Восемь часов

Братья, нет сил для терпенья! Мы слишком устали

Вечно бороться за жизнь, эту жизнь нищеты и печали!

Хочется воздуха, красного солнца, простора, душистых цветов, --

Прямо и смело заявим: мы требуем -- «Восемь часов!»

Всюду -- на фабриках, в шахтах, в толпах возглашайте народных:

«Восемь часов для труда! Восемь для сна! Восемь -- свободных!»

Наши волы, что пасутся, покончивши труд,

Птицы небесные, звери -- счастливей живут.

О, если так... для чего же душа в нас живая?

Сдвинемся, братья, сомкнемся! Всюду, от края до края!

С бою возьмем нашу долю, сбросив покорность раба,

Знайте, цари и народы, что не страшна нам борьба!

Грянь же, наш гимн боевой, и в полях, и в собраньях народных:

«Восемь часов для труда! Восемь для сна! Восемь -- свободных!..»

Голуби

Тюрьма, как некий храм, я помню, в детства годы

Пленяла юный ум суровой красотой...

Увы! не царь-орел, не ворон, сын свободы,

К окошку моему теперь летят порой,

Но стая голубей, смиренников голодных,

Воркуя жалобно, своей подачки ждет, -

Народ, не знающий преданий благородных,

В позорном нищенстве погрязнувший народ!

Эмблема кротости, любимый житель неба,

О голубь, бедный раб, тебя ль не презирать?

Для тощего зерна, для жалкой крошки хлеба

Ты не колеблешься свободой рисковать.

Нет! в душу узника ты не подбавишь мрака,

Проклятье лишнее в ней шевельнешь на дне...

Воришка, трус и жадный забияка,

Как ты смешон и как ты жалок мне!

Друзья! В тяжелый миг сомненья...

Друзья! В тяжелый миг сомненья

Взгляните пристальней назад:

Какие скорбные виденья

Оттуда с ужасом глядят!

И молят, и как будто плачут,

Грозят кистями рук худых...

Что их мольбы немые значат?

Кому, за что упреки их?

То - наши братья... Жизнь, свободу,

Все блага лучшие земли

Они родимому народу

С любовью в жертву принесли.

Они погибли, веря страстно,

Что мы пойдем по их стопам

И не дадим пропасть напрасно

Их жертвам, ранам и скорбям!

Когда в постыдный час забвенья

Страдальца-брата тень мелькнет, -

Какая буря возмущенья

Внезапно сердце потрясет!

Святые слезы покаянья

Подступят к горлу... И опять

Кипит душа огнем желанья -

Идти на крестные страданья,

Всю душу Родине отдать!

К сестре

Шуточное послание из Петропавловской крепости

Отрывки

Гляжу вперед - и там читаю;

Не всё лишь проклинаю тьму,

Но часто - верь! - благословляю

Мою судьбу, мою тюрьму...

Ходить наскучивши по струнке

И отощавши от постов,

Уже давно глотала слюнки

Русь в ожидании блинов.

И вот уж тройки тучи снега,

Как вихрь, вздымают в небеса...

Эх, пропадай, моя телега,

Хоть все четыре колеса!

И вот уж дым столбами вьется

Из жарко раскаленных печ;

Как будто в пропасть, тесто льется,

Невмоготу стряпухам печь.

Все в масле плавают и тонут,

Забыли гости стыд и честь:

Блинами давятся, и стонут,

И продолжают есть и есть.

Их ест и сошка полевая,

И - кат могучий всяких ков -

Их ест, сметаной поливая,

Михал Никифорыч Катков.

Но обо мне что слезы льете?

В своем укромном уголку

Вы там блины свои печете,

Я здесь - стихи свои пеку.

Да с тайным сердца замираньем

Жду ваших писем день со дня:

Вот-вот - венец моим желаньям,

Вот светом брызнет на меня!

Все ваши близки мне волненья,

Тревоги ваши, ваша грусть,

И строки, чуждые значенья,

Твержу с отрадой наизусть!

Ищу проворными глазами:

Кто где стоял, кто как сидел?

Кто хлопал в опере ушами?

И кто блины с охотой ел?

P. S.

Благословенна власть господня:

И мы блины едим сегодня.

Красный снег

Как прилив могучий,

Шел и шел народ,

С детски ясной верой,

Все вперед, вперед.

Чтоб врага свободы

Поразить в бою,

Нес одно оружье --

Правоту свою...

Белый, непорочный

Снег кругом лежал;

Воздух, чуть морозный,

Еле трепетал...

Вдруг... ряд залпов грянул!

