Антон Боровиков
Импровизации
Ветреная
Именно так она себя и называла – ветреная. Не нравилось ей слово ветряная, как будто какая-то земляная или нутряная. А она ветреная, изящная, вы посмотрите, какие линии, какие изгибы, какие перспективы.
Те, кто её создавали, очень её любили, бережно укладывая каждую деталь и поглаживая её. Ей это нравилось безумно. Она росла, хорошела, встречала всё новые рассветы и закаты. Когда она была построена, она любовно поглядела на себя в зеркало пруда и подумала: а ведь хороша, чертовка.
Потом появился Он, или, как она потом назвала, Он Первый. Он придирчиво осмотрел её, почистил остатки стружки и сказал: «Ну что, кормилица, будем работать?»
Поэтому не надо её называть этакой праздной дамой. Она много работала, просто не покладая рук, то есть крыльев. Вы вообще представляете, сколько трудов стоит махать крыльями и вращать жерновами целый день? А новые подводы всё подъезжали и подъезжали.
Ольга Грушевская
Две новеллы из цикла «МЕТРО»
Две новеллы из цикла «МЕТРО»
«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…» – так привычно звучат до боли знакомые слова, что мы даже не задумываемся над их символичностью. Но закрываются двери, и вот уже что-то безвозвратно уходит в прошлое: застигнутое врасплох мгновение или, наоборот, целый отрезок жизни.
В юности я занималась живописью и мечтала нарисовать вагон метро с разными пассажирами, хотела через мимолётное движение и жест, незначительную деталь: мятую шляпу, оторванную пуговицу, изысканный зонтик – придумать каждому свою историю. Вот моложавая женщина с модной стрижкой смотрит на своё отражение в тёмном окне. Вот молоденькая первокурсница задремала и видит сны о несбыточном. Вот забавный молодой человек конверт в руке разглядывает; а вот крупная женщина едет с большим пакетом в руках и мужем-фотографом, а рыжеволосая красавица фотографу улыбается.
Олег Лукьянченко
Мемуар о забытом поэте
Первого марта 2020 года мне довелось выступить в Литературной гостиной Донской государственной публичной библиотеки на праздновании двух славных юбилеев «45-ки» – выхода 500-го номера и 30-летия первого выпуска. Завершая свой спич, я спросил у присутствующих поэтов и их поклонников, знакомы ли им стихи Алексея Приймы. Из примерно сорока присутствующих руку поднял только один – ведущий Борис Вольфсон. Он помнил Алексея ещё по Ростовскому университету, где мы учились примерно полвека назад. Остальные, получается, услышали это имя впервые…
Социальные сети частенько приносят, а то и преподносят разнообразнейшие сюрпризы. Сравнительно недавно достался мне такой улов: «Александра Брунько ещё при жизни называли великим русским поэтом. Он был одним из основателей легендарной “Заозёрной школы”».
Александр Ралот
«Рабыня» графа Моркова
От автора
Я закончил рассказ «Загадка мемориальной доски» и извлёк из дальнего ящика порядком запылившуюся папку с пожелтевшими материалами прошлых эпох. Меня заждались герои новых рассказов и повестей – цари и герцоги, шпионы и разведчики прошедших эпох.
Но не тут-то было. Ящик электронной почты, усиленно мигая, сообщал о всё новых и новых поступлениях. От читателей посыпались письма.
«Ты ещё не всё написал о жизни крепостного гения. Кое-какие моменты не освещены в достаточной мере. Значит, садись и пиши продолжение!»
Слово читателя для меня закон. Так появился на свет этот рассказ.
1804 год. Кабинет генерала графа Моркова
– Учился, значит?! Академию посещал! Живописец! Художник! От слова худо! – произнеся это Ираклий Иванович Морков подошёл к крепостному, взял за лацканы поношенного сюртука, притянул к себе и продолжил, – если, мне память не изменяет, ты в столицу был отправлен на кондитера учиться.
