Первая строфа. Сайт русской поэзии

Все авторыАнализы стихотворений

Сергей Соловьёв

13 октября, 1914 года

 

Старик октябрь, ты стал неузнаваем:

Давно ль я трепетал железных рук твоих?

Но ты пришел, - и веешь кротким раем,

Ты - ласков, нежен, сумрачен и тих.

 

Пусть дни черны, и серебристый иней

Окутал сад и дальние кусты,

Пусть с каждым днем все глуше и пустынней,

Спустилась ночь, дрова трещат в камине...

Старик октябрь, нет, мне не страшен ты.

 

Грози другим, как мне грозил, бывало,

Стуча в окно могильною киркой!

Мой май увял, но сердце не увяло:

В нем ясное блаженство и покой.

 

И призраки, поднявшись из могил,

Ко мне слетаются в молчанье полуночи,

И, кажется, мне прямо смотрят в очи

Все милые, кого я схоронил.

 

Вы мне приносите благословенье,

И озарил загробный ваш привет

Канун и полночь моего рожденья.

Пора за труд: мне двадцать девять лет.

Андрею Белому

 

Мужайся! Над душою снова

Передрассветный небосклон,

Дивеева заветный сон

И сосны грозные Сарова.

                                        А. Белый

 

Зачем зовешь к покинутым местам,

Где человек постом и тленьем дышит?

Не знаю я: быть может, правда там,

Но правды той душа моя не слышит.

 

Кто не плевал на наш святой алтарь?

Пора признать, мы виноваты оба:

Я выдал сам, неопытный ключарь,

Ключи его пророческого гроба.

 

И вот заветная святыня та

Поругана, кощунственно открыта

Для первого нахального шута,

Для торгаша, алкающего сбыта.

 

Каких орудий против нас с тобой

Не воздвигала темная эпоха?

Глумленье над любимою мечтой

И в алтаре - ломанье скомороха!

 

Беги, кому святыня дорога,

Беги, в ком не иссяк родник духовный:

Давно рукой незримого врага

Отравлен плод смоковницы церковной.

 

Вот отчего, мой дорогой поэт,

Я не могу, былые сны развеяв,

Найти в душе словам твоим ответ,

Когда зовешь в таинственный Дивеев.

 

Она одна, одна - моя любовь,

И к ней одной теперь моя дорога:

Она одна вернуть мне может вновь

Уже давно потерянного Бога.

Аполлон с кифарой

 

Зачем, с душой неутоленной

Весельем Зевсовых пиров,

Я приведен под твой зеленый

Приветно шелестящий кров?

 

Припав лицом к коре холодной,

Целую нежные листы,

И вновь горят любви бесплодной

Несовершенные мечты.

 

Как зелени благоуханье

Мучительно душе моей,

Как сладость твоего дыханья

Струится с лавровых ветвей!

 

Но ствол не затрепещет гибкий

И не зардеет лист. В тиши

Чуть слышен стон твоей улыбкой

Навек отравленной души.

 

Былой тоской, любовью старой

Душа больна. Уныл, суров,

Один, с печальною кифарой,

Брожу, тоскуя, средь лесов.

Бедный язычества сын!..

 

Бедный язычества сын!

Утро. Пылает заря.

Спят все. Не спишь ты один,

Страстью бессильной горя.

Тщетно на ложе любви

В час, когда солнце взойдет,

Девы своей не зови:

Ныне она не придет.

Всходит иная заря

С горных, далеких вершин.

Плачешь ты, страстью горя,

Бедный язычества сын.

Белого призрака очи лучистые ...

 

Белого призрака очи лучистые

Вновь предо мной.

Грех омывается девственно чистою

Вечной весной.

Очи блестят, как лазурь голубая,

В душу глядят.

Яркой звездой темный путь освещая,

Тихо горят.

Ангела светлого ясные очи

Вновь предо мной.

Светят они среди сумрачной ночи

Яркой звездой.

Было тяжко дышать. Ночь полна была чар...

 

Было тяжко дышать. Ночь полна была чар.

   Вновь лились позабытые слезы.

   А восток уж алел и, как яркий пожар,

   Запылали небесные розы.

  

   Трепетала душа, ожиданья полна,

   И ждала неземного виденья.

   Открывалась пред взорами тайна одна

   В ароматном дыму сновиденья.

  

   И носились в тумане, пред взором моим,

   Новой жизни святые намеки,

   И, сверкая как снег, пролетел серафим

   На все ярче пылавшем востоке.

В готическом соборе

 

Мрак, ложася пеленой тяжелой,

Принял храм в холодные объятья.

В сумраке, на белизне престола

Черное виднеется распятье.

Сводов стрельчатых стремятся очертанья

Ввысь, а там, где нависают тени,

В нишах каменных сереют изваянья

Древних пап, склоненных на колени.

И над мраком, тусклым и суровым,

Вознеслися окна расписные.

То блестят они пятном пунцовым,

То светлеют, бледно-голубые.

Средь листвы, цветущей и зеленой,

Облеченные в одежды алые,

Там пируют у Христова лона

От пути житейского усталые.

Но далеки эти упованья,

А внизу проклятий и молений

Полон воздух сумрачного зданья...

Полон грозных, страшных откровений.

В нишах каменных сереют изваянья

Древних пап, склоненных на колени.

Венера и Анхиз

 

Охотник задержал нетерпеливый бег,

Внезапно позабыв о луке и олене.

Суля усталому пленительный ночлег,

Богиня ждет его на ложе томной лени.

 

Под поцелуями горят ее колени,

Как роза, нежные и белые, как снег.

Струится с пояса источник   вожделений,

Лобзаний золотых и потаенных нег.

 

Свивая с круглых плеч пурпуровую ризу,

Киприда падает в объятия Анхизу,

Ее обвившему, как цепкая лоза.

 

И, плача от любви, с безумными мольбами,

Он жмет ее уста горящими губами,

Ее дыханье пьет и смотрит ей в глаза.

Весенний ливень, ливень ранний ...

 

Весенний ливень, ливень ранний

Над парком шумно пролился,

И воздух стал благоуханней,

И освеженней древеса.

 

Какая нега в ветке каждой!

Как все до малого стебля,

О, как одной любовной жаждой

Трепещут люди и земля.

