Сергей
Зхус

* * *

Где под Горным Сектантом ревел Африканский Барон,

где неброское солнце сквозь слизь над планетой всходило,

мы курили сушёных червей под могильный трезвон,

и летали над нами в смешных небесах крокодилы.

Поцелуй с поцелуем сливались в бессчётную дрожь.

Мириады оргазмов единую плоть сотрясали.

Обрастая десятками тонн сверхчувствительных кож,

мы собою из них прямо в небо счастливо стреляли.

Наконец, ты сказала, имплантом калеча десну,

подключившись к чудовищным снам и искря проводами:

– О, мой сказочный принц! Я тебя бесконечно люблю!

Что же будет в волнах бесконечности с нами?

Отвечал я, печатая шаг золотой в потолках:

– Наша плоть разлетится живительной пылью повсюду

и осядет весной на причудливых жёлтых губах

молодого погонщика сатурнианских верблюдов.

* * *

– О, сыгн! О, сыгн! – позвал меня отцебо.

Он трогал пальцем истинное небо.

А там дышала строгая Луна…

В прозрачном пальце кость была видна.

– Смотри! Смотри! К Луне сегодня в недра

Уходит нить межпочечного нерва!

И грудь раскрыл, и сердце показал.

Оно похоже было на вокзал,

Где суетятся сонные протоны,

Сходясь туда из разветвлённой кроны.

Животный регулируя поток,

Размеренно пульсировал висок.

А изнутри наверх, в ночное небо,

Как нить внезапно выросшего древа,

Нерв уходил светящимся пучком.

И всё, что было здесь моим отцом

Ревело и кружилось в дикой пляске.

Тяжёлый рот рассказывал мне сказки.

И гладила рука по голове.

Сигнал передавался шестерне.

Шатунный вал со скрипом опускался,

Подъёмный трицепс мощью надувался.

Вращая поворотный коленвал,

К Луне своё лицо я поднимал.

Джоконда

Сентябрь косматый. Дуновенья брома.

Теснит вестибулярная истома

Мою академическую грудь.

Смещён центр тяжести. Скорее, кто-нибудь!

Стальную ногу оторвать от пола…

Бедро работы юного Бенцоло

Готово в прах рассыпаться чрез миг.

Бодрее, пневмоприводный старик!

Ещё грохочут шестерни под брюхом!

Ещё могу из мраморного уха

Прицельно плюнуть серой в лоб врагу!

Тот упадёт в нагретую траву,

Примяв спиралевидные ромашки.

Застонут всполошённые букашки

Чредами бесконечных шестерней.

А он, дрожа остатками бровей,

В доспехах из прозрачной карамели

Лицом старинным, кисти Рафаэля,

Посмотрит в голубые небеса,

И смолкнут электронные глаза…

К нему подкатим, разорвём подвязки,

Перекачаем литров десять смазки,

Заменим платы, кожу обновим…

И вот стою красив, непобедим!

Стрелою острой в небо я взлетаю

И крылья голубые расправляю.

Я вижу чётко весь подлунный мир.

Серебряные реки, парк Чаир,

Где ты стоишь и ждёшь меня веками

С больными распростёртыми руками,

Где нет необходимых шестерней.

Супрематизм. Эпоха Хуа Вэй.

Здесь каждый гвоздь сияет совершенством.

Их забивали с истинным блаженством

Эпохи Возрожденья Мастера.

Твои десятитонные глаза

В глубинах роковой мерцают страстью.

Со всею в мышцах собранною властью

На кнопку пневмопривода давлю,

Стучу по пыльным клавишам «ЛЮБЛЮ»,

В контейнер протоплазму наливаю

И с трепетной надеждой замираю…

Проходит год. Часы мои стучат.

Но жизни нет. И шестерни стоят.

И снова, раб своей берцовой кости,

Бреду и плачу золотом от злости.

Вокруг трубит несовершенный мир.

Не лучше ль дёрнуть жизни балансир

И перейти на уровень смертельный,

Где сам да Винчи в камере отдельной

Свои биомагнетики творит?

Уж сердце синим пламенем горит.

Грядёт подготовительная фаза.

Прощальная написана уж фраза.

Её осталось разослать друзьям.

Читаю почту. В папках только спам.

Ещё письмо. Наверное, реклама.

Гореть в аду презренным слугам спама.

Смотрю на дату… прислано сейчас.

И не могу отвесть безумных глаз!

Там средь цветов и вязи лебединой

Старинным шрифтом набрано: «ЛЮБИМЫЙ!»

* * *

Кантабиле шестерней прямоосных

Настраивал сам Джотто молодой –

Маэстро чутких сеточек венозных

С тяжёлой шестигранной головой.