Илья Журбинский
Рассказы о детстве
Печатная машинка
«Ты пустишь нас по миру, – кричал папа. – Мы будем голодать! Ты не знаешь, что это такое, а я знаю слишком хорошо!»
Я сломал печатную машинку, на которой папа всё время печатал, когда вечером приходил с работы. Повёл каретку не в ту сторону, из машинки высыпались какие-то маленькие металлические шарики, и она перестала работать.
Я научился читать в пять лет. А писать – лишь в шесть с половиной. Но печатать я научился в пять. У нас была немецкая печатная машинка с русскими буквами на круглых клавишах.
Машинка была старенькая, рычажки с буквами иногда не отскакивали сами, а застревали в ленте, и их приходилось осторожно опускать вниз рукой, а буква «ё» почему-то печаталась выше остальных.
В машинку заправлялась бумага, а если нужна была ещё и копия, то между листами можно было вставить копирку, обычно чёрную.
Вячеслав Харченко
Падение великих империй
Не сделать
Только в 50 лет ощутил все прелести пообещать и не сделать. Раньше, как бывало – мужик сказал, мужик сделал. Кому-нибудь что-нибудь сдуру пообещаешь – и тащишься через всю Москву в законное воскресенье, чтобы появиться на какой-то презентации книги человека, которого видел один раз в жизни в отражении зеркала.
Или сдуру пообещаешь купить слона и подарить его дальнему приятелю, с которым вместе 25 лет назад работал семь дней в ООО «Рога и копыта». И вот ищешь этого слона полгода, даже в Африку летаешь за слоном, потом купишь этого слона втридорога из-под полы, наймёшь Камаз и привезёшь этому самому приятелю, а он такой – да, да, но не тот, не такого я хотел слона, хотел розового, а этот серый какой-то, с ушами.
А сейчас... Пообещаешь три раза: «Да, да, да, буду, буду обязательно, провалиться мне на месте», – а потом в назначенный день в окно посмотришь – метель, мороз – и нафик, нафик.
Леонид Поторак
Гори, любовь моя, гори
Valse Triste
Утром – то ли снег, то ли снег с дождём, к полудню жара, вечером обратно: приморозило до боли в носу и уже к ночи грозило замести. Ох уж эти южные зимы, эти их опасные для лёгких январи. В сумерках встретились у церкви Владимир Иванович Агапов и Игорь Игоревич Беккер. Беккер сперва не узнавал Агапова, а лишь прятал от ветра щёки и глядел вниз. Агапов не помнил, откуда знает Беккера, но заметил в опущенном носу и тонких бровях что-то дружеское и сам не понял, как сказал: «Однако!». Тем более, не пришло ему на ум ни имя этого человека, ни память о том, хорош он или нехорош. И Беккер, услыхав «однако», поднял взгляд и увидел Агапова. Снег разделял их. Беккер задохнулся и отступил, а Агапов, узнавший его, прошептал: «Боже мой…»
– Вы его брат, – сказал Беккер поражённо. – Невероятно, то же лицо…
– Беккер, – вспомнил Агапов, – нет, это не вы.
Ежи Брошкевич
Малый Спиритический Сеанс
Избранные рассказы
Превосходнейшая забава фараона
Когда шёл я к солнцу – хоть и оказалось, что я двигался всего лишь в небытие – мне выпало потрясающее развлечение, какое только непокорные слуги и жрецы могли закатить усопшему властелину. Смех мой слышали все океаны мира, не один лишь священный Нил. Ибо в тот миг, как ваш господин, владыка вечный, хоть и вполне смертный, милостиво соизволил навеки закрыть глаза, вы взялись за титаническую работу – постройку гигантского сооружения, самого большого храма ложного бога Амона. Вы стали уничтожать моё имя. Замазывать его на свитках папируса. Вырезать из лент саркофагов. Соскабливать с металла. Сбивать наскальные письмена. Соскребать со стен и толочь мозаику с моим изображением. Вытравливать из памяти потомков. Чтобы я, как слепец без рода, без племени, вечно скитался, тщетно пытаясь узнать своё имя, понять, кто я такой и способен ли на человеколюбие.
