз ее, и ветер, усмиренный,

Летит к ее ногам, покорный и влюбленный,

И выпрямляется замерзшая трава.

А там, навстречу ей, призывный шум встает,

И море темное и в пене, и в сверканье

Ей шлет апрельских волн соленое дыханье

И звуков буйных пестрый хоровод.

1915

Гроза над Ленинградом

Гром, старый гром обыкновенный

Над городом загрохотал.

— Кустарщина! — сказал военный,

Махнул рукой и зашагал.

И даже дети не смутились

Блеснувших молний бирюзой.

Они под дождиком резвились,

Забыв, что некогда крестились

Их деды под такой грозой.

И празднично деревья мокли

В купели древнего Ильи,

Но вдруг завыл истошным воплем

Сигнал тревоги, и вдали

Зенитка рявкнула овчаркой,

Снаряд по тучам полыхнул,

Так неожиданно, так жарко

Обрушив треск, огонь и гул.

— Вот это посерьезней дело! —

Сказал прохожий на ходу,

И все вокруг оцепенело,

Почуя в воздухе беду.

В подвалах схоронились дети,

Недетский ужас затая.

На молнии глядела я...

Кого грозой на этом свете

Пугаешь ты, пророк Илья?

1943

Для каждого есть в мире звук...

Для каждого есть в мире звук,

Единственный, неповторенный.

Его в пути услышишь вдруг

И, дрогнув, ждешь завороженный.

Одним звучат колокола

Воспоминанием сладчайшим,

Другим — звенящая игла

Цикад над деревеской чащей.

Поющий рог, шумящий лист,

Органа гул, простой и строгий,

Разбойничий, недобрый свист

Над темной полевой дорогой.

Шагов бессоный стук в ничи,

Морей тяжелое дыханье,

И все струи и все ключи

Пронзают бедное сознанье.

А мне одна поет краса!

То рокоча, то замирая,

Кристальной фуги голоса

Звенят воспоминаньем рая.

О строгий, солнечный уют!

Я слышу: в звуках этих голых

Четыре ангела поют —

Два огорченных, два веселых.

Весна 1916

За водой

Привяжи к саням ведерко

И поедем за водой.

За мостом крутая горка, —

Осторожней с горки той!

Эту прорубь каждый знает

На канале крепостном.

Впереди народ шагает,

Позади звенит ведром.

Опустить на дно веревку,

Лечь ничком на голый лед, —

Видно, дедову сноровку

Не забыл еще народ!

Как ледышки, рукавички,

Не согнуть их нипочем.

Коромысло, с непривычки,

Плещет воду за плечом.

Кружит вьюга над Невою,

В белых перьях, в серебре...

Двести лет назад с водою

Было так же при Петре.

Но в пути многовековом

Снова жизнь меняет шаг,

И над крепостью Петровой

Плещет в небе новый флаг.

Не фрегаты, а литые

Вмерзли в берег крейсера.

И не снилися такие

В мореходных снах Петра.

И не снилось, чтобы в тучах

Шмель над городом кружил,

И с гудением могучим

Невский берег сторожил.

Да! Петру была б загадка:

Лязг и грохот, танка ход.

И за танком ленинградка,

Что с винтовкою идет.

Ну, а мы с тобой ведерко

По-петровски довезем.

Осторожней! Видишь, горка.

Мы и горку обогнем.

1943

Как высказать себя в любви?...

Как высказать себя в любви?

Не доверяй зовущим взглядам.

Знакомым сердце не зови,

С тобою бьющееся рядом.

Среди людей, в мельканье дней,

Спроси себя, кого ты знаешь?

Ах, в мертвый хоровод теней

Живые руки ты вплетаешь!

И кто мне скажет, что ищу

У милых глаз в лазури темной?

Овеяна их тишью дремной,

О чем томительно грущу?

Хочу ли тайной жизни реку

В колодцы светлые замкнуть?

О, если б ведать трудный путь

От человека к человеку!

1916

Какой тебе знак нужен, любовь?...

Какой тебе знак нужен, любовь?

Прошел впереди человек, обернулся,

В лицо заглянул и вдруг согнулся-

Обернулся еще, и вновь, и вновь.

Было красиво его лицо,

И в тоске незнакомой душа запела.

Я быстро зашла в чужое крыльцо,

Идти за ним не могла, не смела.

Но глухо у сердца стучала кровь.

Ах, был его взгляд так смятенно-нежен!

Какой тебе знак нужен, любовь?

Путь твой никем, никем не прослежен.

1916

Когда архангела труба...

Когда архангела труба

Из гроба нас подымет пением,

Одна нас поведет судьба

По рассветающим селениям.