Непревзойдённым взмахом молоточка,

Свернувшись в узел мускулов и жил,

Он ударял в чувствительную точку

И рядом, призадумавшись, бродил,

Покуда визг и рёв не умолкали,

И оставался тонкий чистый звук,

Среди кусков расколотой эмали,

Послушный мановенью чутких рук…

Я был тогда юнцом девятитонным

Со скрежетом в конструкциях ветрил.

И фуга Баха для моей валторны

Была в те дни превыше всяких сил.

Он подошёл и отвернул контр-вентиль.

Мой тёмный мозг наполнила заря.

Он в корпус запустил осенний ветер.

И я смеялся цветом янтаря...

Безумец, где сейчас твои детали?..

Плацента, жилы, бабушка, винты…

Футболка с блёклой надписью Galiano,

Глаза витиеватой красоты…

Ведь у меня в коробке потаённой

Среди венецианского белья

Хранится в банке с жидкостью солёной

Всего лишь почка правая твоя.

Охота на лосей

…и лось упал – комбайн наружу.

Вокруг лежат обломки микросхем.

Сейчас покровы древние нарушу,

Чтоб вынуть пулю из объятий вен.

Огромен ты, обломок мезозоя.

Ещё дрожит в лесу твой гулкий рёв

С тех пор, как пуля в гуще сухостоя

Пронзила твой термический покров.

С ней ты бежал ещё четыре метра.

Стволы деревьев рушились как сон.

Потом застыл и от порыва ветра

Ты на пригорок рухнул под углом.

С тех пор прошло лишь три с полтиной века.

А я уже – морщинистый старик,

Ещё не съел и трети пневмо-века.

И жить в тебе почти уже привык.

Прилажены рычажные крепленья.

Пришиты мышцы к жиле становой.

И, двигая все эти сочлененья,

Порой мы бродим по тайге с тобой.

Охота на кабанов

Шаг, разбег и в сторону прыжком,

Чтобы в скорость мускулом вцепиться

И бежать зелёным каблуком

До тех пор, покуда пыль клубится.

Ударяя в разные места

Плоскости бессчётными ногами,

Повстречал я в поле кабана.

Он смещался к центру кабанами.

Разворот сквозь время напролом.

Девять, семь, четыре, бобик слева –

О кабано бом! – и кабанон

Шествует в симптомах перегрева.

Час проходит, ринулись года,

Возмещая градус поворота.

Нарастает корпус кабана.

Уж слышны «тик-так» его галопа.

Упирая в стену свой кинжал,

Я смещаю в центр координаты.

Хоп! И вот кабан уж набежал.

Изо рта посыпались дукаты.

Мой победный рёв трясёт округу.

Стоя над поверженным врагом,

Поднимаю к небу пневморуку.

В ней – кабаний синхрофазотрон!

Охота на кита

Я бросил сеть на острый выступ моря.

Там в толщах вод угадывался кит.

Разбег, рывок, и вот, ревя от зноя,

Он камни и песок собой дробит.

Двухвенные взирают зимородки

С прибрежных скал на нашу с ним борьбу.

Их острые стальные подбородки

Обильную предчувствуют еду.

Кита двухсотметровая махина

Ещё бурлит и тикает внутри.

Глубокая зияет горловина.

Туда чредой уходят фонари.

В разверстый зев затягивает нежно

Пьянящего дыхания поток.

И я, стряхнув с галош песок прибрежный,

Вошёл под нёба мягкий потолок.

Какой чудесный храм из рыбьей кости,

Увитый мышц съедобным волокном!

Но из всего, что скрыто в этом торсе

Мне нужен только синхрофазотрон.

Его из недр колеблющихся выну,

Сосуды обрублю стальной пилой

И, выйдя вон, с победным рёвом вскину

Его гудящий корпус над собой!

* * *

Земля заколебалась под комбайном,

а я в кусты с базукою упал

и, наведя на цель движеньем плавным,

курок стальной, зажмурившись, нажал.

Базука громыхнула, и отдача

в лесной овраг откинула меня.

Я выбрался из ямы по-собачьи.

Полрощи было в сполохах огня.

А посреди – комбайн двадцатитонный.

Шарниры воют, шестерни скрипят.

Снарядом вспорот слой земли огромный.

Там камни драгоценные блестят.

В огне кабина. Сладким ароматом

со вкусом дыни кольца стелет дым.

Комбайнер скачет по полю сайгаком

через холмы и рощицы – к своим.

* * *

Электронная кобра средь бед и забот,

Съев на ужин крыло крокодила,

Малышам своим дохленьким песню поёт.

Подпевает ей папа-годзилла.

Вы растите мои малыши-голыши,

Обрастайте парчой и металлом.

Пусть прозрачный мешочек драконьей души

Наполняется жидким кристаллом.

Пусть комбайном завоет у вас в глубине

Агрегат многожильного сердца.

