Признание умирающего отверженца

Я не был ребенком. Я с детства узнал

   Тяжелое бремя лишений,

Я с детства в душе бережливо скрывал

   Огонь затаенных сомнений.

Я с детства не верил в холодных людей,

   В отраду минутного счастья,

И шел я угрюмо дорогой своей

   Один, без любви и участья.

А сердце так рвалось в груди молодой,

   Так жаждало света и воли!

Но что же, на призыв отчаянный мой

   Никто не согрел моей доли.

Меня оттолкнули... и злобной тоской

   Как камнем мне душу сдавило,

И зависти тайной огонь роковой

   Несчастье в груди пробудило.

И стал я с глубокой отрадой взирать

   На царство нужды и разврата

И в бездну бесстрастной рукою толкать

   Другого страдальца собрата.

Я бросил работу, я стал воровать,

   Под суд я однажды попался,

В тюрьме просидел... да как вышел опять

   За прежнее дело принялся.

Я помню, в суде говорил адвокат,

   Что нужно работать, трудиться.

Работать!.. Зачем? Для кого хлопотать,

   С кем прибылью буду делиться?

Вернусь я с работы в подвал свой сырой –

   Кто там меня встретит с участьем?

Работать!.. Работай, кто молод душой,

   Кто не был надломлен ненастьем!

И думали люди, что в сердце моем

   Заглохли все чувства святые.

Кому ж я обязан позорным клеймом –

   Скажите вы, люди слепые.

Когда я любви и привета просил,

   Кто подал отверженцу руку?

Кто словом и ласкою света залил

   Сиротства тяжелую муку?

Нет, я не смутил ваш холодный покой,

   В вас сердце не билось любовно,

И мимо прошли вы бесстрастной стопой,

   Меня оттолкнув хладнокровно.

О судьи, не сами ли с первых же дней

   Вы холодом жизнь отравили?

За что ж философией сытой своей

   Отверженца вы осудили?

За то ль, что, не сладив с тяжелой нуждой

   И с внутренним ядом страданья,

Пред вами не пал я с покорной мольбой,

   Просить я не стал подаянья?

Нет, лучше бесчестье, чем посох с сумой,

   Нет, лучше разгульная воля

И грязи разврата позор роковой,

   Чем нищенства жалкая доля!

И в этой–то бездне я даром убил

   Мои непочатые силы!

Но кончен мой путь. Наконец я дожил

   До двери безмолвной могилы.

Я рад ей: под саваном мрачным земли

   Сомкнутся усталые веки,

Улягутся в сердце страданья мои

   И мирно усну я навеки.

7 июля 1878