18 июля 1857 года

Зачем Париж в смятении опять?

На площадях и улицах солдаты,

Народных волн не может взор обнять...

Кому спешат последний долг воздать?

Чей это гроб и катафалк богатый?

Тревожный слух в Париже пролетел:

Угас поэт - народ осиротел.

Великая скатилася звезда,

Светившая полвека кротким светом

Над алтарем страданья и труда;

Простой народ простился навсегда

С своим родным учителем-поэтом,

Воспевшим блеск его великих дел.

Угас поэт - народ осиротел.

Зачем пальба и колокольный звон,

Мундиры войск и ризы духовенства,

Торжественность тщеславных похорон

Тому, кто жил так искренно, как он,

Певцом _любви, свободы и рав_е_нства,

Несчастным льстил, но с сильными был смел_?

Угас поэт - народ осиротел.

Зачем певцу напрасный фимиам,

Дым пороха в невыносимом громе -

Дым, дорогой тщеславным богачам, -

Зачем ему? Когда _бог добрых сам,

Благословив младенца на соломе,

Не быть ничем поэту повелел_?

Угас поэт - народ осиротел.

Народ всех стран - страдание, и труд,

И сладких слез над песнями отрада

Громчей пальбы к бессмертию зовут!

И в них, поэт, тебе верховный суд -

Великому великая награда,

Когда поэт песнь лебедя пропел -

И, внемля ей, народ осиротел.

1857

1861 год

Семь тысяч триста шестьдесят

Девятый год,

Как человек ползет назад,

Бежит вперед;

Семь тысяч триста с лишком лет

Тому назад

Изображал весь белый свет

Фруктовый сад.

Мы, господа, ведем свой счет

С того числа,

Когда Адам отведал плод

Добра и зла.

Семь тысяч лет пошли ко дну

С того утра,

Как человек нашел жену,

Лишась ребра;

С тех пор счет ребрам у друзей

Мужья ведут,

Когда в наивности своей

Их жены лгут.

И всё обман и всё любовь -

Добро и зло!

Хоть время семьдесят веков

Земле сочло.

Потом мудрец на свете жил, -

Гласит молва -

За суп он брату уступил

Свои права.

Потом заспорил род людской,

Забыв урок,

За призрак власти, за дрянной

Земли клочок;

За око око, зуб за зуб

Ведет войну -

За тот же чечевичный суп,

Как в старину.

Прошли века; воюет мир,

И льется кровь -

Сегодня рухнулся кумир,

А завтра вновь

Встают неправда и порок

Еще сильней -

И служит порох и станок

Страстям людей.

И спорят гордые умы

Родной земли:

«Что нужно нам? Откуда мы?

Куда пришли?

Должны ли мы на общий суд

Тащить всё зло

Иль чтоб, по-старому, под спуд

Оно легло?

Крестьянам грамотность - вредна

Или добро?

В семействе женщина - жена

Или ребро?

Созрел ли к пище каждый рот?

Бить или нет?»

Так вопрошают Новый год

Семь тысяч лет.

1860

81-82 (М. Н. Муравьёву)

1

Сто человек, никак, ты запер в казематы;

И мало всё тебе, всё мрачен, как чума, ты!

Утешься, ведь господь царя благословил -

Отвел от родины тягчайший из ударов!

- Эх, братец! черт ли в том! Ведь я бы заморил

Сто тысяч в крепости, когда б не Комиссаров!

2

Холеру ждали мы, и каждый был готов

Диету соблюдать и жить себе здорово.

Но фурия хитра: надула докторов -

Прислала за себя из Вильны Муравьева.

1866

Бедовый критик

Уж он ослаб рассудком бедным,

Уж он старик, сухой как жердь,

Своим дыханием зловредным

Небесную коптящий твердь.

Уже, со старческою палкой,

В приюте нравственных калек,

В какой-нибудь газете жалкой

Он жалкий доживает век.

Вдруг, вспомнив прежнюю отвагу,

Рукой дрожащею скорей

Берется в корчах за бумагу -

Чернит бумагу и людей.

Старинный червь сосет и точит;

Но уж в глазах темнеет свет:

Портрет врага писать он хочет -

И выставляет свой портрет.

«Нахальство... мальчик...» - злость диктует;

Но изменившая рука

Строками черными рисует

Нахальство злого старика.

Досада пуще в грудь теснится,

Бессилье сердце жмет тоской -

И, с пеной у рта, старец злится,

Покуда сам не отравится

Своею бешеной слюной.

1859

Благоразумная точка зрения

Руководство для несозревших старцев и юношей

Я уверен в прогрессе отечества,

В просвещенных стремленьях дворян

Дать богатство наук для купечества

И духовно насытить крестьян,

Но в поспешности юного племени,

Беспристрастно когда я взгляну

С точки зрения «Нашего времени», -

Неурядицу вижу одну.

Убежденный глубоко, что родина

Обновилась и минул ей срок,

По словам господина Погодина,

Дать народам Европы урок;

Ибо к правде дорога затеряна

В исторической фальши веков, -

С точки зренья Бориса Чичерина,

Я ко всяким реформам готов.

Ни малейшей не вижу опасности

И статейку бы мог написать

В пользу так называемой гласности.

Уж наверно прошла бы в печать!

Изумила бы всё человечество

Верность взгляда в твореньи моем, -

С точки зрения «Сына отечества»

И Ципринусов, пишущих в нем.

Пусть все мнения прямо, сознательно

Возникают с различных сторон,

Ибо Павлов сказал основательно:

«Невозможно-де петь в унисон».

Я согласен, чтоб с мыслию правою

Дан простор был и мысли кривой, -

С точки зренья, покрывшею славою

Льва Камбека с его ерундой.

Появилась везде юмористика.

Все кричат как о чем-то дурном.

Но на днях с наслажденьем три листика

Я прочел в фельетоне одном.

Было столько в нем юмора милого,

Что я понял всю пользу сатир, -

С точки зренья Никиты Безрылова,

Удивившей читающий мир.

Уважая свободные мнения,

Быт, обычай, преданья и род,

Я читаю газет рассуждения

Как философ, юрист, патриот.

Но, конечно, с достоинством барина

Я смотрю беспристрастно на них, -

С точки зрения Бланка, Самарина,

Безобразова Н. и других.

Для меня равноправны все нации,

Ненавистен мне неграми торг,

На сиамцев взглянув в «Иллюстрации»,

Прихожу я в невольный восторг;

Но еврея, греховно упадшего,

Мне «Основа» и разум велит, -

С точки зрения Зотова младшего,

Звать позорною кличкою: жид.

Я на женщин гляжу снисходительно,

С точки зренья ученых врачей,

И с Юркевичем в розге внушительный

Замечаю мотив для детей.

Новый взгляд доктринера московского

В сладкий трепет приводит мой дух, -

С точки зрения Миллер-Красовского,

Разгадавшего смысл оплеух.

Формулируя жизни явления

С соблюдением мер и границ,

Я на всё приобрел точку зрения

Из журналов обеих столиц.

Эта точка достойна известности,

Ибо нежным растеньем цветет

В вертограде российской словесности,

Чтобы вкусный дать обществу плод.

1862

Быль

В семье отец и мать дет_я_м своим давали

Пример весьма дурной;

Не то чтоб ссорились: нет, ссор они не знали, -

Но чуть придет отец из должности домой,

Сейчас пойдет ворчать

На деток и на мать.

Привыкли деточки отца весьма бояться,

А посему

Уж стали не к нему,

А к нежной матери ласкаться.

Отец исправно сек малюток каждый день.

Хоть были тяжелы отцовские уроки,

Но в детях всё росли ужасные пороки -

И своеволие и лень.

Скончался папенька, осиротели дети,

И стала ласковая мать

(Хоть было трудно ей) всем царством управлять,

И слушались ее все дети, кроме Пети.

Два года в классе он сидел,

И, несмотря на все внушенья,

Лентяй не знал - и знать как будто не хотел

Таблицы умноженья!!!

Тут было надобно учителя нанять,

В котором долгий опыт

Умел бы обуздать

Греховной воли ропот,

Учитель нанятый сначала ласков был

И нежной кротостью малютку вразумил

И с корнем вырывал в нем терние дурное.

Прошел и месяц так; но новый наступил -

Увы!

Опять по-прежнему ленился сын вдовы

И стал упрямей втрое.

Однажды поутру (учитель был сердит)

Сидят за кофием с родительницей дети.

Учитель, вежливо раскланявшись, глядит -

Нет Пети!

Где Петя? Пети нет!

Мать шлет к нему слугу и видимо хлопочет.

И что ж? Слуга принес решительный ответ,

Что Петя кофию не хочет!!!

Тогда учителев раздался зычный глас:

«Прокофий,

Сходи к строптивому, и чтоб он шел сейчас

Пить кофий!»

От голоса сего

Внезапно всё умолкло:

Малютки все до одного

Покрыты бледностью, дрожат в окошках стекла.

Мать в страхе тянется к своим птенцам младым,

Меж тем чело ее подернулося тучей!..

Необычайный случай!

Как быть? Пример другим!

Надеясь, что смирится

Строптивое дитя,

Пошел учитель сам, чтоб с ним распорядиться

_Хоть не хотя хотя_. {*}

{* Подражание слогу г. Миллер-Красовского.}

Не тут-то было!

«Зачем ты к кофию, мальчишка, не пришел?». -

Учитель вопросил его с сугубой силой.

«Я... я... я не хочу...» - «Не хочешь? Произвол!!!» -

Учитель заревел, как вол,

И мальчику, что было духу,

Дал плюху,

За нею две влепил, и - если то возможно -

Предание гласит, что дал их _осторожно_.

-----

Мальчишка присмирел и мягок стал, как шелк.

Какой же в басне толк?

Толк этой басни тот, что так же б не мешало

Смирять пощечиной и взрослого нахала,

Да не слегка

(Особенно когда болван учить берется),

А со всего плеча, уж как ни размахнется

Здоровая рука.

1859

В наше время...

1

ПРОЛОГ

Роскошь так уж роскошь - истинно беспутная;

Бедность так уж бедность - смерть ежеминутная;

Голод так уж голод - областию целою;

Пьянство так уж пьянство - всё с горячкой белою.

Моды так уж моды - все перемудренные;

Дамы так уж дамы - полуобнаженные;

Шлейфы так уж шлейфы - двух- и трехсаженные;

На пол нагло брошены камни драгоценные.

Нечто лучше женщины в красоте искусственной,

С шиком нарисованной, чувственно-бесчувственной:

Обаянье демона, ангела незлобие -

Во втором издании «божие подобие».

Похоть так уж похоть - с роковою силою

Деньгам, сердцу, разуму - всем грозит могилою:

Старцы льнут и падают, как грудные деточки,

И за ними дети их - плод от той же веточки.

Воры так уж воры - крупные, с кокардами;

Кражи так уж кражи - чуть не миллиардами;

Жуликов-мазуриков в эту пору грозную -

Как на небе звездочек в ноченьку морозную.

Мелкие скандальчики с крупными беспутствами;

Разоренья честные с злостными банкрутствами;

Фокусы бумажные, из нулей могущества -

И на каждой улице описи имущества.

И на каждой улице, с музыкою, с плясками,

Разоряют вежливо, обирают с ласками,

И - притоны мрачные, кутежи с злодействами,

И убийства зверские целыми семействами.

И работа вечная и неугомонная,

И холодность мертвая, строгость непреклонная,

И с трибун словесников речь всегда медовая,

И нужда молчащая, но на всё готовая.

Скорбь так скорбь безмолвная. Горе, как нахлынуло,

Всё существование разом опрокинуло:

Знает погибающий, что никто не сжалится,

И, как сноп бесчувственный, сам в могилу валится.

Смех так смех насильственный, злобы не скрывающий,

Или разухабистый и стыда не знающий,

Или уж отчаянный, с умоисступлением -

Над собой, над ближними и над всем творением.

2

ХЛЕБА И ЗРЕЛИЩ!

Денег! денег! денег! Вопль над целым краем,

Все ожесточились, даже страшно стало...

Мы друг друга гоним, топим, убиваем...

Странно: ведь и прежде денег не бывало.

Нравы стали мягче, - молвить вообще-то, -

Но еще ужасней вопли, стоны, вздохи.

Что же дальше будет? Есть ответ на это:

Разные потребы в разные эпохи.

Древний Рим был страшен всем земным владыкам.

В нем существовала общая потреба -

И не допускавшим отлагательств криком

Грозно выражались: «Зрелищ нам и хлеба!»

Это был период варварского Рима.

Нам такое зверство даже незнакомо.

С знаменем прогресса, вьющимся незримо,

Мы идем учебным шагом в три приема.

Но мечту Мадзини и добычу Пиев

В стороне оставим, дело там не наше:

Нам милей Архангельск, Петербург и Киев,

А Москвы-старушки ничего нет краше.

Древле нам прогрессом не трубили в уши.

Жили мы спокойно, жили-поживали,

Продавали души, чтобы бить баклуши,

И с душой девичье тело покупали.

Было всё согласно, было всё послушно -

Старики, старухи, бабы, мужичонки

В мнениях сходились все единодушно:

Никакой душонки нет, мол, у девчонки.

