Сагидаш
Зулкарнаева

Четверостишия

* * *

Как пуля в ране, стих болит во мне,

А то порой бушует, как цунами.

Уйдёшь на дно – достанет и на дне,

Пока на лист не выдернешь с корнями.

* * *

Не ясно: какая заглохнет из троп,

Все вьются и манят – пойдём!

Где дерево – лодка, где дерево – гроб, –

Не видно в лесу молодом.

* * *

Всё на свете бренно и непрочно,

Есть концы у руны и струны.

Спит лишь вечно в черносливе ночи

Золотая косточка луны.

* * *

За окнами, как курица слепая,

Крадётся ночь безмолвно – время сов.

Под утро просыпаюсь, просыпая

Цветные семена последних снов.

* * *

Луч божьей силы слаб и тонок, 

И от того дышать мне нечем.

В двуногом стаде человечьем 

Я потерялась, как ягнёнок.

* * *

Я родинка на Родине скуластой,

Смородинка во рту шальных небес.

Порой себя я чувствую балластом

В слепой стране, в которой правит лес.

Меня распилит век на половины

Когда уйду: Россия – Казахстан,

И выбросит, как веточку, в лавину,

Забыв мой азиатский лик и стан.

Забудут все мою степную поступь,

Но знаю я, придёт ещё пора

Моим стихам, написанным так поздно

Неопалимым кончиком пера!

* * *

Повесился месяц на сучьях.

Светает. Сажусь за весло.

На том берегу в заколючье

Забытое дремлет село.

Дощатое тело деревни 

Свой век доживает мирской.

В дворах одичалых сирени

Отчаянно пахнут тоской.

Здесь время как будто бы сбилось,

И дом от затишья оглох.

И бабочка в моль превратилась

В плену паутинных углов.

Завял на завалинке ветер,

Не треснет в саду суховей,

И только в глуши о бессмертье

Поёт и поёт соловей...

* * *

Держусь средь ритма суеты

На нитевидном пульсе снега.

Безумен город пустоты,

Холодных глаз, слепого бега.

Уеду в глушь, где топят печь,

Где дремлет Бог на старой крыше,

Где, все тревоги сбросив с плеч,

Я поднимаюсь к небу выше.

Где всюду призрачна канва

Сквозного, тонкого наитья.

В эфире неба – синева!

Зима, зима, снегопролитье… 

* * *

Я помню: с мамой моем окна,

От чистоты визжит стекло.

И ваты хрусткие волокна

Меж рам кладём – беречь тепло.

И руки мамины, как птицы,

Летают с тряпкой по окну...

Ах, мне туда бы возвратиться

Сейчас, вот только дверь толкну...

От осознанья невозврата 

В пространство детской скорлупы

Я цепенею, словно вата

На подоконнике судьбы.

* * *

Московское время проточно проходит, минуя врата

Деревни, где темные ночи, но светлая в окнах вода.

Где скромно живет и обычно, не рушась на этих и тех,

Народец простой, горемычный, открытый душой к доброте.

Пусть бедно, зато неопасно – посеял, а завтра нашёл.

Вот так и становится ясно, кому на Руси хорошо.

И так хорошо, что аж плохо без тьмы самогонного дна,

А там за шкворчащей картохой совсем мужику не до сна.

А в целом тут мало соблазнов — живут в основном старики.

Жила здесь бабёнка отвязно, и та подалась от реки.

И нет здесь угрозы пернатым, и, может, ещё посему,

Раскинувши руки крылато, летает дурак по селу...

* * *

Утлая лодка утра, яхта ясного дня

Будут тебе смутно напоминать меня.

Будет моим ликом ночью луна в окне.

И напевать ливни осенью обо мне.

Будет в ночи ветер имя мое шептать,

С ветки летать на ветку, тишь за окном шатать.

Будет гудеть печка, грусть навевать все дни.

Тихо скрипеть крылечко: «Где же она? верни...»

* * *

В соломе света день сияет ныне!

Теплее молока вода в реке.

Пастух, хмельной от зноя и полыни,

Как тучу, гонит стадо вдалеке.

Под вечер жар вдоль берега спадает,

Духмяно пахнут травы на лугах.

Как зев печи, закат огнём пылает.

Несут коровы небо на рогах.

* * *

Среди окраин и разрухи, где шифер мхом оброс на крышах,

Живёт иконная старуха – молись на лик, и Бог услышит.

Она месила век руками. Всё было: голод, униженье,

Почёт – ведь вровень с мужиками пахала до изнеможенья.

С супругом поднимала стены семьи и дома – было дело. 

Душа в рубцах, а руки в венах, одна осталась, овдовела.

Сынок и дочка – всё богатство, чего желать душе без кожи…

Глядит старушка без злорадства глазами Бога на прохожих.

Хлопочет в доме спозаранку: то хлеб печёт, то кормит живность,

То прёт бидон с водой на санках – и так кружит по кругу жизни.

Чтоб от хлопот охолониться, включает телик: «что там кажуть?»

И здесь спокойно не сидится: глядит на мир страстей и вяжет.

А дети редки на пороге, с годами вовсе едут реже.

Из-под ладони на дорогу глядит она, надежду теша...

Мироточит окно наружно. Дрожит осенняя осина.

И невдомёк святой старушке – на них и держится Россия.

На них и держится – на сильных, прямых и крепких, как лопата. 

Но всё же хвори подкосили, и в этом старость виновата.

А пред уходом Маня смолкла. Лежала тихо с образами.

В окно мучительно и долго смотрела волглыми глазами...

* * *

Прости меня, Небо, за то,

Что часто ропщу я стихами.

Укрывшись от солнца зонтом,

Линую окошко штрихами.

В загаженном дне бытия

Порой не живу – прозябаю.

И лживых словес сладкий яд

За истину я принимаю.

За то, что обиды в горсти

Держу, и отбросить не смею –

Прости меня, Небо, прости

За то, что прощать не умею.

* * *

Засыплет осень боль моих потерь

Листвой беспечной – яркая округа.

Я знаю, Бог, стена для сильных – дверь,

А я сдаюсь, бороться – та же мука.

Зима придёт, запорошит тетрадь,

Слюду реки, следы осенних слизней.

А завтра, завтра... новые ветра,

А завтра – свет в другой наступит жизни.

Чтоб не горчил степной ночи чифирь,

Льдом подслащу и забелю метелью.

И так уж это важно ль, в самом деле,

Что ближе небо мне, чем бренный мир...

* * *

Тончайшей паутиной тишины обвиты дни, дома, плетенья веток,

Залистанной до дыр дорогой лета ушло тепло, страницы сожжены.

Деревья, крылья веток теребя, глядя с тоской вослед высокой стае,

С пернатыми прощаются до мая и снова возвращаются в себя.

Во рту небес луна, как леденец, бледнея, тает, тают в небе звёзды,

И замолкает ночь в небесных гнёздах, играет день на клавишах крылец.

Гусиным пухом полон огород, в траве краснеют поздние ранетки,

Сосна заснула, стоя у ворот, октябрь вянет на небесной ветке.

Степь, цепенея, дремлет в тишине, пропитан воздух свежестью и негой.

Такая тишь, что слышно в вышине, как прорастает снег сквозь толщу неба.

* * *

За треснутою чашей – пустота.

За пустотой – стихи на дне, а дальше

Не устают мне врать его уста...

А небо шепчет: досчитай до ста

И выходи на пятой ноте фальши.

Сошла на лёд, а под ногами рать

Кровавых листьев, дней – война ненастья.

Кончается, качаясь время... Встать!

В подернутую инеем тетрадь

Записывать – ноябрь, небо... счастье?