Меток был прицел;

Как под бурей листья,

Пали груды тел!

Тупо взор уставя

В обагренный снег,

Мы стояли молча...

Миг один, иль век?

-- Каин, что ты сделал?!

Прячась, словно тать,

Божьего проклятья

Скроешь ли печать?

Знай: покамест в жилах

Капля крови есть,

Мысль одну мы держим -

Про святую месть!

У престола бога,

В утро райских нег,

Все мы видеть станем

Красный, красный снег!

Матери

Не плачь, о мать моя! и сына не кори!

Не горе дом твой посетило.

С тоской и горечью врагам не говори,

Что сына ты похоронила.

Но ты скажи, что духом он восстал

Из ненавистной ночи гроба,

Когда уверовал и истину познал,

И что ему смешна их злоба!

Что много нас... что пасть иль победить

Идем мы, не страшась гоненья,

Что мы идем, свободные, купить

Борьбы за волю наслажденье!..

О мать моя! Ты можешь ли понять

Слова мои, стремленья гражданина?

Иль, умирая, будешь повторять,

Что раньше схоронила сына?..

Не пора ли отдохнуть, о братья...

«Не пора ли отдохнуть, о братья

Мрак глубок, не видно маяка...

Шевелятся на душе проклятья,

Замерла усталая рука...

Нет ни сил, ни бодрости, ни воли...

Бросим весла! Бесполезен руль!

Что ни день -- всё нестерпимей боли,

Муки сердца, а в итоге -- нуль!..»

Так в борьбе, могучие любовью,

Сколько раз стонали мы... И вновь

В пылком сердце, истекавшем кровью,

Воскресали силы и любовь!

Сколько раз мы опускали руки,

Сколько раз бросали буйный спор --

И опять с отвагой шли на муки,

На борьбу, на крест и на позор!..

Поднимали снова правды знамя

И на нем писали те слова,

От которых ярче в сердце пламя,

Даль светлей и выше голова!..

Нет, легче жить в тюрьме, рабом...

Нет, легче жить в тюрьме, рабом,

Чем быть свободным человеком

И упираться в стену лбом,

Не смея спорить с рабским веком!

О, подлое, чудовищное время...

О, подлое, чудовищное время

С кровавыми глазами, с алчным ртом!

Година ужаса!.. Кто проклял наше племя,

Кто осудил его безжалостным судом?..

Пришли мы в мир с горячею любовью

К униженным, к обиженным, ко всем,

Кто под крестом борьбы, сам истекая кровью,

На вопль собратьев не был глух и нем;

Пришли мы в мир с решимостью великой -

Мир погибающий от гибели спасти,

От бойни вековой, бесчеловечной, дикой...

И что ж?.. -- Нас распяли, предав на полпути!..

Жизнь умерла. Кто скрылся в катакомбы,

Кто пал в борьбе... Чудовищам-богам,

Что день, приносятся живые гекатомбы

И курится кровавый фимиам...

Ликуют псы, и торжествуют шумно

Жильцы хлевов своей победы час...

И рвется стон из сердца, стон безумный:

«Кто проклял нас? Кто проклял нас?..»

Песня бурильщиков

Там, где, холодом облиты,

Сопки высятся кругом, --

Обезличены, обриты,

В кандалах и под штыком,

В полумраке шахты душной,

Не жалея сил и рук,

Мы долбим гранит бездушный

Монотонным «тук» да «тук»!

Где высокие порывы,

Сны о правде и добре?

Ранний гроб себе нашли вы

В темной каторжной норе!

Счастья кончены обманы,

Знамя вырвано из рук...

Заглушая сердца раны,

Мы стучим лишь «тук» да «тук»!

С нелюдимого Востока,

С плачем снежных непогод

Этот стук пройдет далеко,

В грудь отчизны западет!

И на гибнущее дело

Вышлет сотни свежих рук...

Бейте ж, братья, бейте смело,

Неустанно: «тук! тук! тук!»

Поздняя радость

Посвящается

Вере Николаевне Фигнер

Лес увядает, и падает

Листьев шумливый поток.

Поздняя радость не радует:

Вот ароматный цветок

Выглянул... Счастьем сияющий,

Синий смеется глазок.

Грустно гигант умирающий

Смотрит на бледный цветок!

Поздняя радость не радует -

Тайный лишь будит укор,

Годы промчались - и падает

Тяжкий тюремный затвор.

Света поток ослепительный

Вспыхнул на мрачных стенах,

Воздух ворвался живительный...

Узник выходит в слезах.

Что ему солнце веселое,

Краски и запах цветов?