Нынче хоть и то же, но не то уж дело -

Сказано в писаньи: дню довлеет злоба -

Так же продается и душа и тело,

Но особо тело и душа особо.

Так же продается каждый шут приказный,

Так же ждет в передней ласки и подачки

И, хоть в новой форме, «целесообразной»,

Всё на тех же лапках комнатной собачки

Служит и доносит, хоть никто не просит,

Хоть в какой поступит комитет негласный,

Только не смотрите, что ливрею носит -

Черт его ведь знает, может быть, он красный!

Всё переменилось. Женщины - поди-ка! -

Так же ведь тела их продает нужда нам;

Только вздорожали, как зимой клубника,

А разврат дешевый пахнет чемоданом.

Зрелищ! зрелищ! зрелищ! - вскрикнули мы дружно.

Подавай театров - частных и народных!

Для людей развитых развлеченье нужно,

Средство от запоя для крестьян свободных.

Зрелища иные жизнь дает без платы,

В зале, где, святою скорбию томимый,

С полотна на судей смотрит бог распятый -

Христианской эры первый подсудимый.

В разлуке

Расстались гордо мы; ни словом, ни слезою

Я грусти признака тебе не подала.

Мы разошлись навек... но если бы с тобою

Я встретиться могла!

Без слез, без жалоб я склонилась пред судьбою.

Не знаю: сделав мне так много в жизни зла,

Любил ли ты меня... но если бы с тобою

Я встретиться могла!

В. В. Толбину

Василий Васильевич, вот

Издания Генкеля томик,

Бессонных ночей моих плод -

Известности карточный домик.

Здесь молодость, слава, любовь,

Интрижки, Лизеты, Жаннеты,

Которых так любят поэты,

И Вакх, согревающий кровь;

Намеки равенства, свободы,

По коим ценсура прошла,

Горячее чувство природы

И - барышни тра-ла-ла-ла!

Здесь ненависть к дряни мишурной

И злоба без всяких прикрас

На всё, что во Франции дурно

И вчетверо хуже у нас;

В борьбе с нищетою и ленью

Здесь я, переводчик-поэт,

Стою за великою тенью

Лучом его славы согрет.

1858

Великие истины

Повсюду торжествует гласность,

Вступила мысль в свои права,

И нам от ближнего опасность

Не угрожает за слова.

Мрак с тишиной нам ненавистен,

Простора требует наш дух,

И смело ряд великих истин

Я первый возвещаю вслух.

Порядки старые не новы

И не младенцы - старики;

Больные люди - не здоровы,

И очень глупы дураки.

Мы смертны все без исключенья;

Нет в мире действий без причин;

Не нужно мертвому леченья.

Одиножды один - один.

Для варки щей нужна капуста;

Статьи потребны для газет;

Тот кошелек, в котором пусто,

В том ни копейки денег нет;

День с ночью составляет сутки;

Рубль состоит из двух полтин;

Желают пищи все желудки.

Одиножды один - один.

Москва есть древняя столица;

По-русски медик значит врач,

А чудодейка есть вещица,

О коей публикует Кач.

Профессор - степень или званье;

Коллежский регистратор - чин;

Кнуты и розги - наказанье.

Одиножды один - один.

Покуда кость собака гложет,

Ее не следует ласкать,

И необъятного не может

Никто решительно обнять.

Не надо мудрствовать лукаво,

Но каждый честный гражданин

Всегда сказать имеет право:

Одиножды один - один.

В сей песне сорок восемь строчек.

Согласен я - в них смыслу нет;

Но рифмы есть везде и точек

Компрометирующих нет.

Эпоха гласности настала,

Во всем прогресс - но между тем

Блажен, кто рассуждает мало

И кто не думает совсем.

Весенняя сказка

Здоровый ум дал бог ему,

Горячую дал кровь,

Да бедность гордую к уму,

А к бедности любовь.

А ей - подобью своему -

Придав земную плоть,

Любовь дал, так же как ему,

И бедность дал господь.

Обманом тайного сродства

И лет увлечены,

Хоть и бедны до воровства,

Но были влюблены.

Он видел в ней любви венец

И ей сиял лучом,

И - наших дней концов конец -

Стояли под венцом.

Он не согнулся от трудов,

Но так упорно шел,

Что стал, как истина, суров,

Как добродетель, зол.

Она - в мороз из теплых стран

Заброшенный цветок -

Осталась милой - как обман

И доброй - как порок.

Что сталось с ним, что с ней могло б

Случиться в добрый час -

Благополучно ранний гроб

Закрыл навек от нас.

Видеть, как зло торжествует державно...

Видеть, как зло торжествует державно,

Видеть, как гибнет что свято и славно,

И ничего уж не видеть затем -

Лучше не видеть совсем!

Слышать с младенчества те же напевы:

Слышать, как плачут и старцы и девы,

Как неприютно и тягостно всем, -

Лучше не слышать совсем!

Жаждать любви и любить беспокойно,

Чтоб испытать за горячкою знойной

На сердце холод и холод в крови, -

Лучше не ведать любви!

Знать и молитвы и слез наслажденье,

Да и молиться и плакать с рожденья -

Так, чтобы опыт навеки унес

Сладость молитвы и слез!

Каждое утро вверяться надежде,

Каждую ночь сокрушаться, как прежде,

И возвращаться к надежде опять -

Лучше надежды не знать!

Знать, что грозит нам конец неизбежный,

Знать всё земное, но в бездне безбрежной

Спутать конец и начало всего -

Лучше не знать ничего!

Мудрый лишь счастлив; он смотрит спокойно,

И над его головою достойной

Свыше нисходит торжественный свет...

Да мудрецов таких нет!

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Когда любил я в первый раз,

Не зная брачной обстановки,

Для ради взгляда милых глаз

Я разорялся на обновки.

И, от волненья чуть дыша,

Любуясь милой и нарядом,

Я страстно говорил, прельщенный нежным взглядом:

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Когда ж узнал и рай и ад

Посредством брачного обряда,

Я нахожу, что дамский взгляд

Дешевле дамского наряда.

Не тратя лишнего гроша,

Стал хладнокровно напевать я:

Тебе к лицу, мой друг, и простенькие платья -

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Времен минувших стрекулист

Еще владычествует в мире,

Хоть вымыт, выбрит, с виду чист,

В благопристойном вицмундире, -

Но всё чернильная душа

Хранит подьячества привычки -

Так черт ли - выпушки, погончики, петлички...

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Другой, хожалый древних лет,

Стал журналистом не на шутку

И перенес в столбцы газет

Свою упраздненную будку.

На черемиса, латыша,

На всю мордву валит доносом -

Хоть и зовет его общественным вопросом, -

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Времен минувших ростовщик,

Чуждаясь темного позора,

Усвоил современный шик

И назвал свой вертеп конторой;

Но та же алчность барыша

Томит и гласного вампира -

Так черт ли в том, что ты надел костюм банкира...

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Расставшись с шулерством прямым,

В виду общественного мненья,

Стал шулер зайцем биржевым,

Потом директором правленья.

Ты сделал ловко антраша,

И мастерски играешь роль ты;

Но всё равно: из карт или из акций вольты, -

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Хоть в наше время не секут

Дворовых Филек, Ванек, Васек;

Но ведь с того же древа прут

В новейших школах держит классик.

Греко-латинская лапша -

Родня с березовою кашей,

Так скажем, встретившись с кормилицею нашей;

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Закон преследует разбой

Со взломом ящиков и ларцев,

Но вежливо зовет «войной»

Убийство жен, детей и старцев;

Хоть человечество кроша,

Аттила всё равно «бич божий»,

Какою ни прикрыт национальной кожей, -

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Пустил бы я во весь карьер

Куплет свободно за куплетом;

Но в скачках с рифмами барьер

Поставлен всадникам-поэтам,

Хоть каждый может, не спеша,

Предупредительные вожжи

Сравнить с карательным арапником... попозже...

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Что ты посеял - то пожнешь,

Сказали мудрецы в деревне;

В веках посеянная ложь

Костюм донашивает древний.

Когда ж, честных людей смеша,

Форсит в одежде современной -

Мы с дружным хохотом в глаза споем презренной:

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Но скажем твердо, не шутя,

Хоть светлым днем, хоть темной ночью,

Когда - заблудшее дитя -

Сойдет к нам истина воочью,

Хотя б краснея, чуть дыша,

Хотя б классически раздета,

Хоть в гаерском плаще веселого куплета:

Во всех ты, душенька, нарядах хороша!

Возрожденный панглосс

Откуда ты, эфира житель?

Жуковский

Откуда ты, с твоей статьею,

Вступивший с временем в борьбу,

Панглосс, обиженный судьбою,

Но слепо верящий в судьбу?

Как ты сберег свои сужденья?

Как ты не умер, о Панглосс!

И в «Библиотеку для чтенья»

Какой Вольтер тебя занес?

Ну да, мы на смех стихотворцы!

Да, мы смешим, затем что грех,

Не вызывая общий смех,

Смотреть, как вы, искусствоборцы,

Надеть на русские умы

Хотите, растлевая чувства,

Халат «искусства для искусства»

Из расписной тармаламы.

Ну да! мы пишем н_а_ смех людям;

Смешим, по милости небес,

И до тех пор смешить их будем,

Пока задерживать прогресс

Стремятся мрака ассистенты,

Глупцов озлобленная рать, -

И на смех критики писать

Дерзают горе-рецензенты.

1860

Ворчун Дорофей

Наживая грехом

Капитал,

Иногда я тайком

Размышлял:

«Всё бы ладно: житье!

Гладкий путь...

Только совесть... ее

Как надуть?»

Мне Башуцкий помог.

Млад и стар,

Веселись - _Фео_ - бог,

_Дорос_ - дар;

Значит: совесть людей -

Имя рек -

Божий дар - Дорофей -

Человек.

Я сошелся с таким

И верчу

Дорофеем своим,

Как хочу.

Усмирил я врага

Злых людей:

В моем доме слуга -

Дорофей.

Совесть редко молчит;

Господа,

Дорофей мой ворчит;

Но когда

Дерзость сделает он

(Мой лакей!) -

Я сейчас: «Пошел вон,

Дорофей!»

Я украл адамант.

«Стыдно вам! -

Заворчал мой педант!.. -

Это страм!

Бог и кара людей

Впереди...»

- «Дорофей, Дорофей!

Уходи!»

Я для бедных сбирал...

В свой карман;

Зашумел, замычал

Мой грубьян:

«Жить нельзя!.. Ты злодей!

Это сви...»

- «Дорофей, Дорофей!

Не живи».

Умножая доход,

Я пускать

Стал книжонки в народ;

Он опять:

«Ты морочишь людей,

Старый черт!»

- «Дорофей, Дорофей!

Вот паспорт».

Местом он дорожит:

Я плач_у_.

Он же выпить сердит -

Закачу

«Ерофеичу» штоф

Похмельней,

И - что хочешь - готов

Дорофей!

Будь покорен судьбе,

Маловер,

И бери - вот тебе -

Мой пример!

Станет стыдно подчас,

Не робей!

Знай, что совесть у нас -

Дорофей.

1860

Г-н Аскоченский и г-н Леотар

В начале сырныя недели

Я звал к Аскоченскому так:

«О ты, мой Ментор в каждом деле,

Тебя зовет твой Телемак!

О муж Аск_о_ченский, поведай,

Как веселиться должно мне».

И сел «Домашнею беседой»

Питать свой дух наедине.

К занятью этому привычный,

Что нужно - тотчас я нашел:

Прочел «Словарь иноязычный»

И «Блестки с изгарью» прочел;

Нашел статеечку «За чаем»,

Прочел внимательно сейчас

И порешил: теперь мы знаем,

Что позволительно для нас.

«Не загрязнюсь в житейском море! -

За чаем провещал сей муж. -

И не пойду смотреть Ристори

(Она уехала к тому ж).

Она беснуется в Медее...

А Майерони-Олоферн

И остальные лицедеи

Суть скверна хуже всяких скверн.

Васильев, Щепкин и Садовский!

Вас избегаю, как огня...

Ваш этот Гоголь, ваш Островский

Страшнее язвы для меня.

Пусть весь театр в весельи диком

Кричит и воет: Тамберли-и-к! -

При встрече с вашим Тамберликом

Стыдом зардеется мой лик.

А эти нимфы... эти... эти...

Розатти, Кошева... Но нет!

Нет! Ни полслова о балете...

Стыжусь... я сам люблю балет!»

Артистов всех одним ударом

При мне Аскбченский сразил;

Но пред красавцем Леотаром

Свою нагайку опустил.

Как бы в одном театре-цирке

Найдя свой высший идеал,

Для Леотара ни придирки,

Ни резких слов он не сыскал.

И понял я, что боги дали

Обоим одинакий дар

И что Аск_о_ченский в морали -

То, что в искусстве Леотар.

Как Леотар, спокойно-важен,

Сперва качается, плывет...

И сразу в два десятка сажен

Отмерит в воздухе полет;

Так и Аскоченский смиренный

Поет природу, свод небес

И вдруг накинется, надменный,

На человечность и прогресс.

