В немецкой Мекке

        1. Дом Шиллера1

Немцы надышали в крошечном покое.

Плотные блондины смотрят сквозь очки.

Под стеклом в витринах тлеют на покое

Бедные бессмертные клочки.

Грязный бюст из гипса белыми очами

Гордо и мертво косится на толпу,

Стены пропитались вздорными речами —

Улица прошла сквозь львиную тропу...

Смотрят с каталогом на его перчатки.

На стенах — портретов мертвое клише,

У окна желтеет жесткою загадкой

Гениальный череп из папье–маше.

В угловом покое тихо и пустынно

(Стаду интересней шиллеровский хлам).

Здесь шагал титан по клетке трехаршинной

И скользил глазами по углам.

Нищенское ложе с рваным одеялом.

Ветхих, серых книжек бесполезный ряд.

Дряхлые портьеры прахом обветшалым

Клочьями над окнами висят.

У стены грустят немые клавикорды.

Спит рабочий стол с чернильницей пустой.

Больше никогда поющие аккорды

Не родят мечты свободной и простой...

Дочь привратницы с ужасною экземой

Ходит следом, улыбаясь, как Пьеро.

Над какою новою поэмой

Брошено его гусиное перо?

Здесь писал и умер Фридрих Шиллер...

Я купил открытку и спустился вниз.

У входных дверей какой–то толстый Миллер

В книгу заносил свой титул и девиз...

        2. Дом Гёте2

Кто здесь жил — камергер, Дон Жуан иль патриций,

Антикварий, художник, сухой лаборант?

В каждой мелочи — чванство вельможных традиций

И огромный, пытливый и зоркий талант.

Ордена, письма герцогов, перстни, фигуры,

Табакерки, дипломы, печати, часы,

Акварели и гипсы, полотна, гравюры,

Минералы и колбы, таблицы, весы...

Маска Данте, Тарквиний и древние боги,

Бюстов герцогов с женами — целый лабаз.

Со звездой, и в халате, и в лаврах, и в тоге —

Снова Гёте и Гёте — с мешками у глаз.

Силуэты изысканно–томных любовниц,

Сувениры и письма, сухие цветы —

Всё открыто для праздных входящих коровниц

До последней интимно–пугливой черты.

Вот за стеклами шкафа опять панорама:

Шарф, жилеты и туфли, халат и штаны.

Где же локон Самсона и череп Адама,

Глаз медузы и пух из крыла Сатаны?

В кабинете уютно, просторно и просто,

Мудрый Гёте сюда убегал от вещей,

От приемов, улыбок, приветствий и тостов,

От случайных назойливо–цепких клещей.

В тесной спаленке кресло, лекарство и чашка.

«Больше света!» В ответ, наклонившись к нему,

Смерть, смеясь, на глаза положила костяшки

И шепнула: «Довольно! Пожалуйте в тьму...»

В коридоре я замер в смертельной тревоге —

Бледный Пушкин3, как тень, у окна пролетел

И вздохнул: «Замечательный домик, ей–богу!

В Петербурге такого бы ты не имел».

        3. На могилах

   Гёте и Шиллер на мыле и пряжках,

   На бутылочных пробках,

   На сигарных коробках

   И на подтяжках...

   Кроме того — на каждом предмете:

   Их покровители,

   Тетки, родители,

   Внуки и дети.

Мещане торгуют титанами...

От тошных витрин, по гранитным горбам,

Пошел переулками странными

К великим гробам.

   Мимо групп фабрично–грустных

   С сладко–лживыми стишками,

   Мимо ангелов безвкусных

   С толсто–ровными руками

   Шел я быстрыми шагами —

   И за грядками нарциссов,

   Между темных кипарисов,

   Распростерших пыльный креп,

   Вырос старый, темный склеп.

Тишина. Полумрак.

В герцогском склепе немец в дворцовой фуражке

Сунул мне в руку бумажку

И спросил за нее четвертак.

«За что?» — «Билет на могилу».

Из кармана насилу–насилу

Проклятые деньги достала рука!

Лакей небрежно махнул на два сундука:

«Здесь покоится Гёте, великий писатель,—

Венок из чистого золота от франкфуртских женщин.

Здесь покоится Шиллер, великий писатель,—

Серебряный новый венок от гамбургских женщин.

Здесь лежит его светлость

              Карл–Август с Софией–Луизой,

Здесь лежит его светлость

          Франц–Готтлиб–Фридрих–Вильгельм...»

Быть может, было нелепо

   Бежать из склепа,

   Но я, не дослушав лакея, сбежал,—

   Там в склепе открылись дверцы

   Немецкого сердца:

   Там был народной славы торговый подвал!

1907, Веймар