Татьяна
Бурдакова

Дорожная

Однажды мы были с тобой в Ельце –

Были мельком, проездом, этот город связан с Иваном Буниным.

Ты неожиданно изменился в лице,

Когда в купе мы остались одни, а за шторой цвело полнолуние.

Вспоминай, мы же были с тобой в Ельце:

Торговали картошкой бабушки, по перрону ползли увечные...

Ты улыбался, и у меня тогда одна была цель –

Целовать твои веки и любить тебя веки вечные.

А, впрочем, не помню, в Воронеже это было или в Ельце –

В памяти только вокзал и твой свитер, в который меня ты укутывал....

Из всех на земле существующих панацей,

Между Бирюлёво Восточным и соседним Северным Бутово,

Между статным, ледяным Ленинградом и роскошной алой Москвой,

Между неразрывными Domenico Dolce и Stefano Gabbana –

Я по-прежнему выбираю капризный, скукой подёрнутый профиль твой

И тебя самого – невыносимого, непростительного болвана.

И бреду по чужому перрону, благословляя вечерний Елец,

Минеральную воду и купе с пустующей верхней полкой,

Где на столике узком ждёт меня недочитанный Ежи Лец

И вагонное, вечное радио бормочет волшебные сказки свои без умолку.

Стихотворение о недостаче

Не хватает серьёзности мне, не хватает –

Чтобы стать аналитиком или вышколенным юристом,

Чтобы в баре прожжённо тянуть леденящий виски,

Чтобы зарабатывать не полтинник, а тысяч, положим, триста…

Чтобы думать не о ресницах длинных его, а о его прописке…

Для того, чтобы под взглядом его искушённым не таять,

Не хватает серьёзности – и чего-то ещё не хватает.

Ещё не хватает бесстрашия, определённо:

Другие уезжают жить в Штаты, в Прибалтику из России...

Для других не вопрос обналичить деньги, подделать ксивы...

Другие – они очень другие, и я против них бессильна,

Как против волков – домашняя гордая псина.

Я не такая, как все, это ясно было с пелёнок

Для папы Серёжи и мамы моей Алёны.

Не хватает мне мудрости, определённо –

Даже чтобы сейчас промолчать вместо этих строчек,

Противных, быть может, чьей-то чужой, не моей природе...

Гордый, ревнивый, тщеславный – Господу не угоден,

Честный, без грима в кармане – просто сейчас не в моде,

Ведь, кроме Родины, так много других появилось родин, –

Так кто же, меня разглядев, остаться со мной захочет?

Лучше мне было бы и не писать этих строчек,

Лучше было бы чай заварить и включить, например, телевизор...

Но я, наверное, лучше займусь оформлением визы,

Чтобы вернуться в жизнь, где меня всем сердцем любили,

Где мы много и громко пели, отчаянно и безрассудно пили,

Где не считали ни сахар в крови, ни промилле,

Где сантиметрами влажными становились

                                                нас с любимым вчера разделявшие мили –

И мне по-прежнему дорог тот вечер московский сизый,

Когда я в холодном пальто была, и без денег, – и, помню, всего хватало,

И ни он не рыдал, и ни я ни на что не роптала…

И уж если терять – я готова нуждаться в друзьях, я готова к финансовой мели, –

Только чтобы мы снова глаза друг на друга поднять посмели.

Ежеутренняя

Далеко ли отсюда лежат те люди,

Что мне в детстве моём продавали хлеб?

Они вечно жили и вечно будут,

Сколько бы им ни минуло лет.

Выхожу на дорогу. Асфальт разбитый,

А под ним – вся исхожена мной земля...

Все друзья мои рядом, родная свита,

И меж них, с заплетённой косою, – я.

За рекой, возле леса, шумят вагоны,

В голубую небыль увозят сны...

Жизнь идёт всё быстрей по своим законам,

Люди ждут, как любви, как Христа, весны...

Ничего ведь, по сути, не поменялось –

Только разве что молот и серп долой:

Горожане всё так же копят усталость,

А по праздникам крестятся на аналой...

Телеграф – на почтамт отсылает грубо...