Как Леотар, в трико прозрачном,

Один, свободней всех одет;

Так наш Вельо, в изданьи мрачном,

У нас один анахорет.

Умея падать без увечья,

Витают оба высоко:

Тот в хитрых хриях красноречья -

А этот в розовом трико.

Кто б ни был ты, читатель, ведай,

Что Леотар один - артист

И что с «Домашнею беседой»

Тебе не страшен общий свист.

В дни девятнадцатого века -

Разврат сердец, страстей пожар -

Лишь два осталось человека:

Аскоченский и Леотар!

1861

Гласность 1859 года и гласность 1862 года

За шум, бывало, так и знают,

Народ на съезжую ведут.

Теперь в журнальную сажают:

Там им расправа, там и суд.

Князь Вяземский

Малютка-гласность как-то раз,

Не оскорбив цензурных правил,

Рассказом поразила нас,

Как был пленен Якушкин Павел.

Малютка милая свой нрав

Не скрыла от суда мирского,

Как должно, _Гемпелем_ назвав

Полициймейстера псковского.

Три года минуло с тех пор:

Уж перешли в века два «Века»,

Промчался «Светоч» -метеор

За ерундою Льва Камбека.

Якушкин издал свой дневник, -

Вдруг о расправе допетровской

Вновь повествует _Доминик_

(Не ресторатор, а _Тарновский_).

Судьба обрушилась над ним

За то, что в простодушье грубом

Сказать решился он, что «дым

Вверх, а не вниз идет по трубам».

Таких обид нельзя снести:

Его связать сейчас велели,

Держали десять дней в части,

В тюремном замке две недели. {*}

Малютка милая! Тебе

Якушкин Павел был обязан

Рассказом о своей судьбе,

Хоть и ничем он не был связан.

В части он много вынес мук,

Но, хоть и был в простой поддевке,

Ему не связывали рук

Неблагородные веревки.

Тогда, не тратя лишних слов,

Ты вышла в свет без покрывала,

Назвала прямо древний Псков

И прямо Гемпеля назвала.

Теперь ты скромницей глядишь

И, позабыв о прежнем форсе,

«_В одной столице_...» - говоришь...

(В Варшаве или в Гельсингфорсе?)

Полковник N... столица Z...

Всё недосказано, всё глухо...

О гласность, гласность! В цвете лет

Ты стала шамкать, как старуха!

Останься ж при своих складах,

Но за былые заблужденья

Надень вериги - и в слезах

Моли у _Гемпеля_ прощенья!

1862

Дама приятная во всех отношениях

Общество было весьма либеральное;

Шли разговоры вполне современные,

Повар измыслил меню гениальное,

Вина за ужином были отменные.

Мы говорили о благе людей,

Кушая, впрочем, с большим аппетитом.

Много лилося высоких идей,

С хересом светлым и теплым лафитом.

Вот, заручившись бокалом клико,

Встал, улыбаясь, оратор кружка,

Бодро взглянул и, прищурясь слегка,

Будто мечтой уносясь далеко,

Начал свой спич свысока.

-----

Мы уж не слушали спич...

Мы будто сделались немы и слепы.

Мало того: даже вкусная дичь -

Тетерева, дупеля и вальдшнепы

Будто порхнули и скрылись из глаз;

С ними порхнуло и самое блюдо...

Так поразило всех нас

Вдруг происшедшее чудо.

-----

Кто она? Кто ее звал?

Расположилась как дома,

Пьет за бокалом бокал,

Будто со всеми знакома.

Бойко на всех нас глядит...

Просит у общества слова...

Тс... поднялась... говорит...

«Ну ее!» - молвил сурово,

Гневно махнувши рукой,

Некто, молчавший весь ужин,

Сдержанный, бледный и злой.

Он никому не был нужен;

Был он для всех нас тяжел,

Хоть говорил очень мало...

С ним мы боялись скандала,

Так что, когда он ушел,

Легче нам будто бы стало...

Впрочем, мы шикнули обществом всем

(Он уже был за дверями)

И обратились затем

К вновь появившейся даме.

-----

Дама собой недурна -

Круглые формы и нежное тело...

Полно! Да вновь ли явилась она?

Нет, эта дама весь вечер сидела.

Раньше ее мы видали сто раз;

Нынче ж, увлекшись общественной ломкою,

И не заметили милых нам глаз...

Нет! Положительно каждый из нас

Встретился с нею как с старой знакомкою.

Безукоризнен на даме наряд:

Вся в бриллиянтах; вся будто из света...

Внемлет и дремлет ласкающий взгляд;

Голос - как будто стрижи в нем звенят...

Дама хоть в музы годится для Фета.

-----

Бог ее ведает, сколько ей лет,

Только, уж как ни рассматривай тщательно,

Вовсе морщин на лице ее нет;

Губы, и зубы, и весь туалет

Аранжированы слишком старательно.

Впрочем, чего же? Румяна, бела,

Как госпожа Одинцова опрятная,

Вся расфранченная, вся ароматная,

Самодовольствием дама цвела;

Дама, как следует дама была -

Дама во всех отношеньях приятная.

Общество наше совсем расцвело.

Самодовольно поднявши чело,

Как королева пред верным народом,

Дама поздравила нас с Новым годом.

«Я в Новый год, - говорила она, -

Слово сказать непременно должна.

(Слушать мы стали внимательно.)

Праздник на улице нынче моей.

(И согласились мы внутренно с ней,

Все, как один, бессознательно.)

Полной хозяйкой вхожу я в дома;

Я созвала вас сегодня сама;

Утром, чуть свет, легионами,

Всюду, где только передняя есть,

Шубы висят и валяется «Весть»,

Я поведу вас с поклонами.

Слово мое лучше всех ваших слов.

Много вы в жизни сплели мне венков;

Вам укажу на соседа я.

(Дамы сосед был оратор-мудрец.)

Милый! Ты был мой усерднейший жрец,

Сам своей роли не ведая.

Он собирался вам речь говорить,

Прежде всего бы он должен почтить

Вашего доброго гения.

Я вам дороже всех жен и сестер.

(Лоб свой оратор при этом потер,

Будто ища вдохновения.)

Верная спутница добрых людей,

Нянчу я вас на заре ваших дней,

Тешу волшебными сказками;

Проблески разума в детях ловлю

И отвечаю «агу!» и «гулю!»

И усыпляю их ласками.

В юношах пылких, для битвы со злом

Смело готовых идти напролом,

Кровь охлаждаю я видами

Близкой карьеры и дальних степей

Или волную гораздо сильней

Минами, Бертами, Идами.

Смотришь: из мальчиков, преданных мне,

Мужи солидные выйдут вполне,

С знаньем, с апломбом, с патентами;

Ну а мужей, и особенно жен,

Я утешаю с различных сторон -

Бантами, кантами, лентами,

Шляпками, взятками... черт знает чем

Тешу, пока успокою совсем

Старцев, покрытых сединами,

С тем чтоб согреть их холодную кровь

Фетом, балетом, паштетом и вновь

Идами, Бертами, Минами.

Горе тому, кто ушел от меня!

В жизни не встретит спокойного дня,

В муках не встретит участия!

Пью за здоровье адептов моих:

Весело вносит сегодня для них

Новый год новое счастие.

Прочно их счастье, победа верна.

В битве, кипящей во все времена

С кознями злыми бесовскими,

Чтоб защитить их надежным щитом,

Я обернусь «Петербургским листком»,

«Ведомостями Московскими».

Всё я сказала сегодня вполне,

Некуда дальше, и некогда мне,

Но... (тут улыбка мелькнула злодейская,

В дряхлом лице вызвав бездну морщин)

Надо сказать мое имя и чин:

Имя мне - «Пошлость житейская"».

-----

Дрогнул от ужаса весь наш совет.

«Пошлость!» - мы вскрикнули. Дамы уж нет.

И до сих пор мы не знаем наверное:

Было ли это видение скверное

Или какой-нибудь святочный шут

Нас мистифировал десять минут;

Только мы с Пошлостью Новый год встретили,

Даже морщины ее чуть заметили, -

Так нас прельстила, в кокетстве привычная,

Вся расфранченная, вся ароматная,

Дама во всех отношеньях приличная,

Дама во всех отношеньях приятная.

1864

Двуглавый орел

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Я сошлюсь на народное слово,

На великую мудрость веков:

Двуголовье - эмблема, основа

Всех убийц, идиотов, воров.

Не вступая и в споры с глупцами,

При смущающих душу речах,

Сколько раз говорили вы сами:

«Да никак ты о двух головах!»

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Оттого мы несчастливы, братья,

Оттого мы и горькую пьем,

Что у нас каждый штоф за печатью

Заклеймен двуголовым орлом.

Наш брат русский - уж если напьется,

Нет ни связи, ни смысла в речах;

То целуется он, то дерется -

Оттого что о двух головах.

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Взятки - свойство гражданского мира,

Ведь у наших чиновных ребят

На обоих бортах вицмундира

По шести двуголовых орлят.

Ну! и спит идиот безголовый

Пред зерцалом, внушающим страх, -

А уж грабит, так грабит здорово

Наш чиновник о двух головах.

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Правды нет оттого в русском мире,

Недосмотры везде оттого,

Что всевидящих глаз в нем четыре,

Да не видят они ничего;

Оттого мы к шпионству привычны,

Оттого мы храбры на словах,

Что мы все, господа, двуязычны,

Как орел наш о двух головах.

Я нашел, друзья, нашел,

Кто виновник бестолковый

Наших бедствий, наших зол.

Виноват во всем гербовый,

Двуязычный, двуголовый,

Всероссийский наш орел.

Деньги

Я дворец воздвигну на морских волнах,

Сколько есть песчинок я сочту в степях,

Я зубами с неба притащу луну,

Если в целом мире встречу хоть одну

Женщину, в которой страсти к деньгам нет!

Секретарь, квартальный, публицист, поэт

Могут ненавидеть деньги всей душой;

Женщина не может: в мире нет такой!

Женщина - для нашей братьи, для мужчин -

Колокол, в котором звук всегда один.

И везде мы слышим колокольный звон:

«Денег! денег! денег!» - благовестит он.

[1863]

Дилетантизм благотворительности

Не о едином хлебе жив

будет человек.

Хоть одной юмористической,

Но любитель я словесности -

И талант мой пиитический

Должен гибнуть в неизвестности.

Нет! Зачем пустая мнительность?

Вдохновенья полный ясного,

Воспою благотворительность -

Отвернувшись от несчастного.

Тщетны все благодеяния

Без высокого смирения -

Лотереи и гуляния,

Сборы, лекции и чтения,

Малонравственные повести,

Пляски вовсе неприличные...

Ах! Добро творят без совести

Благодетели столичные!

Где тщеславие неистово,

Там добра не будет прочного,

Медный грош от сердца чистого

Больше ста рублей порочного.

Что в ней, в помощи существенной,

В хлебе братье голодающей,

Если правдой невещественной

Не украшен помогающий?

Не пойду в концерты бурные,

Не пойду в спектакли модные -

Будь они литературные

Или просто «благородные».

Хоть сестру мою, жену мою

Нищета постигнет в бедствиях,

Я и тут сперва подумаю

О причинах и последствиях.

Где помочь нельзя по строгому

Завещанию народному -

Ни гроша не дам убогому,

Ни крохи не дам голодному;

Помогу словами звучными,

Наставленьями житейскими,

И речами ультраскучными,

И стихами лжебиблейскими;

Дам понятия полезные

О предметах невещественных.

Ах! Не всё же реки слезные

Лить о бедствиях существенных.

1860

Дилетантизм в литературе

1

ВОЛЬНОЕ ПРЕЛОЖЕНИЕ ОТВЕТА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ОБЩЕСТВА ЛЮБИТЕЛЕЙ

РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ НА ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО Г-НА СЕЛИВАНОВА

Привет мой вам, сочлен новоизбранный!

Любители Словесности Российской

Высокой честью, сделанной вам ныне, -

Принятьем в члены, признают _законность_

Той отрасли словесности, которой

Вы представителем являетесь меж нами.

Да, в обличительной словесности я вижу

Явление _законное_, сказал я,

_Необходимое_, скажу, усугубляя,

И, так сказать, _отрадное_ явленье.

Она не есть пустое раздраженье

Отдельных лиц, но, я заметить смею:

Скорбящее она самопознанье,

Глубокий стон из сердца и - осмелюсь

Произнести - народной подоплеки!

Но, к сожаленью, должен я заметить,

Что в обличительной словесности я вижу

Еще одно печальное явленье,

_Хотя оно естественное тоже_.

Таков закон, начертанный природой!

Мы, например, всё зло от самохвальства

Официального здесь признаем открыто

И... продолжаем в наших заседаньях.

Она - едва возделанная отрасль

Словесности - выходит из границы

И очень часто дерзость беззаконья

Свободою законною считает!

(Обращаясь к г-ну Селиванову.)

Я _вам_ упрек _высказываю_ смело,

Затем... что _вы_ ему не _подлежите_.

Да, клеветы в журналах и газетах

(Я говорю о «петербургских» только)

Мы, государь мой, видим беспрестанно.

