Николай Старшинов
А мне теперь всего желанней
А мне теперь всего желанней
Ночная поздняя пора.
Я сплю в нетопленном чулане,
В котором не хранят добра.
Тут лишь комод с диваном старым -
Вот всё, чем красен мой приют.
И подо мною, как гитары,
Пружины стонут и поют.
Здесь воздух плесенью пропитан,
Он пахнет сыростью ночной.
Я слышу, как в ночи копытом
Стучит корова за стеной,
Как писк свой поднимают мыши,
Вгрызаясь в рукопись мою,
Как кошки бесятся на крыше...
И ровно в полночь я встаю.
Коптилку-лампу зажигаю,
Беру помятый свой блокнот.
И всю-то ноченьку шагаю
Вперёд, назад и вновь - вперёд.
И, отступая, тают стены...
И всё меняется вокруг, -
Вот возникает им на смену
Залитый солнцем росный луг.
А где же тут диван с комодом?
Они ушли на задний план...
Уже не плесенью, а мёдом
Благоухает мой чулан.
И не корова над корытом
Стучит-гремит в полночный час -
То бьёт некованым копытом
Мой застоявшийся Пегас.
А что мне значит писк мышиный
И вся их глупая возня,
Когда поэзии вершины
Вдали сверкают для меня?!
1964
А мы позабыли на даче
А мы позабыли на даче,
Что осень уже на дворе:
Как полдень июля, горячей
Была эта ночь в октябре.
И губы с губами встречались,
И руки - твои и мои...
За окнами сосны качались,
И пели всю ночь соловьи.
Но ты подняла занавески:
Деревья, земля и дома -
Всё стыло в серебряном блеске...
И сердце упало: зима.
1959
А я приеду наудачу
А я приеду наудачу,
Куда бы мчаться ни пришлось,
Тебя увижу и взлохмачу
Копну ржаных твоих волос.
В твои прохладные колени
Уткнусь горячей головой.
И тихий - словно в отдаленье -
Я слушать буду голос твой.
Мне больше ничего не надо,
Не надо больше ничего.
Так сладко замирать от взгляда
И от дыханья твоего...
1975
Болота, населённые чертями
Болота, населённые чертями,
Дороженьки, которым нет конца...
Смоленщина встречает нас дождями,
В которых больше, чем воды, свинца.
Но мы пока живём, не умираем.
И, просыпаясь поутру, чуть свет,
Мы гимнастёрки потные стираем
В ручьях, которым и названий нет.
Ботиночки разношенные ваксим,
Обмоточки мотаем до колен.
И снова тащим трёхпудовый «максим».
И так, наверно, до берлинских стен.
И вновь земля трясётся от ударов.
И вновь взрывная катится волна...
Ты, наша юность, пламенем пожаров
И отсветом ракет озарена.
И вновь свинцовый ливень - вот он, вот он!..
Но я вернусь, я всё-таки вернусь.
Клянусь своим станковым пулемётом,
Своей солдатской юностью клянусь!
1943
Борозда
1
И каждый да получит по заслугам!..
Чтоб хлеб с картошкой были на столе,
Мой дед Никита век ходил за плугом
По нашенской владимирской земле.
И, понукая ласково кобылу,
Он до колен проваливался в пласт.
И думал, что земля ему и силу,
И бодрость духа, и достаток даст.
Силёнку-то мой дед имел,
И кроме
Он слыл весельчаком...
Да вот беда -
В его большом и многодетном доме
Достатка не случалось никогда.
От недородов и долгов измучась,
Он сам не охладел к родным краям,
Но разделить свою крутую участь
Не пожелал подросшим сыновьям.
Голодным псом глядеть из подворотни?
Считаться самых низменных кровей?..
Нет, в городе оно куда вольготней!
И он в Москву отправил сыновей.
2
Да, я родился в этом дивном граде
Среди асфальта, стали и стекла.
И жизнь моя не по лазурной глади -
По каменному руслу протекла.
Гонял в трамваях.
Восседал в конторах.
Стоял в цеху гремящем у станка...
И на родных владимирских просторах
Не вырастил вовек ни колоска.
Бывал в театрах. И купался в ванной.
Достаточно прилично был одет...
Конечно, это - край обетованный,
О нём и не мечтал мой бедный дед.
И мне теперь уже не измениться -
Как жизнь сложилась, так и доживу...
Но иногда такое вдруг приснится,
Чего и не представишь наяву.
...Заря.
Туман висит над ближним лугом.
Ещё дрожит озябшая звезда.
Горит роса.
А я иду за плугом.
И тянется за мною борозда...
1976
Бросила халат на спинку стула
Бросила халат на спинку стула.
Погасила в комнате огонь.
И легла. И сладким сном уснула,
Подложив под голову ладонь.
Спишь ты, от московской жизни гулкой,
Ото всех забот отрешена...
Пусть в твоём Тишинском переулке
Ночью торжествует тишина.
Тишина заснеженной вершины...
Тихо! Не галдите, москвичи.
Не шуршите шинами, машины,
И, трамвай, вдали не грохочи.
Тише, тише!
Говорю вам, тише!
Тише, ветер, в проводах не вой.
Майский ливень, не стучи по крыше.
Тополя, не хлопайте листвой.
Что там за чудак бредёт? Грохочет,
Будто бы подковами копыт.
Неужели он понять не хочет,
Что моя единственная спит?
1959
Была над рекою чаща
Была над рекою чаща -
Берёзничек молодой.
Стрекозы, глаза тараща,
Планировали над водой.
Кувшинки цвели местами.
Лилии и трава.
Под свесившимися кустами
Разгуливала плотва.
В июле, когда повсюду
Царил нестерпимый зной,
В речушке - какое чудо! -
Вода была ледяной.
Мальчишки бросались в воду
С бревенчатого моста...
...Приехал я через годы
И не узнал места.
Здесь побыли лесорубы.
Куда теперь ни взгляни, -
Торчат, как гнилые зубы,
Невыкорчеванные пни.
И, выбрав на речке место,
Которое погрязней,
Барахтается семейство
Блаженствующих свиней.
И душно от испарений,
От пыли луга седы.
Хотя бы полметра тени,
Хотя бы глоток воды!
Не выйти к речным излукам
И тело не освежить...
А здесь сыновьям, и внукам,
И правнукам нашим жить...
1956
В дороге
Я сплю ещё, но вижу и сквозь дрёму,
Как, стряхивая с крыльев сон ночной,
Огромный аист подлетает к дому,
Чтоб только поздороваться со мной.
И солнечный ручей, до дна просвечен,
Зовёт меня сверканьем голавлей,
И серые зайчата мне навстречу
Сбегаются с разбуженных полей.
Берёзы мне протягивают руки:
«Вставай, браток, дорога далека!..»
И просыпаюсь я при первом звуке
Потёкшего в подойник молока.
Но я усвоил правило такое:
Проснувшись дома или под кустом,
Сперва я вспоминаю всё плохое,
А самое хорошее - потом...
Друзья мои! Вы разбрелись по свету.
Как жаль, что вам со мною не идти!..
От вас сегодня даже писем нету, -
Наверное, они ещё в пути.
Но знаю я, что поздно или рано
Они придут в необходимый час...
И, просыпаясь, как это ни странно,
Враги мои, я вспомню и о вас.
Вы что-то на меня наклеветали,
Дурную обо мне пустив молву?..
Но это всё, как говорят, детали,
И как-нибудь я их переживу!
Да здравствует всё лучшее на свете -
Глаза друзей и трели певчих птах!
Да здравствует крутой дорожный ветер,
Растормошивший листья на кустах!
И я иду вперёд, не унывая.
Мне не даёт минуты горевать
Земля - моя большая кладовая,
Мой стол рабочий и кровать.
1963
В стороне от дорожек знакомых
В стороне от дорожек знакомых
Затеряюсь неведомо где.
Тут тяжёлые кисти черёмух
Тонут в чёрной прозрачной воде.
Жарким ртом припадая ко влаге,
Загляну в глубину бочага.
Там коряги в наплывах бодяги,
Как крутые оленьи рога.
А за речкой, в орешнике редком, -
Удивительно, как мне везёт! -
Белка рыжая скачет по веткам,
Золотые орешки грызёт.
Ну, а где ж тут следы человечьи,
Где же люди? Ищи их свищи...
Лишь торчат, как зелёные свечи,
Воскового отлива хвощи.
Да спасаясь от злобной колдуньи,
От накликанной ею беды,
Тут царевна-лягушка
В раздумье
Выплывает ко мне из воды.
И, прошлёпав нетонущей ряской,
Так доверчиво смотрит в упор...
Веет доброю русскою сказкой,
Той, знакомой с младенческих пор.
Всё я жду, всё я жду, обомлевший,
Оглушённый лесной тишиной:
Вот «ау» своё выкрикнет леший,
И ответит ему водяной...
1970
В этом доме бабушка жила
В этом доме бабушка жила.
Пол сосновый мыла добела.
Печь топила и внучат кормила.
Очень добрая она была -
Улыбалась так тепло и мило.
Скажет слово - боль из сердца вон!
Поглядит - ты солнцем озарён,
Экий свет в глазах подслеповатых.
Ну, а как был весел перезвон
Кочерёг, заслонок и ухватов!..
Нынче старый дом полузабыт.
Печь пуста. Чулан совсем забит.
Я один, как сыч, здесь обитаю.
Постигаю деревенский быт.
До ночи работаю. Читаю.
Иногда сюда заходишь ты.
Пыль смахнёшь и принесёшь цветы.
Вроде всё сверкает, всё блистает...
Но не чистоты, не красоты, -
Здесь ещё чего-то не хватает.
