Валентин
Ермаков

По вечерам…

Он стар, как бог.

И тает, тает,

Как вера в бога тает в нём.

Он в клубе лекции читает

О просветлении своём…

А после

Тропкой наторённой

Приходит он по вечерам

К церквушке

Властью сохранённой

Во славу русским мастерам.

И стонет там!

Ведь не минута,

Не час, не день,

А столько лет

Там было отдано кому-то,

Кого и не было, и нет.

* * *

Всё больше трезвости в душе,

Слепые воды убывают.

Невзгоды мелкие

Уже

Из колеи не выбивают.

Тоска ль накинется –

К друзьям

Не тороплюсь – берусь за дело.

Но иногда спасаю сам,

Кого крылом она задела.

Жива душа ещё, жива,

И, отвечая взрослым думам,

Шумит, как в августе листва,

Незлобным, благодарным шумом.

Спасибо, жизнь, тебе за май!

Спасибо, щедрая, за лето!

Всего дала ты через край:

Дождей

И солнечного света.

Да, много набрано в кредит,

Хоть и без записей.

Что запись!

Мне совесть душу бередит

Сильней казенных обязательств.

И если день провёл зазря,

Долг не уменьшил,

Жил впустую,

Она сурово у меня

Покой под вечер конфискует.

Как нерадивый ученик,

Закрытый в классе после смены,

Сижу униженный,

И крик

Растёт в душе моей смятенной.

Душа не рада ничему

В больной, унылый этот вечер.

Противно дома одному,

На люди б выйти! –

Выйти не с чем.

И вдруг как будто осенит:

«За стол!».

И до глухого часа

От мотыльков звенит, звенит

Моя рабочая терраса.

Опять летают майские жуки

Николаю Рубцову

Опять летают майские жуки.

Сейчас ворвётся Витька – и с порога

Загомонит: «Ты что сидишь? Ты что,

Не видишь, что жуки уже летают?!

Бежим к оврагу веники ломать!»

Мы пролетим сквозь реденький березник.

Ломать его – напрасно время тратить:

Листочки, что копейки, даже мельче.

Помчимся на черемуховый цвет.

Два веника – букета два тяжёлых.

Теперь скорей на корточки, чтоб небо

Экраном засветилось, на котором

Жуки, как самолёты-бомбовозы,

Летевшие, бывало, на Москву.

Сидим – не шевелимся. Мы – в засаде.

В полянке мягкой пятки утопают.

Дымком пахнуло: где-то жгут ботву.

Корова промычала: заблудилась.

А вот поплыл с районной танцплощадки

В сезоне этом самый первый вальс.

Эй, Витька, друг! Раскрой глаза пошире!

Заслушался?! Гляди жуков-то сколько!

Ты что, уснул?!.

…Да, ты уснул…Навечно.

Ты на немецкой мине подорвался,

Когда мы собирали колоски.

Твоя могила чистая – в саду.

Яичной разноцветной скорлупою

Она цветёт под вишней.

Мать стара:

С меньшим расстаться не хватило духу –

За домом приютила. Кто осудит? –

Двоих – для фронта, одного – себе.

А на земле такая красота,

Что по спине мурашки пробегают!

Вставай скорей! Ты что лежишь? Ты что,

Не слышишь, что жуки уже летают?

Бежим к оврагу веники ломать!

* * *

За Юхновом, у Зайцевой горы,

Стою один и думаю о многих.

Здесь шли бои…

О, сколько с той поры

По всей стране

Безруких и безногих!

Им, верно, очень хочется порой

Приковылять сюда, к однополчанам.

О, сколько их

Осталось под Горой:

И под звездой,

И просто под бурьяном!

Здесь тишина.

Ни плач коростелей,

Ни детский смех

Молчанья не нарушат.

Лишь дятла стук,

Как цокот костылей,

До дна переворачивает душу.

* * *

Отсияли  багряные грозди.

Кончен пир.

И опять, как всегда,

Улетели залётные гости, –

И приткнуться не знаешь куда.

Понимаю: тоска ненадолго.

Но окинешь окрестный простор, –

Вся земля,

Как оставленный только

И не убранный праздничный стол.

Перепутан лохматый орешник,

Лист капустный по всем по дворам…

До порханий, до веяний вешних

Много чёрной работы ветрам.

Начинают с такой неохотой

Заметать за верстою версту.

…Ах,

Скорей бы заполнить работой

Послепраздничную пустоту.

* * *

Под горой, в апреле, в половодье,

У реки, у бешеной воды.

Как мальчишка, радуюсь погоде,

Будто нет и не было беды.

А ведь было!

Было да уплыло.

Не осталось даже и следа.

Все следы размыла, затопила

Пенистая буйная вода.

* * *

Набухли будылья бурьяна,

На вербах испортился мех.

Шуршит на зубах у тумана

Дождём изрешеченный снег.

В ложбины вода понабилась

И бродит, как в бочке вино.

И сердце

Как будто влюбилось,

Опять изнывает оно.