Сброшены цепи тяжелые -

Сбросишь ли тяжесть годов?

Скроешь ли волосы белые,

Силу воротишь ли вновь?

Сгибли товарищи смелые,

Юность, отвага, любовь!

Сказочный город

(Посвящается С. К – рн – ому)

Говорят, этот город красивый –

Город, проклятый богом самим!

С вечным гостем – туманом седым

Над равниной реки горделивой,

Обнесенной гранитной стеной,

С пышным рядом дворцов величавых,

С цепью дел вопиющих, кровавых,

Он – тюрьма, он – мертвец ледяной!

Но любовью болезненно-страстной

Я люблю этот город несчастный.

Широта бесконечных лугов,

Дикий сумрак гигантов-лесов,

Тихо спящих над сонной рекою,

Милый Север с его красотою,

Одичалой и гордой, – он весь,

Край родной, отражается здесь.

Тут без роз и без песен весна;

В белый саван наряжены ночи,

И от страха не светит луна...

Тяжелеют усталые очи,

Но сомкнуться не могут для сна –

С диким ужасом вдаль напрягаясь,

Где таинственно, странно сплетаясь,

Тени мрачные движутся... стон

Тихий чудится... Бред или сон?

А январские тёмные ночи

Над закованной в цепи Невой,

Когда яркие звёздные очи

Смотрят в душу с тоскою немой...

И за ними приходит без шума

Безотчётная скорбная дума...

А поодаль роскошный чертог,

Где пирует земной полубог,

Словно спорит в сиянии с ними,

Весь облитый огнями земными...

Эти ночи нельзя не любить!

Или день, ослепляющий блеском!

Иль толпы бесконечную нить,

Когда с странно рокочущим плеском,

Как в реке за волною волна,

Проплывает куда-то она!..

Даже грозно-немые твердыни,

Где во имя великой святыни

Столько мук, страшных мук без конца

Горделиво, без слёз принималось,

Столько сил молодых разбивалось,

В темноте гробовой задыхалось,

Не прося и в грядущем венца, –

Даже эту глухую твердыню,

О друзья, я люблю... как святыню...

В этих каменных глыбах – и он,

Лучший друг моей юности бедной,

Был свирепым врагом погребён.

Часто, слабый, беспомощный, бледный,

Он мерещился мне средь ночей,

Когда сон убегал от очей.

И, бессильною злобой сгорая,

В лютой горести руки ломая,

Порывался я в битву с врагом,

Весь был – молния, ярость и гром!..

Мимо грозной темницы не раз

Проходил я в полуночный час

С горькой думой: «О брат дорогой!

Отчего в виде жертвы святой

Выбран ты, а не я, не другой?»

Там и ты, наш учитель-избранник.

С гордо поднятым, ясным челом,

С смелым взором и с речью-огнём,

Ты пришел к нам как божий посланник.

К нашим язвам сердечным приник,

Колебанья и муки постиг –

И из наших сердец наболевших,

Силой слов, убежденьем горевших,

Вырвал гордой решимости крик!..

Будто шумный порыв огневого

Урагана на нас налетел

И на крыльях безумья святого

Унести в беспредельность хотел...

Но пророки побиты камнями!

Метеором блеснул ты над нами:

В блеске сил огневых, в цвете лет,

В недрах каменных страшного гроба

Погребла тебя дикая злоба

Мертвецов, ненавидящих свет!..

. . . . . . . . . . . .

Вот за что так болезненно-страстно

Я люблю этот город несчастный,

Это кладбище стольких друзей,

Стольких гордых и славных мужей,

Колыбель нашей русской свободы,

Где во имя её прозвучал

Первый гром, призывая народы

На борьбу за святой идеал!..

Я люблю этот омут, где дышишь

Одуряющим запахом ран

И клокочущий грозно вулкан

Под ногами усталыми слышишь,

Где так жадно бороться спешишь,

Жить и действовать... Дерзко усилья

Напрягаешь, пьянеешь – и, крылья

За спиной ощущая, летишь

На простор необъятный и дикий...

Как колодник оковы свои,

Я люблю этот город великий,

В неповинной омытый крови!

Часто, вихрем борьбы бесконечной

Обессиленный, с болью сердечной,

Со стыдом, без оглядки бежишь

В ту далекую ясную тишь,

Где волшебною сделаться сказкой

Могут лютые муки твои;

Где живит бесконечною лаской

Мать-природа, царица любви;

Где забыть, хоть на время, возможно,

Как порою борьба безнадёжна...

