Смерть сластолюбца

Он юношеских лет еще не пережил,

       Но жизни не щадя, не размеряя сил,

       Он насладился всем не во-время, чрез меру,

       И рано, наконец, во все утратил веру.

       Бывало, если он по улице идет,

       На тень его одну выходит из ворот

       Станица буйная безнравственных вакханок,

       Чтоб обольстить его нахальностью приманок -

       И он на лоне их, сок юности точа,

       Ослабевал душой и таял как свеча.

       Его и день и ночь преследовала скука:

       Нередко в опере Моцарта или Глюка

       Он, опершись рукой, безмысленно зевал.

       Он головы своей в тот ключ не погружал,

       Откуда черпал нам Шекспир живые волны.

       Все радости ему казалися неполны:

       Он жизни не умел раскрашивать мечтой.

       Желаний не было в груди его больной:

       А ум, насмешливый и неcогретый чувством,

       Смеялся дерзостно над доблестным искусством

       И всё великое с презреньем разрушал:

       Он покупал любовь, а совесть продавал.

       Природа - ясный свод, тенистые овраги,

       Шумящие леса, струн лазурной влаги -

       И всё, что тешит нас и радует в тиши,

       Не трогало его бездейственной души,

       В нем сердца не было; любил он равнодушно:

       Быть с матерью вдвоем ему казалось скучно.

       Не занятый ничем, испытанный во всем,

       Заране он скучал своим грядущим днем.

       Вот - раз, придя домой, больной и беспокойный,

       Тревожимый в душе своею грустью знойной,

       Он сел облокотясь, с раздумьем на челе,

       Взял тихо пистолет, лежавший на столе,

       Коснулся до замка... огонь блеснул из полки...

       И череп, как стекло, рассыпался в осколки.

       О юноша, ты был ничтожен, глуп и зол,

       Не жалко нам тебя. Ты участь приобрел

       Достойную себя. Никто, никто на свете

       Не вспомнит, не вздохнет о жалком пустоцвете.

       Но если плачем мы, то жаль нам мать твою,

       У сердца своего вскормившую змею,

       Которая тебя любила всею силой,

       А ты за колыбель ей заплатил могилой.

       Не жалко нам тебя - о нет! но жаль нам ту,

       Как ангел чистую, бедняжку-сироту,

       К которой ты пришел, сжигаемый развратом

       И соблазнил ее приманками и златом.

       Она поверила. Склонясь к твоей груди,

       Ей снилось счастие и радость впереди.

       Но вот теперь она - увы! - упала с неба:

       Без крова, без родства, нуждаясь в крошках хлеба

       С отчаяньем глядя на пагубную связь,

       Она - букет цветов, с окна столкнутых в грязь!

       Нет, нет - не будем мы жалеть о легкой тени:

       Негодной цифрою ты был для исчислений;

       Но жаль нам твоего достойного отца,

       Непобедимого в сражениях бойца.

       Встревожа тень его своей преступной тенью,

       Ты имя славное его обрек презренью.

       Не жалко нам тебя, но жаль твоих друзей,

       Жаль старого слугу и жалко тех людей,

       Чью участь злобный рок сковал с твоей судьбою,

       Кто должен был итти с тобой одной стезею,

       Жаль пса, лизавшего следы преступных ног,

       Который за любовь любви найти не мог.

       А ты, презренный червь, а ты, бедняк богатый,

       Довольствуйся своей заслуженною платой.

       Слагая жизнь с себя, ты думал, может быть,

       Своею смертию кого-нибудь смутить -

       Но нет! на пиршестве светильник не потухнул,

       Без всякого следа ты камнем в бездну рухнул.

       Наш век имеет мысль - и он стремится к ней,

       Как к цели истинной. Ты смертию своей

       Не уничтожил чувств, нам свыше вдохновенных,

       Не совратил толпы с путей определенных:

       Ты пал - и об тебе не думают теперь,

       Без шума за тобой судьба закрыла дверь.

       Ты пал - но что нашел, свершивши преступленье?

       Распутный - ранний гроб, а суетный - забвенье.

       Конечно, эта смерть для общества чужда:

       Он свету не принес ни пользы, ни вреда -

       И мы без горести, без страха и волненья

       Глядим на падшего, достойного паденья.

       Но если, иногда, подумаешь о том,

       Что жизнь слабеет в нас заметно с каждым днем,

       Когда встречаем мы, что юноша живой,

       Какой-нибудь Робер, с талантом и душой

       Едва посеявший великой жатвы семя,

       Слагает жизнь с себя, как тягостное бремя;

       Когда историк Рабб, точа на раны яд,

       С улыбкой навсегда смежает тусклый взгляд;

       Когда ученый Грос, почти уже отживший,

       До корня общество и нравы изучивший,

       Как лань, испуганный внезапным лаем псов,

       Кидается в реку от зависти врагов;

       Когда тлетворный вихрь открытого злодейства,

       Отъемлет каждый день сочленов у семейства:

       У сына мать его, у дочери отца,

       У плачущих сестер их брата-первенца,

       Когда старик седой, ценивший жизни сладость,

       Насильной смертию свою позорит старость;

       Когда мы, наконец, посмотрим на детей,

       Созревших до поры за книгою своей,

       Мечтавших о любви, свободе и искусствах, -

       И после ошибясь в своих заветных чувствах

       И к истине нагой упав лицом к лицу,

       На смерть стремящихся, как к брачному венцу, -

       Тогда невольно в грудь сомненье проникает:

       Смиренный - молится, а мудрый - размышляет:

       Не слишком скоро ли вперед шагнули мы?

       Куда влечет нас век? к чему ведут умы?

       Какие движут нас сокрытые пружины?

       Чем излечиться нам? И где всему причины?

       Быть может, что в душе, безвременно, у нас

       Высокой истины святой огонь погас,

       Что слишком на себя надеемся мы много,

       . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

       . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

       . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

       . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

       . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

       Не время ль пожалеть о тех счастливых днях,

       Когда мы видели учителей в отцах

       И набожно несли свое ярмо земное,

       Раскрыв перед собой Евангелье святое;

       Для ока. смертного - таинственная тьма!

       Неразрешимые вопросы для ума!

       Как часто, иногда, от них, во время ночи,

       Поэт не может свесть задумчивые очи,

       И, преданный мечтам и мыслям роковым,

       Один - блуждает он по улицам пустым,

       Встречая изредка, кой-где, у переходов

       Вернувшихся домой, с прогулки, пешеходов.

1843