Пес, девчонка и поэт

Я шел из места, что мне так знакомо,

Где цепкий хмель удерживает взгляд,

За что меня от дочки до парткома

По праву все безгрешные корят.

Я знал, что плохо поступил сегодня,

Раскаянья проснулись голоса,

Но тут–то я в январской подворотне

Увидел замерзающего пса.

Был грязен пес. И шерсть свалялась в клочья.

От голода теряя крохи сил,

Он, присужденный к смерти этой ночью,

На лапы буйну голову склонил.

Как в горести своей он был печален!

Слезился взгляд, молящий и немой...

Я во хмелю всегда сентиментален:

«Вставай–ка, пес! Пошли ко мне домой!»

Соседям, отказав в сутяжном иске,

Сказал я: «Безопасен этот зверь.

К тому ж он не нуждается в прописке!»

И с торжеством захлопнул нашу дверь.

В аду от злости подыхали черти,

Пускались в пляс апостолы в раю,

Узнав, что друга верного до смерти

Я наконец нашел в родном краю.

Пес потучнел. И стала шерсть лосниться.

Поджатый хвост задрал он вверх трубой,

И кошки пса старались сторониться,

Кошачьей дорожа своей судьбой.

Когда ж на лоно матери–природы

Его я выводил в вечерний час,

Моей породы и его породы

Оглядывались женщины на нас.

Своей мечте ходили мы вдогонку

И как–то раз, не зря и неспроста,

Случайную заметили девчонку

Под четкой аркой черного моста.

Девчонка над перилами застыла,

Сложивши руки тонкие крестом,

И вдруг рывком оставила перила

И расплескала реку под мостом.

Но я не дал девице утопиться

И приказал послушливому псу:

«Я спас тебя, а ты спасай девицу»,—

И умный пес в ответ сказал: «Спасу!»

Когда ж девчонку, словно хворостинку,

В зубах принес он, лапами гребя,

Пришлось ей в глотку вылить четвертинку,

Которую берег я для себя.

И дева повела вокруг очами,

Классически спросила: «Что со мной?»

«Посмей еще топиться здесь ночами!

Вставай–ка, брат, пошли ко мне домой!»

И мы девчонку бедную под руки

Тотчас же подхватили с верным псом

И привели от муки и разлуки

В открытый, сострадательный наш дом.

С утопленницей вышли неполадки:

Вода гостеприимнее земли —

Девицу вдруг предродовые схватки

Едва–едва в могилу не свели.

Что ж! На руки мы приняли мужчину,

Моих судеб преемником он стал,

А я, как и положено по чину,

Его наутро в паспорт записал.

Младенец рос, как в поле рожь густая,

За десять дней в сажень поднялся он,

Меня, и мать, и пса перерастая,—

Ни дать ни взять, как сказочный Гвидон.

В три месяца, не говоря ни слова,

Узнал он все земные языки,

И, постигая мудрости основы,

Упрямые сжимал он кулаки.

Когда б я знал, перед какой пучиной

Меня поставят добрые дела:

Перемешалось следствие с причиной,

А мышь взяла да гору родила!

В моем рассказе можно усомниться

Не потому, что ирреален он,

Но потому, что водка не водица,

А я давно уж ввел сухой закон.

И в этот вечер я не встал со стула.

История мне не простит вовек,

Что пес замерз, девчонка утонула,

Великий не родился человек!

Январь 1959