Письма так же, как раньше, глотает мир...

Полстраны «Новым жемчугом» чистит зубы

И в пакетах мягких берёт кефир…

Только стало для прошлого больше места,

Явно сузился близких знакомых круг...

Единожды женщина, дважды невеста,

Неважный поэт и такой же друг,

Я каждое утро вправляю душу,

Чтоб не было боли в моей груди,

Упрямо внушая себе: не нужен,

Не тот, разлюбил, не придёт, не жди...

И занавес – Боже! – не так железен:

Америка, Англия – хоть куда...

А мне и не нужно: мне б только песен,

Гитару и русские города...

И жизнь стала будто крутой блокбастер:

Дорожные знаки и звон монет...

Но в ней, слава жанру, бушуют страсти

И – да – обязателен happy end.

Из эгоизма

Что гадать, кто кого...

И так понятно: я тебя, а ты меня – нет.

День Победы. Марширует по площади взвод,

Равняясь на далёкий небесный парад планет.

Какое странное стало время! Панки уже не хой...

Зависимость от социальной сети – страшнее, чем мор и тиф...

Название рассказа Булгаковского – «Полотенце с петухом» –

Сегодня восприняли бы как рекламу «Le coq sportif»...

Космонавт перед первым полётом, столицу страны вспоминая,

Вместо легендарного слова – «Понаехали…» пробормотал бы...

Музыкальная сцена пополнилась новыми именами –

Но многие гитаристы как будто бы слабо играют по табам...

Люди одеваются тщательно, в пух и бессмысленный прах –

Но их раздражает, когда другие в метро с интересом глазеют на них...

И любовь, пишут умные блогеры, – по сути, всего лишь страх:

Все мы, оказалось, просто боимся остаться одни.

Так и есть: ты был нужен мне только из эгоизма.

Мне просто хотелось встретить с тобою вечность,

Пережить третью мировую, финансовый кризис и все катаклизмы,

Принимать тебя всяким – расстроенным, нервным и даже увечным...

Чтобы дразнить тебя только, мне смешивать хотелось коктейли

Из запахов разных стран – и в спальню тебе приносить на подносе,

Рассказывать, какие грустные дети мне встречались на улицах Дели

И что сейчас в Берлине, Париже и Риме мужчины носят...

Эгоистично, согласна, – но я очень нуждалась в твоей защите.

По сути, ты прав – мотивации всюду одни и те же:

Из гордыни одной я разглаживала бы твои морщинки,

Из себялюбия целовала бы каждый волос твой поседевший...

Знаешь, я недавно поняла интересную вещь такую:

Когда я читала стихи, ты всегда вёл себя, как бесноватый в храме.

Ты правды боялся, как кары Господней, тебе болью сводило скулы...

И знаешь, одним эгоизмом я не сумела бы

так

твою душу ранить.

Москва. Экспромт

Как в Глинищевском переулке

Одурело цветёт сирень!..

Малахитовою шкатулкой

Предо мною раскрылся день.

Я ступаю, как королева,

И ко мне не пристанет грязь.

Ты давно повернул налево –

И, похоже, в последний раз.

Мы совсем разошлись, пожалуй;

Это, право же, так старо...

Вновь свобода вонзила жало

В моё раненое нутро...

Жизнь немного, но изменилась:

Был бекар, а теперь диез...

Мне давно ничего не снилось –

А сегодня приснился лес...

Да, мы были красивой парой, –

Только, Боже, какой минор!..

Это будто на «Ягуаре»

В деревенский попасть затор.

Хуже этого – не бывает,

Разве выехать на бульвар,

Управляя тугим трамваем,

Когда каждый здесь – «Ягуар»...

Ты бросаешь окурок в урну

И закуриваешь опять.

Джинсы, стрижка... Поёт недурно...

Ночь... «Martini»... Твоя кровать...

Эти простыни – слышишь? – стонут!

Я-то думала, ты эстет...

Ты швыряешь их жизни в омут –

Всех достоинств и всех мастей...

Впрочем, мне не важны нюансы –

Не запачкать бы каблуки.

У меня теперь прочный панцирь

От Матфея и от Луки.