 

Как дев, горящих, но несмелых,

Сжимают юноши сильней

На влажном мху, между дебелых

Дождем намоченных корней.

 

Готов я верить в самом деле,

Вдыхая влагу и апрель,

Что первый раз меж трав и елей

Я вывелся, как этот шмель.

 

В лучах со скудною травою

Брожу, болтаю сам с собой,

Топча желтеющую хвою,

Целуя воздух голубой.

 

Но тень длинней, в саду свежее,

Сквозь ели розовеет луч,

И, потупляясь и краснея,

Ты мне дверной вручаешь ключ.

Весь день я просидел прилежно...

 

Весь день я просидел прилежно,

И остается десять строк.

Страницей Тацита небрежно

Играет легкий ветерок.

 

Окрестности Пасхальным звоном

Наполнены... Кой-где трава

Желтеет нежно. Над балконом

Безоблачная синева.

 

Но леса бледные верхушки

Порозовели. Недалек

Конец трудов, и на опушке

Твой розовый мелькнул платок.

Вечер

 

Спускался вечер над землею.

Лягушки квакали в пруде.

Туман сгустился над водою,

И стало сыро на воде.

А в чаще леса заливался

Веселых птиц воздушный рой.

В заре вечерней лес купался

Над утихавшею землей.

Тонули лужи в красном блеске.

Цветы заснули на стеблях.

Пруд замер в тихом, робком плеске

В последних солнечных лучах.

Вечер догорающий...

 

Вечер догорающий.

Звон колоколов.

Свет неугасающий.

Мир забытых снов.

Отраженье вечности.

Чистая роса.

Призрак бесконечности.

Вера в небеса.

Плач души сияющей.

Белые цветы

Душу отрицающей

Нежной красоты.

Аромат струящийся

Влажного цветка.

Девочки молящейся

Бледная рука.

Отзвучали нежные

Отблески и краски -

В сердце безмятежные

Греющие ласки.

Город современный

 

Над руинами храмов, над пеплом дворцов, академий,

Как летучая мышь, отенившая крыльями мир,

Ты растешь, торжествуя, глумясь над преданьями всеми,

          Город - вампир!

 

Полный сладких плодов, цветодевственный рог изобилья

Скрыла Гея-Земля. Небо пусто давно, а под ним -

Только визги машин, грохотание автомобиля.

         Только сумрак и дым.

 

Опаляя деревья и вызов бросая лазури,

Просит крови и жертв огнедышащий   зверь - паровоз.

Целый мир обезумел, и рухнуть великой культуре

        В довременный хаос.

 

Пролагая дорогу грядущему князю Хаоса,

Неустанны властители знаний, искусств и труда.

Содрогаются стержни, стремительно кружат колеса,

        Все летит. Но куда?

 

Что за странных сияний, доселе неслыханных звуков,

Диких образов полон себе предоставленный мир?

Где же песни, молитвы? Ты создан из визгов и стуков,

        Город - вампир!

 

Горе, горе живым! Горе юности, силе, здоровью!

Раскаленная челюсть, дыхание огненных губ

Прикоснулось к народу: трепещущей плотью и кровью

        Упивается труп.

 

Небеса безответны, и людям состраждет природа.

И детей, как бывало, земные сосцы не поят.

Кто-то хитрый и тайный пускает по жилам народа

        Разлагающий яд.

 

Город, город проклятый! во скольких, во скольких вагонах

Ежедневно везут безответно покорных судьбе

И быков, и свиней, и младенцев, и дев, обреченных

        На закланье тебе.

 

Сколько жизней прекрасных стихия твоя растоптала.

Сколько лиц отцвело, сколько сильных угасло умов,

Затерявшись средь банков, контор - алтарей капитала -

        И публичных домов.

 

Расцветет ли любовь, где под грохот железных орудий

Изнуренные девушки в темный влачатся вертеп

Отдавать упыриным лобзаньям бесплодные груди

        За каморку и хлеб!

 

Где и ночи, и дни, побледневший и весь исхудалый,

Надрывается мальчик средь вечно гудящих машин

И, родных вспоминая, на зорьке, холодной и алой,

        Тихо плачет один.

 

Город, город проклятый! где место для каждого дома

Чистой кровью народа и потом его залито!

Вавилон наших дней, преступленья Гоморры, Содома

        Пред твоими - ничто.

 

Торжествуй, торжествуй надо всем, что великого было

И справляй свой кощунственный братоубийственный пир!

Час грядет: ты услышишь дыхание Иммануила,

        Город - вампир!

Горячих слез, весною воскрешенных...

 

(Посвящается А. А. Венкстерну)

Горячих слез, весною воскрешенных,

Бегут, шумят весенние ручьи,

И от небес, лазурно просветленных,

На землю льются теплые лучи.

Под властью чар, таинственных и странных,

Мой дух парит над прахом мировым,

И в мир видений, смутных и туманных,

Мне путь открыл незримый серафим.

И все, что было тускло и уныло,

Давящим мысль восторгом расцвело,

И подымает творческая сила

Дотоль едва дрожавшее крыло.

Димитрий Царевич Убиенный

 

(Картина М. В. Нестерова)

Ты посетил забытые места,

Своей земле пришел ты поклониться;

Твоей души святая красота

Меня на миг заставила забыться.

Была весна. Кудрявились березы.

Как призраки деревья трепетали,

И ты предстал, окутан царством грезы;

Цветы, склонивши головы, шептали.

Была весна. Оделись пухом ивы.

Как призраки деревья трепетали;

Объяты таинством весенние мотивы;

Цветы, склонивши головы, шептали.

Другу

 

Ты осветил мой путь, усеянный шипами,

   Ты от сомненья удержал меня,

   Ты жизни путь у]

Если мятели ...

 

Если мятели

Скрыли лазурь,

Это слетели

Призраки бурь.

Белые тучи,

Белые сны -

Призрак летучий

Вечной страны.

Хлопья кружатся -

Белый покров.

В вечность стремятся

Мысли без слов.

Желтые, красные листья одели...

 

Желтые, красные листья одели

Золотом ярким деревья горящие.

Ветром качаются темные ели,

Тучи за ними чернеют, висящие.

Точно пожарным огнем озарен,

Мир потонул в золотистом сияньи.

Этот златисто-багряный хитон

Дух погружает в одно созерцанье.