В зеркало глядишься, не дыша:
Хороша?.. Конечно, хороша!
Ну а кроме, кроме, что же кроме?..
Вот была у бабушки душа,
И уютно было в этом доме.
1970
Весенний разговор
- Ты всё с отъездом тянешь...
- Да, тяну...
- Ты отнимаешь у меня весну,
Ещё одну, спокойно хороня.
А много ли их будет у меня?
Я не увижу, милая, смотри,
Как в небо рвутся снегири зари,
Как, полные зелёной чистоты,
Кувшинки тянут из воды цветы,
Чтобы, отдав всё лучшее, что есть,
Как золотые солнышки, расцвесть.
Ты слышишь, я услышать не смогу,
Как загудели пчёлы на лугу,
Как лапками на речке тарахтят
Невидимые выводки утят,
Как над моей весенней головой
Берёзы первой шелестят листвой.
Ты знаешь, как узнаю я тогда,
Чем пахнет родниковая вода,
Какие чудо-запахи земли
Над отогретой пашнею взошли,
Какой густой целительный настой
Сосновый бор для нас припас?..
- Постой!..
- Поедем!..
- Тихо! Ведь соседи спят.
- А молнии меня не ослепят,
А жаворонок мне не прозвенит,
Черёмуха меня не опьянит!
И я, лишившись стольких лучших чувств,
Я буду беден, мелочен и пуст.
Когда, в какую новую весну
Все эти чувства я себе верну?
Быть может, мне и вёсны все, как есть,
Уже на пальцах можно перечесть.
Поедем. Я прошу тебя. Скорей!..
- Поедем, -
Хоть за тридевять морей!
1965
* * *
Война! Твой страшный след
Живёт в архивах пыльных,
В полотнищах побед
И в нашумевших фильмах.
Война! Твой горький след –
И в книгах, что на полке…
Я сорок с лишним лет
Ношу твои осколки.
Чтоб не забыл вдвойне
Твоих великих тягот,
Они живут во мне
И в гроб со мною лягут.
Война…
1987
Воспоминание о цыганке
Вот здесь когда-то, у вокзала,
Цыганка бросилась ко мне.
- Мой дорогой, - она сказала, -
Поговорим наедине.
Я вижу всё как на ладони -
Дела твои, судьбу твою:
Что ждёт тебя в казённом доме,
В какую ты войдёшь семью.
К тебе придут почёт, награда...
Но знай, что друг твой интриган! -
А я рукой махнул:
- Не надо! -
И пошутил:
- Я сам цыган!
Она вспылила:
- Вот увидишь,
Что ты поплатишься за ложь.
Ты век в начальники не выйдешь,
Ты век без денег проживёшь!
И заключила, хмуря брови:
- Ещё запомни: ты, родной,
Узнаешь множество любовей,
А настоящей - ни одной!
- И пусть!..
- Ах, вот какое дело...
Так будет краткой жизнь твоя! -
Мне это слушать надоело.
- Да отвяжись ты! - бросил я.
Я знал: лукавая гадалка
Умеет сверхправдиво лгать,
Сулить все блага, - что ей, жалко?! -
И гениально вымогать.
Пугать, мешая быль и небыль.
...Но вот прошло немало лет, -
Большим начальником я не был,
И лишних денег тоже нет.
Любовь была, но, как ни странно,
Прошла - ни сердцу, ни уму.
А смерть, что мне сулила рано,
Не знаю, как и где приму...
1973
* * *
Вроде жизнь наладилась сполна,
Я ступил на ясную дорогу:
Дочка вышла замуж
И жена
Тоже вышла замуж,
Слава богу!
Ой ты, добрый ветер, гой еси,
Молодцу теперь – сплошная воля…
Покачусь по матушке-Руси
Расторопней перекати-поля.
Задохнусь от подступивших чувств,
Осенённый ливнями и громом, –
Нынче каждый придорожный куст
Будет мне служить родимым домом.
До чего же я его люблю,
Ветер, бьющийся за поворотом.
Ну-ка вместе дунем: улю-лю!
И вперёд – по нивам и болотам…
1977
Все твердят, что ты хорошая
Все твердят, что ты хорошая,
Что и сам я неплохой...
Вьётся реченька, поросшая
Камышами да ольхой.
А на самой на серёдочке
Просветлённая вода.
Мне бы тут с тобой на лодочке
Плыть неведомо куда.
Плыть не к городу какому-то -
В заповедные места,
Чтоб глаза твои - два омута -
Отражали омута;
Чтоб над солнечными плёсами
Пряди русых твоих кос
Перепутывались с косами
Наклонившихся берёз...
На ветру сосна качается,
Бьётся в купол голубой.
Почему ж не получается
Ничего у нас с тобой?
Камышами да осокою
Речка вся позаросла.
А весной с водой высокою
Наша лодка уплыла...
1972
Всю неделю провели в походах
Всю неделю провели в походах,
Пулемёты тащим на себе...
Лишь однажды на короткий отдых
Разместились в брошенной избе.
Ни стола, ни лавки в ней, пустынной.
Но нашли ребята-москвичи
Всю опутанную паутиной
Тульскую гармошку на печи.
Разморило нас жарой июльской,
Вот прилечь бы да забыться сном...
Но от разливной гармошки тульской
Ноги сами ходят ходуном!
И плясали мы, и распевали,
Может, час всего, и вновь подъём.
Ну а словно дома побывали,
Каждый в доме побывал своём.
И под орудийные раскаты
С песнею выстраивался взвод:
«До свиданья, города и хаты,
Нас дорога дальняя зовёт!..»
1943
Голуби
Не спугните… Ради Бога, тише!
Голуби целуются на крыше.
Вот она, сама любовь, ликует, –
Голубок с голубкою воркует.
Он глаза от счастья закрывает,
Обо всём на свете забывает…
Мы с тобою люди, человеки,
И при том живём в двадцатом веке.
Я же, как дикарь, сегодня замер
Пред твоими знойными глазами.
Волосы твои рукою глажу –
С непокорными никак не слажу.
Я тебя целую, дорогую,
А давно ли целовал другую,
Самую любимую на свете?
Голуби, пожалуйста, ответьте,
Голуби, скажите, что такое?
Что с моей неверною рукою,
Что с моими грешными губами?
Разве так меж вами, голубями?
Разве так случается, скажите,
В вашем голубином общежитье?
1959
* * *
Даже в детстве,
В далёком детстве
Я мечтал о такой, как ты…
Я хотел, чтобы шли мы вместе
По дорогам одной мечты.
Чтобы, прямо выйдя из школы
Я с тобой – а не с кем-нибудь –
В Заполярье на ледоколе
Мог отправиться в дальний путь.
Чтоб арктическая пустыня
Нас связала одной судьбой,
Я мечтал дрейфовать на льдине –
И конечно, вдвоём с тобой.
Мне хотелось быть там, где бури,
Где под солнцем песок горит.
Я хотел, чтобы нас Ибаррури
Повела защищать Мадрид.
Чтобы солнце Гвадалахары
И пожары в мадридских ночах
Навсегда отразилась в карих,
Широко открытых глазах.
Где я только с тобою не был!
…В бесконечно счастливый час
Ты под милым российским небом
В нашем городе родилась.
Ты жила и росла в Подмосковье…
В сорок первом, встречая врага,
Ты горячей своею кровью
Обожгла родные снега.
Я впервые тебя увидел
Не в арктическом дальнем краю,
Не в сражающемся Мадриде
А под самой Москвой, в бою.
Да и правда, с такой красивой,
Скромной, строгою красотой,
С откровенною и простой
Можно встретится
Лишь в России!
1946
* * *
До свиданья, моя дорогая,
Пусть судьба тебя в небе хранит…
Самолёт, всё быстрей убегая,
Задрожал и рванулся в зенит.
Пусть пробьётся, серебряно-светел,
Сквозь клубящийся облачный лёд,
Сквозь гремящие ливни, сквозь ветер
Уносящий тебя самолёт.
Убоясь реактивного грома,
Врассыпную пошли ястреба…
Ты опять улетаешь к другому.
Да хранит тебя в небе судьба!
1975
Древний сюжет
Растекаясь по песку,
Солнце жгло до зуда...
На осиновом суку
Корчился Иуда.
У осины до земли
Ветви наклонились.
И Иуда из петли,
Изловчившись, вылез.
И к Голгофе марш-бросок
Сделал по дороге...
Раскалившийся песок
Жёг босые ноги.
Шёл народ на высоту,
Ожидая чуда...
И к распятому Христу
Подошёл Иуда.
Ну хотя бы не юлил,
Помолчал бы, что ли,
Так ведь нет же - заскулил
О несчастной доле:
- До сих пор я весь трясусь,
Сам с собой не слажу.
Ты прости меня, Исус,
За мою продажу.
Тридцать денег - всё добро,
Небольшая плата.
И вернул я серебро
Книжникам Пилата.
Истомился я, скорбя.
Ни к чему уловки...
И тогда я сам себя
Вздёрнул на верёвке.
Вот и мне платить пришлось,
Да какою платой!..
И тогда сказал Христос,
На кресте распятый:
- Что угодно я стерплю.
А тебя, Иуду,
Не любил и не люблю,
И любить не буду.
До того я не люблю, -
Хоть и жду наветов, -
Что впервые отступлю
От своих заветов.
Терпелив к любой вине,
Я - за всепрощенье.
Лишь предательство
Во мне
Будит отвращенье.
Я нисколько не ропщу.
Но тебя, Иуду,
Не прощал и не прощу,
И прощать не буду.