Эльдар Ахадов
Сестра Героя
Всю жизнь, с раннего детства до весьма солидного уважаемого возраста, старший брат был для неё героем, образцом для подражания, лучшим из братьев, каких только можно представить себе. Сначала просто как защитник, опекун и покровитель самой младшей сестрёнки, потом как герой-партизан, затем в долгих повторяющихся снах как светлый образ в дверном проёме, ангел, возвратившийся домой…
Её звали Александрой, а старшего брата – Фёдором, но поскольку она была ещё совсем ребёнком-несмышлёнком, то брат называл её ласково Шурочкой и любил поднимать на руках под самый потолок! «Шурочка! Как же я тебя люблю, сестрёнка моя!»
Родился Фёдор Васильевич Улубиков 21 января 1924 года в селе Усть-Уза Шемышейского района Пензенской области. К началу Великой Отечественной войны ему не было 18 лет, и в армию его не брали по возрасту.
Галина Стеценко
Досточки расписные
От автобусной остановки Антон еле плёлся, будто на нём стопудовые ботинки, а в рюкзаке не конспекты лекций – бетонные плиты. Долговязый, согнулся, как старый дед, нахлобучил капюшон куртки, чтобы никого и ничего не видеть. А что увидишь? Чёрная длинная лента тротуара до самого дома, а по ней люди снуют, одинаково чужие. Ветки старых деревьев переплелись решёткой. У тротуара за раскладным столом инвалид-колясочник свои поделки выставил напоказ.
До дома рукой подать. Но Антон не торопился – мать опять пристанет с вопросами об учёбе, и начнутся нравоучения.
В квартире запах котлет. На дверной хлопок из кухни выглянула мать, невысокого роста, в домашнем платье, каштановые волосы туго связаны в хвост.
– Как зачёты?
Антон вяло разделся, вытащил из рюкзака две банки пива.
– Я так и знал, что с этого начнёшь.
Эсфирь Коблер
Истоки европеизма
Фрагмент из книги
От автора: Книга «Истоки европеизма» первый раз появилась в интернете в 2000 году, затем издавалась в 2003 и 2010 небольшими тиражами. Автора интересовали в первую очередь те произведения европейской культуры, которые повлияли на становление европейской духовной традиции. Однако сейчас, в ХХ1 веке, европейские, в том числе и российские, духовные традиции утрачивают свою идентичность. Поэтому автору кажется, что книга эссе «Истоки европеизма» наиболее актуальна именно сейчас.
Агамемнон
Европа цезарей, церквей, республик, костров инквизиции, печей Освенцима, войн и революций, Европа духовных подвигов христианства, Возрождения, исследований духа, великой музыки, вселенской философии своим рождением обязана подвигу, жизни и смерти одного человека, чью память она недостаточно чтит: Агамемнону.
Борис Колесов
Летний ёжик
Сказ
Зимний славный ёжик – это когда мороз трещит, метель метёт, а ты лежишь посреди гари, занесенной снегом: спрятался под опалённым обломком славного кедра и славно посапываешь: видишь славные сны про континентально жаркое лето. У нас такое дело в обычности, потому как ближе к осени уйдут огнём и дымом миллионов десять гектаров леса, а ты, значит, не тушуйся, всё равно ищи себе местечко, чтобы зимой отдохнуть, весной проснуться и радоваться летнему славному пришествию солнышка. Вот начинает она, родная природа, изумрудиться всячески, тогда пожалуйста – имеешь право считать себя летним ёжиком.
В обычности по июню мастерю для семейного удовольствия приятственное местообитание. Люблю строить домики, хоть последнее время дыма и огня хватает с избытком. Сгорит жилище, не сгорит… а что поделаешь, коль пламя не спрашивает моего разрешения на огненное это, непохвальное поселение посреди русских лесов? Нынешним летом сижу в домике.