Закат горел промеж берез...

 

Закат горел промеж берез;

Мы шли, овеянные снами,

И тени давних милых грез

Толпились радостно за нами.

Тогда хотел царем я быть,

Чтоб власть, богатство и державу,

Чтоб все к ногам твоим сложить

За мимолетную отраву.

Заколоченные ставни...

 

Заколоченные ставни,

Обезлюдевший балкон.

Сон мгновенный, сон недавний...

Омраченный небосклон.

Все свинцовей и свинцовей,

Все мрачнее небеса.

Все суровей и суровей

Обнаженные леса.

Темно-серые волокна

Безотрадных облаков.

Заколоченные окна...

Смутный рой воскресших снов.

Из дневника

 

Неужели я снова

В этих березовых рощах?

Снова сияет майское солнце,

Склоняясь над розовым полем.

Пахнет аиром,

И плакучие прибрежные ивы

(Милые! Милые! Те самые!)

Без движенья дремлют над прудом.

 

Какая тишина!

 

Заглохла березовая аллея,

С гнилым мостиком над канавой, -

Где мы жили вдвоем

- Я и соловей -

И оба любили,

И оба пели песни.

Но он был счастливее меня,

И песни его были слаще.

 

Вот и маленькие друзья мои

Толпятся на берегу,

И один из них,

По колено погрузившись в воду,

Прячет в аире плетеную вершу.

 

Снова начинаются привычные разговоры:

Отчего перевелась рыба,

Оттого ли, что пруд зарос аиром,

Или оттого, что колдун заговорил рыбу.

 

Вот уж бледно-золотая заря

Угасает над лесом.

Ведра девушек звенят у колодца,

И листья деревенских черемух и яблонь

Девственно зеленеют

На нежно-розовом небе.

 

Снова аир, весна и колодезь,

И заря... отчего же мне хочется плакать?

Отчего мне так грустно,

Так грустно?

Из письма к П. С. Соловьевой по поводу приезда в Москву старой ее знакомой О. Л. Поливановой

 

Ольга Львовна в Москве! Тетя Сена, лети.

И пожертвуй минутой досуга.

Ты не ведай преград на курьерском пути,

Чтоб обнять позабытого друга.

Пусть мой голос тебе как труба прозвучит

И придаст тебе легкие крылья,

Нет труда быть в Москве. Ведь Москва - не Мадрид,

Тут не нужны большие усилья.

Между градом Петра и старинной Москвой -

Ночь одну лишь в вагоне проедешь.

Ольге Львовне кивая своей головой,

В дом Пегова**** торжественно въедешь.

Дружба пусть суррогат лишь любви половой,

Не рискуй пренебречь суррогатом,

И явися скорее в Пеговский покой

В ватер-пруфе, в вагоне измятом.

Также много гостей мы туда позовем

И наполним бокалы шампанским.

Ольге Львовне пеан громогласно споем,

Виноградом заев астраханским.

Философия так, тетя Сена, гласит:

«Лишь любви наша воля свободна».

Дружба также любви проявившийся вид,

В ней убит самый грех первородный.

Так скорей на вокзал неприступный ступай,

Чтоб купить на вокзале билеты.

А теперь, тетя Сена, скажу я, прощай,

Не трудись составленьем ответа.

К Дездемоне

 

Посвящается А. А. Б.

  

   Где ты, мой идеал, блуждающий далеко?

   Тебя нигде не в силах я найти,

   Ни под звездой, горящей так высоко,

   Ни на тернистом жизненном пути.

   Но знаю я тебя, высокий, незабвенный,

   И пусть в моей груди живет тот идеал.

   Утешь меня одной лишь лаской нежной,

   И счастья луч уж в сердце засиял.

К Е. К. Л.

 

Я видел радостно, что луч перерожденья

   Во мне сверкнул надеждой пробужденья

   От хладной мглы.

   И, прилетев к одру моей болезни,

   Летают в светлой бездне

   Былые сны.

Коснись рукой до струн, презренных светом...

 

Коснись рукой до струн, презренных светом,

Тебя одну, когда-то певших струн.

Верни мне дни, когда я был поэтом,

Дай верить мне, что я, как прежде, юн.

 

Моей любви, взлелеянной годами,-

Ты видишь, видишь - мне скрывать не в мочь,

Ах, где она, кипящая звездами,

Осенняя, сияющая ночь?

 

С небес звезда срывалаоь за звездою.

Мы шли вдвоем... ты руку мне дала...

А цветники дышали резедою,

И ночь была прозрачна и светла.

 

Сребрилися под твердью голубою,

Деревья блеклые не шелестя.

Я о любви не говорил с тобою...

Что говорить? Ведь ты была дитя.

 

Верни же мне те золотые грезы,

В твоих лучах я расцветаю вновь,

Ты вся - весна, ты вся - как запах розы,

Как старое вино - моя любовь.

 

Я пред тобой притворствовать не в силах,

Ты - так светла... О, если б я угас

У нежных ног невинных, милых, милых,

В сиянии любимых узких глаз.

Крепче голубой мороз...

 

Посв. Наталии В. Богословской

 

Крепче голубой мороз,

Воздух скован, пахнет дым.

Кто тебя, дитя, принес

В край железных, звездных зим?

 

Целый мир - лишь ты одна,

Как легко, светло с тобой.

Душу высветлил до дна

Взор хрустально-голубой.

 

Из-под загнутых ресниц

Блещет бледная лазурь,

Голос - щебетанье птиц

В воздухе без туч и бурь.

 

Кто ты: маленькая рысь,

Или райский ангелок?

Выжжена морозом высь,

Город мертв, рассвет далек.

 

Крепче яростный мороз,

Город бездыханно пуст...

Только мягкий шелк волос,

Нежный, нежный пурпур уст.

Кругом покой и мрак глубокий...

 

Кругом покой и мрак глубокий.

   Пускай не знаю я, куда

   Направит путь мой одинокий

   Моя туманная звезда.

  

   Тревога жизни отзвучала,

   И замирает далеко...

   Змеиной страстью злое жало

   В душе уснуло глубоко.

  

   На все наложены оковы

   Невозмутимой тишины.

   Так однозвучен гул суровый

   О камень бьющейся волны.

  

   Как будто легче жизни бремя...