Чтобы так не поступать, -
Нет вины позорней, -
Лучше ты себя опять
На осине вздёрни.
А меня навек забудь,
Уходи отсюда!..
И потёк в обратный путь,
Сгорбившись, Иуда.
Он-то знал: Христос воскрес!
И нашёл уловку -
Сам в петлю он не полез,
Только снял верёвку.
Чтобы злость на всех сорвать,
Чтоб себя утешить,
Чтобы снова предавать,
А предавши, продавать,
А продавши, вешать.
1975
Ей-богу, такое бывает
Ей-богу, такое бывает. Случается.
Наверное, с каждым бывало хоть раз...
Не то чтоб влюбиться. Не то чтоб отчаяться.
А что-то возьмёт и сломается в нас.
А что там и как там - ну кто его ведает.
Я этой задачи никак не решу.
Возможно, об этом писать и не следует.
А может, и следует. Я вот пишу.
Не хочется нынче работать нисколечко,
Ни петь и ни плакать. Ни так и ни сяк.
Не хочется даже спросить себя: «Колечка,
А что же с тобою случилось, босяк?»
Не хочется встречи с девчонкой хорошенькой.
Друзей - ну не видел бы ни одного.
Поймите, не хочется мне ничегошеньки,
Представьте, пожалуйста, ну ничего!
Обиды? - А что, для меня это новое?
Бывало, меня обижали больней...
Найти бы мне озеро окунёвое
И целыми днями таскать окуней.
Сидеть бы в траве, над безлюдною заводью,
Без всякого смысла смотреть в озерцо.
И медленно этак поплёвывать на воду,
Да так, чтобы прямо в своё же лицо.
1964
* * *
Жизнь была и сладкой и солёной
А порой и горькою была.
Раненный и трижды исцелённый,
Говорю я:
– Жизнь, тебе хвала!
Ты дарила тишиной мгновенной
И бросала в полымя огня.
Убивала чёрною изменой,
Воскрешала верностью меня.
Обращалась с материнской лаской
И преподносила мне урок –
Била в зубы,
Награждала тряской
Глинистых просёлочных дорог.
Я тебя не пробовал навырез,
Как хозяйки пробуют арбуз…
Всё равно я не утихомирюсь,
Пусть и снова трижды ошибусь.
Жизнь моя! Она бывала всякой.
Пела синевой любимых глаз…
И молчала зло перед атакой…
Может, потому и удалась!
1976
* * *
Зловещим заревом объятый,
Грохочет дымный небосвод.
Мои товарищи-солдаты
Идут вперёд
За взводом взвод.
Идут, подтянуты и строги,
Идут, скупые на слова.
А по обочинам дороги
Шумит листва,
Шуршит трава.
И от ромашек-тонконожек
Мы оторвать не в силах глаз.
Для нас,
Для нас они, быть может,
Цветут сейчас
В последний раз.
И вдруг (неведомо откуда
Попав сюда, зачем и как)
В грязи дорожной – просто чудо! –
Пятак.
Из желтоватого металла,
Он, как сазанья чешуя,
Горит,
И только обметало
Зелёной окисью края.
А вот – рубли в траве примятой!
А вот ещё... И вот, и вот...
Мои товарищи-солдаты
Идут вперёд
За взводом взвод.
Всё жарче вспышки полыхают.
Всё тяжелее пушки бьют...
Здесь ничего не покупают
И ничего не продают.
1945
И в этой холодной избе
И в этой холодной избе,
Что с края села задремала,
Я сам предоставлен себе,
А это, ей-богу, немало.
Вот после рыбалки приду
Да скину одежду сырую,
В печурке огонь разведу,
Ухи наварю - и пирую.
И всё уже мне по плечу,
Никто и ничто не помеха.
Хочу - и до слёз хохочу,
Хочу - и рыдаю до смеха.
А что же мне радость скрывать?
За счастье считать неудачу?..
Ложусь в ледяную кровать,
Как мальчик обиженный, плачу.
В свидетели память зову.
Ах, был я наивен, как дети,
И мне не во сне - наяву
Всё виделось в розовом свете.
И я, молодой идиот
(А трезвая школа солдата?):
«О, как же мне в жизни везёт!» -
Так сладко я думал когда-то.
А может, и правда везло,
И нечего портить чернила?..
Ну ладно, болел тяжело,
Ну ладно, жена изменила.
Ну ладно, порой и друзья
Ко мне относились прохладно.
Ну ладно, жил в бедности я,
Подумаешь, тоже мне, ладно!
Нельзя ж убиваться, нельзя
Размазывать трудности эти...
Зато я какого язя
Сегодня поймал на рассвете:
Иду - по земле волочу.
А три краснопёрки в придачу?!
И снова до слёз хохочу,
И снова до хохота плачу.
1970
* * *
И вот в свои семнадцать лет
Я стал в солдатский строй…
У всех шинелей серый цвет,
У всех – один покрой.
У всех товарищей-солдат
И в роте, и в полку –
Противогаз, да автомат,
Да фляга на боку.
Я думал, что не устаю,
Что не перенесу,
Что затеряюсь я в строю,
Как дерево в лесу.
Льют бесконечные дожди,
И вся земля – в грязи,
А ты, солдат, вставай, иди,
На животе ползи.
Иди в жару, иди в пургу.
Ну что – не по плечу?
Здесь нету слова «не могу»,
А пуще – «не хочу».
Мети, метель, мороз, морозь,
Дуй, ветер, как назло, –
Солдатам холодно поврозь,
А сообща тепло.
И я иду, и я пою,
И пулемёт несу,
И чувствую себя в строю,
Как дерево в лесу.
1946
И на меня нелепые полотна
И на меня нелепые полотна
Не раз, не два глядели со стены...
Там в тундре кактус рос в грязи болотной,
Пустыни юга были мхом полны.
Там существа земные обитали,
Ну просто непонятно, кто и где.
Там караси под облаком летали,
А соловьи барахтались в воде.
Земля произрастала там из хлеба.
Там горы дров рождал обычный дым,
А солнце было голубым, как небо,
А небо, словно солнце, золотым.
Но иногда вдруг средь болотной тины
Так теплилась небесная звезда!..
Нет, эти и подобные картины
Мне, в общем-то, не принесли вреда.
Я никакого не понёс урона,
Не разлюбил красы родных земель.
Лишь снилась мне зелёная ворона,
Присевшая на розовую ель...
1963
И опять на одной из полянок
...И опять
На одной из полянок
Меж весёлых дубков-крепышей -
Полусгнившие брёвна землянок
И колена оплывших траншей.
Даже каски, ботинки, обмотки
Время в прах обратить не смогло...
Ах, солдаты, мои одногодки,
Это сколько же вас полегло!
Оглядишься - от боли и грусти
Сдавит горло, а сердце - навзрыд.
Земляника, укрывшая бруствер,
Словно капельки славы, горит...
1972
И посыплются милости с неба
...И посыплются милости с неба,
И окатит меня синевой,
И проглянет земля из-под снега
Прошлогодней пожухлой травой.
И засветятся кочки болота
Бархатистою зеленью мха,
И поманит рукою кого-то,
Вся в серёжках, невеста-ольха.
Мать-и-мачеха вспыхнет на склонах
Миллионами малых светил...
И откроется буйство зелёных
Молодых и раскованных сил.
И опять я поверю в удачу,
И опять за неё постою,
И последнюю нежность растрачу
На январскую душу твою.
1978
И я вхожу рассеянно сюда
...И я вхожу рассеянно сюда.
Как грустно здесь, в предзимней роще этой!
Уже ледком прихвачена вода.
Дрожит осинник, донага раздетый.
Моя пора!
И я её ценю,
Хотя она ведёт в такие двери,
Где все надежды чахнут на корню
И пышно разрастаются потери.
А роща безголоса и пуста,
И зябнет снег на сучьях оголённых.
Лишь два листа на ветке, два листа,
Ещё трепещут два листа зелёных...
1978
* * *
И я тебя позабываю…
Я нить за нитью обрываю,
Которыми (о, что за бред –
Я сам себе боюсь признаться!)
Мы были связаны тринадцать,
Тринадцать самых лучших лет.
Вот нить суровой дружбы нашей.
Ну кто, тебя со мною знавший,
Хотя бы лишь подозревал,
Что сколько, мол, она ни вьётся,
Когда-нибудь да оборвётся?..
Но эту нить я оборвал!
А эта нить любви…
За годы
Она прошла огни и воды.
Казалось, ей вовек не сгнить,
Её не сжечь, не взять железу…
Но, душу до крови порезав,
Я оборвал и эту нить!
А это – просто нить привычек.
И я её без закавычек
Порвал.
Но вот опять она.
И снова боль превозмогая,
Порвал её.
Но вот другая,
Ещё,
Ещё одна
Видна…
Но я тебя позабываю,
Я нить за нитью обрываю.
Ещё,
Ещё,
Ещё одна…
1964
* * *
Иду, ничем не озабочен.
Дорога вьётся вдоль реки.
Темнеет.
Около обочин
В траве мерцают светляки.
Я рад вечернему затишью,
Меня покой берёт в полон…
Но вот уже летучей мышью
Расчерчен синий небосклон.
Мелькая над рекой, над хатой,
Всё небо – вдоль и поперёк –
Избороздил зверёк крылатый,
Метущийся в ночи зверёк.
Как будто это, сна не зная,
Отчаянно,
Едва дыша,
По небу мечется больная
И одинокая душа.
1973
Как же мне тебя переупрямить
Как же мне тебя переупрямить,
Как мне уберечь тебя?..
Пойми -
У меня проверенная память,
Я знаком со многими людьми.