До меня не достать изменам

И плевкам пролетарских урн...

Я всё так же люблю Шопена

И двадцатый его ноктюрн.

* * *

Привет-привет.

Доброго, я бы сказала, дня.

Что, какие новости, –

Любовь твоя вылетела в кювет?

Что-то ещё интересное

Приготовили для меня?

Привет-привет,

Чего не отвечаешь мне?

А ведь я тебе крестик этот на шею вешала...

Очень давно не был в Москве? –

Так ты приезжай чаще,

У нас скоро июль черешневый...

Привет-привет.

Как там на севере? Северно?

У нас как всегда – асфальтово,

И я тут хожу босиком по траве,

Хожу без белья, да,

Покрываюсь загаром матовым...

Ну, пока-пока.

Пощади ближнего своего:

Развернись наизнанку и вон выйди.

Из-под волжской воды, издалека

По тебе кричат уже колокола –

А ты до сих пор в таком виде...

Пока-пока.

Я тебе приготовила там

Простыню светлую, чистую.

Скоро грянет уже закат,

Скоро осень твоя наступит,

Глаза обернёт пеленой батистовой...

Давай-давай,

Резвенько, разом, к выходу.

Не тушуйся, маршем, –

И в такт шагам подпевай.

Глаза мои зеленеют от счастья,

Как мхом покрывается баржа...

Да знаю, я глупая.

Спасибо большое,

Я помню, что ты умнее –

Но только если под лупою

Разгляжу в тебе сердце.

Любви давно не имея,

Ты бешено высох.

Глаза побелели, отчаялись,

Уже – неживой.

Так же в брошенных избах

Затухали седые крестьяне

Под революции вой...

Ты яростно выгорел;

История повторяется –

Ну, ты же читал про древлян,

Про Ольгу, про Игоря...

Ты путаешь реплики, дальше мои –

Мы же с тобой по ролям...

Пока же, пока.

Звёзды несутся над нами

Как для глухонемых – бегущей строкой...

Читай по слогам: «Твой капкан

Закрывается. Целуй её, но на прощание если –

Ты навсегда изгой».

Юность

Смычок гудка холодной электрички

Играет на струне моей души.

Чудовищно, как всё это вторично:

Читать опять «Над пропастью во ржи»,

Закутываться в шарф бордово-синий,

Замкнуть свой мир на музыку внутри…

В наушниках взрывается Россини,…

На вечер запланирован ЦДРИ.

Сейчас тебе почти уже под тридцать.

Так много было, что иммунитет:

События способны повториться,

Эмоции же от событий – нет…

На ЛЭПах ветер распинает осень…

Обочины трамвайного пути –

Как кромка, за которую выносит

Со мною отказавшихся идти

И навсегда оставшихся в системе,

В которой только сутолока дней,

В которой те всегда живут не с теми

И от не тех несут в себе детей,

В которой не напишутся романы,

И никогда не снимется кино,

И с неба не падёт небесной манны:

Ведь в жизни это не заведено!..

Будь проклята моя нерезистентность:

Я чувствую всё слишком, чересчур, –

И боль внутри от каждого момента,

Но с этой болью не идут к врачу:

С ней просто ждут той нужной остановки,

Когда в трамвай войдёт не пришлый: свой,

Такой, как ты, волшебник-полукровка, –

И заберёт тебя под свой конвой.

И будет снова всё, что было десять

Прекрасных лет назад, и даже пять…

И ничего ты не успеешь взвесить –

Так быстро ты окажешься опять

Самой собой, в наушниках и с книгой,

Закутанной в бордово-синий шарф…

Не ценят избавление от ига,

Вовек свободы от любви не знав.

Стихотворение о войне и бытовой химии

Я любила тебя – и когда-нибудь ты этот факт переваришь.

Началось всё с прекрасной, теперь же – почти позабытой весны:

Время вывело боль с души, как справляется с грязью «Ваниш» –

Тебя нет ни на поле моём, ни на узкой скамье запасных.

Я любила тебя... Когда небо закатом терзал ненасытный вечер,

Когда нервы мои рвал на части победный московский салют –

Где ты был?! Красногорск? Краснознаменск? Жуковский? Заречье?