   Объятый вещей тишиной,

   Без страха слышу я, как время

   Свой круг свершает надо мной.

Лазурью осени прощальной...

 

Лазурью осени прощальной

Я озарен. Не шелохнут

Дубы. Застывший и зеркальный

Деревья отражает пруд.

 

Ложится утром легкий иней

На побледневшие поля.

Одною светлою пустыней

Простерлись воды и земля.

 

В лесу неслышно реют тени,

Скудея, льется луч скупой,

И радостен мой путь осенней

Пустынно блещущей тропой.

Лесному богу

 

Пора, мой мальчик-зверолов,

Берлоги зимние покинем!

И ветра шум, и скрип стволов

Зовут весну под небом синим.

 

Приди весну встречать со мной

На влажный луг, где пахнет прелью,

О бог веселый, бог лесной

С простою ивовой свирелью.

Меж сизых туч все чаще выплывает...

 

Меж сизых туч все чаще выплывает

   Могучий свет.

   И солнца луч яснее мне сверкает,

   И туч уж нет.

  

   Они так долго солнце закрывали,

   Давили дух.

   И мысли мне унылые внушали,

   Что свет потух.

  

   Все смыло солнце чистою волною -

   Лазурь чиста.

   Теперь одна лишь цель передо мною,

   Одна мечта.

Море жизни

 

Было тихо море жизни

Но, разрезав лоно вод

И прорвавшися к отчизне,

Море взмылил пароход.

Лишь один остался жертвой

Озлобления других -

Одного лишь гнали ветры,

От отчизны отлучив.

Море злобное шептало:

Будет вам меня казнить:

Прежде иначе бывало,

Но теперь мне победить.

Написанное среди монахов поздравление

 

(Н. А. Петровской, в день рождения)

Не имея сил физических

Посетить сегодня вас,

В выраженьях поэтических

Я поздравлю вас сейчас.

Вам во-первых я желаю

День рождения провесть,

В танцах весело летая,

Не имея время сесть.

И на многие вам лета

Всяких благ желаю я.

Не желающий вам это,

На мой взгляд, свиньей свинья.

Принимайте поздравления,

Как привычную вам дань,

И танцуйте в день рождения

Целый вечер Па д’Эспань.

Мне идеи богословские

Давят слабый ум теперь,

И на мысли философские

Все наводит, даже дверь.

Но не мог забыть того я,

Что вы нынче родились,

И недружною толпою

Рифмы вдруг к вам понеслись.

Вышла дикость, вышла каша.

Но судите же добрей.

Я хотел, хотел, Наташа,

Чтобы вышло поскладней.

Начало неоконченной поэмы

 

(Черновая)

 

   I

  

   . . . . . . . . . .

   Жаркое летнее солнце сияло

   Тихо на землю. Дремали леса.

   Листья деревьев река отражала.

   Из лесу слышались птиц голоса.

  

   Водную гладь пауки лишь рябили.

   Только стрекозы мелькали порой.

   Темные полосы рыб проходили

   И в глубине исчезали речной.

  

   Миром истома, сонливость владела.

   Люди лесные дремали кто где.

   Пан под дубочком простер свое тело,

   Нимфы, понятно, поближе к воде.

  

   Там, средь осоки, под ивой плакучею

   Кто-то сидел. Он застыл в созерцании.

   Солнце скользило струею горючею,

   Грело его в непрестанном лобзании.

  

   Был он младенец. Был бледен. Играло

   Вечное что-то на детском челе.

   Был он задумчив, и грусть трепетала

   В лике бессмертном и чуждом земле.

  

   Кто-то виднелся за ним и, нагнувшися,

   Грозно и едко младенцу шептал.

   В страхе мистическом весь содрогнувшися,

   Молча, младенец виденью внимал.

  

   То не впервые. Тот демон лукавый

   Часто младенца в мечтах посещал.

   Юную душу бессильной отравой

   Много демон злой наполнял.

  

   Был он бессилен. Кто Богом отмечен,

   Тот не смутится пред силою злой.

   В ком чистый огнь невещественный вечен,

   Тот не падет перед тяжкой борьбой...

   . . . . . . . . . .

  

   II

  

   Он возрастал средь сельской тишины,

   Среди лесов дремучих и болот.

   К нему летали радужные сны,

   И тихо тек за долгим годом год.

   . . . . . . . . . .

  

   Когда в разрыве туч свинцовых

   Огонь мгновенный трепетал,

   Он бурей чувств и мыслей новых

   Младенцу душу наполнял.

  

   Он видел в молнии сверканьях,

   В порывах ветра, в темноте,

   В глухих, угрюмых рокотаньях

   Осуществление мечте.

  

   Уж выли листья. Тучи злые

   Сдвигались. Старый лес шумел.

   Поднявши очи голубые,

   Младенец в глубь небес смотрел.

  

   И там, средь молнии сверканий

   Он ясно видел светлый луч,

   И среди тяжких грохотаний

   Младенец слабый был могуч.

  

   Уж ночь ненастная спускалась,

   А он все в глубь небес смотрел,

   Где тайна мира открывалась,

   Где вечный день зарей алел.

  

   Как пред царем, пред ним склонялись

   Деревья пышной головой,

   И в блеске молнии являлись

   Огни - свет жизни неземной.

Новгород

 

Ветер легкий, тиховейный,

Парус зыбля без труда,

Гонит к пристани лодейной

Иноземные суда.

 

Сколько шлюпок даль примчала!

Первый луч едва блеснул,

Как уж слышен скрип причала

И заморской речи гул.

 

Моряков синеют блузы,

Возрастают плеск и шум,

С громом выгружены грузы,

Дружно опорожнен трюм.

 

Запад гордый, запад вольный,

Веселы твои гребцы,

Здесь - и Любек, и Стекольный,

И Ганзейские купцы.

 

Блещут волны голубые,

И гостям заморским нов,

Новгородская София,

Звон твоих колоколов.

 

Разрывая все оковы,

Гордо главы возноси,

Сзмовластный и торговый

Город Западной Руси.

 

Ты не знаешь, как далече

В сумрак будущих веков

Твоего лихого веча

Властный достигает зов.

 

С правдою Востока споря,

Ты науки поднял стяг,

Предприимчивый, как море,

Гордый, западный моряк!

 

Новгород богат. На деле

С ним бороться не легко...

