Больное утро

Какой печальный день! Нависли облака

Тяжелою и серой пеленою;

Дождь моросит... Гнетущая тоска...

И кажется земля усталой и больною.

Не видно солнца! Скрывшись в небесах,

Оно свой путь свершает невидимкой;

Блестящий шар в свинцовых облаках,

Задернут траурною дымкой.

Оно исчезнет... в небе не блеснет

Заката луч прощальною улыбкой...

Как будто этот день и солнечный восход -

Все было... только странною ошибкой.

Так иногда невидимо пройдет

Жизнь серого труда и будничных забот, -

Без ярких радостей, без яркого страданья;

Ни громкий смех, ни страстные рыданья

В ней пламенным волненьем не мелькнут;

Ей не блеснет восторг любви минут

Хотя на миг роскошною улыбкой...

И скроется она под тяжестью земли,

Как будто эта жизнь и эта смерть прошли

Какой-то странною ошибкой.

В родных полях

Простор полей родных. Бледнеют краски неба,

И тени алые на землю полегли.

Поля - свободны уж от убранного хлеба...

Лес темной полосой синеется вдали.

Осталась на полях солома золотая,

Густой щетиною торчат ее стебли.

По небу тянется птиц перелетных стая;

То - дружно поднялись к отлету журавли,

На юг, на дальний юг свободно улетая.

Безлюдно все кругом, куда ни поглядишь:

Давно последняя была полоска сжата!

И всюду - тишина в час розовый заката.

Не та опасная, тревожащая тишь,

Которою полны Италии заливы,

Когда молчат они, лукавы и ленивы,

Как кошка, что сквозь сон подстерегает мышь.

Не та немая тишь, что, сумрачны и горды,

Таят Норвегии таинственные фьорды,

Но та блаженная, святая тишина,

Какой проникнута бывает лишь Россия,

Когда в заката час молчат поля родные

И в отдых сладостный земля погружена.

Ее могучая, загадочная сила

Колосья пышных нив взлелеяла, взрастила;

Она дала нам хлеб - и отдых сладок ей,

До нового труда, до новых вешних дней.

И вот теперь она так отдалась покою,

Что, глядя на нее, смиряется душа

И сердце не болит, не бьется мысль с тоскою,

Благословенною отрадою дыша.

- Приди и отдохни! - Так, матерински нежно,

Как будто шепчет мне усталая земля.

И затихает ум, грудь дышит безмятежно,

А сердце кажется свободно и безбрежно,

Как эти мирные безбрежные поля!

Глаза

В одни глаза я влюблена,

Я упиваюсь их игрою;

Как хороша их глубина!

Но чьи они - я не открою...

Едва в тени густых ресниц

Блеснут опасными лучами -

И я упасть готова ниц

Перед волшебными очами.

В моей душе растет гроза,

Растет, тоскуя и ликуя...

Я влюблена в одни глаза...

Но чьи они - не назову я.

Говорят, я мила... Говорят, что мой взгляд...

Говорят, я мила... Говорят, что мой взгляд

То голубит, то жжет, как огнем.

Звонкий смех мой весельем звучит, говорят...

Ты не любишь? Так что же мне в нем!

Говорят, небеса вдохновенье дарят

Часто музе капризной моей.

Моя жизнь для людей дорога, говорят...

Ты не любишь? Так что же мне в ней!

1898

Люблю тебя

Люблю тебя, как любит солнце мая

Цветущих яблонь розоватый снег;

Люблю тебя, как любит, замирая,

Волна морская - недоступный брег.

Люблю тебя, как любит в час прилива

Луну ночную гордый океан,

Как любит пруд поникнувшая ива,

Как любят горы - голубой туман.

Как эхо любит горное ущелье,

Как ландыш любит нежная весна,

Как слезы - грусть, как звонкий смех - веселье,

Так я тебя любить обречена!..

На родине

От павших твердынь Порт-Артура,

С кровавых Маньчжурских степей,

Калека, солдат истомленный,

К семье возвращался своей.

Спешил он жену молодую

И малого сына обнять,

Увидеть любимого брата,

Утешить родимую мать.

Пришел он... В убогом жилище

Ему не узнать ничего:

Другая семья там ютится,

Чужие встречают его...

И стиснула сердце тревога:

Вернулся я, видно, не в срок...

«Скажите, не знаете ль, братья,

Где мать? Где жена? Где сынок?»

- «Жена твоя... Сядь... Отдохни-ка...

Небось твои раны болят».

- «Скажите скорее мне правду...

Всю правду!» - «Мужайся, солдат.

Толпа изнуренных рабочих

Решила пойти ко дворцу

Зашиты искать... С челобитной

К царю, как к родному отцу -

Надевши воскресное платье,

С толпою пошла и она...

И... насмерть зарублена шашкой

Твоя молодая жена...»

- «Но где же остался мой мальчик?

Сынок мой?..» - «Мужайся, солдат...

Твой сын в Александровском парке

Был пулею с дерева снят».

- «Где мать?» - «Помолиться к Казанской

Давно уж старушка пошла».

Избита казацкой нагайкой,

До ночи едва дожила...»

- «Не всё еще взято судьбою!

Остался единственный, брат,

Моряк, молодец и красавец...

Где брат мой?» - «Мужайся, солдат!»

- «Неужто и брата не стало?

Погиб, знать, в Цусимском бою?»

- «О нет! Не сложил у Цусимы

Он жизнь молодую свою...