Я привести пример себе позволю:

Один весьма младой повествователь

Изобразил в своем повествованьи

Судебное и подлинное дело.

Он романист - не следователь просто, -

И в повести выводятся не только

Откупщики, чиновники и судьи,

Но жены их, и дети, и внучата.

Какое он имел на это право,

Писатель-клеветник, писатель-сплетник?

Пусть в повести имен нет настоящих,

Пусть даже всей губернии известно,

Что откупщик бездетен, что чиновник -

Положим, N - женат ни разу не был

И что судья - вдовец уже три года;

Пусть будет так. Но _все ли_ это знают?

Но _сказано_,  что все они женаты,

Что все они детей имеют - _ergo_:

В губерниях Иркутской, Енисейской,

В Шпицбергене, на Ледовитом море,

У полюса - за правду это примут!

По-моему - нет клеветы гнуснее

И отвратительней - сказать себе позволю.

И что ж? Почет и знаки одобренья

Писателя младого увенчали!

Я сам читал - обед публичный в клубе

Ему был дан торжественно - за оный

Поступок, стоящий иного награжденья:

Позорного столба общественного мненья!

По чести, я судил поступок строго,

Но пощажу хвалителей романа

И автора к столбу не поведу...

Хотя в душе мне и прискорбно очень:

Так молод он и так уже порочен!

Ах! нет у нас литературных нравов,

Затем что мы весьма недавно пишем

И вместо дела споры только слышим

О том, чей город краше и милее

И чей язык пригоднее для фразы.

Ах! нет у нас литературных нравов!

А то б на все подобные явленья

Я отвечал улыбкою презренья.

Я указал, сочлен новоизбранный,

На терния и вредные растенья,

Которые недавно засорили

Словесности Российской вертоград, -

Вам, государь мой, смело указал я -

Вы чужды их: вы деятель достойный...

Они для вас как бы не существуют.

Я остаюсь затем при убежденья,

Что только гласность может всё исправить.

Помолимся Перуну и Даж-богу

И всем иным славянским божествам,

Дабы они писателям внушили

Порочных типов только очертанья,

Без всякого прикосновенья к жизни,

И я тогда, и все довольны будут,

Не скажут нам, что меч словесный правды

Мы в клеветы кинжал преобразили -

И в отрасли словесности, которой

Вы представителем являетесь меж нами,

Мы добрые узрим плоды, конечно,

Которые в руках достойных ваших

Должны созреть, конечно, и созреют.

1860

Дилетантизм в науке

Знали ль вы норманнов друга?

Он был славен и учен:

Тени Шлецера и Круга

Из могилы вызвал он.

Знаменитым словопреньем

Целый город оживил...

Ну, так знайте: убежденьем

Он шутил, ведь он шутил!

Знали ль вы норманнов друга?

Он был славен и учен.

От сомнения недуга

Исцелил весь город он:

Он сказал нам: «Вы созрели!» -

И восторгом встречен был...

Ну, так знайте же: на деле

Он шутил, ведь он шутил!

Как профессор и «любитель»,

Он хотел, чтоб целый зал,

Как словесности обитель,

Речи слушал и молчал.

И чтоб он прилежным детям

Слово правды возвестил...

Ну, так знайте, что и этим

Он шутил, ведь он шутил!

Ты - ученый без призванья,

Ты - любитель-журналист.

Ты - поэт без дарованья,

Ты - без мнений публицист.

Ты - ходящий по канату, -

Пусть бы каждый затвердил

Эту дивную кантату:

Он шутил, ведь он шутил!

Поучайте нас, пишите

И смелей! вперед, назад -

Вплоть до старости пляшите,

Если держит вас канат;

Покачнется - и мгновенно

Шест держать не хватит сил, -

Пойте песню откровенно:

Я шутил, ведь я шутил!

1860

Долго нас помещики душили...

Долго нас помещики душили,

Становые били,

И привыкли всякому злодею

Подставлять мы шею.

В страхе нас квартальные держали,

Немцы муштровали.

Что тут делать, долго ль до напасти,

Покоримся власти.

Мироеды тем и пробавлялись,

Над нами ломались,

Мы-де глупы, как овечье стадо,

Стричь да брить нас надо.

Про царей попы твердили миру

Спьяна или с жиру -

Сам-де бог помазал их елеем,

Как же пикнуть смеем?

Суд Шемякин, до бога высоко,

До царя далеко;

Царь сидит там в Питере, не слышит,

Знай указы пишет.

А указ как бисером нанизан,

Не про нас лишь писан;

Так и этак ты его читаешь -

Всё не понимаешь.

Каждый бутарь звал себя с нахальством

Малыим начальством.

Знать, и этих, господи ты боже,

Мазал маслом тоже.

Кто слыхал о 25-м годе

В крещеном народе?

Когда б мы тогда не глупы были,

Давно б не тужили.

Поднялись в то время на злодеев

Кондратий Рылеев,

Да полковник Пестель, да иные

Бояре честные.

Не сумели в те поры мы смело

Отстоять их дело,

И сложили головы за братии

Пестель да Кондратий.

Не найдется, что ль, у нас иного

Друга Пугачева,

Чтобы крепкой грудью встал он смело

За святое дело.

Дружеский совет

Друг мой, вот тебе совет:

Если хочешь жить на свете

Сколь возможно больше лет

В мире, здравьи и совете -

Свежим воздухом дыши,

Без особенных претензий;

Если глуп - так не пиши,

А особенно - рецензий.

1860

Жалоба чиновника

Человек я хорошего нрава -

Право!

Но нельзя же служить, как известно,

Честно.

Я вполне соглашаюсь, что взятки

Гадки;

Но семейство, большое к тому же,

Хуже.

Точно: можно ходить и в веригах -

В книгах...

А чтоб эдак-то бегать по свету -

Нету!

Рассуждают, награбивши много,

Строго:

Капитал-де от предков имели!

Все ли?

И меня ведь господь не обидел:

Видел,

Как и те, что статейки писали, -

Брали.

Так за что ж распекать-то сверх штата

Брата?

Одного ведь отца мы на свете

Дети!

За которую из двух?

Друзья мои, мы строго нейтральны

На свой, чужой и на казенный счет;

Но русский же завет патриархальный

Велит встречать шампанским Новый год.

Смотрите, вот: кипучею игрою

Дух Франции в бокалах засверкал...

Подымем же свободною рукою

За Францию хотя один бокал!

Естественной к своей земле любовью

В сознании оправдана война,

Народный меч святым стал, если кровью

Родных детей земля окроплена.

Права земли дает сама природа -

Тому и хлеб, кто ниву запахал.

Подымем же, во имя прав народа,

За Францию еще один бокал!

Вне жизни нет искусства, нет науки!

В Париже - центр и знаний и искусств.

Не ум, сердца сложили эти звуки -

В сердцах людей нет нейтральных чувств.

Народам чужд пригодный для скитаний

По всем дворам туманный идеал.

Подымем же, во имя светлых знаний,

За Францию еще один бокал!

Растет, растет в Германии «единой»

Союз штыков, но Франция одна -

И под сапог, подбитый дисциплиной,

Изменою повергнута она,

Чтоб новые гражданственности всходы

На почве их он в корне затоптал.

Подымем же за будущность свободы,

За Францию еще один бокал!

За будущность? Но даже в наше время

В России уж былого рабства нет.

Где ж брошено святой свободы семя?

Где равенства блеснул впервые свет? -

Во Франции восьмнадцатого века.

Подымем же, во имя тех начал,

Во имя прав природных человека,

За Францию еще один бокал!

Двойную цепь, впотьмах, рукой дрожащей

Предательство осаде подает;

Но тверд в борьбе Париж, за всех скорбящий, -

В нем думает и действует народ,

В сияньи дня, над тем великим делом,

Которое бог мира указал.

Подымем же - о мире в мире целом -

За Францию последний наш бокал!

1871

Завещание

Мой сын, я в вечность отхожу

Из мрака суеты;

Сказал бы: в рай, да не скажу,

И не поверишь ты.

Мой сын, я в вечность отхожу

Из мрака суеты.

Мой сын, вверяясь небесам,

Надейся, уповай;

Но, на бога надеясь, сам,

Мой милый, не плошай.

Мой сын, вверяясь небесам,

Надейся, уповай.

Мой сын, учись - ученье свет,

А неученье тьма;

А жизнь на всё уж даст ответ,

По-своему, сама...

Мой сын, учись - ученье свет,

А неученье тьма.

Мой сын, любовь - союз сердец,

К блаженству первый шаг;

Второй шаг будет под венец,

А третий под башмак.

Мой сын, любовь - союз сердец,

К блаженству первый шаг.

Мой сын, твоя опора - труд,

Твое всё счастье в нем;

Хотя с трудом в больницах мрут

Живущие трудом.

Мой сын, твоя опора - труд,

Твое всё счастье в нем.

Мой сын, спокойствие души -

Отрада беднякам;

Зато уж в нем все барыши

И все утехи нам.

Мой сын, спокойствие души -

Отрада беднякам.

Мой сын, будь честен и горяч

В борьбе для счастья всех,

Да только после уж не плачь,

Услышав общий смех.

Мой сын, будь честен и горяч

В борьбе для счастья всех.

Мой сын, я в вечность отхожу

Из мрака суеты;

Сказал бы: в рай, да не скажу,

И не поверишь ты.

Мой сын, я в вечность отхожу

Из мрака суеты.

Затишье

Как будто бы после блестящего

Затеями барскими праздника

В селе самодура-проказника,

В губернии целой гремящего;

Как после эффекта финального

В французской плохой мелодраме,

Пора отрезвленья печального

Пришла и смеется над нами.

Сады, и долины с озерами,

И горы - в чуланы заброшены,

Костюмы плохие изношены

И спрятаны в шкаф бутафорами.

По форме сменив бакенбардами

Мужицкие бороды, все мы

Надели фуражки с кокардами

На лбы, надевавшие шлемы.

По-прежнему зажили панами

И, дома валяясь в халатике,

Пейзан называем мужланами

По правилам русской грамматики.

Свободнее всем как-то дышится,

И в сходках вечерних у нас

Опять беззаботное слышится:

«Куплю!», «Бескозырная!», «Пас!».

1865

Знаки препинания

Старый хапуга, отъявленный плут

Отдан под суд;

Дело его, по решении строгом,

Пахнет острогом...

Но у хапуги, во-первых: жена

Очень умна;

А во-вторых - еще несколько дочек

. . . . . . . . . . . . . . . . .

(Несколько точек.)

Дочек наставила, как поступать,

Умная мать.

(Как говорят языком и глазами -

Знаете сами.)

Плачет и молится каждую ночь

Каждая дочь...

Ну, и нашелся заступник сиятельный

!

(Знак восклицательный.)

Старый хапуга оправдан судом,

Правда, с трудом;

Но уж уселся он в полной надежде,

Крепче, чем прежде.

Свет, говорят, не без добрых людей -

Правда, ей-ей!

Так и покончим, махнув сокрушительный

?

(Знак вопросительный.)

Идеальная ревизия

- Дороги у вас в околотке!

Ухабы, озера, бугры!

- Пожалуста, рюмочку водки;

Пожалуста, свежей икры.

- Выходит, что вы не по чину...

За это достанется вам...

- Пожалуста, кюммелю, джину;

Пожалуста, рижский бальзам.

- Пословица службы боярской:

Бери, да по чину бери.

- Пожалуста, честер, швейцарский;

Пожалуста, стильтону, бри.

- Дороги, положим, безделки;

Но был я в остроге у вас...

- Пожалуста, старой горелки,

Галушек, грибочков, колбас.

- Положим, что час адмиральский;

Да вот и купцы говорят...

- Угодно-с ветчинки вестфальской?

Стерлядка-с, дичинка, салат...

- Положим, что в вашу защиту

Вы факт не один привели...

- Угодно-с икемцу, лафиту?

Угодно-с рейнвейну, шабли?

- Положим, что вы увлекались...

Сходило предместнику с рук...

- Сигарочку вам-с: имперьялис,

Регалия, упман, трабук.

- Положим, я строг через меру,

И как-нибудь дело сойдет...

- Пожалуста... Эй! Редереру!

Поставить две дюжины в лед!

К друзьям Мартынова

Кружась бог знает для чего

И для какой потехи,

Мы все смешны до одного

В своих слезах и смехе.

Друзья мои, когда вам мил

Смех, вызванный слезами,

Почтим того, кто нас смешил,

Смеясь над нами - с нами.

Блуждая ощупью, впотьмах,

От водевилей к драмам,

Смешные в искренних слезах,

Мы жалки в смехе самом.

Средь мертвых душ, живых могил,

Полуживые сами,

Почтим того, кто нас смешил,

Смеясь над нами - с нами.

Когда друг друга мы смешим,

Актеры против воли,

И монологи говорим

Пустые в жалкой роли, -

Он откровенным смехом был

Всесилен над сердцами.

Почтим его: он нас смешил,

Смеясь над нами - с нами.

Почтим его! Сердечный смех,

Веселость без предела

Дарили жизнью даже тех,

В ком сердце оскудело.