И над Ильменем запели

Гусли нежные Садко.

Новый взгляд на назначение средней школы

 

«Для того стоит гимназия,

Чтобы к жизни приучать!

Что за дикая фантазия

Цицерона изучать!

Знать Гомера, Фукидида

И не знать, что стоит рожь!

О, ужасная обида!

Где позор такой найдешь?»

И всеобщее решенье -

Классицизм из школ изгнать.

Средней школы назначенье -

К нуждам жизни приучать,

Знать науки кулинарные,

Знать изжарить фунт котлет,

Где поближе есть пожарные,

Где хороший есть буфет.

Ведь возможно приключение,

Что кухарка вдруг уйдет.

Тут Гомера изучение

Пользы нам не принесет.

Ежели пожар случится

(Лампу опрокинешь вдруг),

Тут Софокл не пригодится,

А пожарный - добрый друг.

Вот что умным признается!

Браво! Изгнан классицизм,

И изгнать нам остается

В молодежи атеизм.

Чтоб они слугами верными

Были Богу и властям.

Не зачитывались скверными

Повестями по ночам.

Тридцать шесть часов в неделю

Пусть за книгами сидят.

До ложения в постелю

Всё зубрят, зубрят, зубрят.

И для поддержанья веры

Так решили приказать:

Вместо чтения Гомера

Три часа маршировать.

Ночь

 

Посвящается Б. Н. Б.

 

Светлые тени по полю ложатся.

Сказкой безумной деревья толпятся.

Месяц плывет в синеве.

Пруд неестественно светит в тиши.

Судьями тихо стоят камыши.

Холодно в тине на дне.

Небо простерлось ужасно далеко,

Звезды на нем загорелись высоко.

Встают мертвецы при луне.

Светлые тени по полю ложатся,

Сказкой безумной деревья толпятся

Месяц плывет в синеве.

Ночь на Преображение Господне

 

Какая ночь! Фавор туманный

Залит сиянием луны,

И все полно какой-то странной

Необъяснимой тишины.

Шатер небес блестит звездами,

И над уснувшею страной

Фавор под лунными лучами

Как будто смотрит в мир иной.

Цветы курят благоуханья,

И этот чистый фимиам -

Земли владычицы дыханье,

К ночным стремится небесам.

И вся окрестная пустыня -

Генисарет и Иордан -

Народа Божьего святыня,

Спасенье, слава прочих стран

Молчит, в предчувствии немея.

Меж тем сбегает ночи тень,

И на востоке, пламенея,

Уж загорелся новый день.

Погасли звезды. Холод веет.

Вокруг Фавора тишина.

Уж потухает и бледнеет

На небе полная луна.

И в этой бедной Галилее,

Где власть приял надменный Рим,

И где презренного еврея

Завет священнейший гоним,

Спасенье всех, спасенье мира.

Под властью римского орла,

Под властью Цезаря - кумира

Благая весть с небес сошла.

Заветов Божьих исполненье,

Фавор, сегодня ты узришь,

И в этот день Преображенья

Весь мир сияньем озаришь.

Ночь холодна и ненастна была...

 

Ночь холодна и ненастна была,

Буря со свистом деревья рвала:

Ветра порывы на дом налетали,

Ставни в ответ им дрожали, стонали.

Целую ночь пролежал я без сна,

В час предрассветный глядел из окна.

Жуткой толпою по серой дороге,

Криком петушьим гонима в тревоге,

В тусклом сияньи ночного серпа,

К лесу неслась вурдалаков толпа.

Быстро бежали ужасные гости,

Лечь поскорее на ближнем погосте.

Бледно и тускло смотрели луга,

В жуткой дремоте стояли стога.

Только над лесом, в тумане ненастном,

Встала заря, будто заревом красным.

О, не верь во власть земного тленья!..

 

О, не верь во власть земного тленья!

Это все пройдет, как душный сон.

Лишь лови нетленные мгновенья,

В них огонь бессмертья отражен.

И за этот краткий миг прозренья

Ты забудешь все, чем дорожил.

Воспаришь над злом земного тленья,

Оглушен гармонией светил.

И зажгутся в мыслях ярким светом

Пред тобой священные слова.

И на сердце, пламенем согретом,

Отразится сила Божества.

Одною тайной непонятной ...

 

Одною тайной непонятной

Порядок мира утвержден.

Над всем один лишь благодатный,

Уму неведомый закон.

Мир существует, заключенный

В цепях божественной судьбы,

И неподвижного закона

Мы все свободные рабы.

Осень

 

Как скоро ты прошла и отшумела,

Любви прекрасная весна!

Пустеет сад и скрылась Филомела,

Все ночи певшая у моего окна.

 

Все, все прошло. И рощи молчаливы,

И пруд заглох. На берегу один

Корзину из прибрежной ивы

Плетет убогий селянин.

 

Уже мороз сребрит скудеющие долы,

И от селений синий дым Вошдит ввысь.

Поют, поют Эолы

По рощам золотым.

 

Молчи, душа, молчи! Любови

И песен, и ночей прошла пора.

Пустынны небеса. Сверкает пруд. В дуброве

Гудят удары топора.

 

Морозен воздух, звуки гулки...

0, осень светлая, блести, блести!

Простите, томные полнощвые прогулки!

И девы - розы, все прости!

 

Где поцелуи, клятвы и измены?

Утех любви быстротекущий сон?

Увяли вы, цветы моей Климены,

В лесах шумит пустынный Аквилон.

Петербург

 

И волею неземнородной

Царя, закованного в сталь,

В пустыне, скудной и холодной,

Воздвигнут северный Версаль.

 

Где вечно плакали туманы

Над далью моха и воды,

Забили светлые фонтаны,

Возникли легкие сады.

 

Где плавали за рыбной данью

Два-три убогие челна,

Закована глухою гранью

Невы державная волна.

 

Над зыбями свинцовой влаги,

На вечно веющем ветру,

Российский флот развеял флаги,

Гремя приветствие Петру.

 

И, мудростью подобен змию,

Веселый царь, как утро юн,

Новорожденную Россию

Забил в железо и чугун.

 

От Бельта до Сибири дальней,

До поздней полночи с утра,

Гудят и стонут наковальни

Под тяжким молотом Петра.