Убит он у Черного моря,

Где их броненосец стоит...

За то, что вступился за правду.

Своим офицером убит».

Ни слова солдат не промолвил,

Лишь к небу он поднял глаза.

Была в них великая клятва

И будущей мести гроза...

1905

Неурожай

Истощена земля: не в силах хлеба дать.

Напрасно к небу шлют моленья люди;

Несчастная - примолкла, точно мать,

Которая боится зарыдать,

Держа ребенка у иссохшей груди.

А он виновный без вины -

Страдает, плачет он, не зная,

За что его карает грудь родная..

Так плачет и народ моей страны.

С отчаяньем его рыданьям внемлю...

Повсюду слезы, слезы... Сколько их!..

Но, видно, мало слез людских,

Чтоб напоить сухую землю.

Петербургский ноктюрн

Петербургский, серый, громадный,

Похожий на тысячи - дом,

С угрюмым колодцем-двором;

И полон тоски безотрадной

Ряд клеток, устроенных в нем.

Окна днем - словно взгляд незрячий;

С темнотой в них зажгутся огни;

Под каждою лампой висячей

Умирают скучные дни.

Живут там усталые люди;

О, как низки у них потолки!

Мне кажется - тесно их груди,

Мало воздуху - много тоски.

Спит серого дома громада,

Ее окна зловеще темны;

Лишь кой-где мерцает лампада...

Людям снятся тяжелые сны.

Отчего ж, когда ночь немая

Все охватит, скроет кругом -

К темным окнам глаза поднимая,

Я смотрю на сумрачный дом

С светлой радостью в сердце моем?

Пусть скрывает ночи бесстрастье

Очертанья серого дома, -

Но мне и во мраке знакомо,

Что таится в этих стенах.

Там живет мое светлое счастье,

Там прячется нежная сказка,

Там доверье и тихая ласка

Мне сияют в любимых глазах.

И мне веет весною отрадной,

И мне кажется чудным дворцом

Петербургский, серый, громадный,

Похожий на тысячи - дом.

Розы

В рассветном тумане стоят острова;

Скрывается море за серою далью;

Несет к нему гордые воды Нева,

Сверкая то чернью, то жидкою сталью.

Как сторож суровый и верный, гранит

Красавицу реку безмолвно хранит;

И только с далекого моря, свободный,

Бушует и рвет ее ветер холодный.

Всё мрачные, серые всюду тона;

Блестящая звездами ночь - холодна,

Деревья шумят своей темной листвою

С какою-то тайной тоской роковою,

А длинные, черные крылья теней

От звездного света черней и страшней.

Не спит еще город, - и мчатся коляски,

Спеша уносить за четою чету.

Смех, говор, слова беззастенчивой ласки

Звучат в этот утренний час на мосту.

Усталые лица... небрежные позы...

Пресыщенность поздних ночных кутежей...

А рядом вдруг - голос:

- «Душистые розы!

Вот розы! Вы роз не найдете свежей!..»

То жалкий бедняк, озираясь с опаской,

Тревожно и долго бежит за коляской,

Стремясь обогнать поворот колеса;

Охрип, весь оборван, прикрыт еле-еле,

Лохмотья на тощем, продрогнувшем теле,

В глазах - выраженье голодного пса;

А в грязных руках его свежие розы,

С улыбкой своей бессознательной грезы!..

Не в пышных садах благодатной земли

Италии светлой те розы цвели,

Не роскоши дерзкой нероновских оргий

Они в упоенье венчали восторги:

На Севере бледном взрастали цветы.

В позорных и пестрых притонах разгула

Мгновеньем их юная свежесть мелькнула...

Там к стройным ногам покупной красоты

Несла их толпа раболепною данью,

Покорна греха и позора созданью.

Свое отыграли - и брошены прочь.

Бедняк подобрал их под страхом угрозы,

И так простоит он до утра всю ночь.

Взывая напрасно:

- «Душистые розы!

Купите, вот розы, вот свежие розы!..»

Я помню, я где-то преданье прочла:

«В Тюрингии дальней графиня жила,

Как ангел прекрасна, добра и светла;

Небесная кротость! Само состраданье!..

Судьба наградила святое созданье

Супругом, подобным исчадию зла.

Однажды графиня, - гласило преданье, -

Несчастным голодным несла подаянье

Тайком от жестокого графа, как вдруг -

О ужас - ей встретился грозный супруг!

- Что вижу? Нарушив мои запрещенья,

Ты снова подачку несешь беднякам?

Скорей покажи мне, что прячешь ты там?

И если то хлеб, так не будет прощенья:

Своею свободой поплатишься ты!

- Цветы! - прошептала бедняжка в смущенье...

- Давай-ка... взгляну я на эти цветы! -

И что же? Увидел господь ее слезы

И хлеб превратил он в душистые розы».

Всевышний, на трудном житейском пути

Когда-то помогший прекрасной графине,

Скорей сотвори ж свое чудо и ныне,

И розы те в хлеб бедняку преврати!

Счастье

Причудливо смешались свет и тени,

Вдали аллея солнцем залита.

Ищу я «счастье» в лепестках сирени,

Привычною мечтою занята.

Узором странным теневые пятна

Меняются на золотом песке...

Вся белоснежна, дивно ароматна,

Сирень в пылающей руке.

- А «счастья» нет! - шепчу я безнадежно:

Ужель найти его не суждено?

И вдруг... сирень отброшена небрежно:

Шаги - ты здесь... О счастье! вот оно.