И там, на берегах реки,

Где рай цветет на уготованный,

Не выпущу твоей руки,

Когда-то на земле целованной.

Мы сядем рядом, в стороне

От серафимов, от прославленных.

И будем помнить о земле,

О всех следах, на ней оставленных.

1914

Когда подругою небесной...

Когда подругою небесной

Зовет меня влюбленный друг, —

Какою бурею телесной

Ему ответствует мой дух.

Какою ревностью горячей

Душа к земле пригвождена!

Не называй меня иначе, —

Я только смертная жена.

Я знаю пыльные дороги,

На милой коже тлен и тень,

И каждый пестрый и убогий,

Закату обреченный день.

И все блаженные юродства

Неутоляющей любви,

Когда два духа ищут сходства

В одной судьбе, в одной крови.

Благословим светло и просто

Земное, горькое вино,

Пока иным в тиши погоста

Нам причаститься не дано.

1918

Ложится осени загар...

Ложится осени загар

На лист, еще живой и крепкий,

На яблока душистый шар,

Нагрузший тяжело на ветке,

И на поля, и на края

Осенних рощ, еще нарядных,

И на кудрях твоих прохладных,

Любовь моя, краса моя.

1927

Маме моей

Сердцу каждому внятен

Смертный зов в октябре.

Без просвета, без пятен

Небо в белой коре.

Стынет зябкое поле,

И ни ветер, ни дождь

Не вспугнут уже боле

Воронье голых рощ.

Но не страшно, не больно...

Целый день средь дорог

Так протяжно и вольно

Смерть трубит в белый рог.

1913

Мороз затуманил широкие окна...

Мороз затуманил широкие окна,

В узор перевиты цвета и волокна.

Дохни в уголок горячо, осторожно,

В отталом стекле увидать тогда можно,

Какой нынче праздник земле уготован,

Как светел наш сад, в серебро весь закован,

Как там, в небесах, и багряно, и ало,

Морозное солнце над крышами встало.

1915

На Иматре

Березы озябшие, березы тонкие,

Над вами кружатся галки звонкие,

Над вами стынет небо морозное,

У берега бьется река многослезная.

Опять прихожу к вам дорогой прибрежной,

Дорогой вечерней, дорогою снежной.

И долго стою, и уйти мне не хочется,

И знаю, что к прошлому душа не воротится,

И знаю, что прошлое душой не забудется,

Последние радости в печалях заблудятся...

Березки озябшие, березки слабые,

Ах, если б весну вашу встретить могла бы я!

1936

Над дымным храпом рысака...

Над дымным храпом рысака

Вздымает ветер облака.

В глухую ночь, в туманы, в снег

Уносит сани легкий бег.

Ни шевельнуться, ни вздохнуть —

Холодный воздух режет грудь.

Во мраке дачи и сады,

И запах снега и воды.

О, пожалей, остановись,

Уйми коней лихую рысь!

Но тверже за спиной рука,

Все громче посвист ямщика,

Все безнадежней, все нежней,

Зветят бубенчики коней, —

И сумасшедшая луна

В глазах троих отражена.

1915

Надеть бы шапку-невидимку...

Надеть бы шапку-невидимку

И через жизнь пройти бы так!

Не тронут люди нелюдимку,

Ведь ей никто ни друг, ни враг.

Ведет раздумье и раздолье

Ее в скитаньях далеко.

Неуязвимо сердце болью,

Глаза раскрыты широко.

И есть ли что мудрее, люди, —

Так, молча, пронести в тиши

На приговор последних судей

Неискаженный лик души!

1936

Начало жизни было — звук...

Начало жизни было — звук.

Спираль во мгле гудела, пела,

Торжественный сужая круг,

Пока ядро не затвердело.

И стала сердцевиной твердь,

Цветущей, грубой плотью звука.

И стала музыка порукой

Того, что мы вернемся в смерть.

1916

Не с теми я, кто жизнь встречает...

Не с теми я, кто жизнь встречает,

Как равную своей мечте,

Кто в достиженьях замедляет

Разбег к заоблачной черте,

Кто видит в мире только вещи,

Кто не провидит через них

Предчувствий тягостных своих

Смысл и печальный, и зловещий.

Но чужды мне и те, кто в мире

Как стран заоблачных гонцы.

Мне не по силам их венцы

И золото на их порфире.

Иду одна по бездорожью,

Томясь, предчувствуя, грустя.

Иду, бреду в Селенье Божье,

Его заблудшее дитя...

1936

О, ветер, ветер! Трубач бездомный!...

О, ветер, ветер! Трубач бездомный!

С порога жизни твой зов я слышу.

Не ты ль баюкал трубою томной

Уют мой детский под зимней крышей?