 

И за победою победа

Венчает наши знамена:

Наказана кичливость Шведа

И гордость русских спасена.

 

И дочерей на ассамблеи

Везут отцы, как на позор,

Везде - амурные затеи,

Пожатье рук и томный взор.

 

Дерзят, но в выраженьях лестных,

Цитируя латинский стих,

Под статуями нимф, прелестных

И соблазнительно нагих.

 

Псишеи, Венусы и Фрины

Скользят аллеями. «У вас

Ланиты - розы, перси - крины,

Купидо целится из глаз».

 

«К чему сей комплимент нескромный?

Он оскорбителен весьма».

«Алина, ах! улыбкой томной

Ты тайну выдала сама».

 

А во дворце - банкет веселый,

С вином шипучим, золотым.

Снуют зеленые камзолы,

И стелется табачный дым.

 

И над кипящей, мутной бездной

- Мечтами в будущих судьбах -

Проходит исполин железный

С голландской трубкою в зубах.

Посвящается А. А. Б.

 

Изломан жаждой сладострастья,

На землю сброшен человек;

Но взгляд мгновенного участья

Ему не дал пустой наш век.

«Пускай страдает одинокий!»

«Не нам его добру учить».

«Он из страны пришел далекой».

«Не нам его руководить».

И человек с тех пор блуждает

Один среди людских степей,

Как прежде, истины не знает

И сердцем недоступен ей.

Посвящается А. А. Б. (Истертый в прах, подавлен ...)

 

Истертый в прах, подавлен миром,

Измучен пошлостью людской,

Склонился я перед кумиром

Своей презренной головой.

Но голос твой раздался ясно,

Меня воззвал из темноты,

И я увидел, что ужасно

Незнанье чистой красоты.

Я понял твой размах могучий

И дух мой с ним соединил,

И с ним теперь лечу над тучей,

Исполнен новых, свежих сил.

Посвящается М. Н. С.

 

Отдохну у тебя на груди

От страданья, волненья и слез,

О, мир дальний и светлый, приди!

Возвратитесь, мечтания грез!

. . . . . . . . . .

. . . . . . . . . .

. . . . . . . . . .

. . . . . . . . . .

О боюсь я! Зачем вы столпились?

И зачем окружили меня?

Для чего так внезапно явились,

Появились средь белого дня?

Тихо все. Только мыши скребутся,

И темно на душе у меня.

О, когда струны жизни порвутся,

И когда отлучится душа?

Посвящается М. С. Соловьеву

 

Как вокруг все бедно и убого!

Как дрожат от ветра слабые листы.

Черной лентой вьется мокрая дорога...

Отзвучали песни, отцвели цветы.

Но как будто новой радостной весны

В сердце зарождаются бледные намеки,

И летают тихо радужные сны,

Новая заря родится на востоке.

Осень не смущает душу просветленную,

И цветут надежды яркие цветы,

И ласкают душу, к жизни пробужденную,

Призраки царящей, вечной красоты.

Посвящается О. М. Соловьевой

 

Смыли, смыли твои серебристые слезы

Черный грех с истомленной души.

Из далекой отчизны забытые грезы

Прилетели и плачут в тиши.

Ясен путь. Утихает мятель бушевавшая.

Выплывает и светит луна.

И далекая цель, прежде слабо мерцавшая,

Как луна мне близка и ясна.

И средь ночи глухой, средь пустынных снегов

В душу веет далекой весною.

И окутана дымкой серебряных снов,

Ты склонилась опять надо мною.

Посещение Диониса

 

Тайный гость в венке из винограда

В полночь постучался у окяа:

Отвори мне, юная менада,

В дом впусти ночного пришлеца.

 

Я устал, оборваны сандальи,

Вся в пыли на посохе лоза,

И полны желанья и печали

Отрока бессонные глаза.

 

С еердцем, полным ужаса и дрожи,

Грудь и губы устремив ко мне,

Ты не спишь на знойном,  смятом   ложе,

Свесив ногу в кованном ремне.

 

Как и я, ты зажжена любовью,

Очи вожделением горят,

И пылает жертвенною кровью

Алых уст и персей виноград.

 

Встань, возьми потир из кипариса,

Тайный пир для гостя приготовь,

И насыть лобзаньем Диониса

Темную, взволнованную кровь.

 

Нежная, в венке из роз и хмеля,

Свой хитон на части разорви,

Пей мой взор, исполненный веселья,

Светлого безумья и любви.

 

В дверь стучу.

Тебя, тебя мне надо.

Я устал от долгого пути.

Отвори мне, юная менада,

И порог лобзаньем освяти.

Последний луч бледнеет, догорая...

 

Последний луч бледнеет, догорая,

Последний шум стихает. Мы одни.

Твои уста, в которых сладость рая,

Пророчат мне безоблачные дни.

 

Пускай к тебе прильну я, умирая,

Ты мне шепнешь: я здесь, с тобой: усни.

Твои уста, в которых сладость рая,

Пророчат мне безоблачные дни.

 

Ты здесь, со мной. Вдали иного края

Уже мерцают первые огни.

Твои уста, в которых сладость рая,

Пророчат мне безоблачные дни.

Пресвятая Дева и Бернард

 

И. С. Щукину

 

Он за город ушел, где дороги

Был крутой поворот.

Взоры монаха - молитвенно строги.

Медленно солнце спадало с прозрачных высот,

 

И молиться он стал, на колени упал, и в фигуре

Были смиренье, молитва. А воздух - прозрачен и пуст.

Лишь над обрывом скалы в побледневшей лазури

Зыбкой листвой трепетал засыпающий куст.

 

Воздух пронзали деревьев сребристые прутья.

Горы волнами терялись, и вечер, вздыхая, сгорал.

Знал он, что встретит сегодня Ее на распутье...

Благовест дальний в прозрачной тиши умирал.

 

Шагом неспешным прошла, и задумчиво кротки

Были глаза голубые, и уст улыбался коралл.

Пав на колени, он замер, и старые четки

Всё еще бледной рукой своей перебирал.

 

Осененная цветом миндальным,

Стояла одна у холма.

Замер благовест в городе дальнем...

Ты ль - Мария, Мария сама?

 

Никого. Только золотом блещет

На закате пустая даль.

Веет ветер, и дерево плещет,

Беззвучно роняя миндаль.

