Принцип растекающегося звука

Тишина. И на крыше.

А выше –

Еще тише...

Без цели...

Граммафоном оскалены окна, как пасть волчья.

А внизу, проститутками короновавши панели,

Гогочет, хохочет прилив человеческой сволочи.

Легкий ветер сквозь ветви.

Треск вереска, твой верящий голос.

Через вереск неся едкий яд, чад и жуть,

Июньский день ко мне дополз,

Впился мне солнцем прожалить грудь.

Жир солнца по крыше, как по бутербродам

Жидкое, жаркое масло, тек...

И Москва нам казалась плохим переводом

Каких–то Божьих тревожных строк.

И когда приближалась ты сквозными глазами,

И город вопил, отбегая к Кремлю,

И биплан твоих губ над моими губами

Очерчивал, перевернувшись, мертвую петлю, –

Это медное небо было только над нами,

И под ним было только наше люблю!

Этим небом сдавлены, как тесным воротом,

Мы молчали в удушьи,

Все глуше,

Слабей...

Как золотые черепахи, проползли над городом

Песками дня купола церквей.

И когда эти улицы зноем стихали

И умолкли уйти в тишину и грустить, –

В первый раз я поклялся моими стихами

Себе за тебя отомстить.

Июнь 1918