Ты меня внимательно послушай:
Я-то видел это, и не раз,
Как мельчают и скудеют души,
Словно бы чужими становясь.
Как лицо своё теряют люди,
Если, размышляя над житьём,
Думают, как о великом чуде,
О благополучии своём.
Что тряпьё? Копи его для моли!
Что тщеславье? Грош ему цена!..
И не думай, что тебе без боли,
Без тревог и горя жизнь дана.
Что всю жизнь пройдёшь ты по дороге,
Принимая щедрые дары...
Будем же к себе предельно строги,
А к другим - терпимы и добры.
Чтоб другие страсти не воскресли,
Те, которым и цена-то - грош...
Ну, а если всё-таки,
А если
Ты другую стёжку изберёшь?..
Не могу обидеть, и - обижу,
Не хочу, и всё же - оскорблю,
Ото всей души возненавижу,
В сотни раз сильнее, чем люблю.
1972
* * *
Когда-то,
Шустёр и запальчив,
Досужих людей веселя,
В поэзию ринулся мальчик –
Решил поиграть в короля.
Мол, нету меня современней,
Мол, нет одарённей меня,
Мол, я – новоявленный гений,
А всё остальное… стряпня!..
Одна неотвязная дума
Засела в его голове –
Наделать побольше бы шума
Сначала хотя бы в Москве.
Потом, простираясь всё дальше,
Собой поразить белый свет.
И, знаете, этого мальчик
Добился за несколько лет.
Даёшь мировую известность,
Шумиху с охапками роз!..
Да он и родную словесность
На много голов перерос…
Все рамки, сердешному, узки.
И он привстаёт на носки.
И всё недобро, не по-русски,
Навыворот, не по-людски.
Всё дальше, всё дальше, всё дальше…
Штанишки по-детски висят.
Куражится выросший мальчик,
Которому под пятьдесят.
Осталось одно –
Удивляться
Твоей доброте, белый свет.
Ну сколько же можно кривляться,
Ужели до старости лет?!
Его разбитные творенья
Уродуют русскую речь.
Он слышит одни одобренья…
А надо бы мальчика сечь!
1977
Листопад
Холода нагрянули...
Третий день подряд
Желтые, багряные
Листики парят.
Пролетают скверами,
Вьются у метро,
Меж домами серыми –
До чего пестро!
Я осыпан листьями
С головы до пят...
Ну и щедрый истинно
Этот листопад!
...Я бродил под кленами –
За витком виток.
Отметенный кронами,
Взял один листок.
Весь в сплетениях жил,
Видно, неспроста...
Я ладонь положил
На ладонь листа, –
Сколько же в ней мужества,
Ай да пятерня!..
Ну а листья кружатся
Около меня.
И, коврами выстланы,
На асфальте спят...
Все усеял листьями
Этот листопад!..
Красный лист трогая,
Чувствую тепло...
Вспомнилось многое,
Что давно прошло.
Только уменьшено
Чередою дней...
Вот и Смоленщина
Мы идем но ней.
Сплошь перелопачены
Берега Угры.
Дымом охвачены
Рощи и дворы.
Утро июльское
Подошло к реке...
Трехлинейка тульская
У меня в руке.
Мы – в наступлении.
И на берегу
Я с отделением
Все вперед бегу.
Лишь развевается
Полами шинель...
С треском взрывается
В синеве шрапнель.
Верный баллистике,
Ухает снаряд...
Листики,
Листики,
Листики парят.
Но под канонадою
Я бегу...
И вдруг –
Падаю,
Падаю,
Падаю на луг.
Красная лужица.
Кругом – голова...
Кружится,
Кружится
Красная листва.
Выстрелы, выстрелы,
Только невпопад...
Все усеял листьями
Этот листопад!..
Что мне достанется
На моем веку?..
А рука тянется
К желтому листку.
В лиственной замети
Прошлое видней...
Не сотрешь в памяти
Тех прощальных дней.
Пусть они давние,
Не забуду я...
Помнишь их, славная,
Милая моя?..
Все-то мы забросили.
Только – вот беда –
Вместе по осени
Вышли в никуда.
Ветром освистаны,
Шли в последний раз.
Желтыми листьями
Осыпало нас...
Что же я делаю?
Как и почему?
Белую,
Белую
Руку твою жму.
И шепчу бессвязные
Разные слова.
И летит праздная
Желтая листва.
Каждый лист светится,
Словно звезда
Больше нам не встретиться
Никогда.
И не стать близкими –
Нет пути назад...
Все усеял листьями
Этот листопад!..
Время торопится –
Ну-ка, догони!..
Копятся, копятся
Прожитые дни.
Огорчают, радуют,
Но берут свое:
Листьями падают
Все – в небытие...
Ладно бы падали –
Шепчут на лету:
– А тебе не надо ли
Подводить черту?..
Ни тоски, ни ужаса.
Жизнь всегда права...
Пусть и ты закружишься,
Черная листва.
Ничего, выстою,
Все-таки солдат...
Все усеял листьями
Этот листопад!..
Холода нагрянули...
Третий день подряд
Желтые, багряные
Листики парят.
Серые, бурые,
Вьются, разъярясь...
Их дожди хмурые
Втаптывают в грязь.
Их ветра острые
Гонят на дома...
Пестрые-пестрые,
Как
Жизнь
Сама...
Матери
Никаких гимназий не кончала,
Бога от попа не отличала,
Лишь детей рожала да качала,
Но жила, одну мечту тая:
Вырастут, и в этой жизни серой
Будут мерить самой строгой мерой,
Будут верить самой светлой верой
Дочери твои и сыновья.
Чтобы каждый был из нас умытым,
Сытым,
С головы до ног обшитым,
Ты всю жизнь склонялась над корытом,
Над машинкой швейной и плитой.
Всех ты удивляла добротою.
Самой беспросветной темнотою,
Самой ослепительной мечтою...
Нет святых,
Но ты была святой!
1958
Медлительно идут за днями дни
Медлительно идут за днями дни,
И месяцы, и годы - все в разлуке...
Любимая, прошу тебя: верни,
Верни мне губы, голос твой и руки.
Зачем ты их другому отдала,
Свои глаза, улыбку, даже имя?..
В них было столько света и тепла, -
Они всегда останутся моими!
У моря, где бесчинствует прибой,
За тихой речкой или у вокзала, -
Но всё равно мы встретимся с тобой,
Я знаю, нас одна судьба связала.
И наши руки встретятся тогда,
Глаза и губы - позднее свиданье...
И нам за все убитые года
Не будет никакого оправданья.
1973
Муравьи
Над головой дожди звенели,
В лесу терялась колеи.
И вот в тени косматой ели
Закопошились муравьи.
Они спешат своей тропою
И подбирают на пути
Былинку,
Высохшую хвою
И всё, что в силах унести.
Торжественно, благоговейно
Тащили в кучу этот хлам.
И вот воздвигли муравейник,
Как люди воздвигают храм.
Он встал незыблемой скалою
На муравьиные века…
А ты сравнял его с землею
Одним ударом каблука.
1946
Мы стоим над медленной рекою
Мы стоим над медленной рекою,
Оба отражаемся в реке:
Ты проводишь белою рукою
По моей щетинистой щеке.
Вот и помирились мы, как дети,
И не надо больше ничего.
Только бы продлить мгновенья эти
Ясного покоя моего.
Только б нас обоих отражала
Медленно плывущая река,
Только б на щеке моей лежала
Белая и тихая рука.
1972
Над письмом
Моей матери, Евдокии Никифоровне
Вся даль уже просвечена,
Ну где ж тут задремать?..
Вот мне вчерашним вечером
Письмо прислала мать.
Ей всё представь - до донышка,
Чтоб никаких пустот:
Как поживает жёнушка,
Как внученька растет?
Как сам я уму-разуму
И прочему учусь?..
И о себе в нём сказано:
«А я всё суечусь.
Забегалась, запарилась,
Ну, просто сбилась с ног.
Вообще совсем состарилась
Чего-то я, сынок...»
О, это утро раннее,
Бессонный мой рассвет!..
Пошли воспоминания
Тех стародавних лет,
Когда я в пору юности.
Хоть был уже не мал,
Ни горестей, ни трудностей
Её не понимал.
Как в те года давнишние
Был груб я - вот беда! -
И этим самым
Лишние
Ей прибавлял года.
И был не так внимателен
И просто нехорош.
А это каждой матери -
Ну прямо в сердце нож...
Сижу, чешу я темечко, -
Ну где же тут уснуть?..
Вернуть бы мне то времечко, -
Да как его вернуть?!
Чтоб статной и красивою
Вновь обернулась мать,
Отдать бы свою силу ей, -
Да как её отдать?!
Как сделать мне хоть что-нибудь,
Какой послать ответ?..
...А по земле и по небу
Всё ширится рассвет.
1965
* * *
Над холмами, полями, лесами
Умирает февральский закат.
Длинноногие финские сани
По лесистому склону летят.
Вот всё ближе они, вот всё ближе,
А разгон всё сильней и сильней.
И тебя уже рядом я вижу,
Увлечённую бегом саней.
Тонко свищут воздушные струи.
И снежинки, сбиваясь в рои,
Налетают и тают, целуя
Приоткрытые губы твои.
Но меня узнавать ты не хочешь.
И, нарушив морозную тишь,
Ну совсем как девчонка хохочешь
И в объятья другого летишь...
1964
Не пойму за какую заслугу
Не пойму за какую заслугу,
Но судьба благосклонна ко мне...
Чёрной ночью по чёрному лугу
К чёрной речке мы шли в тишине.
