Олжас
Сулейменов

На площади Пушкина

Поэт красивым должен быть, как бог. 
Кто видел бога? Тот, кто видел Пушкина. 
Бог низкоросл, чёрен, как сапог, 
с тяжёлыми арапскими губами. 
Зато Дантес был дьявольски высок, 
и белолиц, и бледен, словно память. 
Жена поэта – дивная Наталья. 
Её никто не называл Наташей. 
Она на имени его стояла, 
как на блистающем паркете зала, 
вокруг легко скользили кавалеры, 
а он, как раб, глядел из-за портьеры, 
сжимая потно рукоять ножа. 
«Скажи, мой господин, 
чего ты медлишь!.. 
Не то и я влюблюсь, о, ты 
не веришь!.. 
Она дурманит нас, как анаша!..» 
Да, это горло белое и плечи, 
а грудь высокая, как эшафот! 
И вышел раб 
на снег в январский вечер, 
и умер бог, 
схватившись за живот... 
Он отомстил, так отомстить не смог бы 
ни дуэлянт, ни царь и ни бандит, 
он отомстил по-божески: 
умолк он, 
умолк, и всё. А пуля та летит. 
В её инерции вся злая сила, 
ей мало Пушкина, она нашла... 
Мишеней было много по России, 
мы их не знали, но она – 
нашла. На той, Конюшенной, 
стояли толпы 
в квадратах жёлтых окон на снегу, 
и через век стояли их потомки 
под окнами другими на снегу, 
чтоб говорить высокие слова 
и называть любимым или милым, 
толпа хранит хорошие слова, 
чтобы прочесть их с чувством над 
     могилой. 
А он стоит, угрюмый и сутулый, 
цилиндр сняв, разглядывает нас.