Поэты

Я хотел бы ходить

по дорогам времен,

как по нашей стране

из района в район.

Я хотел бы ходить

и в дожди и в снег,

как из города в город —

из века в век.

Петербургская стынь,

петербургская стынь.

Над замерзшей Невою

горбаты мосты.

Пушкин1 полднем белесым

на санках — туда,

где поземка метет

и вокруг ни следа.

К Черной речке

вплотную придвинулся лес.

Я б не выдержал,

кинулся наперерез.

Я кричал бы,

повиснув на морде коня:

«Ради бога,

послушайте, Пушкин, меня!

Поверните назад,

поверните назад!

Распахните в века

голубые глаза!

Честь поэта?

Она перед нами чиста,

словно утренняя

звезда».

Петербург.

Над замерзшей Невою мосты.

Я простился бы с ним

в ту январскую стынь.

Я пошел и туда бы

с котомкой — пешком,

где латынь

разговорным была языком.

Я бы в Риме

по пыльным ходил площадям,

чтоб с беспечным Овидием

встретиться там.

Я сказал бы ему:

«Сторонитесь двора!

Не к добру парусами

играют ветра.

Император жесток.

На чужбине суровой

вы окончите жизнь

под неласковым кровом».

Я покинул бы скоро

истории дали,

не успев износить

даже пары сандалий.

Я вернулся бы снова

в двадцатый наш век,

где капель,

где последний рыхлеющий снег.

Чтобы где–то

в апрельскую синюю мглу

за подснежники

мелочь платить на углу.

Если б как–то узнать

в те минуты я мог,

что вот–вот Маяковский2

нажмет на курок,

я б ворвался к нему

телефонным звонком,

хоть с поэтом

я лично и не был знаком.

Я и в завтрашний век

заглянуть бы хотел,

оторвавшись на срок

от сегодняшних дел.

Там я так бы заканчивал

каждую речь:

«Уж хоть вы–то учитесь

поэтов беречь!»

1966