Тот смех, как милостыня, был

Сбираем богачами...

Почтим его: он нас смешил,

Смеясь над нами - с нами.

Почтим его! Одним лицом,

Менявшим очертанья,

Он вызывал над сильным злом

Смех честного страданья, -

И смех на время уносил

Нужду с ее бедами...

Почтим его: он нас смешил,

Смеясь над нами - с нами.

Почтим его! Припомним зал,

Где, от райка до кресел,

Мужик последний хохотал,

Последний фат был весел!..

Взрыв смеха общего дружил

Ливреи с армяками...

Почтим его: он нас смешил,

Смеясь над нами - с нами.

Почтим его! Нам много слез

Оставлено судьбою,

Но уж Мартынов в гроб унес

Могучий смех с собою,

Которым он один смешил,

Смеясь над нами - с нами,

Который с жизнью нас мирил

И вызван был слезами.

1860

Казацкие стихотворения

1

Отуманилась «Основа»,

Омрачается «Сион»,

«Наше время» в бой готово,

«Русский вестник» оскорблен.

Доктринеров слышны крики

С берегов Москвы-реки,

И в ответ им держат пики

Наготове казаки.

2

На «Наше время» упованья

Я возложил: в нем мысль ясна.

Читай его. Его сказанья

Суть слаще мирра и вина.

Его прогресс не скор, но верен.

В нем наложил на каждый лист

Свою печать Борис Чичерин,

Медоточивый публицист.

Склонись к нему душою нежной

И ты почиешь безмятежно,

И не разгонит даже «День»

В твоем уме ночную тень.

3

Если «День» тебя обманет,

Не печалься, не сердись.

С «Днем» ненастным примирись,

«День» хороший, верь, настанет.

Сердце в будущем живет;

Только в тех днях будь уверен,

На которые Чичерин

Или Павлов восстает.

4

Отцы московские, опекуны журналов,

Витая в области доктрин и идеалов,

Великосветских снов, англо-московских дум,

В которой уличной, базарной жизни шум

Не может отравить их олимпийской неги,

Сложили множество внушительных элегий

Про петербургские артели _свистунов_,

Иррегулярные станицы _казаков_,

_Пустоголовые_ фаланги _пустоцветов_

И юбилеями не взысканных поэтов.

Их удержал мой слух, твердят мои уста,

Но всех приятней мне и всех милее та,

Что в «Русском вестнике» является и слишком

Определенный цвет дает зеленым книжкам:

«Бог журналистики! не дай душе моей

Дух озлобления, змеи сокрытой сей,

Дух отрицания неправды, _нигилизма_,

Но вознеси меня во области лиризма,

Где жизнь прелестною является для глаз

Всеобщей формулой, потоком громких фраз,

Неприменимою к отечеству доктриной,

В соединении с любезной нам рутиной».

5

Слышу умолкнувший звук ученой Чичерина речи,

Старца Булгарина тень чую смущенной душой.

1862

Как в наши лучшие года...

Как в наши лучшие года

Мы пролетаем без участья

Помимо истинного счастья!

Мы молоды, душа горда...

Как в нас заносчивости много!

Пред нами светлая дорога...

Проходят лучшие года!

Проходят лучшие года -

Мы всё идем дорогой ложной,

Вслед за мечтою невозможной,

Идем неведомо куда...

Но вот овраг - вот мы споткнулись...

Кругом стемнело... Оглянулись -

Нигде ни звука, ни следа!

Нигде ни звука, ни следа,

Ни светлых дней, ни сожаленья,

На сердце тяжесть оскорбленья

И одиночество стыда.

Для утомительной дороги

Нет силы... Подкосились ноги...

Погасла дальная звезда!

Погасла дальная звезда!

Пора, пора душой смириться!

Над жизнью нечего глумиться,

Вкусив от горького плода, -

Или с бессильем старой девы

Твердить упорно: где вы, где вы,

Вотще минувшие года!

Вотще минувшие года

Не лучше ль справить честной тризной?

Не оскверним же укоризной

Господень мир - и никогда

С бессильной злобой оскорбленных

Не осмеем четы влюбленных,

Влюбленных в лучшие года!

Как не вскрикнуть тут с поэтом...

Как не вскрикнуть тут с поэтом:

Край родной долготерпенья!

Если розги в крае этом -

Лучший метод просвещенья?

Ладно всё. Отец не спорит

И нисколько не в обиде,

Хоть всю школу перепорет

Кроткий пастырь в пьяном виде.

Конский Дифирамб

Сколь славен господин Скарятин,

Изобразить двуногий слаб;

Людской язык лицеприятен.

Зато правдив табунный храп.

Чего не выразит словами

Российских звуков алфавит,

Мы нежно выскажем хвостами

И звучным топотом копыт.

Подобно господину Бланку,

О коем слух проник и к нам, -

Людскую показав изнанку,

Он дорог сделался скотам.

Освободясь от взглядов узких,

Нечеловечьим языком,

Как добрый конь, все сходки русских

Он назвал смело табуном.

Он человек _без чувства стада_,

Царю зверей дал карачун, -

Его принять за это надо

Почетным членом в наш табун.

Дадим ему овса и сена

За то, что он, по мере сил,

Разоблачил Ледрю-Роллена

И Чернышевского убил.

И пусть журналы с завываньем

Начнут глумления над ним;

Табунным топотом и ржаньем

Мы свист журнальный заглушим.

1862

Лорд и маркиз, или жертва казённых обьявлений

Лорд

Садитесь!

(В сторону.)

Ну постой!

Маркиз

Merci.

(В сторону.)

Уж насолю!

(Вслух.)

Я рад, милорд, что вам досталася газета.

Лорд

(встает и кланяется)

Маркиз, позвольте вас благодарить за это.

Маркиз

Милорд, не я один, весь свет вас оценил.

Лорд

Маркиз, мы трудимся по мере наших сил.

Маркиз

Милорд, вы трудитесь поистине как нужно.

Лорд

Маркиз, мы действовать привыкли с вами дружно.

Маркиз

Нам врознь нельзя идти.

Лорд

Нам легче труд вдвоем.

Оба вместе

(не без оттенка иронии)

Теперь горячую работу мы начнем.

Маркиз

Милорд, я лести враг, - но ваше объявленье

Прочел я - и душа поверглась в умиленье!

Какая точность в нем, какой изящный слог!

Лорд

Благодарю, маркиз, я написал как мог.

Маркиз

Скромны, как девушка; но я скажу вам гордо:

В Москве и за морем известен слог милорда.

Лорд

И я отвечу вам, хоть скромность ваш девиз,

Что вы единственный во всей Москве маркиз.

Маркиз

Когда уж так, милорд...

(В сторону.)

Начать с размаху, что ли?

(Едко.)

Милорд, вы были враг когда-то монополий?

Лорд

Враг монополий - да.

(Строго.)

Но я не утаю,

Что я, как собственник, за собственность стою,

(еще строже)

И полагаю я, что вы б не захотели...

Маркиз

Я?!. Нет!.. У нас, милорд, одни и те же цели.

Лорд

Благодарю, маркиз. Я вижу, в наши дни

На поле гласности остались не одни

Ломаки...

Маркиз

Свистуны...

Лорд

Горланы...

Маркиз

Нигилисты...

Оба вместе

милорду

Но есть подобные ------- журналисты.

маркизу

Жмут руки друг другу. Продолжительное молчание.

Маркиз

Милорд...

(В сторону.)

Ей-богу, я не знаю, как начать...

Лорд

Маркиз, я слушаю.

(В сторону.)

Попробуй-ка опять.

Маркиз

(в очевидном замешательстве)

Милорд, наш век... есть век... реформ...

Лорд

Маркиз, вы правы:

Эмансипация смягчила наши нравы.

Маркиз

Нет больше откупов... но привилегий след

Еще мы видим, сэр, в столбцах _иных газет_.

Лорд

(иронически)

Маркиз хотел сказать, что след их не затерян

В статьях, что пишет он и господин Чичерин?

Маркиз

(гордо)

Милорд, умерьте ваш не свойственный вам тон.

Я не Марат, и вы, надеюсь, не Прудон.

Лорд

(скрывая смущение)

Маркиз! Вы шутите, надеюсь, но, однако,

Вы не свистун, маркиз!

Маркиз

Милорд, вы не кривляка.

Оба вместе

милорд

О нет, --------, о нет! Я против свистунов

маркиз

милордом

С ---------- под руку всегда идти готов.

маркизом

Рукопожатия и молчание.

Маркиз

Милорд! Мы, помнится, сходились с вами в мненьях

Об... об... я...

Лорд

Да, маркиз, об _частных_ объявленьях?

Мы бурю подняли, статей писали тьмы

И выиграли...

Маркиз

Да-с... и выиграли мы.

Но... в обстоятельствах, как я, весьма стесненных,

Я поднял бы, милорд, вопрос и об казенных.

Лорд

(разражаясь хохотом)

Ха, ха, ха, ха, маркиз!

Маркиз

(подсмеиваясь)

Хи, хи, хи, хи, милорд!

Лорд

(в сторону)

Еще смеется, бес!

Маркиз

(в сторону)

Еще хохочет, черт!

(Вслух.)

Мне в петлю лезть, милорд, а вам, милорд, забава!

(С язвительным упреком.)

Зачем же вам одним досталось это право?

Лорд

(продолжая хохотать)

На объявленья?

Маркиз

(робко)

Н... да...

Лорд

(хохочет)

Ка-зен-ные?

Маркиз

Ну да-с...

При нашей бедности недурно б и для нас.

Лорд

(покатываясь со смеху)

Да право-то, маркиз, - про бедность слова нету, -

Принадлежит не мне, а университету.

Маркиз

(значительно)

В законе нет, милорд.

Лорд

(еще значительнее)

Маркиз, в законе есть.

Я вам советую законы перечесть.

Маркиз

Поверьте мне, милорд, когда б в законе было,

Я начал бы...

(Выпрямляя стан и закидывая голову.)

Милорд, во мне осталась сила,

Я стал бы сетовать, роптать, негодовать,

Писать протест!..

Лорд

(очень строго)

Маркиз, советую молчать!

Мальчишки в наши дни молчат перед законом,

А вы... опять-таки вы смотрите Прудоном!

Маркиз

(оробев)

Не досказал, милорд... позвольте... Ропот мой

Я б задушил в себе пословицей святой,

Сказал бы набожно: _солома ломит силу_.

В Москве прилично лишь роптать славянофилу.

Я западный маркиз.

Лорд

Я западнейший лорд.

Оба вместе

маркиз

Я рад, -------, что мы поем в один аккорд.

милорд

Усиленные рукопожатия и продолжительное молчание.

Маркиз

Милорд, скажите мне... скажите мне: во храме

Прилично ли жрецам дрожать над барышами?

Ученый может ли стоять за лишний грош?

Лорд

Я нахожу, маркиз, что лишний грош хорош.

Маркиз

Так, сэр. Но видите: цель университета

Не деньги наживать, а лить потоки света;

Не может же идти его святая цель

С сбиранием грошей, pour ainsi dire, pele-mele. {5}

Возможно ли, милорд, чтоб ваш высокий гений

Спустился до грошей казенных объявлений?

Ужели вы - пророк, оратор и мудрец -

На стойку променять готовы свой венец?

Скрижаль истории нам подает примеры...

(Со вздохом.)

Ах, сэр! Лишь в бедности рождаются Гомеры!

Лорд

Маркиз!..

Маркиз

(воодушевляясь)

Кореньями питался Цицерон!

Лорд

Маркиз...

Маркиз

В темнице был свободен Кальдерон!

Лорд

Маркиз...

Маркиз

В нужде окреп талант Лопе де Веги!

Лорд

Маркиз...

Маркиз

Клод Сен-Симон не ведал привилегий...

Лорд

Маркиз...

Маркиз

А Диоген доволен бочкой был!

Так пусть все граждане, как стройный хор светил,

Все равноправные, свершают путь согласный...

Лорд

(с ужасом)

Маркиз, опомнитесь! Вы - коммунист! Вы - _красный_!

Маркиз

Я - _красный_?

Лорд

Вы, маркиз! Вы - к вашему стыду!

Маркиз

(оробев окончательно)

Я - красный?!. Я не то, милорд, имел в виду...

Лорд

(грозно)

И где набрались вы таких превратных мнений?..

Маркиз

(скромно)

Я только, сэр... насчет казенных объявлений...

(Встает.)

Я друг порядка... но... я человек... я слаб...

Лорд

Маркиз, я верю вам. Садитесь.

Маркиз садится.

Но когда б

Для личной выгоды вы стали коммунистом,

Я не свистун, но вас - я оглушил бы свистом!

Но вы раскаялись, маркиз, я очень рад.

Оба вместе

маркиз

Идем, -------, идем на Запад и назад.

милорд

Продолжительное молчание.

Маркиз

Ноябрь уж на дворе, милорд, и дело близко

К подписке...

Лорд

Да, маркиз.

Маркиз

Я, собственно, подпиской

Не озабочен, сэр... «Times», «Siecle», «Debats» и

«Presse»

Не от подписчиков имеют интерес.

Подписчик! Фи, милорд, как тривиально это!

