Лизе

Дитя мое, тебя увозят вдаль...

Куда? Зачем? Что сделалось такое?

Зачем еще тяжелую печаль

Мне вносит в жизнь безумие людское?

Я так был рад, когда родилась ты!..

Чуть брезжил день... И детские черты,

И эта ночь, и это рассветанье —

Все врезалось в мое воспоминанье.

   Вот скоро год слежу я за тобой —

Как ты растешь, как стала улыбаться,

Как ищет слов неясный лепет твой

И стала мысль неясно пробиваться...

И есть чутье в сердечной глубине:

Ручонками ты тянешься ко мне

И чувствуешь невольно вдохновенно,

Что я тот друг, чья ласка неизменна.

   И страшно мне: ну! будешь ты больна?..

Не я тебя утешу в час недуга...

Ну! ты умрешь?.. Нет! это призрак сна,

Безумный бред ненужного испуга...

Ты вырастешь!— Но нежный возраст твой,

Дитя мое, взлелеется не мной,

Не я вдохну тебе, целуя руки,

Ни первых слов, ни первых песен звуки.

   Не я возьмусь при раннем блеске дня

Иль в лунный час спокойного мерцанья

Тебя учить, безмолвие храня,

Глубокому восторгу созерцанья.

Не я скажу,— как в книге мысль сама

Из букв сложилась в летопись ума,

Не я внушу порыв души свободный

К святой любви и жертве благородный.

   И страшно мне: в мой передсмертный час

Не явится ко мне твой образ милый;

Улыбка уст и ясность детских глаз

Мелькнут, как скорбь, по памяти унылой...

Но решено: тебя увозят вдаль...

Дитя мое, я утаю печаль

И детского спокойствия незнанья

Не возмущу тревогою страданья.

Май 1860