Из стихов о Пушкине

Ни близких, ни друзей, ни слуг.

Ночь ломится. И звёзды тьму прогрызли.

И две свечи горят остро, как мысли,

раскрыто зренье, и разомкнут слух.

И вновь строка – тропа бегущих дум –

пресеклась. Образ слеп. Свершенья наги.

И белая депрессия бумаги

в оторопелых фразах... Он угрюм.

И вновь в тиши ознобной пять голов,

всё неотступней наважденье мреет:

...верёвки рвутся – Муравьев, Рылеев,

Каховский заживо упали в ров.

Как истерично генерал кричит:

«Скорей их снова вешайте! Скорее!»

О, палачом поддержанный Рылеев, –

твой голос окровавленный звучит

сквозь барабан и сквозь кандальный лязг:

«Так дай же палачу для арестантов

твои – взамен верёвок – аксельбанты,

чтоб нам не умирать здесь в третий раз!»

А было утро, солнца был подъём!

Верёвки даже сгнили в этом царстве,

тут казнь – пример, тут каторга – лекарство,

свобода в паре с дышлом под кнутом.

Ни жить, ни петь, ни говорить, ни спать...

К рисункам со строки перебегает

перо – и виселица проступает,

и петли – окна в смерть... Их пять, их пять

повешенных, и рядом, словно вздох,

приписка – шепотом: «И я бы мог...»

1970