Без них обходится хорошая газета.

И лучший журналист, по-моему, есть тот,

Кто не для чтения газету издает,

А больше для других, возвышенных, стремлений...

Лорд

Маркиз, но в «Таймсе» нет казенных объявлений.

Маркиз

Не всё же, сэр, идти за Англиею вслед.

Лорд

Маркиз, пример ее полезен для газет.

Маркиз

Но в данном случае, милорд, скажу вам смело:

До английских газет Россия не созрела.

Молчание.

Лорд

(зевая)

Маркиз, но как внушить присутственным местам,

Чтоб с объявленьями все обращались к вам?

Маркиз

Милорд, известен я как журналист невздорный...

Лорд

Маркиз, не ведает об этом _суд надворный_.

Маркиз

Милорд, отечеству я посвятил труды...

Лорд

Маркиз, не знают их _уездные суды_.

Маркиз

Милорд, статьи мои язвительны и сжаты...

Лорд

Маркиз, их не прочли _гражданские палаты_.

Маркиз

Милорд, я думаю, моей газеты взгляд...

Лорд

Маркиз, не думает об нем _комиссарьят_.

Маркиз

Милорд, но, наконец, газеты направленье...

Лорд

Маркиз, об нем молчит _губернское правленье_.

Маркиз

(нетерпеливо)

Но я печатаю казенные...

Лорд

(торжественно)

Закон

Вам запрещает их печатать.

(Берет со стола Св зак, т. I.)

Вот вам он!

(Читает.)

«Частные лица могут, если желают, обращаться с объявлениями своими и к

издателям газет или журналистам; (громко и внушительно) но объявления от

правительства в частных изданиях не допускаются» (Св зак, т. I, ч.

I, кн. III, прилож. к ст. 472,   21).

Маркиз

(падая в обморок)

Милорд! что слышу я? Дрожат во мне все нервы...

Лорд

(спокойно подает ему Свод законов)

Маркиз, вот вам статья: параграф двадцать первый.

Маркиз

(в бреду)

Как? Без подписчиков и без казенных мест?

(Хныкая.)

Милорд! подумайте, как мне тяжел мой крест.

(Рыдает.)

Лорд

(снисходительно)

Утешьтесь, о маркиз! При нынешнем прогрессе

Для стонов места нет в отечественной прессе.

Маркиз, вы - опытный, солидный журналист

(Хоть в отношении к подписке нигилист), -

В России, где цветут кунсткамеры, музеи,

Наук, искусств, ремесл различные затеи,

Где ценится талант и признается труд, -

И ваши доблести, маркиз, не пропадут!

Жмет руку маркизу, маркиз улыбается, засыпая.

Картина.

1862

М. Н. Каткову

Поверь, для всех смешон шпионский твой задор,

С твоим доносом заученным,

Как разрумяненный трагический актер,

Махающий мечом картонным.

1875

Мир во что бы то ни стало!

Страшный призрак грозно встал;

Страсти вечные щекочет;

От всех зол универсал -

Кровь открыть Европе хочет.

Но в разумный век поэт

Уж не фельдшер, как бывало,

И одно поет в ответ:

Мир во что бы то ни стало!

Уж настолько мы умны

В наши дни, что каждый лирик

Скажет призраку войны:

«Прочь, чудовище-эмпирик!

Мир гниет от старых ран -

Новых, что ли, не хватало?

Я поэт, а не боян.

Мир во что бы то ни стало!»

Заимодавец иудей,

Будь расчетлив и скупенек:

Для дерущихся людей

Не давай ни гроша денег.

Помни то, что каждый грош

Из мирского капитала

Для прогресса лишь хорош.

Мир во что бы то ни стало!

Ну, а тем, что в наши дни

К драке слишком уж охочи,

Ты лукаво подмигни,

Указав вопрос рабочий.

Поработай, мол, на мир,

Чтобы денег тут достало...

А чтоб драться... Ой, вей-мир!

Мир во что бы то ни стало!

В честолюбии владык

Смысл солдатского задора;

Но в народах общий крик:

«В честном мире нет позора».

Пусть воинственно глядит,

Но не сходит с пьедестала,

Марс - шевронный инвалид.

Мир во что бы то ни стало!

Бог военной суеты

Лучше пусть шалит с Кипридой...

Ты, богиня красоты,

Человечество не выдай!

А вопрос про старый Рейн

Мы поставим так сначала:

Мил лафит, хорош рейнвейн.

Мир во что бы то ни стало!

1870

Мирмидоны - Куралесовы

Эх! надел бы шлем Ахилла -

Медный шлем на медный лоб, -

Да тяжел, а тело хило:

Упадешь под ним, как сноп!

Если б панцирь мне Пелида -

Не боялся б ничего;

Да ведь панцирь - вот обида! -

Втрое больше самого!

Щит бы мне, которым копья

Отражал в бою Пелид, -

Так натуришка холопья

Не удержит этот щит.

Взял бы меч его победный

И пошел бы!.. Да ведь вот:

Меч поднять - так нужно, бедно,

Мирмидонов штук пятьсот.

Тщетны оханья и стоны,

Справедлив и мудр Зевес!

Там бессильны мирмидоны,

Где уж рухнул Ахиллес!

1861

Много прошло их с безличной толпою...

Много прошло их с безличной толпою,

Юношей честных с горячей душою,

Светлые кудри по плечам их вились,

Ясные очи любовью светились,

В добрых сердцах их кипела отвага

Страстно бороться для общего блага,

В них зарождались могучие звуки

Счастья во имя любви и науки!

Чистые девы шли об руку с ними,

Грезами жизнь озарив золотыми...

Сердце в них к ближним сочувствием билось,

Чувство их в жизнь перелиться просилось,

Всюду внести утешенье, отраду,

В подвиге трудном стяжая награду;

Отклик на всё благородное - смело

Выразить чувство их внятно умело!

Годы прошли заповедной чредою,

Люди - всё той же ничтожной толпою,

Только знакомые лица сменились...

Где же они-то, вам близкие, скрылись?

С ними ли мы или в мире другом!

Барынь, чиновников видим кругом,

Тщетно их ищем... Откликнитесь, где вы,

Страстные юноши, чистые девы?

Или их жизнь без пощады сломала,

Мысль их и помыслы чистые смяла?

Бороды их сединой убелились...

Где ж из них те, что вполне проявились

Делом прекрасным, высоким трудом?..

Знают их - если и знают о ком -

Немцы, хозяева скромных гарниров,

Да половые известных трактиров...

Но умирает ли в жизни стремленье?

Новое чутко встает поколенье,

Те же порывы в сердцах молодых,

Те же надежды, отвага у них,

Тот же огонь... помогай же им, боже,

Да чтобы юноши были моложе,

Чтоб за добро ополчалися смело

И - да подвинется общее дело!

Молитвой нашей Бог смягчился...

Молитвой нашей бог смягчился:

Роман Тургенев сочинил -

И шар земной остановился,

Нарушив стройный ход светил.

Под гнетом силы исполинской

Уже хрустит земная ось...

И некий критик, как Кречинский,

В испуге крикнул: «Сорвалось!»

И нигилист за нигилистом,

Как вихри снежные с горы,

Казнимы хохотом и свистом,

Летят стремглав в тартарары.

Агенты «Времени», все лупы

Направив париям вослед,

Смешали черные их трупы

С тенями «жителей планет».

И публицисты _Ер_ и _Ерик_,

Узрев бегущих со стыдом,

Кричат отважно: «Берег, берег!

Созиждем здесь обширный дом!

Вы, _Синеус_ и _Прогрессистов_,

Из остроумных ваших строк

На пепелище нигилистов

Везите щебень и песок.

Чтоб заложить фундамент прочный -

Своих рецензий вкус и такт

Пускай везет сюда _Заочный_

Через большой почтовый тракт.

Размерит здания все части

Борис Чичерин, - а кирпич

Для нас заменит полный страсти

_Громеки_ пламенного спич.

Дружней! труд легок и приятен:

Нам для работы дан топор,

Которым сокрушил _Скарятин_

Всей юной Франции задор».

Чего робеть: дружней, ребята!

Работай с богом, в добрый час,

По плану, данному когда-то

В стихах _Воейкова_ для вас.

Воздвигнуть зданье суждено вам

Неизглаголанных чудес:

Глухие в зданьи этом новом

Расслышат явственно: «Прогресс!»

У лысых дыбом станет волос,

Слепой увидит вальс калек,

Издаст Андрей Краевский «Голос»,

И золотой наступит век.

1862

Московский фигляр

Лицо намазав сажей,

Как английский фигляр,

Московский парень ражий

Выходит на базар.

Кричит, народ сзывая:

«Вот фокус! - Раз! Два! Три! -

Вот штука! Вот другая!

Честной народ, смотри!»

Оделся он - умора!

На голове колпак,

Из тряпок коленкора

На нем двуцветный фрак;

Одна нога людская,

Другая... Раз! Два! Три!

Копытом бьет другая, -

Честной народ, смотри!

Смотри мою отвагу:

«Вот шпага. Видишь? Ну,

Я проглочу всю шпагу

И глазом не сморгну».

Шпажонка, исчезая,

Блеснула... Раз! Два! Три!

Он смотрит не мигая, -

Честной народ, смотри!

За несколько копеек

Пересвистать готов

Заморских канареек

И курских соловьев.

На всё он мастер, словом!

Вот свищет... Раз! Два! Три!

Вот рожу сделал клёвом, -

Честной народ, смотри!

Награды - грош да гривна!

За бесполезный труд...

Как жалко, как противно,

Когда такой же шут

Проглотит шпагу разом

В журнале... Раз! Два! Три!

Да не сморгнет и глазом, -

Честной народ, смотри!

Мудрость бедняка

Пробираясь житейской дорогой

По колена в грязи иногда -

Я от жизни не требую много

И доволен судьбою всегда.

Я довольствуюсь скудною пищей

И дешёвенькой радости рад;

По понятьям богатых - я нищий,

По понятиям нищих - богат.

Раз, один из хранимых судьбою,

Говоря хладнокровно со мной,

Вдруг как вскрикнет да топнет ногою -

Я не взвидел земли под собой.

Ну уж вышел распудрен, размылен...

Да и тут меня смех разобрал:

Ведь кричит, потому что он силен;

Я молчу, потому что я мал.

Дожидался другого в приёмной:

На душе было так тяжело -

И народ-то кругом самый тёмный,

И погода дурная на зло;

Но и тут я решил справедливо,

Вспомнив мудрой пословицы глас,

Что мы ждём одного терпеливо,

Потому что не семеро нас.

В ожиданьях питаясь мечтами,

Я в одну из тяжёлых минут

Согласился вполне с мудрецами,

Что в стакане надежды приют.

И с судьбой бесполезно не споря,

Рассудил, чтобы весело жить:

Если пить мне случается с горя,

Значит надо и с радости пить.

Как жениться пришла мне охота,

Я недолго и тут рассуждал:

Гардеробишко принял без счёта,

Никаких описей не видал.

Хоть судьба не мирилась со мною,

Так же долог был день бедняка;

Но зато уж ни разу с женою

Наша ночь не была коротка.

За цветами - плоды сладострастья:

Подарит мне подруга детей,

И от этого нового счастья

Станет путь мой ещё тяжелей.

Перед смертью, в семейном совете,

Я всё сердце детям обнажу

И скажу им: «любезные дети!..»

Впрочем, нет! Ничего не скажу.

Пусть проходят житейской дорогой

По колена в грязи иногда;

Пусть от жизни не требуют много

И довольны судьбою всегда.

Роль наставника мне не пристала;

Я и сам не хочу умирать:

Если в жизни даётся так мало,

Так от смерти уж нечего ждать!

[1859]

Мчит меня в твои объятья...

Мчит меня в твои объятья

Страстная тревога, -

И хочу тебе сказать я

Много, много, много.

Но возлюбленной сердечко

На ответы скупо.

И глядит моя овечка

Глупо, глупо, глупо.

На душе мороз трескучий,

А на щечках розы -

И в глазах, на всякий случай,

Слезы, слезы, слезы.

Мы всё смешное косим, косим...

Мы всё смешное косим, косим

И каждый день и каждый час...

И вот добычи новой просим

У «Иллюстрации» и вас.

Две параллельные дороги

Пройти нам в жизни суждено:

Мы снисходительны - вы строги;

Вы пьете квас - мы пьем вино.

Мы смехом грудь друзей колышем;

Вы желчью льетесь на врагов.

Мы с вами под диктовку пишем

Несходных нравами богов;

Мы - под диктовку доброй феи;

Вы - гнома злобы и вражды;

Для насяевреи суть евреи;

Для вас - евреи суть жиды.

Мы к сердцу женскому, робея,

С цветами, с песнями идем;

Вам - их учить пришла идея

Посредством плетки с букварем.

Для нас - забавны ваши вздохи;

Для вас - чувствителен наш смех.

Увы! Мы с вами две эпохи

Обозначаем вместо вех.

Что ж спорить нам? Простимся кротко

И станем по своим местам,

Вы - с букварем своим и плеткой;

А мы с запасом эпиграмм.