В потной очереди около кассы обмена валют?

Я любила тебя: ежедневно противясь житейской мути,

Избегая для нас безрадостных, скользких и тупиковых троп…

И даже когда понимала, как страшен ты, как равнодушно беспутен!

А сильнее всего – когда представлялось: ведь когда-то однажды

ты ляжешь в гроб.

И закончится всё. Потому что – не станет смысла:

Ни в любви, ни в политике, ни даже в Победе – больше ни в чём.

Я просила Христа, чтобы горе вовек над твоей головой не нависло,

И ангела, чтобы парил за твоим загорелым плечом...

Гаражи у разбитой дороги беззлобно и грустно ржавеют,

А сентябрь, как бабочка, из кокона августа яростно прёт...

Тёмной ночью откуда-то дымом тревожно повеет…

На Болотной с плакатом опять голосит озверевший народ…

Я надеялась: буду с тобой, пока гаражи навсегда не завалит снегом

И старуха с кривою клюкой и в платке не покажется у дверей,

Пока нежность моя не отправится вдаль по рекам

До каких-нибудь облачных, мне не известных морей…

Но любовь – это химия, и наша с тобою, увы, бытовая:

Многолетняя едкость, в итоге сошедшая в горькую гнусь.

Когда-нибудь вечером, постель для двоих – не для нас – расстилая,

Я вспомню тебя – и, мгновенно забыв, за упавшей подушкой нагнусь…

Пока же – поем, как обычно… Посуду помою ромашковым «Прилом»…

Диван разложу и прилягу, молясь: лишь бы, Господи, не было снов.

На тридцатом году моей жизни, в осенний призыв, меня всё же забрили –

Воевать за границами зоны комфорта

за внутренний мир:

чтобы стал он предательски нов.

* * *

Детка, ты же у руля – тогда и рули.

Guf – «Бывшая»

Когда-то, давным-давно,

Мы слушали русский рок.

Открытое в ночь окно,

Свобода пустых дорог,

Ударные плейлисты,

Рассветов прохладный лён –

И слева, конечно, ты:

Чуть пьяный и за рулём.

Но ты поменял волну –

Настроился на хип-хоп:

«”Аквариум”?.. Ой, да ну..».,

«Опять ты включила “Гр.Об.”..». –

И корчился профиль твой,

И злились твои глаза...

Я думала: ничего...

Спускала на тормозах...

Но время меняет всё –

Не вечен и саундтрек.

Метелями зимних сёл,

Течением синих рек

Нас вынесло прочь, в поля...

За окнами – та же ширь...

Но я теперь у руля,

А ты теперь – пассажир.

В салоне играет «Blur»,

Бурбоном заправлен бак...

Румянеет светофор...

Ты тихо предложишь: «Бах?..» –

Но я выжимаю газ.

Педаль поцелует пол...

Прости, но на этот раз

Я выбрала рок-н-ролл.

Последнее стихотворение

Во мне было столько надежды, что надеяться стало привычкой.

Во мне было столько силы, что это стало чем-то вроде lifestyle,

И мой честный ответ на вопрос, как дела, – у меня всё отлично.

Спустившийся с неба тревожный ноябрь меня пугать почти перестал.

Одна только мысль возвращалась, всё билась в больную ключицу:

Что самое злое во лжи – это то, что не всё в ней неправда...

Но мне надоело о том, что повторно не может случиться, –

Я лучше прикину, как мне не остыть к этой жизни до вьюжного марта.

Пожалуй, рвану в Амстердам и оттуда – в Питер,

Наверное, волосы выкрашу в дерзкий по-зимнему красный, –

И буду глазами стрелять в упор, распахнув свой китель,

И выбьюсь вперёд из взвода сереющей пепельной массы.

И пусть расстреляют за бьющий в цель взгляд, в объективе распятый,

И пусть удивятся, как много во взгляде булатной стали,

И пусть во мне обретёт смысл дыхания каждый пятый...

Жаль, меня эти вещи давно возбуждать перестали.