Лунный луч, облака разорвавший,
Вдруг сверкнул на росинках травы.
Как он высветил волосы вашей...
Белокурой твоей головы!
Ты сняла сарафан торопливо,
В неподвижную воду вошла,
И на глади ночного залива
Отразилась, как полдень светла.
Ты смеялась, играя водою,
Вся лучилась под яркой луной.
А потом ты прибрежной грядою
Шла, притихшая, рядом со мной...
Для меня ты и праздник, и сказка,
Но такая, что нету грустней:
Я-то знаю - дурная развязка
Мне давно уготована в ней.
Только видится:
В лунном заливе
Ты светлее весеннего дня...
Будь же счастлива,
Будь счастливей,
Ну хотя бы счастливей меня!
1970
Некогда, растерянный и жалкий
Некогда, растерянный и жалкий,
Я бродил в окрестностях Москвы.
Там и повстречался с глупой галкой,
Выскочившей прямо из травы.
У меня от бед мутился разум...
А она, спокойствие храня,
Светло-голубым и наглым глазом
Пристально глядела на меня.
славно бы по делу, с разговором,
Словно всё доступно ей самой ...
Был бы это мудрый чёрный ворон,
А ведь это галка, боже мой!
Так бы рысь глядела, ощетинясь,
Ну а здесь такой дурацкий взгляд!..
И тогда я этого не вынес, -
Рассмеялся, словно психопат.
И как будто совершилось чудо -
Беды позабылись навсегда...
А сегодня - не понять откуда -
Навалилась новая беда.
Нету места никакой надежде,
Сам я понимаю - неспроста ...
Вот я и отправился, как прежде,
В те же подмосковные места.
Отвяжись, моя беда-отрава!..
Вышел я на лютиковый луг,
Повернул по лозняку направо,
К ручейку знакомому,
И вдруг...
Я от неожиданности замер:
Лапками по травке семеня,
С голубыми, наглыми глазами
Выскочила галка на меня.
Та же важность и довольство то же,
Тот же бесконечно глупый взгляд.
я опять не выдержал: «О боже,
Да ведь эта дура - сущий клад!..»
По ногам меня стегают лозы,
Хлещут по лицу и по плечу,
И никак не просыхают слёзы.
Ну а я бегу и хохочу...
1977
* * *
Ни горестной правды, ни сладостной лжи.
Я сам уезжаю отсюда...
Прощай, моя радость. Живи – не тужи.
Окончилось чудное чудо.
Прощай, моя радость.
В зелёные дали рванулся состав –
Всё громче грохочет на стыках...
И мчатся навстречу и тонут в кустах
Пригорки в кровавых гвоздиках.
Прощай, моя радость.
Мы всё растеряли, что так берегли, –
Какие тут могут быть речи?..
И сосны сегодня на ветках зажгли
Свои поминальные свечи.
Прощай, моя радость.
Тебя не воротишь, за дверью догнав,
И слов не расслышишь хороших...
И плачет на склонах дорожных канав
Кудрявый мышиный горошек.
Прощай, моя радость.
О юности
Пронеслась она просто мгновенно,
Не воротишь, не крикнешь: «Постой!»
А была моя юность военной,
Беспокойной была и крутой.
Не сошлась она с комнатным бытом
И, оставив родительский кров,
Поселилась под небом открытым,
Ночевала в снегу, у костров.
По лесам, по горам, по болотам
Пронесла в бесконечных ночах
Двухпудовый станок пулемёта
На своих неокрепших плечах.
Поднималась она под обстрелом
И, поля разминируя, шла.
И, случалось, под пулями пела.
А иначе она не могла.
Ничего её нету дороже.
И когда бы вернулась она,
Я бы вновь её так же и прожил, -
Мне другая судьба не нужна.
1955
* * *
Я с детства не любил овал,
Я с детства угол рисовал.
Павел Коган.
Обожаю круги и овалы,
Мир от них не уйдёт никуда…
Помню, камушек бросишь, бывало, –
Вся кругами займётся вода.
Отсчитав хлопотливые сутки,
Новый круг начинают часы.
На овальном листке незабудки
Блещут круглые капли росы.
А колечки волнистого дыма,
А годичные кольца стволов?..
О, овальные плечи любимой,
Слава Богу, что вы без углов!
И конечно, поэту, что с детства
Только угол один рисовал,
Был в его угловатое сердце
Замечательно вписан овал.
Без овалов природа – ни шагу.
Вот её вековая резьба:
Видишь круглые бусинки ягод
И овальную шляпку гриба?
И, к чему она не прикоснётся,
Постарается сгладить углы…
И родная планета и солнце,
Как зрачки моей милой, круглы.
1963
Обрести бы мне врага
Обрести бы мне врага
Энергичного и злого,
Чтоб он сёк меня сурово,
Раздевая донага.
Чтоб умом блистал,
Меня
Просвещённо обличая...
Я бы, в нём души не чая,
Так молил, его храня:
«Дай-то бог тебе, мой враг,
Смелости, и острословья,
И прекрасного здоровья,
И удач, и всяких благ!»
Будет больно - ничего.
Мне нужней такие судьи.
Я, глядишь бы, вышел в люди
С ярой помощью его...
Ты мой враг, но, как назло,
Удручающе никчёмный:
Трусоватый, квёлый, тёмный...
Как же мне не повезло!
1971
Опять - ни раздумий, ни чувств
Опять - ни раздумий, ни чувств,
Ни радостей, ни опасений.
Я пуст, как ореховый куст
Глухою порою осенней.
Пускай за душой - ни гроша,
Но хоть бы чего-то хотелось...
Да что же с тобою, душа,
Куда же ты, милая, делась?
Ужели среди суеты
Скукожилась ты, постарела?
А может, оплавилась ты,
А может, и вовсе сгорела?
Но тихо. Проси не проси,
В ответ - безысходное эхо...
А правда, тряси не тряси,
C куста - ни листа, ни ореха.
Но всё же он должен зацвесть
Весенним усилием воли,
Но где-то в душе ещё есть
Желания, радости, боли!
Они и заставят страдать,
И вырвутся сами наружу.
Лишь только бы вновь переждать
Осеннюю слякоть и стужу.
1973
Песня
Расшумелось сине море.
Возле моря я бреду.
У меня такое горе,
Что я места не найду.
Впереди посёлок дачный
Крыши поднял в синеву.
Но хожу я мрачный-мрачный –
Что живу, что не живу.
Как я скорбь свою осилю,
Как потомки нас простят:
На глазах у всех Россию
Чёрны вороны когтят.
Днём и ночью, днём и ночью
Рвут её впадая в хмель…
И летят по миру клочья
Наших дедовских земель.
Расшумелось сине море,
Раскричалось вороньё…
Ой ты, горе, мое горе
Горе горькое моё.
1994
Подмосковной природе
Не блещешь ты в прославленном кругу
Ни роскошью, ни красотою броской.
Живёшь ты, осенённая берёзкой,
То вся в ромашках звёздных, то в снегу.
Ни водопадов, прыгающих с круч,
Ни голубых лиманов, ни ущелий...
Лужок. Овраг. И копья строгих елей
Пронзили низкий полог серых туч.
Здесь лев рычаньем не ошеломит,
Не ослепят павлины разномастьем.
А встретишь зайца - задохнёшься счастьем:
Ишь, уцелел!.. И сердце защемит.
Ты милым с детства солнечным ручьём
В моих глазах повыцветших сверкаешь,
В моих ушах поёшь, не умолкаешь
То соловьём, то - чаще - воробьём.
И сам негромко я тебя пою,
Моя отрада, и моя награда,
И жизнь моя...
А если будет надо,
Тебя ценою жизни отстою.
Шинель надену, автомат возьму,
Как в юности, на поле боя выйду.
Я знаю насмерть, что тебя в обиду
Не дам я никогда и никому!
1971
После рыбалки
Застигнутые тьмой,
Угомонились галки.
И сам я по прямой
Иду домой с рыбалки.
Оврагами иду
И слышу песню птичью,
И сам я на ходу
Тихонечко мурлычу.
Пускай, оставив дом
Ещё порой ночною,
Промок я под дождём
И побурел от зноя.
Пускай на дне мешка
Нет ни единой рыбы, -
Тебе, моя река,
Я говорю - спасибо!
За шум твоих осок,
Сулящий непогоду,
И просто - за песок,
За солнечную воду,
За ноги в стынь-росе
И за самозабвенье,
За всякие и все
Счастливые мгновенья!
...Луна, как лещ, кругла,
Ни облака, ни ветра.
И тень за мной легла
На четверть километра.
1964
Проводы
1.
Полно забот, а времени – в обрез.
Как говорят, обычное явленье.
К платформе подан голубой экспресс.
Вот-вот уже ударят отправленье.
Уже друзья в купе внесли гуртом
И свёртки и какие-то коробки.
– Да ладно, я расставлю всё потом.
Наверно, лучше пропустить по стопке!
В дорогу еду, а меня знобит.
Но я держусь, не подаю и вида:
– Друзья, мы расстаёмся без обид!
– Какая же тут может быть обида!..
А вот среди вокзальной суеты
И ты бежишь, по окнам шаря взглядом…
– Хорошая, спасибо за цветы,
Они в пути со мною будут рядом!
Ах, проводы!..
Усатый проводник
Уже ворчит:
– Да что же здесь такое?.. –
И я к стеклу холодному приник,
И что-то говорю, машу рукою.
А там и друг мне что-то говорит,
И ты кричишь, – но кто же вас услышит?..
Уже зелёный семафор горит,
И паровоз всё учащённей дышит.
Вот первое движение колёс, –
Плывут ларьки, уходит колоннада.