Мы рано стали жить, игривыми мечтами...

Мы рано стали жить, игривыми мечтами

Действительную жизнь наивно заменив;

Наш вкус, взлелеянный волшебными плодами,

Отбросил зрелые плоды, едва вкусив.

Мы в ранней юности взлелеяли опасный

Людей и общества тщеславный идеал;

Мы сжились сердцем с ним, как с женщиной

прекрасной;

Он жажду подвигов и славы в нас вселял.

Он выкинул вдали обманчивое знамя,

Он ложным светом нам сулил счастливый день;

Как мошки мелкие, мы бросились на пламя,

Как дети глупые, свою ловили тень...

Слезами и тоской мы жизни заплатили

За светлые мечты, за вдохновенный взгляд,

За всё, в чем прежде мы смысл жизни находили,

В чем нынче видим мы сомнений грустный ряд...

Жизнь сбросила для нас воскресные наряды,

Мечты о счастии заботами смени...

Так блеск задумчивый и трепетный лампады

Бледнеет перед светом дня.

Н. В. Максимову

Что? стихов ты хочешь, что ли?

Услужить бы я готов;

Написал бы я для Коли,

Только вот беда: нет воли,

А без воли нет стихов.

В ваши будущие годы

Высоко для вас взойдет

Солнце красное свободы;

А про наши про невзгоды,

Про цензурные походы

Даже память пропадет.

Мы упали в рабской роли.

Коля! вспомни наши дни

В годы равенства и воли

И хоть добрым словом, что ли,

Старых братьев помяни.

1858

На зеркало неча пенять...

Нравственность как будто бы слово всем известное;

Что ж такое нравственность - мы еще не знаем:

Рубище ль мужицкое, грязное, но честное?

Маска ли, надетая зверем-шелопаем?

Что такое чистое? что такое грязное?

Всё слова известные - но слова без связи.

По болезням общества и леченье разное:

Есть весьма целебные для гангрены грязи.

Против лицемерия, обществу ненужного,

Искренность - картешница люда безоружного.

Если переполнилась в наше время клиника

Русскому противными русскими Тартюфами -

Выпалим в бесстыдников фарсами и буффами

И высоконравственным грубым смехом циника!

На масленице

Я выспался сегодня превосходно,

Мне так легко - и в голове моей,

Я чувствую, логично и свободно

Проходит строй рифмованных идей.

- Что ж? Пользуйтесь минутой вдохновенья.

Воспойте нам прогресс родной страны,

Горячие гражданские стремленья...

- Нет, господа, давайте есть блины.

- Мы шествуем путем преуспеванья,

Запечатлев успехом каждый шаг;

Рассеял свет победоносный знанья

Невежества и самодурства мрак.

Омаров уж осталось очень мало,

Аттилы уж нисколько не страшны.

Карайте их сатирой Ювенала!

- Нет, господа, давайте есть блины.

- Заметно уж смягчились наши нравы,

На честный смех нельзя уж нападать,

В свои права вступил рассудок здравый,

И в корне зло преследует печать.

Уж на нее утихли все нападки,

Враги ее бессильны и смешны...

Раскройте нам все наши недостатки.

- Нет, господа, давайте есть блины.

- Во всем прогресс! С его победным ходом

В понятиях везде переворот.

Свершается слияние с народом.

Что чувствует в такие дни народ!

В своих стихах восторженно-свободных

Вы, как поэт, изобразить должны

Избыток чувств и радостей народных.

- Нет, господа, давайте есть блины.

Нет, господа, любя страну родную,

Стремясь к тому, чтоб каждый в ней был сыт,

Я никого стихами не взволную

И портить вам не стану аппетит.

Мы круглый год и так себя морочим.

Уж если петь - так песни старины.

Давайте петь вино, любовь... а впрочем

Нет, господа, давайте есть блины!

На могиле Д. И. Писарева

Еще один из строя выбыл вон,

Где уж и так ряды не слишком тесны.

Мир памяти скончавшегося - он

Писатель был талантливый и честный.

Талантливый и честный! В двух словах

Заключена властительная сила:

Одушевлен был ею этот прах,

Освящена теперь его могила.

В борьбе со злом, идущей без конца,

Им двигала полезная идея, -

И юношам в их чистые сердца

Он внес ее, умами их владея.

Усопший брат! Мир памяти твоей.

Увы! Ты жил, как Добролюбов, мало.

Ты чист, как он; зерна твоих идей

Не подточило опытности жало.

Мы видели, как старились умы

И как сердца прекрасные скудели.

Поклонимся ж могиле ранней мы -

Созревшие для неизвестной цели.

1868

На праздниках

Веселый трезвон по церквам

На всех колокольнях окрестных, -

И «чистые сердцем» во храм

Стремятся в одеждах воскресных.

Отпущены людям грехи!

И только поэт, одиноко,

Творит не молитву - стихи -

В беспраздничной скорби глубокой.

Он видит, как в будничной мгле

Об воздухе, свете, тепле

Идет окаянная битва -

И в бой с торжествующим злом

Кидает сатиру, как гром;

Сатира есть тоже молитва.

Над цензурою, друзья...

Над цензурою, друзья,

Смейтесь так же, как и я:

Ведь для мысли и для слова,

Откровенно говоря,

Нам не нужно никакого

Разрешения царя!

Если русский властелин

Сам не чужд кровавых пятен -

Не пропустит Головнин

То, что вычеркнул Путятин.

Над цензурою, друзья,

Смейтесь так же, как и я:

Ведь для мысли и для слова,

Откровенно говоря,

Нам не нужно никакого

Разрешения царя!

Монархическим чутьем

Сохранив в реформы веру,

Что напишем, то пошлем

Прямо в Лондон, к Искандеру.

Над цензурою, друзья,

Смейтесь так же, как и я:

Ведь для мысли и для слова,

Откровенно говоря,

Нам не нужно никакого

Разрешения царя!

1861

Надолго ли?

Надолго ли? Надолго ли! С двух слов,

Произнесенных, впрочем, благосклонно,

Я видел ночью много диких снов

И целый день бродил как полусонный.

И лишь теперь, два месяца спустя,

Отдавшись весь работе благодатной,

Отвечу я, все шансы разочтя:

Надолго ли? Надолго, вероятно.

Когда больного с смертного одра,

Где видел он вблизи мученья ада,

Вдруг на ноги поставят доктора,

Покорный им, он станет жить как надо.

Он в меру ест, он в меру пьет и спит.

Спросите вы у доктора, примерно,

Надолго ль он здоровье сохранит?

Ответит врач: надолго - это верно.

И с «Искрой» так. Она была больна

Болезнью женской - недостатком воли;

В истериках так мучилась она,

Что прикусить язык пришлось от боли.

Теперь характер возвратился к ней.

- Что ж, женщина с характером! Прекрасно!

Она послушней станет и скромней...

- Надолго ли? - Надолго, очень ясно.

Свободу слова, право на журнал

В наш век, когда кредит во всем непрочный,

Как драгоценный некий капитал

Дают вам в долг, с вас вексель взяв бессрочный,

- Ну-с, вы теперь спокойны или нет? -

Вам кредитор сказал бы, встретясь с вами: -

Надолго ли? - Вздохнете вы в ответ:

- Надолго ли-с? Решать извольте сами.

Все вообще писатели у нас

Народ неизбалованный, небурный;

В самих себе мы держим про запас

И ножницы и карандаш цензурный.

Тот, кто сберег среди житейских гроз,

В сознании общественного долга,

Для дела мысль - тот смело на вопрос:

Надолго ли? - ответит: да, надолго.

Пока стремится общество вперед,

В грядущее спокойным смотрит взглядом

И сбить себя с дороги не дает

Корыстным и шипящим ретроградам,

До тех пор в нем, для счастия людей,

Не может быть свободной мысли тесно -

И, как залог грядущих светлых дней,

_Надолго_ всё задуманное честно.

1869

Напутствие Н. С. Курочкину

Покоряясь пред судьбою,

Поезжай - господь с тобою! -

К чуждым берегам.

Если счастье навернется -

Оставайся; не найдется -

Возвращайся к нам.

Разъезжай себе покорно

До Марсели, до Ливорно

И иной страны;

Покоряться воле неба

Ради крова, ради хлеба

Мы уж, брат, должны.

Полны гордого сознанья,

Скажем просто: до свиданья! -

Как придется там...

Обессмысленные звуки

Час торжественной разлуки

Не опошлят нам.

Мы словами жизнь не мерим,

Мы уж многому не верим,

Как в былые дни;

Но, исполнившись смиренья,

Помним светлые мгновенья -

Были же они!

Если были - будут снова;

Было б сердце к ним готово

Да свободен ум.

А тебе - и с полугоря -

Их навеет воздух с моря,

Моря вечный шум,

Солнце, бури, климат знойный,

Жизни трепет беспокойный,

Неумолчный гам...

Так чего ж? Махнув рукою,

Поезжай - господь с тобою! -

К чуждым берегам.

1858

Нет, положительно, роман...

Нет, положительно, роман

«Что делать?» нехорош!

Не знает автор ни цыган,

Ни дев, танцующих канкан,

Алис и Ригольбош.

Нет, положительно, роман

«Что делать?» нехорош!

Великосветскости в нем нет

Малейшего следа.

Герой не щеголем одет

И под жилеткою корсет

Не носит никогда.

Великосветскости в нем нет

Малейшего следа.

Жена героя - что за стыд! -

Живет своим трудом;

Не наряжается в кредит

И с белошвейкой говорит -

Как с равным ей лицом.

Жена героя - что за стыд! -

Живет своим трудом.

Нет, я не дам жене своей

Читать роман такой!

Не надо новых нам людей

И идеальных этих швей

В их новой мастерской!

Нет, я не дам жене своей

Читать роман такой!

Нет, положительно, роман

«Что делать?» нехорош!

В пирушках романист - профан,

И чудеса белил, румян

Не ставит он ни в грош.

Нет, положительно, роман

«Что делать?» нехорош!

1863

Ни в мать, ни в отца

Твой отец нажил честным трудом

Сотни тысяч и каменный дом;

Облачась в дорогой кашемир,

Твоя мать презирает весь мир;

Как же ты - это трудно понять -

Ни в отца уродилась, ни в мать?

Мать - охотница девок посечь,

А отец - подчиненных распечь;

Ты - со всеми на свете равна,

С молодежью блестящей скучна,

Не умеешь прельщать, занимать.

Ни в отца уродилась, ни в мать!

Из столицы отец ни ногой;

Мать в Париж уезжает весной;

А тебя от туманных небес

Манит в горы, да в степи, да в лес...

Целый день ты готова блуждать...

Ни в отца уродилась, ни в мать!

Мать готовит тебя богачу,

А отцу крупный чин по плечу -

Чтоб крестов было больше да лент;

А с тобою - какой-то студент...

Душу рада ему ты отдать...

Ни в отца уродилась, ни в мать!

Не сулит тебе брачный венец

Шумной жизни, какую отец

За любовь твоей матери дал.

Разобьется и твой идеал...

Эх! уж лучше, чтоб горя не знать,

Уродиться в отца или в мать!

1853

Нигилист-старичок

В молодом поколении может так же

не быть пути, как не было его и в старом;

ясность глаз, свежесть щек, длинный ряд

годов впереди - это еще не права на

общественное внимание.

«Наше время», No 107

Молодежь легковерна,

Молодежь весела, -

В нигилизме, примерно,

Недалеко ушла.

Нигилизм ядовитый,

Отрицания сок

Выжал только маститый

Нигилист-старичок.

Вот Базаров освистан -

Ну какой он герой?

Ну какой нигилист он?

Просто - прынцип такой!

Нет-с! У нас по принсипу

За землишки клочок

Обдерет вас, как липу,

Нигилист-старичок.

Нигилист, если молод,

Носит в сердце любовь...

Но когда в сердце холод,

Но когда стынет кровь, -

Как шалит под секретом

У хорошеньких ног

Подогретый балетом

Нигилист-старичок!

Нигилист в молодежи,

Если молод и сам,

Замечает не рожи,

А стремленье к трудам.

Только рожи - не боле,

Ясность глаз, свежесть щек

Видит опытный в роли

Нигилист-старичок.

Нигилист самый юный

В зрелой мысли отцов

Слышит вещие струны,

К делу честному зов.

С отрицанием мутным

Мысли братьев итог

Называет беспутным

Нигилист-старичок.

Отравясь не от знанья,

Затаив без любви

Тонкий яд отрицанья

Не в уме, а в крови, -

Головы не повесил,

Нажил землю, домок, -

Совесть к черту! - и весел

Нигилист-старичок.

Черт ли в том, что уж кости

Ждут последнего дня, -

Он, где требуют злости,

Жарче летнего дня.

Голос мягкий и плавный

И что слово - урок!

У! какой он забавный,

Нигилист-старичок!

1862

Нового счастья читателю и новых богатств!

Знаю я, читатель, что делами

Важными по горло ты завален,

Чтоб моими тешиться стихами,

Как бы ни был взгляд мой идеален.

Но утешься: я не древний эллин;

Я, как ты, забыл об идеале;

Жизнью я достаточно обстрелен,

И поэт во мне «скончался вмале».