Пресыщение

 

(Подражание К. Бальмонту)

Сонмы грешных сновидений,

Извращенных наслаждений,

Окружив меня, стоят -

О возмездии вопят.

Совесть рвется и клокочет,

Дико страсть над ней хохочет.

Ум мутится, вянет воля,

Напоследок волком взвоя.

Привет осени

 

Осень, здравствуй! Ты ли это,

Долгожданная, пришла?

В сердце льются волны света,

В сердце, как в вечернем море,

 

Улеглись прибои зла.

Режа длинными тенями

Злато бледное дубров,

Встали над пустыми днями

 

Очарованные зори

Зазвеневших вечеров.

Прикоснись к недавним ранам,

Поцелуем исцели!

 

Нежно-розовым туманом

Очаруй в померкшем круге

Холодеющей земли.

Голубой воды сверканье,

 

Зелень аира в пруду!

В этот холод и сиянье,

Как в объятия подруги,

Ранним утром упаду!

Пролог к неоконченной поэме

 

Кончался день, и сумерки спускались.

Огнями храм Божественный горел.

В стенах святые звуки раздавались,

Огромный хор торжественно гремел.

А за окном уж птичка щебетала

И начинала царствовать весна.

Сорвавши лед, природа ликовала,

Как бы восстав от мертвенного сна.

Весь воздух полон был благоуханьем.

На землю слезы теплые лились.

Сжималась грудь восторженным рыданьем,

И звуки арф невидимых неслись.

И в этот миг, торжественно-высокий,

Явился новый дух от двух духов,

И свет, дотоль светивший так далеко,

Покинул грань невидимых миров.

Он был рожден, но этого рожденья

Не знал никто. Сокрытое от всех,

Оно несло надежду искупленья,

И умерщвляло царствующий грех...

Пускай иссяк источник животворный ...

 

Пускай иссяк источник животворный

В сердцах людей, проклявших вечный свет.

Пускай они влачат свой век позорно,

Греху служа, забыв святой завет.

Весь мрак греха расчистит и развеет

Одна лишь капля крови пролитой,

И вечность вновь детей своих взлелеет,

И вновь призыв послышится святой.

И, как заря пред солнечным рассветом

Пролившись, тьму убьет святая кровь,

И будет кровь опять святым заветом,

Что мир омыт и царствует любовь.

Раскрылась Вечности страница...

 

Раскрылась Вечности страница.

Змея бессильно умерла.

И видел я, как голубица

Взвилась во сретенье орла.

Сергий Радонежский

 

Весь день из рук не выпускав пилы,

Вдали соблазнов суетного мира,

Простой чернец, без церкви и без клира,

Молюсь в лесу, среди туманной мглы.

 

Заря зажгла сосновые стволы,

Запахло земляникой; стало сыро...

Звучи, звучи, вечерняя стихира

Под тихое жужжание пчелы.

 

Ветха фелонь, чуть тлеет ладан скудный.

Вдали сияют ризой изумрудной

Луга в благоухающих цветах,

 

Мой храм наполнен медом и смолою.

Пречистая! склонившись к аналою,

К тебе взывает юноша-монах.

Силы последние мрак собирает...

 

Силы последние мрак собирает.

   Тщетны они.

   В дымном тумане уже возникают

   Новые дни.

   Стоя пред вечным, отбрось все сомненья.

   Горе пройдет,

   И из тумана земного мученья

   Солнце взойдет.

Сияньем, золотым и алым...

 

Сияньем, золотым и алым,

Исходит запад. Я - один.

В вечерний час в лесу опалом,

Средь зачарованных вершин.

 

Чу! Детский крик и лай собаки

Донесся из деревни вдруг.

Донесся из деревни вдруг.

Разделен и малейший звук!

 

Мечта в былом без боли бродит,

И от хрустальной вышины

На сердце и на землю сходит

Очарованье тишины.

Сколько раз тяжелые ненастья ...

 

Сколько раз тяжелые ненастья

Застилали наш убогий путь,

И в тумане призрачного счастья

Тщетно мы стремились отдохнуть.

Но, свой долг покорно исполняя,

Мы брели все тою же тропой,

Средь обмана веры не теряя,

Не смущаясь трудною борьбой.

Ночь проходит. Близок час рассвета.

Так восстань, усталый, бедный друг,

И в обитель царственного света

Мы пойдем, забыв земной недуг.

Неужель теперь, когда сияет

Новый день лучами красоты,

Нас поток житейский разлучает

И забыты прежние мечты?

Нет. Не верь минутному обману.

Все сомненья кончатся, поверь.

И, забыв земную, злую рану,

Мы откроем радужную дверь.

Смерклось. Небо потухает...

 

Смерклось. Небо потухает.

   На него гляжу один.

   Темной тучей застилает

   Белизну его седин.

  

   Небо грозно лиловеет,

   Но промчался краткий миг,

   И опять оно бледнеет...

   Так бессильно цепенеет

   Умирающий старик.

  

   Долго, долго по балкону

   Я хожу в вечерней мгле.

   Ночь ползет по небосклону

   И спускается к земле.

  

   Будто нежной женской ласки

   В этот час леса полны.

   Эти гаснущие краски,

   Эта песня тишины.

Солнце прорвало тяжелую тучу ...

 

Солнце прорвало тяжелую тучу

   Ярким лучом.

   Свет проливается в душу могучим

   Теплым ключом.

   Все умолкает пред силою вечною

   Чистой волны.

   Только летают вокруг бесконечные

   Бледные сны.

Сонет

 

Торжественная песнь неслась по темным сводам,

   Струился фимиам воздушною рекой.

   С душой, исполненной любовью и тоской,

   Я у дверей стоял с молящимся народом.

  

   Распахивалась дверь, и с чьим-нибудь приходом

   Врывался громкий шум тревоги городской.

   Оглядывались все, и этим эпизодом

   Смущаем был на миг служения покой.

  

   Душа, в томлении изнемогая, блекла

   И с тайным трепетом ждала заветной встречи.

   Перед иконами горели ярче свечи,

  

   В вечернем сумраке тонули алтари...

   Холодный вешний день прощался через стекла

   Мерцаньем розовой, тускнеющей зари.

Среди снегов, залегших, как пустыня...