И у тебя в глазах не видно слёз.
Спасибо! Так и надо, так и надо!
Нас повезут обратно поезда,
Когда мы поездами уезжаем.
Другое дело, если навсегда
Мы что-то и кого-то провожаем.
2.
Ни бледных звёзд, ни лунных бликов.
Гляжу в окно – тёмным темно.
Летит состав. Стучит на стыках.
Гремят костяшки домино.
Да, здесь работают что надо,
Со всей душою, моряки!..
И бабушка со мною рядом
Всё вяжет тёплые чулки.
И поясняет мне:
– Для внука!
Вот в гости собралась к нему. –
А я уже не слышу стука –
Гляжу, гляжу, гляжу во тьму.
А там – лесок и поле в дымке,
И огоньки, – видать, жильё.
И, словно на старинном снимке,
Я вижу прошлое своё…
Вот моряки уже уснули,
И храп летит под потолок.
И не слыхать уже бабули, –
Она забилась в уголок.
В клубок свои воткнула спицы
И спит, как видно по всему…
А мне не спится, мне не спится,
А мне не спится почему?
Вот позади уже Калуга.
Состав летит в дыму по грудь…
Да, здесь
Давно когда-то
Друга
Я провожал в последний путь.
Уж эта память!..
Только трону,
Не избежать её услуг.
…Мы занимали оборону,
Траншеями изрезав луг.
И был мой друг таким, как всякий
Из наших сверстников-ребят.
И вдруг…
Ну ладно бы в атаке,
Когда палят… Когда бомбят…
А то во время перекура
Мы обходили с ним лесок,
Тогда шальная пуля-дура
И обожгла ему висок…
Ну вот и первая могила.
Звезда и маленький портрет…
Ему, как мне, в ту пору было
Примерно восемнадцать лет.
Родился под московским небом.
Со мной ходил в десятый класс.
В горах не жил. У моря не был.
Деревню видел в первый раз.
А что ещё внести в анкету?
Ни разу не сказал – «люблю»…
Ты, время, близишься к рассвету,
А я не сплю, не сплю, не сплю.
3.
Светает уже немного.
За мокрым стеклом окна
Просёлочная дорога
Петляет вдоль полотна.
Я давней ещё порою
И в этих бывал местах…
Вон прячется под горою
Речонка в густых кустах.
Я помню, она о чём-то
Всё песни свои вела.
Обычная эта речонка
Всех лучше для нас была.
Была, говорю я… Было…
Да вот поросло быльём…
А ты её не забыла
На долгом пути своём?
Нас в то фронтовое лето
На берег её крутой
Водила дорога эта.
Но только постой… Постой!..
Ни озера тут, ни моря
Не было в те года.
А нынче здесь, камни моя,
Хозяйничает вода.
Внушительная картина:
Гонит волну волна.
А вон вдалеке – плотина
И грозная глубина.
И в эту пучину с ходу –
Я так и прилип к окну –
Дорога уходит в воду
И дальше идёт по дну.
Та самая. Только наша.
Исхоженная вдвоём…
Цвели лепестки ромашек
На майском лице твоём.
А что ещё юным надо –
Улыбка, сиянье глаз…
Ты помнишь, и канонада
Ничуть не страшила нас?
Я девчонкою
Бесшабашною
Тебя звал.
Губы тонкие
Неподкрашенные
Целовал.
Гладил волосы
Цвета зрелого
Ячменя.
И в то лето
Счастливым сделала
Ты меня…
Ищи теперь оправданья,
Когда разошлись пути.
Любовь моя, до свиданья!
Вернее сказать – прости!
Ни ходу к тебе, ни броду.
Ни отклика, ни следа…
Дорога уходит в воду –
Отныне и навсегда.
4.
Молодость,
Как нам дорог
Каждый твой звонкий след!..
Мне вот недавно сорок
Стукнуло.
Сорок лет!
Много это?
Не очень.
Но и не мало, брат…
А за окошком – осень.
Листья летят,
летят…
Разве учесть листопаду
Каждый опавший листок?..
А ведь когда-то надо
Всему подводить итог!
Где я был прям и честен?
В чём я бывал неправ?
Как на моём бы месте
Кто-то смирял свой нрав?..
От паровоза белый
Низом плывёт дымок…
Что же я в жизни сделал?
Что бы я сделать мог?
Надо признаться строго:
Как я там ни спешил, –
Всё же совсем немного
В жизни своей свершил.
И не моя – чужая
Песня летит в зенит…
Молодость провожая,
Сердце её хранит.
Где же её граница?
Всё-таки отмечай!..
Сонная проводница
Мне предложила чай.
Вышла. Потом вернулась:
– Тут ещё есть у нас
Вафли. Конфеты «Юность»… –
Это мне – в самый раз!
Поезд наш дальше катит,
Новый разгон берёт…
Ну, погрустил – и хватит,
Надо глядеть вперёд.
Что же там загорелось
Близко так, впереди?
Может быть, это – зрелость?
Ладно, давай входи!
Властвуя безраздельно.
Строже взгляни на явь.
Трезво,
Спокойно,
Дельно
Всё по местам расставь.
Но, говоря серьёзно,
Бог весть по чьей вине,
Что-то уж очень поздно
Зрелость идёт ко мне.
Может, усилья утроить, –
Молодость-то прошла.
Проводы ей устроить –
Пышные!
И – за дела!
Как-то смирить своё тело,
Где-то порыв сдержать…
Глупое это дело –
Молодость провожать.
Ладно, не пригорюнюсь,
В зрелость входя свою…и
Взял я конфету «Юность»,
Молча её жую.
5.
Итак, наш поезд в десять сорок пять
Прибудет…
И вагон гудит, как улей.
И надо собираться мне опять
Прощаться с моряками и с бабулей.
Опять прощаться?
То-то и оно,
Опять прощаться, и – рюкзак за плечи…
И я смотрю растерянно в окно –
Кого,
Когда и где
Ещё я встречу?
Мой друг уже не встанет никогда.
Моя любовь опять не загорится,
Как до конца сгоревшая звезда.
И молодость моя не повторится.
Их можно только в сердце уберечь,
К ним только память в силах дотянуться.
Но я всё полон ожиданьем встреч,
Хоть вновь они
Разлукой обернутся.
1967
* * *
Ракет зелёные огни
По бледным лицам полоснули.
Пониже голову пригни
И как шальной не лезь под пули.
Приказ: «Вперед!»
Команда: «Встать!»
Опять товарища бужу я.
А кто-то звал родную мать,
А кто-то вспоминал – чужую.
Когда, нарушив забытьё,
Орудия заголосили,
Никто не крикнул: «За Россию!..»
А шли и гибли
За неё.
1944
Рассвет
Меркнет луна-обходчица
В узком окне избы...
- Мама, мне спать не хочется,
Я пойду по грибы.
- Ишь ты, поднялся затемно,
Шёл бы потом, с людьми.
Ладно!.. Но обязательно
Хлеба с собой возьми...
Вот я и за овинами.
С лыковым кузовком
Пашней и луговинами
В лес иду босиком.
Вот за стернёю колкою
Пересекаю гать...
Прямо под первой ёлкою
Можно грибов набрать!
Крупные да красивые,
Просятся в две руки
Алые подосиновые,
Бурые боровики.
Снова ольха ветвистая
Машет рукой мне вслед.
Пёстрый щегол неистово
Тихий поёт рассвет.
Из далека туманного,
Из невысоких мест
Вижу моё Рахманово -
Крыши... Церковный крест.
Вот и они скрываются -
Прячет меня овраг...
Многое забывается,
Этот рассвет - никак!
Я разобраться пробую,
Чем он милей всего?
Ну ничего особого,
Попросту ничего!
Что же им сердце полнится,
Светом его лучась?..
...Знаю, он мне припомнится
Даже в последний час.
Пашню увижу заново,
Ельник рассветный,
Гать.
Крыши и крест - Рахманово!
И на крылечке - мать...
1971
Река любви
И всё же есть река любви!
Она бежит, хоть нету моченьки…
А ведь когда-то дни и ноченьки
Над ней гремели соловьи.
Да, знаешь, были времена,
Когда в объятиях течения
И радости и огорчения,
И жизнь и смерть несла она.
Как мне она была горька!
Я был уже готов отчаяться…
Но, как известно, всё кончается, –
И ты уже не та, река.
Не та, не та, совсем не та:
Где гребни волн с крутыми взлётами,
Ну где они, с водоворотами
Твои былые омута?
Теперь течёшь едва-едва,
И соловьи не манят трелями
И возвышается над мелями
Полуметровая трава.
Но я прошу тебя: журчи,
Пой песенку леску прибрежному,
Ведь всё-таки тебя по-прежнему
Питают светлые ключи.
Россия
Валерию Дементьеву
Она меняется с годами
В своей державной высоте.
И мы гордимся всё упрямей:
«И Русь не та, и мы не те!»
Но как бы это к неким срокам,
Достигнув новой высоты,
Не исказить нам ненароком
Её прекрасные черты.
А то потом найдём кручину:
Ну, хорошо ли, если мать
Уж так изменится, что сыну,
Что даже сыну не узнать?
Вот он дождётся с нею встречи,
И вдруг, смотри, беда стряслась;
Ни прежней, с детства милой речи,
Ни русых кос,
Ни синих глаз...
Россия-мать,
Святой и зримый
Да будет жребий твой велик!
Но сохрани неповторимый
Свой материнский светлый лик.
1970
Руки моей любимой
Это они когда-то
С материнскою лаской
Раненым солдатам
Делали перевязку.