Пожалуй, я лгу, но нам всем полагается чуть эпатажа, –

И, кстати, мне правда куда важнее теперь иное,

Хотя в глубине мотиваций я, верно, осталась та же,

И твой профиль упрямый на снимке, как и прежде, в петлице со мною.

... Вы смотрите так, словно я не сказала ничего, кроме бреда,

Но есть кое-что, с чем уж точно не станете спорить:

Любовь – это когда будущий муж из машины выходит купить сигареты,

А ты улыбаешься на пассажирском,

обнять готовая

в рок-н-ролле

клубящийся

Город.

Ровесникам

_____

* Песня группы «Гражданская оборона» из альбома «Здорово и вечно» (1989).

** Песня группы «Кино» из альбома «Кино», больше известного как «Чёрный альбом» (1990) и доработанного музыкантами группы уже после гибели Виктора Цоя.

*** Фраза из песни «Давай вернёмся» группы «Чайф» из альбома «Давай вернёмся» (1992).

Рождественская

У нас с тобой будет сын.

Такой же, как ты, он будет:

Глаза – всё сплошная синь...

Я буду кормить его грудью,

А ты ему будешь петь –

Чижа и Гребенщикова...

Он будет к твоей щеке

Своей прижиматься щекою.

Ты будешь прекрасный муж,

Ты будешь любимый папа.

Ты только представь: из стуж,

Сквозь ветреный южный запах,

Сквозь всё, что у нас с тобой

Когда-то не получилось,

Сильней, чем курантов бой,

Вдруг сердце его забилось!..

Он будет тебя хватать

За бороду и за уши,

И к нам залезать в кровать...

Ты так ему будешь нужен!

Он будет такой, как ты:

Серьёзный, но своенравный...

У нас будут жить коты, –

И он, по хозяйскому праву,

Их будет таскать за хвост,

А ты – за бедняг вступаться,

Мечтая: «Скорей бы рос…

Скорее бы десять... Двадцать...

Гитару ему куплю,

Лады покажу, аккорды,

И вальсовый бой, и блюз...

Отец – это очень гордо!.».

...За окнами – блики фар,

Садовое еле едет...

Сверкает моя Москва,

Несётся по крышам ветер...

Кладя на живот ладонь,

Я греюсь у батареи.

Мы любим тебя и ждём.

Пожалуйста, поскорее.

Свадебный день. Flashback

Когда-нибудь вспыхнет вокруг белоснежный песок,

А волны, дрожа от желания, будут бросаться к нему...

И ты, наклонившись, меня поцелуешь в висок...

И больше, чем ты отдаёшь, я с тебя никогда не возьму.

Сезон отопительный – с первого октября.

Заалел хохломой сиротеющий, стылый перрон...

Всё то, что случилось со мною, по-моему, было не зря –

Но я рада, что мужем стал именно ты, а не он.

Такая вселенская осень, что я не могу не рыдать.

Такая вселенская осень вселяет умение жить –

И я, без сомнения, больше сумею отдать,

Чем ты у меня решишься сейчас попросить.

Мне больше не нужен ни каменный город Москва,

Ни дом, ни работа, ни старое, злое пальто,

Ни умные книги, которые всеми кругом нарасхват:

Теперь-то я знаю, насколько всё это не то...

Я просто хотела бы каждое утро смотреть,

Как осень смиренно сгорает в рассветном дыму,

Как осень становится зимней на целую треть,

А большего – веришь? – я точно с тебя не возьму.

* * *

Если исповедью заменить психиатра, постом заменить диету –

Намного становится проще любить своего мужчину,

Намного становится легче бояться далёкой кометы,

Намного спокойней приемлешь господство высокого чина.

Ты никому не указ, да и сам не приемлешь указов:

Каждый верит во что-то, и каждому воздаётся по вере…

Но если кому-то удастся увидеть синее небо в алмазах –

То не благодаря кропотливой работе своих бухгалтерий,

И не потому, что к семи приходил, а домой уползал в полвосьмого,

И не потому, что на начальство глядел преданным взглядом коровьим,

А потому лишь, что тщательно взвешивал каждое слово –

И всякое слово своё наполнял бесконечной любовью.