Вечный всадник

Так свежий островок безвредно

                 средь зыбей

    Цветет на влажной их пустыне

         Лермонтов

           I

Окно опять!

И спрыгивает снова

Он прямо в сад. И смотрит, присмирев,

На повороты горного витого

Пути в горах, за купами дерев

Конь под седлом уже стоит под дубом,

Но медлит О Н, лишь — руку на седло...

Нисходит вечер, верный тайным думам

Коня и дуб в одно пятно свело.

Последний отблеск тлел за серым вязом

(Тропа в горах как выроненный бич.)

Последний луч ответствовал отказом

Прошенью снизу: высшее постичь.

Прислушиваюсь к отголоскам странным

То, что Е М У, носителю огня,

Что гению казалось несказанным,

Тем несказанней станет для меня

Пытливой мыслью вечность атакуя,

Посмотришь — разбегаются слова...

Как те минуты рассказать могу я?

Их даже О Н улавливал едва!

Но если что неведомое

Мне

Так явственно в одном и том же снится

Упорно повторяющемся сне —

Так, значит, это было.

     Не сложиться

     (Хотя не знаю, где и как давно),

     Не быть на свете

               не могло оно.

           II

...Мне этот образ сердце жжет.

Но в грусти он своей — бесценен!

И свеж, и черен горизонт,

Когда Печорин иль Арбенин,

В надежде муку побороть,

Напрашиваются на беды,

Штурмуя все этапы.

               Вплоть

До полной (пирровой!) победы.

Ах, в каждом сердце есть мотив:

Неисцелимая досада.

Не допустить! Но, допустив,

Уж донести до смерти надо

Ее, как верную змею

(Что не уйдет — запомнит ласку!),

И оторвать — лишь на краю!—

Ее от раны, как повязку

Чудовищную... Ибо тот,

Кто средний путь предпочитает,

Кто боль в зачатке не убьет

И воспитать не воспитает,—

Тот будет жизнь по пустякам

Пинать в ожесточенье праздном,

Слепой к ее бесценным снам,

Но не глухой к ее соблазнам.

Спроси: а удался ль ему

Побег из внутреннего ада?

Скажи: кто принял бой, тому

Неверных радостей не надо.

Он ищет заповедный скит,

Где мысль и действие едины,

Где темный дуб распространит

Свои права на полдолины,

В пути приют скитальцу даст,

Стрелу грозы обезударит,

В ночи

Рассвета первый пласт

Вершиной чуткою нашарит.

И, позабытое дотоль,

Там снова детство будет сниться,

И невоспитанная боль

Веленьям чести подчинится.

           III

За воздушной оторопью радости

Волок туч — надбровными изломами...

После долгой влажной в веках тяжести —

Избавленье — с молниями-громами.

После дымки, дымки ослепления,—

Блеск разрыва — бомба узнавания.

Вдох гражданственности,

            выдох музыки —

Гнева с грустию чередование.

После пылких грез, восторга, трепета —

Взгляд поднять чугунно-вопросительный,

Рассмеяться беспардонным хохотом

Над мечтой единственной, спасительной!

   После иноходи

      в горы опрометью

   Улетает всадник

      в ночи;

   Гневной проповедью,

      жаркой отповедью

   Строчек скачущих плачут

                     лучи...

   Шум грозовый ив да чинар

   По бокам, в ущельях-котлах...

   Заштрихован не дочерна,

   Путь кремнистый светит

                     впотьмах.

А внизу, в долине ночной,

Карнавальных масок разброд.

(Иронично так

        за спиной

Мокрой шевельнул бахромой

Золотых огней разворот!)

   Вот копыта стали слышней,

   Черный грог зевнул,

         и уже,

   Вея изнизу,

               до ушей

   Музыка слабей достает...

А туман набирает мощь,

Подымается в полный рост!

Сколько свежести

     между масок и звезд

Уместила синяя

            ночь!

   Выше, выше вьется тропа,

   Камни в росах чище, белей...

   И уходит складка со лба

   С тенью ветра

         в верх тополей...

       ___________

...Царский зрак объехав по закраинам,

Слава утвердилась и усилилась.

Как звонка ты, бронзовая статуя!—

Из одних рукоплесканий вылилась!

   Но чем громче гомон почитания,

   Чем звончее бронза пьедестальная,

   Тем уклончивей,

     тем неразборчивей

   Имя дольное,

      фигура дальняя;

   Тем суровее, тем несговорчивей

   Чистая душа, душа печальная.