 

Среди снегов, залегших, как пустыня,

   Среди весенних, радостных ручьев,

   Все та же ты, бессмертная святыня,

   Все тот же путь, без мыслей и без слов.

  

   В уборе светлом хлопьев белоснежных

   И в тайных чарах сладостной весны

   Один огонь очей лазурно-нежных,

   И те же всё заманчивые сны.

  

   И как средь мрака яростной мятели,

   Так в свете ярком радостных небес

   Иду все к той же неизменной цели,

   В далекий край таинственных чудес.

  

   Среди ночей весны благоуханной

   Горят огнем мистическим мечты,

   И в белой дымке, нежной и туманной,

   Как и зимой, все та же, та же ты.

Твое лицо - запечатленный сад...

 

Твое лицо - запечатленный сад,

Где утренняя роза розовеет.

От лепестков полураскрытых веет,

Маня пчелу, медовый аромат.

 

И я пришел в цветущий вертоград,

Где райский плод сквозь зелени краснеет.

Ах, знал ли я, что для меня созреет

Румяных уст мускатный виноград?

 

Твои глаза впивая взором жадным

И ими пьян, как соком виноградным,

Припав к груди, я пью душистый вздох,

 

Забыв о всем волнующемся мире.

В твоих губах, как в розовом потире,

Вино любви и лучезарный бог.

Три видения

 

Смеялся май, синел, сверкал залив.

На берегу, в тени плакучих ив,

Увидел я беспечное дитя,

Играющее в мяч. Над ним, грустя,

Склонялась Муза, и ее рука

Держала лиру, лавр и терн венка.

 

И новый сон передо мной возник:

Клонился ветром плачущий тростник,

Летали в роще желтые листы...

И Муза мне сказала: «Видишь ты:

Старушка с отроком вокруг пруда

Идут, идут... не спрашивай, куда!»

 

Леса одеты в пурпур и огонь,

Заходит солнце. У колодца конь

Остановился с легким звоном шпор,

И девушка склонила томный взор,

На водоем поставивши ведро...

Вдали сверкнуло белое перо.

 

И Муза мне шепнула: «О дитя!

Богиня юности придет шутя,

Шутя уйдет. Ты всадника узнал?

Вином кипящий золотой фиал

Ты рано осушил. Придут ли вновь

И лира, и страданье, и любовь?»

Ты взманила к вешним трелям...

 

Ты взманила к вешним трелям,

Воззывающая вновь

Дни, когда, хмелен апрелем,

Я вверял лесным свирелям

Запевавшую любовь.

 

Для моей мечты бездомной

Дверь былого отперта;

Ты склояилась в неге томной...

Взор зеленый, голос дремный,

Лепестковые уста.

 

Снова счастья отголоски

Внятны сердцу  моему:

Ты, дитя в простой прическе,

Резво мчишься, где березки

Вниз сбегают по холму.

 

Словно льдина раскололась

От весеннего огня...

Золотится зыбкий волос,

И звенит свирельный голос

Призывающий меня.

Утренний гимн святого Амвросия

 

I

Нас утром пробуждает птица,

И пеньем гонит ночь, и солнцу шлет привет.

Так в душу сонную Спаситель к нам стучится

И к жизни нас ведет его бессмертный свет.

Он говорит: покиньте ложе,

Навстречу шествуйте воскресшему лучу,

И, душу чистую страстями не тревожа,

Внимайте мне: я здесь и в сердце к вам стучу.

II

Зари, сверкающей и алой,

Готовят солнцу путь воскресшие лучи.

Все улыбается в тот час, как солнце встало,

Сокройтесь, демоны, летавшие в ночи!

Уйди, видений лживых стая!

Сокройтеся, враги, взлелеянные тьмой,

И пусть в сиянье дня исчезнет, убегая,

Смущающих страстей во тьме кипящий рой.

Того, кто свет нам благодатный

Так мудро даровал, мы будем прославлять,

Пока не сменится зарею беззакатной

Наш день, чтоб без утра и вечера сиять.

Элегия

 

Тебе, о нежная, не до моей цевницы.

Лишь одному теперь из-под густой ресницы

 

Сияет ласково твой темный, тихий взор,

Когда над нивами сверкает хлебозор,

 

И ночь исполнена тоской и вожделеньем.

Вчера, едва заря померкла над селеньем,

 

И месяц забелел из голубых глубин,

У ветхого плетня, в тени густых рябин,

 

Я вас подслушивал, ревнивый и печальный.

Мерцали молнии, и отзвук песни дальной

 

Томился, замирал. А я, боясь дохнуть,

Смотрел, как томно ты взволнованную грудь

 

Его лобзаниям и ласкам предавала,

Безмолвно таяла, томилась и пылала...

 

Как нежно пальцами его лицо брала,

Смотря ему в глаза. Какою ты была

 

Зараз и царственной, и страстной, и стыдливой.

Шептали юноши завистливо: «счастливый!»

 

И долго голос твой во мраке слышал я:

«Вот губы, плечи, грудь... целуй, твоя, твоя!»

Юность Сергия

 

(Картина М. В. Нестерова)

Небесной лазурью цветы зацветают;

На дерево с дерева птицы порхают;

Деревья стоят в упоительном сне,

Овеяны чистым порывом извне.

Здесь царство видений, здесь царство теней;

Здесь ветер совсем не колышет ветвей.

Здесь ангелы ходят; здесь все неспроста:

В медведе простом залегла красота;

Здесь страсти молчат от приливов святых

Под сладостной тенью цветов золотых.

Я шел забытою и бедною тропой...

 

Я шел забытою и бедною тропой;

Шуршали листья тихо под ногой;

Осины лист испуганно дрожал;

В последний раз осенний день блистал.

Я шел к блаженству. Путь блестел ...

 

Я шел к блаженству. Путь блестел

Росы вечерней красным светом.**

Ночнойэфир на землю лился.

В душе ликующей моей

Видений светлых рой кружился.

Воспоминанья прежних дней

Во мне горели ярким светом.

Я слышал ясный голос твой

И, озарен твоим приветом,

Благословлял я жребий свой.

Деревья тихо трепетали;

Я видел свет - я к свету шел;

Во мраке молнии сверкали,

И озарен был тихий дол.

В огне заката ты сияла.

Стада паслися на лугах;

В зарницах ярких ты блистала

И рассыпалась на цветах.