* * *

К подъезду!– Сильно за звонок рванул я –

Что, дома?– Быстро я взбежал наверх.

Уже ее я не видал лет десять;

Как хороша она была тогда!

Вхожу. Но в комнате все дышит скукой,

И плющ завял, и сторы спущены.

Вот у окна, безмолвно за газетой,

Сидит какой–то толстый господин.

Мы поклонились. Это муж. Как дурен!

Широкое и глупое лицо.

В углу сидит на креслах длинных кто–то,

В подушки утонув. Смотрю – не верю!

Она – вот эта тень полуживая?

А есть еще прекрасные черты!

Она мне тихо машет: «Подойдите!

Садитесь! рада я вам, старый друг!»

Рука как желтый воск, чуть внятен голос,

Взор мутен. Сердце сжалось у меня.

«Меня теперь вы, верно, не узнали...

Да – я больна; но это все пройдет:

Весной поеду непременно в Ниццу».

Что отвечать? Нельзя же показать,

Что слезы хлынули к глазам от сердца,

А слово так и мрет на языке.

Муж улыбнулся, что я так неловок.

Какую–то я пошлость ей сказал

И вышел. Трудно было оставаться –

Поехал. Мокрый снег мне бил в лицо,

И небо было тускло...

1842