Пусть колеблет ваш голос пространство извне

С частотой одного мегагерца.

Придет срок – бледный рыцарь взметнётся на миг,

Раня кожу копьём незаметным,

И по жилам его многопрофильный лик

Разойдётся раствором целебным.

Расправляйте же крылья в торжественном сне,

Поднимайтесь на макро-высоты!

Пусть вам рыцарь прекрасный на бледном коне

Гермошлема блеснёт позолотой!

Ужин Октавиана

Печь затопил, и окна запотели.

В меду густом кузнечики ревели.

Я наливаю вожделенный суп

Из греческих ореховых скорлуп.

Лишь тем заслон, что старше витаминов.

Ползут куски прожёванных павлинов

Чредой ко мне в желудок золотой.

И через миг субстанцией густой

Они стремятся в толстые сосуды,

Чтоб напитать мои мясные груды

И в голову проникнуть напролом

Павлиньей мощью, хохотом и сном.

Александр Невский

Буслай! Гони полки на сорок восемь!

Веди ZY русского меча!

Когда к полудню совместятся оси,

Ударит в лёд псов-рыцарей моча!

Затем пойдёт мой полк преторианский

С холма под неожиданным углом.

Душа моя – Малюта Милославский

Там будет править розовым конём!

Сшибутся с лязгом боровы и кони,

Шарниры рук и сабель заскрипят.

И нежный фарш конвейеры заполнит,

И гулко кровостоки забурлят!

* * *

Кубасей пустотные инфильтры

Заливано кряжским мухоносом.

Быстро развернувшись под петрушкой,

Тыки-тыки воробья в просердце!

Колпачок упал заправски мало.

Выпил крови сразу до скелета.

Жалко-важно новый усачонок

Прыги-прыг с тарелки на сверх-землю.

Говорит: раздвиньте ваши ноги!

Об пол хлоп! ногой двухсотграммовой:

Трон зеркальный мне поставьте к маю!

С подпружинным выхватом из Крыма!

Позарвано в хватию поедем.

До столпях энергией довлеем!

В комиссарах там преважный Гудвин.

От винта и в небо карабозо.

Чуть омлет и в облако пегасом.

Заревёт, опыхтит пневмолистья.

А бывало грохнет пневмопырой,

Так что мир от нас вперёд вогнётся.

В стратосфере будет обалденно.

Дальнорез оманится зилреей.

Солнце на базебузах отъедет.

Тут как тут и мы в девятом веке:

Здравствуй, Фрол Фокич незабубённый!

И давай тихонько цаловаться.

Да с причмоком через диафрагму

Выдавим мохнатенького эльфа,

Подопрёт сердечное согрето.

Раззудится моль в плечах разумных.

Рот печальным образом покурит.

Капля будет на шелках измятых

Золотиться серебром медвяным!

* * *

Зоб за зоб птыпыргнул антихристе.

Рианмр фробары зубонос.

Прышкняра задубеет в море.

Жрот кнобр рама из присутств.

Но и слетп нлетп хитрость.

Птон скоблить на обед.

Всё это только, Тихон, база.

Пришлите точку слева от ума.

* * *

Включил игру. Нажал на ввод.

Рванул сноп цифр из монитора.

Щелчок, пробежка, кувырок –

и я в трёх метрах от дракона.

Вращает бешеная пасть

Зубов бессчётными рядами,

И механическая часть

Тоскливо воет шестернями.

Губи меня по мере сил,

Убийства древняя машина,

Но меж костей моих и жил

Стальная впаяна пружина.

Вскочу, и сразу – хоп! хоп! хоп! –

Копья посыпятся удары

Дракону в страшный медный лоб,

И кровь заполнит кулуары.

Затем кровавыя копьём

пробью семь шестерней артрозных,

и мощный синхрофазотрон

замрёт средь внутренностей грозных…

Game over. Жёсткий диск гудит.

Жар клетки мозга покидает.

Висок, пульсируя, болит.

Вокруг реальность проступает.

Всё как всегда. Обычный сон.

В окне зелёная ворона.

И на столе блестит моём

Обломок синхрофазотрона.

Предчувствие Геркуланума

Я поведу тебя с могучим ускореньем

Сквозь птичьи трели, слившиеся в рёв,

В безумный лес, где юные растенья

Взрывают, воя, земляной покров.

На них плоды вспухают за минуту.

Птенцы из гнёзд ветшающих кричат.

И видно, как сквозь нежную фактуру

Сердца птенцов взрослеющих стучат.

Сорву цветок пульсирующий, дикий,

Что сразу хищно руку обовьёт,

Раскроется, и плод равновеликий

В ладони наши тяжко упадёт.

Не жди, кусай, рви бархатную кожу,

Залейся соком, мякотью урчи!

Засыплет пепел на мгновенье позже

Траву, деревья, солнце и ручьи.