Александр Грин

Я гимназистом ножик перочинный

Менял на повесть Александра Грина,

И снились мне гремучие пучины

И небеса, синей аквамарина.

Я вырастал. На подбородке волос

Кололся, как упрямая щетина,

И всё упорней хриповатый голос

Искал и звал таинственного Грина:

«О, кто ты, Грин, великий и усталый?

Меня твоя околдовала книга!

Ты – каторжник, ворочающий скалы,

Иль капитан разбойничьего брига?»

Изведав силу ласки и удара,

Я верил в то, что встретятся скитальцы.

И вот собрат великого Эдгара

Мне протянул прокуренные пальцы!

Он говорил размеренно и глухо,

Простудным кашлем надрывая глотку.

И голубыми каплями сивуха

По серому катилась подбородку.

И, грудью навалясь на стол тяжёлый,

Он говорил: «Сейчас мы снова юны...

Так выпьем за далёкие атоллы,

За Южный Крест и призрачные шхуны!

Да! Хоть горда мечтателей порода,

Но Грин в слезах, и Грину не до шутки.

С отребьем человеческого рода

Я пьянствую пятнадцатые сутки!

Я вспоминаю старые обиды, –

Пускай писаки шепчутся: "Пьянчуга!"

Но вижу я: у берегов Тавриды

Проносится крылатая фелюга.

На ней я вижу собственное тело

На третий день моей глухой кончины;

Оно уже почти окостенело

В мешке из корабельной парусины.

Но под форштевнем пенится пучина,

Бороться с ветром радостно и трудно.

К Архипелагу Александра Грина

Летит, качаясь, траурное судно!

А облака – блестящи и крылаты,

И ветер полон свежести и силы.

Но я сейчас забыл координаты

Своей лазурной пенистой могилы!

С ядром в ногах в круговорот лучистый

Я опущусь... А зори будут алы,

И так же будут пальмовые листья

Свергаться на звенящие кораллы.

А впрочем – бред! И небо голубое,

И пальмовые ветви – небылицы!

И я умру, наверно, от запоя

На жесткой койке сумрачной больницы.

Ни облаков... ни звёзд... ни пёстрых флагов –

Лежать и думать хоть о капле водки,

И слушать бормотанье маниаков,

И гнуть в бреду холодные решётки!

Сейчас я пьян. Но мной шестое чувство

По-прежнему надолго овладело:

Да здравствует великое искусство,

Сжигает мозг и разрушает тело!

Мне не нужны посмертные награды,

Сухих венков затрёпанные ленты,

Как гром щитов великой "Илиады",

Теперь мне внятны вечные легенды!

Я выдумал сияющие страны,

Я в них впивался исступлённым взором.

Кровоточите, пламенные раны!

И – гений умирает под забором.

Скорей звоните вилкой по графину,

Мы освятим кабак моею тризной.

Купите водки Александру Грину,

Не понятному щедрою отчизной!»

...Я видел Грина в сумеречном горе,

И, в качестве единственной отрады,

Я верую, что есть на свете море,

И в нем горят коралловые гряды.

1939