Это они в ненастье
Мёрзли в траншеях дымных
И согревались наспех
Возле костров зимних.
Шили, стирали ночами,
Белые - не огрубели,
Это они качали
Дочь мою в колыбели.
Сколько работы было,
Самой необходимой!..
Только вам всё под силу,
Руки моей любимой.
1952
С чем я только ни встречусь на свете
Дочери Руте
С чем я только ни встречусь на свете, -
Всё понятным становится мне.
А чему это малые дети
Улыбаются часто во сне?
Правда, что же им может присниться?
Два-три дня - вот и всё их житьё.
Развесёлая птица-синица?
Так они не видали её!
Не видали её - ну откуда?
Ничего не слыхали о ней!..
Может, попросту снится им чудо,
То, которого нету чудней?
А быть может, - подумайте сами! -
Им смешно, что над ними, в траве
Папа с мамой стоят вверх ногами,
Ходит бабушка на голове?
Нет, я думаю, всё же не это.
Только, знаете, как не крути,
Никакого другого ответа
До сих пор не могу я найти.
И когда свою дочку качаю,
В полдень или порою ночной,
Я улыбку её замечаю,
Что-то вдруг происходит со мной.
У меня аж по самые уши
Раздвигаются краешки рта,
И вливаются в тело и в душу
Непонятная мне доброта.
Словно в луг окунулся я, в росный,
Словно детство вернулось ко мне...
Обнажая беззубые дёсны,
Улыбается дочка во сне.
1964
Снег темнеет на улице талый
Снег темнеет на улице талый.
Начинает накрапывать с крыш.
Ты набегалась за день. Устала.
И теперь у окошка сидишь.
Никого в твоей комнате нету.
А была здесь большая семья.
Друг за другом по белому свету
Разлетелись твои сыновья.
Мы себе выбирали маршруты,
Мы прощались под грохот колёс.
Но ни разу в такие минуты
У тебя мы не видели слёз.
И, умчавшись за дальние дали,
С головой зарываясь в дела,
Мы тебе написать забывали, -
Ты вестей месяцами ждала.
Вот я снова тебя обнимаю.
Как я встрече сегодняшней рад!..
Не писал. Забывал. Понимаю...
Ты прости меня. Я виноват.
1958
Снова сердце распахнуто настежь
Снова сердце распахнуто настежь,
И добра и привета полно.
Я желаю высокого счастья
Всем, кого обходило оно.
Дорогие и милые люди,
Пусть из вас ни один не скорбит,
Пусть в душе вашей вовсе не будет
Ни забот, ни тревог, ни обид.
Раскрываю объятья зелёным,
Удивительным русским лесам.
Уступаю дорогу влюблённым,
Потому что влюбился я сам.
Что ж тужить нам о вёснах и зимах,
Если были во веки веков
Даже зимние очи любимых
Голубее любых васильков?
И от этого звонкого счастья,
Принимаясь за дело с утра,
Сердце снова распахнуто настежь,
И привета полно, и добра.
1976
Солдатская мать
Она поседела в разлуке
За годы великой войны.
Её терпеливые руки
Огнём и трудом крещены.
В те годы пришлось ей несладко:
Ушла вся семья воевать,
А дома она -
И солдатка,
И наша солдатская мать.
Но беды она выносила,
Не хмуря высоких бровей.
Пахала она и косила
За мужа,
За старшего сына,
За младших своих сыновей.
И верил я снова и снова,
Что в каждом конверте найду
Её материнское слово,
Её сокровенное:
«Жду!»
Я знал в эти годы крутые,
Что каждую строчку письма
С ней вместе писала Россия,
Россия,
Россия сама!
1945
* * *
Солдаты мы.
И это наша слава,
Погибших и вернувшихся назад.
Мы сами рассказать должны по праву
О нашем поколении солдат.
О том, что было, — откровенно, честно...
А вот один литературный туз
Твердит, что совершенно неуместно
В стихах моих проскальзывает грусть.
Он это говорит и пальцем тычет,
И, хлопая, как друга, по плечу,
Меня он обвиняет в безразличье
К делам моей страны...
А я молчу.
Нотации и чтение морали
Я сам люблю.
Мели себе, мели...
А нам судьбу России доверяли,
И кажется, что мы не подвели.
1945
Спокойно сплю на стареньком диване
Спокойно сплю на стареньком диване,
Спокойно просыпаюсь по утрам.
Так хорошо - ни встреч, ни расставаний,
Ни писем, ни звонков, ни телеграмм.
В потоке дел, в круговороте быта
Простились мы без мелочных обид.
Ты мной оплакана и позабыта,
И я тобой прощён и позабыт.
И в сердце нет ни горечи, ни злобы,
Ни сожалений, ни упрёков нет.
В нём лишь царит размеренный, особый,
Тот благостный, тобой зажённый свет.
1972
Стихи о бывшей любви
1.
Одолела меня бессонница,
Доконали кошмары-сны.
То мне снится, что мчится конница
С неприятельской стороны.
Оглушаемый канонадою,
Я, безусый ещё юнец,
Улыбаясь, на землю падаю –
В самом сердце лежит свинец.
То другое вдруг сновидение:
Возникая из дымных глыб,
В синем небе, как наваждение,
Вырастает огромный гриб.
Кровь из сердца ушла до донышка
И стучится в мои виски,
И в мозгу моем ясно солнышко
Разрывается на куски.
А ещё есть сон с повторением:
Снег. Равнина белым-бела.
И следы на снегу сиреневом.
Это ты от меня ушла…
2.
О тебе я думал, как о чуде,
А теперь я срезан, как лоза.
У меня – так говорят мне люди –
Просто безнадёжные глаза.
Ну а как сию «немилость божью»
Пережил бы кто-нибудь другой,
Если бы ему ответил ложью
Человек, безмерно дорогой?
Я уже не думаю о чуде,
Никого на свете не кляну…
Люди, люди, дорогие люди,
Помогите – я иду ко дну!
…И тогда я взвыл совсем по-волчьи:
«Как мне эту рану зализать?!»
Друг явился. Посидел он молча.
И ушёл, не зная, что сказать.
Мать моя пришла ко мне в субботу.
Посмотрела. Подвела черту:
– Ты возьмись, сыночек, за работу,
Если уж тебе невмоготу.
Так бывает. Правда, не со всеми.
Что поделать, временем лечись. –
Время, время, дорогое время,
Ты скорей, пожалуйста, промчись!
3.
День за днём с тобой мы врозь,
Год за годом – врозь…
Знаешь что, а ты сегодня
Всё на свете брось.
Приходи опять ко мне.
Как тогда. Ко мне.
Видишь, даже ночью поздней
Свет в моём окне?
Ты приди. Ты навести,
Чтоб меня спасти.
Если в чём-то я виновен,
Ты меня прости.
Видишь, я письмо пишу:
Приходи, прошу.
Если в чём ты виновата,
Я тебя прощу.
Стужа сердце мне свела,
Нету в нём тепла.
Это всё без слов понятно –
Ты его взяла.
А теперь, пойми сама,
На дворе зима.
…Нет, тебе я не отправлю
Этого письма.
4.
И я тебя позабываю…
Я нить за нитью обрываю,
Которыми (о, что за бред –
Я сам себе боюсь признаться!)
Мы были связаны тринадцать,
Тринадцать самых лучших лет.
Вот нить суровой дружбы нашей.
Ну кто, тебя со мною знавший,
Хотя бы лишь подозревал,
Что сколько, мол, она ни вьётся,
Когда-нибудь да оборвётся?..
Но эту нить я оборвал!
А это нить любви…
За годы
Она прошла огни и воды.
Казалось, ей вовек не сгнить,
Её не сжечь, не взять железу…
Но, душу до крови порезав,
Я оборвал и эту нить!
А это – просто нить привычек.
И я её без закавычек
Порвал.
Но вот опять она.
И снова, боль превозмогая,
Порвал её.
Но вот другая,
Ещё,
Ещё одна
Видна…
Но я тебя позабываю,
Я нить за нитью обрываю.
Ещё,
Ещё,
Ещё одна…
5.
О, давай скорей с тобой отчалим
От заставы нашей городской
В ту страну, где крепким иван-чаем
Настоялся ветер над рекой.
В ту страну запутанных дорожек,
Солнечных берёз и синих луж,
Где твои следы от босоножек
Всё ещё хранит лесная глушь.
Где, земли почти что не касаясь,
Утопая в травах с головой,
Мчится лугом окосевший заяц –
Только уши скачут над травой.
Помнишь, – я-то помню, это было! –
Мы, смеясь, за ним бежали вслед,
В ту страну, где ты меня любила…
Но такой сегодня больше нет.
6.
Мы поднимемся рано,
Мы выйдем с тобой чуть свет.
Мы пойдём по тропинкам забытым
И по росе…
…И пришли мы туда,
Где, как память военных лет,
Распласталось
Варшавское шоссе.
Где смертям и потерям
Давно потерян счёт,
Где, насупившись, доты
Глядят из-за бугра,
Где, камыш раздвигая,
Как в давние дни, течёт,
Всё течёт, всё течёт
Фронтовая река Угра…
Ты, конечно, прости,
Что твой пыльник уже промок,
Что в перчатках нейлоновых
Зябко твоим рукам,
Что с водой перемешанный
Ржавый болотный мох
Не по нраву твоим
Французским каблучкам.
Ах, Угра!..
Помнишь, некогда
Просто рубежом
Мы её называли?..
Я помню до сих пор!..
Ладно, время привала!
Теперь давай разожжём,
Да, теперь, как бывало,
Давал разожжём костёр.
Ах, костёр!
Как светло и охотно
Вспыхнул он!..
