Кропоткин в Дмитрове.

Год 1919

Князь анархистов, древен и суров,

И лыс, и бородат, как Саваоф,

Седой зиждитель громоносных сил,

На облаках безвластия парил.

А город древен... На его холмах

Бывал, быть может, гордый Мономах,

Степных царевен лёгкие шатры

Алели у подножия горы...

На крепостной зубец облокотясь,

Стоял, гордясь, русоволосый князь,

И сизая горящая смола

На вражеские головы текла.

И город слышал половецкий вой,

Не дрогнув золотою головой,

Спокойным сердцем отражал напасть...

В каком столетье начиналась власть –

Власть разума над чёрною бедой,

Власть спелых нив над тёмною ордой?

...Скрипит разбитый уличный фонарь,

Тревожится уездный секретарь:

Князь анархистов – видит весь народ –

По Гегелевской улице грядёт!

На нём крылатка, на крылатке – львы,

Венец волос вкруг львиной головы.

Он говорит: «О граждане, молю,

Скажите мне – где улица Реклю?

Сегодня ночью, в буре и грозе,

Приснился мне великий Элизе,

Он прошептал, наморщив мудрый лоб,

Два слова: “Чекатиф», “Церабкооп”.

И я проснулся... Страшно и темно,

Стучит ветвями яблоня в окно,

И, половину неба захватив,

Пылает в тучах слово “Чекатиф”!

Внезапно гром промчался и умолк,

И шар земной окутан в чёрный шёлк;

Анархия – могучая жена

В полночный шёлк всегда облечена!

Пошлю письмо в холодный Петроград.

Там шлиссельбуржец – мой седой собрат,

Отгадчик тайн, поэт и звездочёт,

Он письмена полночные прочтёт!»

Но тут вмешалась баба, осердясь:

«Совсем заврался, недобитый князь!

Не знает, что такое “Церабкооп”!

Там выдают по праздникам сироп,

Овес толчёный и морковный чай,

А сам проговорился невзначай,

Что справил бабе шёлковый салоп...

Ты лучше б ордер выправил на гроб».

Воскликнул князь: «Святая простота!

Моя жена могучая – не та,

С которой дни я вместе коротал,

Я образ облекаю в идеал!»

«Протри свои бесстыжие глаза,

Не кутай в одеяла образа,

Когда народ сидит без одеял,

Когда кругом разут и стар и мал!

И улицу ты ищешь неспроста.

Уж мы-то знаем здешние места:

Проспект Демьяна – вот он, напрямик,

Налево – Пролеткультовский тупик,

Пустырь, что раньше звался Разлетай,

Теперь – бульвар товарищ Коллонтай.

А от бульвара первый поворот

На улицу Утопии ведёт».

...В толпе проходит высоченный поп,

С ним конвоир. Поп вытирает лоб

И говорит, лопату опустив,

«Я знаю, что такое Чекатиф!

Я славлю мудрость переходных лет.

Служитель культа – он же культпросвет.

Дни провожу в смиренье и труде

И коротаю срок свой в ИТД.

Да здравствует Камилл Фламарион!

Мне в бренной жизни помогает он.

Блудницы делят воблу и жиры,

Читаю им про звёздные миры.

Я к ним приблизил планетарный свет

И череду неисчислимых лет.

На нарах две хипесницы сидят

В губной помаде с головы до пят,

Помадой пишут через весь картон,

Что собственность есть кража (Пьер Прудон).

Отбуду срок, на пасеку уйду

Покоить старость в пчёлах и в меду.

Окрепнув, станет милосердней власть,

Она не даст и волосу упасть!»

1938–1968