Что ж? Остыть не успеет туман

Опьяненья – горячий, кровавый,

Как опять он встаёт, великан

Роковой, в красоте величавой.

Грустный, скорбный, зовёт он к себе

Днем и ночью: в великой борьбе

Истекая слезами и кровью,

Жить враждою зовёт и любовью!

Он зовёт... Начинаешь пьянеть,

Жаждешь боя и подвигов шумных...

Дико мечешься в корчах безумных...

Он зовёт – победить иль сгореть...

Упрёки

Je suis - la plaie et le couteau!

Je suis - le soufflet et la joue!

Je suis - les membres et la roue,

Et la victime et le bourreau!

Ch. Baudelaire*

Ах! без жизни проносится жизнь вся моя!..

Поглощаемый жизненной тиною,

Я борюсь день и ночь, - сам себе я судья,

И тюрьма, и палач с гильотиною!

И ужасная мысль наяву и во сне

Не дает мне покоя желанного:

Вижу в поле широком уснувших бойцов

После дела великого бранного.

Неподвижно и тихо над ними стоит

Ночь, ушедшая в даль беспредельную;

Месяц в небе плывет... Дикий ужас разлил

По лицу его бледность смертельную...

С головами разбитыми, к небу лицом,

Посиневшими, кровью облитыми,

Безмятежно, как дети, лежат мертвецы,

Все с глазами недвижно раскрытыми.

Словно призрак немой, точно бледная тень,

Обхожу я поляны ужасные

И считаю, не знаю зачем, мертвецов

И гляжу на их лица бесстрастные...

О! всё милые лица... всё братья, друзья...

О! Всё черты дорогие и близкие...

Все отважно погибли, как следует пасть

Тем, в ком жили не помыслы низкие,

А одна неподкупная, светлая страсть

И одно лишь желанье великое,

Чтобы свету любви и свободы святой

Уступило бесправие дикое!

Точно бледная тень, точно призрак немой,

Прохожу я поляны унылые...

О, рыдай, моя песня! Всё братья, друзья,

Всё черты дорогие и милые...

Обезумев от горя, припасть я хочу

С диким воплем на грудь их холодную,

Чтоб поведать им лютую злобу мою,

И любовь, и тоску безысходную,

Громко, громко рыдать!.. Охладевшая грудь,

Может быть, еще раз задрожала бы,

И смягчили бы гнев беспощадной судьбы

Мои громкие стоны и жалобы!..

И, склонившись, хочу я страдальцев обнять...

------

Вдруг... о ужас! Их лица бесстрастные

Потемнели как ночь; на недвижных устах

Зазмеились усмешки ужасные;

И, объятому трепетом, чудится мне

Тихий ропот, упреки суровые...

«Где ты был, когда в битве с могучим врагом

Нас глушили удары громовые?

Отчего не лежит твой истерзанный труп

Рядом с нами, погибшими братьями?

Ты, как тать, как гиена, во мраке ночном

К нам приходишь с своими объятьями...

Что нам в злобе твоей, хоть и нет ей конца,

Что тоска нам твоя безысходная?

Песни скорбные громко умеешь ты петь,

Но страшна тебе смерть благородная!

Уходи, уходи! Нам противны, смешны

Оправданья пустые, позорные:

Где ты был, когда битва стонала кругом,

Длились схватки безумно упорные?..

О, уйди же! Уйди - наших снов не тревожь!»

И помчался я в даль беспредельную...

Месяц сумрачный плыл - дикий ужас разлил

По лицу его бледность смертельную.

Руки горько ломая, я в небо глядел,

Словно тотчас же, зову послушное,

Усыпит оно скорбь мою - лютую скорбь.

Но синело оно - равнодушное,

Равнодушно взирая на правду, на ложь,

И на всё, что под бурею клонится,

И на всё, что ликует, царит и гнетет -

Ни мольбой, ни проклятьем не тронется!..

Я бежал, словно гнался невидимый враг

По пятам моим мертвой поляною;

Брань и крики его, как наточенный нож,

Наносили мне рану за раною.

И напрасно пощады молил я себе!..

. . . . . . . . . . . .

___

* Я одновременно и рана и нож,

Пощечина и щека,

Тело и колесо,

Жертва и палач!

Ш. Бодлер (фр.). 

Октябрь 1879

Я пою для тех, чьи души юны...

Я пою для тех, чьи души юны,

Думой скорбной чело не объято.

Музой был мне - сумрак каземата;

Цепь с веревкой - лиры были струны.

Вам -- заботы об искусстве строгом,

Вам, певцы любви и ликованья!

Я пою великие страданья

Поколенья, проклятого богом...