Помнишь, здесь вот сидели
И пели мы у костра?
И шинелью одной
Укрывал нас тревожный сон,
И баюкала нас
Фронтовая река Угра…
Ах, костёр, наш костёр!
Разгорелся он горячо!..
Ну а помнишь, ты помнишь –
Такое забыть грешно, –
Как у самой Угры
Бинтовала моё плечо?..
Это было.
Но было давно.
Давным-давно…
Ну а память? А песни? А радости?
Всё не в счёт!
А тревоги? А раны? А трудности?
Всё вчера!..
Лишь, камыш раздвигая,
Течёт она и течёт,
Всё течёт, всё течёт
Фронтовая река Угра…
1964
Сушь
Марля с ватой к ноге прилипла,
Кровь на ней проступает ржой.
– Помогите! – зову я хрипло.
Голос мой звучит, как чужой.
Сушь в залитом солнцем овраге.
Сухота в раскалённом рту.
Пить хочу! И ни капли во фляге.
Жить хочу! И невмоготу.
Ни ребят и ни санитара.
Но ползу я, пока живу...
Вот добрался до краснотала
И уткнулся лицом в траву.
Всё забыто – боль и забота,
Злая жажда и чертов зной...
Но уже неизвестный кто-то
Наклоняется надо мной.
Чем-то режет мои обмотки
И присохшую марлю рвёт.
Флягу – в губы:
– Глотни, брат, водки,
И до свадьбы всё заживёт!
то мне судьба ни готовь
то мне судьба ни готовь,
Вынесу беды любые:
Вера, Надежда, Любовь, -
Птицы мои голубые...
Как подобрел чернозём!..
Выбросил первые всходы.
Золотобоким язём
Солнце упало на воды.
Никнут колосья во ржи -
Каждый росою обрызган.
И молодые стрижи
В небо врезаются с визгом.
Ветер взъерошил листву,
Дождик закапал - откуда?..
Этим дышу и живу -
Это же сущее чудо!
Я и грущу и смеюсь
Меж перелесков и пашен.
Смерти и то не боюсь, -
Вот до чего я бесстрашен!
Пусть ежедневно терплю
Я за потерей потерю,
Если я что-то люблю, -
Значит, надеюсь и верю!
1975
Только вспомню тебя - затоскую
Только вспомню тебя - затоскую,
Одолеет меня непокой...
Где найти мне другую такую?
Да нигде не найти мне такой!
Нету глаз твоих светлых бездонней,
В них лучится сиреневый свет.
И прохладных, и добрых ладоней,
Как твои, не бывало и нет.
Облечу океаны и сушу,
Побываю в раю и в аду,
Но такую высокую душу
Никогда и нигде не найду!
1972
У осины - раззелёный ствол
У осины - раззелёный ствол,
Это по нему гуляют соки.
И подснежник у корней расцвёл -
Сладостно ему на солнцепёке.
Даже самый бедный бугорок
Разродился заячьей капустой...
В жизни я достаточно продрог,
Только умоляю - не сочувствуй.
Видишь, мне уже невмоготу:
Вновь, наполненный теплом и светом,
Кажется, и сам я зацвету,
Может, небывало синим цветом.
Вот сейчас ударит первый гром,
Снова от восторга дали ахнут...
Это всё не кончится добром, -
Словно окна в мае, я распахнут.
Только что же мне просить у вас?
Я продут студёными ветрами,
И в глубокой осени увяз,
И зима уже не за горами...
Господи, ничто мне не прости!..
Но позволь мне раз ещё, не мучась,
Хоть на миг единый расцвести -
Я потом приму любую участь.
1976
Что со мной?.. Ручаюсь головою
Что со мной?.. Ручаюсь головою,
Что-то вдруг со мной произошло.
Заново люблю я всё живое,
Всё, в чём свет сияет и тепло.
Вот я в лес вхожу - задел осинку,
Как бы зря не сбить с неё листа!
Как бы не смахнуть с травы росинку -
Так она немыслимо чиста!
По своей протоптанной дороге
Муравьишка трудно тащит тлю.
Стой! Куда ты лезешь мне под ноги, -
Я ж тебя случайно раздавлю!
А моя любовь и страсть - рыбалка!..
Вот он, окунь, у меня в руках.
Мне ж его и в воду бросить жалко,
И в мешок не опущу никак.
Глаз косит, навеки увядая,
Бьётся тело, чувствуя беду...
Или я
В сентиментальность вдруг впадаю
На своём сороковом году?
1964
Это всё удивительно просто
Это всё удивительно просто.
Прыгну в лодку. Отчалюсь багром.
И на свой облюбованный остров
Уплыву на рассвете сыром.
Там, поставив кружки и жерлицы
И закинув шнуры на угря,
Буду господу богу молиться,
Чтоб меня превратил в дикаря.
Я шалашик нехитрый построю,
Расстелю для ночёвки кугу
И, воюя с лихой мошкарою,
Развесёлый костёр разожгу.
То ли дело, вставать спозаранку
И, присев на кривую ольху,
Слушать милую птицу зорянку,
Уплетая тройную уху.
Пусть июнь свои молнии мечет,
Хлещет ливнем и солнцем палит,
Я ручаюсь: природа излечит
Всё, чем сердце сегодня болит.
А когда по тебе затоскую,
По бессонным рабочим ночам,
Окунусь в толчею городскую -
Возвращусь я к друзьям-москвичам.
Я готов буду с вами, ребята,
Побывать в переделке любой,
Как солдат, что пришёл из санбата, -
Только дайте винтовку, и - в бой!..
1972
* * *
Этот луг до конца заболочен,
Но дорога и здесь пролегла.
У налитых водою обочин
Затаилась зловещая мгла.
И на соснах больных шелушится
Чешуей золотушной кора.
Словно ватой покрыта пушица,
И над нею гудит мошкара.
Но средь этой удушливой гнили,
От которой в рассудке темно,
Белоснежными звёздами лилий
Вдруг меж кочек проглянет окно.
Чудо-лилия, ты здесь – чужая…
Но она остановит: постой! –
Чистотою своей поражая
И почти неземной красотой.
1983
Я был когда-то ротным запевалой…
Я был когда-то ротным запевалой,
В давным-давно минувшие года...
Вот мы с ученья топаем, бывало,
А с неба хлещет ведрами вода.
И нет конца раздрызганной дороге.
Густую глину месят сапоги.
И кажется – свинцом налиты ноги,
Отяжелели руки и мозги.
А что поделать? Обратишься к другу,
Но он твердит одно: – Не отставай!.. –
И вдруг наш старшина на всю округу
Как гаркнет: – Эй, Старшинов, запевай!
А у меня ни голоса, ни слуха
И нет и не бывало никогда.
Но я упрямо собираюсь с духом,
Пою... А голос слаб мой, вот беда!
Но тишина за мною раскололась
От хриплых баритонов и басов.
О, как могуч и как красив мой голос,
Помноженный на сотню голосов!
И пусть ещё не скоро до привала,
Но легче нам шагается в строю...
Я был когда-то ротным запевалой,
Да и теперь я изредка пою.
1957
Я глажу волосы-ручьи
Я глажу волосы-ручьи -
Они бегут чернее смоли.
Я руки детские твои
Сжимаю до несносной боли.
Благодарю. В глаза смотрю.
И ты молчишь, со мной не споря...
А что тебе я подарю,
Что принесу я, кроме горя?
Что подарю тебе, мой друг,
Мой самый близкий, самый дальний?
Что, кроме длительных разлук
И кратковременных свиданий?
Но с жадностью тупой, взахлёб,
Со всей отчаянностью пылкой
Целую руки, губы, лоб,
Как осуждённый перед ссылкой...
1970
* * *
Другу-пулемётчику П. В. Малинову
Я знаю, друг мой, ты придёшь на помощь,
Когда нависнет надо мной беда.
И мне – уже в который раз! – напомнишь:
«А ведь бывало хуже... А тогда...
...По буераку, всё по буераку
Мы тащим пулемёт березняком.
И вот ещё мгновенье, и – в атаку,
А значит, и прикладом, и штыком.
В дыму, в грязи, в крови – какая смелость!
Как будто нам и нечем дорожить?..
Нет, всё, что в восемнадцать лет имелось,
Хотелось жить, ну так хотелось жить!..
Дымилось и гремело поле боя,
И пламя пожирало всё вокруг...
...А вот сегодня мы сидим с тобою...»
Я понимаю это, добрый друг.
* * *
Я, как грач, хлопотлив и черён,
И, хотя зовусь москвичом,
Я в полях, что заждались зерён,
Появляюсь с первым грачом.
Тут уж некогда веселиться –
Ишь как начало подсыхать,
На ладони лежит землица, –
Сразу видно, пора пахать!
А когда, подрастая, травы
Ниже клонятся над росой,
Я имею святое право
На рассвете сверкать косой.
А ещё я могу на зорях
Слушать, как поют петухи,
Щук зубастых ловить в озёрах
И в сарае писать стихи.
Но едва подступает осень,
Прибавляется мне хлопот:
Чем в полях тяжелей колосья,
Тем обильней течёт мой пот.
Из земной, из бездонной глуби, –
О, картофельная страда! –
Достаю я за клубнем клубень,
А спина болит – не беда.
Не в романе, не на экране,
Не витийствуя за столом,
Это здесь я стираю грани
Между городом и селом.
Почему-то в моём народе
Я считаться своим могу…
Стало пусто на огороде,
Пусто в поле и на лугу.
Птиц на юг угоняет голод,
И со мной ты, земля, простись.
Только я улетаю в город
Позже всех перелетных птиц.
1965