Упрёки

Je suis - la plaie et le couteau!

Je suis - le soufflet et la joue!

Je suis - les membres et la roue,

Et la victime et le bourreau!

Ch. Baudelaire*

Ах! без жизни проносится жизнь вся моя!..

Поглощаемый жизненной тиною,

Я борюсь день и ночь, - сам себе я судья,

И тюрьма, и палач с гильотиною!

И ужасная мысль наяву и во сне

Не дает мне покоя желанного:

Вижу в поле широком уснувших бойцов

После дела великого бранного.

Неподвижно и тихо над ними стоит

Ночь, ушедшая в даль беспредельную;

Месяц в небе плывет... Дикий ужас разлил

По лицу его бледность смертельную...

С головами разбитыми, к небу лицом,

Посиневшими, кровью облитыми,

Безмятежно, как дети, лежат мертвецы,

Все с глазами недвижно раскрытыми.

Словно призрак немой, точно бледная тень,

Обхожу я поляны ужасные

И считаю, не знаю зачем, мертвецов

И гляжу на их лица бесстрастные...

О! всё милые лица... всё братья, друзья...

О! Всё черты дорогие и близкие...

Все отважно погибли, как следует пасть

Тем, в ком жили не помыслы низкие,

А одна неподкупная, светлая страсть

И одно лишь желанье великое,

Чтобы свету любви и свободы святой

Уступило бесправие дикое!

Точно бледная тень, точно призрак немой,

Прохожу я поляны унылые...

О, рыдай, моя песня! Всё братья, друзья,

Всё черты дорогие и милые...

Обезумев от горя, припасть я хочу

С диким воплем на грудь их холодную,

Чтоб поведать им лютую злобу мою,

И любовь, и тоску безысходную,

Громко, громко рыдать!.. Охладевшая грудь,

Может быть, еще раз задрожала бы,

И смягчили бы гнев беспощадной судьбы

Мои громкие стоны и жалобы!..

И, склонившись, хочу я страдальцев обнять...

------

Вдруг... о ужас! Их лица бесстрастные

Потемнели как ночь; на недвижных устах

Зазмеились усмешки ужасные;

И, объятому трепетом, чудится мне

Тихий ропот, упреки суровые...

«Где ты был, когда в битве с могучим врагом

Нас глушили удары громовые?

Отчего не лежит твой истерзанный труп

Рядом с нами, погибшими братьями?

Ты, как тать, как гиена, во мраке ночном

К нам приходишь с своими объятьями...

Что нам в злобе твоей, хоть и нет ей конца,

Что тоска нам твоя безысходная?

Песни скорбные громко умеешь ты петь,

Но страшна тебе смерть благородная!

Уходи, уходи! Нам противны, смешны

Оправданья пустые, позорные:

Где ты был, когда битва стонала кругом,

Длились схватки безумно упорные?..

О, уйди же! Уйди - наших снов не тревожь!»

И помчался я в даль беспредельную...

Месяц сумрачный плыл - дикий ужас разлил

По лицу его бледность смертельную.

Руки горько ломая, я в небо глядел,

Словно тотчас же, зову послушное,

Усыпит оно скорбь мою - лютую скорбь.

Но синело оно - равнодушное,

Равнодушно взирая на правду, на ложь,

И на всё, что под бурею клонится,

И на всё, что ликует, царит и гнетет -

Ни мольбой, ни проклятьем не тронется!..

Я бежал, словно гнался невидимый враг

По пятам моим мертвой поляною;

Брань и крики его, как наточенный нож,

Наносили мне рану за раною.

И напрасно пощады молил я себе!..

. . . . . . . . . . . .

___

* Я одновременно и рана и нож,

Пощечина и щека,

Тело и колесо,

Жертва и палач!

Ш. Бодлер (фр.). 

Октябрь 1879