Женщины

…Женщины,

двухсполовинойаршинные куклы,

Хохочущие, бугристотелые,

Мягкогубые,

прозрачноглазые,

каштанововолосые,

Носящие всевозможные

распашонки и матовые

висюльки-серьги,

Любящие мои альтоголосые

проповеди и плохие

хозяйки -

О, как волнуют меня такие

женщины!

1922

Летними вечерами мы...

Летними вечерами мы

играем в прятки, в горелки,

в жмурки.

Дети, когда вы играете, вы

не бываете так веселы, -

Вы веселитесь,

прыгаете,

потому что в вас много

мышиного, стрекозиного,

заячьего,

Ваше веселье и ваша дружба недолговременны и

случайны, -

Кто-нибудь из вас упадет,

разобьет себе нос, - и вы

плачете…

…Мы же взрослые

мужчины

и женщины,

Мы все влюблены друг

в друга,

И нам приятно видеть мир

таким,

как он есть в

действительности.

1921

От старости скрипит земная ось...

От старости скрипит земная ось:

На ней вертелся долгими веками

Тяжелый шар, дымящийся парами,

Огнем, водой пронизанный насквозь.

И мастера у Бога не нашлось,

И Он решил, что люди могут сами

Ее исправить рыжими руками,

Ведь многое в делах им удалось.

Но человек из своего жилища

Давно устроил для себя кладбища

И к звукам разрушения привык.

И лишь один над пеплом у обрыва

Поднял глаза змеиного отлива,

И это был озлобленный калмык.

1922

Отшельник-эскимос запряг собак...

Отшельник-эскимос запряг собак

И на охоту выехал на льдины;

Хотелось свежей вкусной моржевины,

При запахе ее вкусней табак.

На севере конец оси земной,

Точеноребрый стержень заржавелый

Погнулся, терся ком оледенелый,

Скрипел в воронке синеватый слой.

И эскимос услышал странный скрип:

Кто там на льдине будто кости пилит?

На берегу нигде моржи не выли,

Графитный лед полосками прилип.

Подъехать посмотреть, кто костепил?

Собаки дернулись, кусая, лая…

О чудо! странная какая свая.

И сани эскимос остановил.

Хорошая находка, летний дом

На этой свае был бы очень крепок!

Попробовать свалить? Льдяных прилепок

На нем не много, обрублю багром.

Качнул — шатается в хромой дыре,

Качнул еще и вытянул из ямы,

Перебирая плоскими руками,

Запахло на снегу, как на костре.

Поднял, донес до льдин, лежащих вкось,

Но столб о что-то в небе зацепился

Концом невидным — эскимос скривился,

Споткнулся, выронил земную ось.

И медленно проткнулся хриплый лед,

И ось прошла сквозь ком, застряла туго,

Ком наклонился на седьмую круга —

Окрасил льдины солнечный восход.

Какая небывалая зима!

Февраль, а поле пестрая решетка;

Озерное стекло прозрачно, четко,

Как цейссовский двойной анастигмат!

У Пулковских раскрытых горловин

К подзорным трубам липнут астрономы:

Залиты солнцем ледяные комы

От неизвестных никому причин.

1922

Сегодня день моего рождения

Мои родители, люди самые обыкновенные,

Держали меня в комнатах до девятилетнего возраста,

Заботились обо мне по-своему,

Не пускали меня на улицу,

Приучили не играть с дворовыми мальчиками,

А с моими сестрами сидеть скромно у парадной лестницы

На холщевых складных табуретках.

Вечерами я садился на подоконник,

Смотрел на улицу, на фонари керосиновые,

А отец мыл чайные чашки и стаканы,

И не потому, что у нас прислуги не было,

А потому, что ему нечего было делать,

Как всякому отставному воину.

Я сам научился читать азбуку;

Мне также хотелось учиться музыке,

Но на нашем рояле не действовали клавиши...

1920

Человек человеку — волк

— Ночью я протяну к облакам жесткокожую руку

И достану луны двухконечный отточенный крюк,

К одному острию привяжу рукоятку — бамбук

И узлы затяну липко-телой шершавой гадюкой.

С самодельною кирко-мотыгой в руке вздуто-жилой

Рано утром взбегу на бугор вороненой горы,

От лохматого солнца кусок отобью неостылый,

Сброшу вниз, на поверхность земли, под откосы, бугры.

И отбитый от солнца кусок, разгоревшийся камень

Все постройки разрушит, раздавит животных-людей,

На земле лишь останутся горы из черствых камней,

Океан и один человек, как при первом Адаме...

— В разнолиственных рощах, в садах свеже-цветных плодовых,

Где бродили в тени первобытных животных стада,

Под плодами ходил, слушал тихие свисты и ревы

Человек первосозданный, — голый, упругий, Адам,

И единый Адам синеглазый большой беззаботный

Ни забав, ни работ не нашел для себя одного;

Бог узнал, рассердился и самку создал для него,

И Адам наплодил сыновей, подражая животным... —

Я один буду жить над отбитым от солнца осколком,

Но не буду Адамом скучающим в райском саду, —

Со своей самодельной изогнутой кирко-иголкой

Я работу себе на земле закоптелой найду. —

Мне не надо готовых садов с кружевными ветвями,

Сам свой собственный сад для себя я сумею создать,

Не слезая с горы, обхвачу я кирки рукоять,

Сам один отпихну раскрасневшийся солнечный камень;

И очищу я быстро поверхность земли от развалин

И в живой океан побросаю обломки и пыль;

Птицы те, что высоко весь день над горами летали,

Будут ночью слетаться ко мне на горящий фитиль;

Разровняю я землю и, если работать устану,

Положу у подошвы горы запылившийся крюк

И руками поймаю за головы птиц-великанов,

Птичьи шеи сверну, накормлю терпеливых гадюк;

А пахучее желтое мокрое мягкое мясо

Для себя отделю от приплюснутых перьев, костей.

Жадно съем и пещеру найду посвежей, потемней,

Захочу — отдохну, не узнав от которого часа... —

Голубые обои сереют в натопленной спальне,

Весь завален подушками шелковый длинный диван,

Много круглых портретов висит, засыхает тюльпан,

Трехаршинное зеркало светит, журчит умывальник;

Как всегда, наверху опрокинута дымная яма,

В самых верхних квадратах двойного цветного окна,

Ниже — трубы торчат над неровными крышами прямо,

Между крышами в яме за дымом трясется луна... —

— Как же я дотянусь до луны и до солнца руками? —

Ведь и я — человек, как и все, трехаршинный худой,

У меня есть и спальня… О, нет, все ж я очень большой, —

У меня есть тетради и книги с моими стихами! —

Homo homini lupus est, — я же должен быть тигром,

Если волк для меня каждый стриженый зверь-человек;

Но противны мне долгие дикозвериные игры, —

Не могу я давить каждый день по одной голове...

Что стучит за окном?.. — а, опять за ограду собора

Пулеметы, двуколки везут, тащат пушку-трубу...

— Что ж, спасибо, спасибо, — скорей открывайте пальбу... —

На углу собираются люди в папахах и шпорах...

— Началось, началось, — завели броневик-пулемет,

И бегут, и орут, и ладонями кровь зажимают!.. —

Дзинь! — прорвалось стекло... — Рая!.. пуля попала… убьет...

Рая, милая Рая, проснись... не пугайся... стреляют!..

1922