Наталья
Возжаева

Бери...

Я верила – кто любит, тот спасён.

Но ты, мой бог, не созидал, а рушил.

У неимущих отбирают всё,

А после покушаются на душу.

А что там в ней? Такой же вот февраль

И жуткий холод, и позёмит белым,

И пустота, которую не жаль.

Бери, но что ты с этим будешь делать?

Просящих незавидная судьба.

Просить не стала, видимо, за это

Обобранная веток голытьба

Последние отсыпала монеты.

О память, воспалённая десна!

Не удалить причину, боль крепчает,

А тень моя в твоих спокойных снах

Незначима, досадна и случайна.

Живое

Смотри, в ладонях серого гранита

Присутствие твоё, как южный снег.

Живое на живую нитку сшито –

Как водится, всё сводится на нет.

Халтурит ком изношенного сердца

Не в такт прибою и строке не в такт,

Топорщишься болючим заусенцем –

И дёрнуть страшно, и терпеть никак.

Горланят чайки оголтелой сворой

Над маленькой фигуркой рыбака,

Как пса, тебя притягивает море,

И силы нет сорваться с поводка.

Доверчивый, болтайся у причала,

Подпрыгивай, заигрывай с волной.

Теряет дни и сохнет, истончаясь,

Наивный календарик отрывной.

А морю многословие не важно,

Ему что фразы, что собачий лай...

Ты слушай, что оно тебе расскажет,

Не умничай и не перебивай.

Сиюминутность

Что мне нападки и хула –

Закрою, где сквозит.

Мой дом уютен, как халат,

И так же неказист.

Но прибран, вычищен, умыт –

На окнах кружева.

Любовь поблекшая, как мы,

А всё ещё жива.

Остыла печь, в ней нет огня,

Но под золой тепло.

Теперь у нынешней меня

К тебе так мало слов.

Считать не станем январи,

Отпущено – прими.

Смолола мельничка – вари,

От кофе ли щемит?

На завтрак немудрёна снедь –

Оладий напеку.

Смотри, идёт незрелый снег,

Стучит по козырьку.

Ты на крыльцо? Пальто надень.

Не искушай зимы.

Как краток век, как долог день,

Сиюминутны мы.

Суджук-Кале

Такое время – не поймёшь:

Предночье или поствечерье.

Базар – ногайское кочевье,

Луна – серебряная брошь.

Букашки-люди егозят

Среди слоновьих ног высоток.

Приморский рынок – сорок соток –

Кипит, как сотни лет назад.

Голодная, как сто чертей,

Прочёсываю междурядье.

В луне мерещатся оладьи

Под гулкий ропот в животе.

Лаваш, чурчхела, шаурма,

Приправ нескромные развалы,

Чесночный дух свиного сала –

Несытого сведут с ума.

А где-то глубоко в земле,

Под этой кутерьмой торговой,

Забытой, вытертой подковой,

Лежит кирпич Суджук-Кале.*

О том скрижали говорят:

Где море корабли качало,

Косил артачливо очами

Черкешенок печальный ряд.

Кара-Дениз своё возьмёт.

На перегруженных галерах

Везли в султанские гаремы

Живую плоть, вино и мёд.

Хурма, долма и сельдерей...

Сгребаю всё в пакет шуршащий.

Что мне то время, в настоящем

Земля вращается быстрей.

Но сквозь гудки и взвизги шин

Мне чудится, как море дышит,

И в древней крепости, чуть выше

Лачуг, стенает муэдзин.

А ведь меня на сонмы лет –

Так вдруг подумалось без грусти –

Переживут и неба сгустье,

Прибой и, главное, пакет.

Луна, как в сизом небе брешь,

Орда торговых павильонов...

Здесь воздух, как пирог слоёный,

Хоть режь его, хоть ложкой ешь...

____________

* Суджук-Кале – турецкое поселение-порт

с небольшой крепостью, прилегающее

к территории, которую сейчас занимает

город Новороссийск.

Отлив

Когда отлив, становится видна

До розовых рачков вся тайна дна.

Так схлынувшее чувство обнажит

Всё скрытое, что помогает жить,

И мир неряшлив кажется и зол,

Как водорослей путанный узор.

И стискиваешь губы, как моллюск,

Солоноватый ощущая вкус

Последних высыхающих подтёков.

И крабик улепётывает боком.

Он удивит меня…

Меня не будет здесь – так падают в запой.

Неделя или две – привет, нескучный градус.

Ты не стыди меня, оставь меня в поко...

Ей-богу, в этом есть не светлая, но радость.

Зайду в себя, как в дом, притихший и пустой

Заходят, возвратясь из серости больницы.

Он удивит меня внезапной чистотой,

И тем, что я ещё сумела удивиться.

Тут всё осталось так, как много лет тому,

Когда звенели в окнах ласковые ливни,

Когда впускала свет, гоняя полутьму,

И тишина была весомей говорильни.

И можно просто быть наедине с собой,

Смотреть, как на огонь, смотреть не насмотреться,

Как набирает сок и расцветает боль

В аляпистом кашпо пластмассового сердца.

Прости меня, мой храм, прости, пресветлый дом.

Встречай меня, «включай» свирель сверчка за печкой.

Благодарю тебя за верность и за то,

Что сохранил души чуть дышащую свечку.