Не ты ль так буйно трубил победу,

Ты, облак снежный за мною мчащий,

Когда подслушал в санях беседу,

Подслушал голос, меня молящий?

И темной ночью не ты ли пел нам,

От ласк усталым, счастливым людям,

О счастье нашем беспеременном,

О том, что вместе всегда мы будем?

Теперь не ты ли в пути мне трубишь

Звенящей медью, походным рогом?

Все чаще, чаще встречаться любишь

Со мной, бездомной, по всем дорогам.

О, верный сторож! Ты не забудешь.

Мои скитанья со мной кончая,

Я знаю, долго трубить ты будешь,

Глухою ночью мой крест качая.

1936

О, как согласно еще пылает...

О, как согласно еще пылает

Твой свет закатный, мой свет восходный!

А ночь разлуку нам возвещает

Звездой бессонной, звездой походной.

Прощай, любимый, прощай, единый,

Уж гаснет пламень роскошно-праздный.

В лицо повеял мне ветр пустынный,

И путь нам разный, и посох разный!

1919

Подумала я о родном человеке...

Подумала я о родном человеке,

Целуя его утомленные руки:

И ты ведь их сложишь навеки, навеки,

И нам не осилить последней разлуки.

Как смертных сближает земная усталость,

Как всех нас равняет одна неизбежность!

Мне душу расширила новая жалость,

И новая близость, и новая нежность.

И дико мне было припомнить, что гложет

Любовь нашу горечь, напрасные муки.

О, будем любить, пока смерть не уложит

На сердце ненужном ненужные руки!

1936

Стихи предназначены всем...

Стихи предназначены всем.

И в этом соблазны и мука.

У сердца поэта зачем

Свидетели тайного стука?

На исповедь ходим одни.

В церквах покрывают нам платом

Лицо в покаянные дни,

Чтоб брат не прельстился бы братом.

А эта бесстыдная голь

Души, ежедневно распятой!

О, как увлекательна боль,

Когда она рифмами сжата!

И каждый примерить спешит, —

С ним схожа ли боль иль не схожа,

Пока сиротливо дрожит

Души обнаженная кожа.

1917

Сухой и серый лист маслины...

Сухой и серый лист маслины,

Кружащий по дороге низко,

И пар, висящий над долиной,

Все говорит, что море близко.

У хижин рыбаков темнеют

Черно-просмоленные сетки.

Иду и жду, когда повеет

В лицо соленый ветер крепкий.

И сладок путнику бывает

Привал у вод прохладно-синих,

Где море в голубых пустынях

Полдневный солнца шар качает.

1936

Сыплет звезды август холодеющий...

Сыплет звезды август холодеющий,

Небеса студены, ночи — сини.

Лунный пламень, млеющий, негреющий,

Проплывает облаком в пустыне.

О, моя любовь незавершенная,

В сердце холодеющая нежность!

Для кого душа моя зажженая

Падает звездою в бесконечность?

1915

Так суждено преданьем, чтобы...

Так суждено преданьем, чтобы

У русской девы первый хмель

Одни лелеяли сугробы,

Румяный холод да метель.

И мне раскрылись колыбелью

Глухой Олонии снега

В краю, где сумрачною елью

Озёр синеют небеса.

Где невесёлые просторы

Лишь ветер мерит да ямщик,

Когда, косясь на волчьи норы,

Проносят кони напрямик.

Не потому ль — всем розам юга

И всем обычаям назло —

В снегах, покуда пела вьюга,

Впервые сердце расцвело!

И чем смиреннее и туже

В бутон был скручен строгий цвет,

Тем горячей румянит стужа

Его негаданный расцвет.

Январь 1917

Такое яблоко в саду...

Такое яблоко в саду

Смущало бедную праматерь.

А я, — как мимо я пройду?

Прости обеих нас, создатель!

Желтей турецких янтарей

Его сторонка теневая,

Зато другая — огневая,

Как розан вятских кустарей.

Сорву. Ужель сильней запрет

Веселой радости звериной?

А если выглянет сосед —

Я поделюсь с ним половиной.

Сентябрь 1921

Фаусту прикидывался пуделем...

Фаусту прикидывался пуделем,

Женщиной к пустыннику входил,

Простирал над сумасшедшим Врубелем

Острый угол демоновых крыл.

Мне ж грозишь иными приворотами,

Душу испытуешь красотой,

Сторожишь в углах перед киотами

В завитке иконы золотой.

Закипаешь всеми злыми ядами

В музыке, в преданиях, в стихах.

Уязвляешь голосами, взглядами,

Лунным шаром бродишь в облаках.

А когда наскучит сердцу пениться,

Косу расплету ночной порой, —

Ты глядишь из зеркала смиренницей

Мною, нечестивою, самой.

1919