* * *

По грудь в тумане, у реки

Стоим

И смотрим, как впервые,

Через луга, где огоньки,

В поля,

Где блики заревые.

Глядим, как первая звезда

Раскрыла длинные ресницы…

Прошли года,

Пройдут года –

Всё это снова повторится.

И затуманится река,

И заалеет неба кромка,

И отразятся облака

В глазах далёкого потомка,

И кто-то песню будет петь…

Нет, я не верю,

Что когда-то

На эту невидаль заката

Вдруг станет некому глядеть.

* * *

Уже грустилось мне о прошлом,

Уже я сдался и утих,

Уже казалось мелким, пошлым

То, что тревожило других.

Но ты пришла и оживила,

Пришла, как празднична весть.

И разлюбилось всё, что было,

И полюбилось всё, что есть.

* * *

Вот и разбил цветник,

И накупил семян.

Нет, не совсем я сник,

Перемогу изъян.

Трудно с тобою быть,

Радость моя – не ты.

Некого мне любить,

Буду любить цветы.

* * *

…И приходит пора постоянства

В неустроенный мир души:

Отрезвленьем от нудного пьянства,

Отреченьем от всякой лжи.

Не волнуют ни плечи, ни губы,

Если рядом единственной нет.

В эту пору мы вновь однолюбы,

Как когда-то, в семнадцать лет

* * *

На улице тепло, как дома.

Ушла последняя вода.

Опять предмайская истома.

И так всегда.

Всегда,

Когда уже поверил,

Что время не шагает вспять,

Вдруг распахнутся окна, двери –

И юн опять.

Опять и днями, и ночами

В крови гудят колокола,

Опять с несвязными речами

Любовь пришла!

Песня

Твой след вишнёвым цветом запорошен.

Весенний день. Весенняя беда.

Зачем зимой ты был таким хорошим,

Когда не мог остаться навсегда?

На берегу, черемухой заросшем,

Кого-то ждёшь сегодня над рекой.

Зачем со мной ты был таким хорошим,

Когда таким же будешь и с другой?

Никто не звал – ты приходил непрошен.

Никто не гнал – ушёл не от обид.

Ты и ушёл весёлым и хорошим –

Плохого легче было бы забыть.

* * *

Уже прошёл автобус ранний,

А жизнь любви ещё полна.

От соловьиных заклинаний

Забыла двигаться луна.

Да и земля изнемогает.

Весна!

И кто-то у ворот

Свои восторги изливает –

Слова Есенина поет.

Поёт про выткавшийся снова

Тот «алый цвет» и «шёлк фаты».

Уносит песенное слово

Избыток майской маеты.

Вот смолк –

И хлопнула калитка,

Напомнив облегчённый вздох.

А я

От майского избытка

Ещё избавиться не  смог.

И приближает к равновесью

Лишь нервный бег карандаша.

…Ах,

Ни в одну чужую песню

Не помещается душа!

* * *

Здесь ждал её.

Здесь плакал соловей,

Сочувствуя, что не пришла.

А там…

Как мазохиста тянет по местам

Любви крушений в юности моей.

Без тебя

Я слишком был самонадеян,

Я одиночества искал.

И вот подавлен и растерян,

Ни моря не хочу, ни скал.

Я понял, что они жестоки.

Я прочитал на их челе

Что каждый житель одинокий –

Ненужный житель на земле;

Что лучше со скалы в пучину

Метнуться сирой головой,

Чем каждый день искать причину

Того, что ты ещё живой.

* * *

Вот и мечты о тебе уходят,

Как сама ты ушла давно.

В душе и спокойней вроде,

Да только темным-темно.

И май за окном, и радуга.

И луг, и цветы на лугу…

И знаю, что нужно радоваться.

Знаю. И не могу.

Пейзаж

В реке барахтаются хлопцы.

А глянешь вдаль из-под руки:

Леса, кудрявые, как овцы,

Блаженно дремлют у реки.

Поля пылают ярым светом,

Звенят колосья спелой ржи;

И с криком

В воздухе нагретом

Гоняют ястреба стрижи.

Последние цветы

Несёт старик последние цветы.

Поверх грибов топорщатся в корзине

Ромашка,

Василёк пожухло-синий,

Осины ветвь осенней красоты.

Шёлк паутины виснет на суку.

Идёт старик,

Любуясь бабьим летом.

Как мудрым,

Повидавшим жизнь поэтам,

Такие дни по нраву старику,

Пригасло солнце – мыслям не вредит,

Текут, как паутинки полевые.

Одно сегодня душу бередит, –

То, что цветы

Несёт жене впервые.

Кого любил, та руку не дала.

Потом – война,

Потом – нужда, работа,

Опять – война,
И до седьмого пота

Опять работа…

Так и жизнь прошла.

Своих детей завёл он без любви,

Но так любил,

Что сердце обрывалось!
И в письмах ласки ей не доставалось,

Да и писал нечасто: всё – бои.

Так и зиял в его судьбе пробел.

А нынче вспомнил –

Стыд ожёг несносно!

Но что-то надоумило: не поздно.

И рад старик,

Что, может быть, успел…