Как Полонский, я «блохой укушен»

(То есть: жизни опытом пришиблен),

Лишь к богатствам я неравнодушен,

Как Карпович и издатель Тиблен.

В 200 000 выигрыш билета -

Вот источник светлый накоплений

Вдохновенья и богатств поэта

Современных русских обозрений.

«Наше время» Павлова пропало!

Ныне с «Новым временем» Киркора,

Говорят, блаженство близко стало,

Богатеть должны мы очень скоро.

С этим новым временем условясь,

Пред одним богатством я склоняюсь -

Как поэт, вполне _обсоловьевясь_,

Перед ним лишь я _утибленняюсь_.

С новым годом вовсе не желая

Слыть врагом спокойствия заклятым,

Я тебе, читатель, поздравляя,

Одного желаю: быть богатым.

Чтобы ты вкушал, как на Парнасе

Некий бог, роскошнейшие яства, -

А уж там Карпович в «гласной кассе»:

И без нас распределит богатства!

1867

Новый Пантелей-целитель

Граф Сальяс-Турнемир ополчается.

Пантелеем он, слышь, величается,

Государь Пантелеем-целителем,

Земли русской, российской спасителем

От всей скверны и внешней и внутренней.

Уж как встал Турнемир перед утреней,

Не с крестом, не с честною молитвою,

Как оно надлежит перед битвою,

А за палку схватясь суковатую:

«Сам не знаю за что, - бает, - ратую!»

Граф Сальяс-Турнемир,

Государь Пантелей,

Не смеши божий мир,

Сам себя пожалей!

Ох ты, гой еси, ваше сиятельство!

Неприличны в печати ругательства,

И не вырастут травы целебные,

Коль посеешь слова непотребные.

Али речь ты повел с «пугачевцами»?

Аль считаешь читателей овцами?

Как же ты, с воспитанья-то светского,

Речь повел крепостного дворецкого,

Забубённую, слышь, залихватскую

И как быдто б маненько - кабацкую?

Ох ты, гой, граф Сальяс,

Турнемир Пантелей, -

Пощади, сударь, нас

И себя пожалей!

На врага ополчаясь газетного,

Дай нам речь убежденья заветного.

Метким словом поди - переспорь его,

А не фразой актера Григорьева,

Водевильной, отжившей, негодною,

Никогда и не бывшей народною!

Да еще разумей,

Турнемир-Пантелей:

Журналист, убеждающий палкою,

Конкурирует с куклою жалкою,

С деревянною детской игрушкою,

С драчуном балаганным Петрушкою,

А у кукол для споров все данные -

Только палки одни барабанные

Оттого, государь,

Что башки их, как встарь,

Деревянные!

1875

Нужна ли литература

Пусть в Петербурге полмильона

Людей хохочет мне в ответ,

Я ставлю твёрдо, непреклонно

Вопрос: нужна она иль нет?

И вот, приняв в соображенье

Объём вопроса, весь, сполна,

Я смело вывожу решенье:

- Литература не нужна.

Когда есть в обществе идея,

Она получит кровь и плоть -

Так рассуждаю я, жирея

(Спасибо, жиру дал господь!).

Её, среди житейских шквалов,

Выводит практика одна,

А не суждения журналов.

- Литература не нужна.

В былые дни, в былые годы

На всякий час, на всякий день

Писались оды, оды, оды

(Как нынче мыслят: дребедень).

Теперь, чтоб это всё осмыслить,

Есть и «Архив» и «Старина";

Ну что ж к ним нового причислить?

- Литература не нужна.

Кто гармонических уроков

Возжаждет в струнных звуках лир -

Для тех есть трагик Сумароков

И есть сатирик Кантемир,

Петров, Херасков и Державин -

Живая оных дней струна -

Наш век и без поэтов славен.

- Литература не нужна.

С утра на службе до обеда,

Потом два-три часа обед,

Друзей скоромная беседа

(Понятно, если женщин нет),

Там раут, бал, закуска, ужин,

Ночь для любви и для вина,

Ну... перед утром отдых нужен...

- Литература не нужна.

Но чтоб вседневной прозы плесень

Совсем уж не покрыла нас -

Нельзя порою и без песен

Весёлых, под весёлый час,

Но ведь газеты в честь Эрота

Не пишут гимнов, ни одна!

Да нет и рифм клубничных что-то!

- Литература не нужна.

1873

Общий знакомый

Не высок, ни толст, ни тонок,

Холост, средних лет,

Взгляд приятен, голос звонок,

Хорошо одет;

Без запинки, где придется,

Всюду порет дичь -

И поэтому зовется:

Милый Петр Ильич!

Молодое поколенье

С жаром говорит,

Что брать взятки - преступленье,

Совесть не велит;

Он сейчас: «Уж как угодно,

Взятки - сущий бич!»

Ах! какой он благородный,

Милый Петр Ильич!

Старичков остаток злобный,

Чуя зло везде,

Образ мыслей неподобный

Видит в бороде;

Он сейчас: «На барабане

Всех бы их остричь!»

Старички-то и в тумане...

Милый Петр Ильич!

С дамами глядит амуром

В цветнике из роз;

Допотопным каламбуром

Насмешит до слез;

Губки сжав, в альбомы пишет

Сладенькую дичь -

И из уст прелестных слышит:

Милый Петр Ильич!

Там старушки о болонках

Мелют, о дровах,

Приживалках, компаньонках,

Крепостных людях...

Он и к этим разговорам

Приплетает дичь;

А старушки дружным хором:

Милый Петр Ильич!

С сановитыми тузами

Мастер говорить

И умильными глазами

Случай уловить.

Своему призванью верный,

Ведь сумел достичь

Аттестации: примерный,

Милый Петр Ильич!

Польки пляшет до упада,

В картах черту брат;

И хозяйка очень рада,

И хозяин рад.

Уж его не разбирают,

Не хотят постичь,

А до гроба величают:

Милый Петр Ильич!

Опыты гласного самовосхваления

Привело меня в смущенье

Это объявленье.

Неужели только в Вятке

Не берутся взятки?

Нет! В столице есть подобный

Некий муж незлобный;

О себе он также внятно

Возвестил печатно.

Правда держится меж нами

Оными мужами:

Господином Вышнеградским

С прокурором вятским.

Мужи правды и совета!

Вам зачтется это.

Перед честностию вашей,

Всплывшей солнца краше, -

При хвалебном общем клике

Ныне все яз_ы_ки

Благодарныя России

Преклоняют выи.

1859

П. А. Ефремову

Изданну книжицу мной подношу вам, друже.

Аще и не нравен слог - мните, мог быть хуже.

Чтите убо без гневу, меня не кляните:

Невозможно на Руси Беранжерам быти.

1873

Первая любовь

Годы пройдут, словно день, словно час;

Много людей промелькнет мимо нас.

Дети займут положение в свете,

И старики поглупеют, как дети.

Мы поглупеем, как все, в свой черед,

А уж любовь не придет, не придет!

Нет, уж любовь не придет!

В зрелых умом, скудных чувствами летах

Тьму новостей прочитаем в газетах:

Про наводненья, пожары, войну,

Про отнятую у горцев страну,

Скотский падеж и осушку болот -

А уж любовь не придет, не придет!

Нет, уж любовь не придет!

Будем, как все люди добрые, жить;

Будем влюбляться, не будем любить -

Ты продашь сердце для партии громкой,

С горя и я заведусь экономкой...

Та старика под венец поведет...

А уж любовь не придет, не придет!

Нет, уж любовь не придет!

Первой любви не сотрется печать.

Будем друг друга всю жизнь вспоминать;

Общие сны будут сниться обоим;

Разум обманем и сердце закроем -

Но о прошедшем тоска не умрет,

И уж любовь не придет, не придет -

Нет, уж любовь не придет!

Песенка бедных акционеров

Осьмнадцать миллионов

Минувший год унес!

Схороним их без стонов,

Без стонов и без слез, (bis)

Зачем самоуправно

Дела ревизовать?

Не лучше ль благонравно

Смириться и молчать? (bis)

В ревизиях заметим

Количество грешков

И лишь рассердим этим

Господ директоров, (bis)

Запутаны и тяжки

Директоров труды;

Так вкусят пусть, бедняжки,

Невинные плоды, (bis)

Самой природой святы

Законы нам даны:

Немногие богаты,

Все прочие бедны, (bis)

Блюдя свои законы,

Природа, по уму,

Одним дает мильоны,

Другим дает суму, (bis)

Тому трудней, кто чаще

Считает барыши, -

Сердцам невинным слаще

Спокойствие души, (bis)

Лиется и сквозь злато

Горючих слез поток.

Зачем же жить богато -

Ведь бедность не порок, (bis)

Сочтем же недостойной

Мечту о барыше.

Ах! С совестью спокойной

Тепло и в шалаше, (bis)

Не станем же упорно

Искать, откуда зло, -

А вымолвим покорно:

«И хуже быть могло!» (bis)

Схороним же без стонов,

Без стонов и без слез -

Осьмнадцать миллионов,

Что прошлый год унес. (bis)

1860

Погребальные дроги

Последний экипаж людской

Пою я в песне, дроги.

Вот выбор песни! Что ни пой,

А всё протянешь ноги.

Придется всем от всяких бед

Навек освободиться;

Что ж за несчастье - в лучший свет

На дрогах прокатиться?

В былые дни, без лишних слов,

В урочный час к могиле

И богачей и бедняков -

Всех на руках тащили.

Стал ныне человек умней

И самых бедных даже

Препровождает в мир теней

В приличном экипаже.

Богач со смертию всего

Лишается и плачет.

Я - не оставлю ничего;

Я - в выигрыше, значит.

Я в этот мир пришел пешком,

Но на свиданье к деду

Хоть и на дрогах, хоть шажком,

А все-таки поеду.

За колесницей богача -

Тщеславия затеи -

Ливрейный траур волоча,

Толпой идут лакеи.

А я богат и без ливрей,

Богатствами иными:

Пойдет кружок моих друзей

За дрогами моими.

Веселость, гений мой! я жив,

Покуда ты со мною;

Когда ж и ты, на мой призыв,

Окажешься мечтою -

Тогда скажу, махнув рукой,

Совсем готов к дороге:

Что ж делать! Стих пришел такой;

Закладывайте дроги!

Полезное чтение

Надо мною мракобесия

Тяготела суета,

И блуждал, как в темном лесе, я

До Успенского поста;

Но во дни поста Успенского

Я внимательно читал

Господина Аскоченского

Назидательный журнал.

Чудо вочью совершилося:

Стал я духом юн и смел;

Пелена с очей свалилася -

И внезапно я прозрел.

Я провидел все опасности,

Что грозят родной стране

С водворением в ней гласности -

Столь враждебной тишине.

Погибает наша нация,

Думал я, с тех пор, как в ней

Поднялась цивилизация

И брожение идей,

И стремление гуманное -

Это всё придумал бес -

Наважденье окаянное!

Окаянский ваш прогресс!

За свое спасенье ратуя,

В Летний сад я поспешил:

Там, смотрю: нагая статуя!

Камнем я в нее пустил.

Вдруг хожалый очень явственно:

«Ты мазурик!» - закричал.

И за этот подвиг нравственный

Потащил меня в квартал.

И в квартале размышлениям

Предавался я один.

Думал: вот каким гонениям

Здесь подвержен гражданин

За боязнь соблазна женского!

Ах, зачем же я читал

Господина Аскоченского

Назидательный журнал!

1859

Поэту-адвокату

Не бойся, адвокат, общественного мненья,

Когда имеется в виду солидный куш

И убеждения податливы к тому ж,

Берись за все дела! Какие тут сомненья!

В тебе, в твоем нутре таятся убежденья,

Вполне согласные со злобой наших дней:

Тем преступления доходней, чем крупней,

И только мелкие позорны преступленья.

Что значит суд толпы? Ты сам свой высший суд.

Конечно, оценить сумеешь ты свой труд

Дороже, чем богач, не только пролетарий.

Так плюнь на суд толпы и на газетный свист.

Запомни лишь одно, как адвокат-юрист:

Тем выше подвиг твой, чем выше гонорарий!

1875

Предвещание на 1865 год

Оставив оханья и вздохи,

Начнем жить мирно, без забот -

«Заправский» календарь «Эпохи»

Сулит нам счастье круглый год.

Пускай дни пасмурны, ненастны

(Приметы правду говорят), -

Не нынче - завтра будут ясны!

Стрижи мелькают и звенят.

Не нынче - с будущего года

Наступит наконец для всех

Всегда хорошая погода,

Всего хорошего успех.

Уж это время близко... близко...

Уж всё идет на новый лад...

Уж на «Эпоху» есть подписка -

Стрижи мелькают и звенят.

Не нынче - завтра все народы

Забудут разницу племен

И развернутся в хороводы

Из боевых своих колонн.

Любовь смешает все знамена

Канкан танцующих солдат, -

Уж есть программа - Сан-Леона...

Стрижи мелькают и звенят.

Не нынче - завтра, с новым годом

Произойдет у всех в глазах

Сближенье общества с народом -

В банкетных спичах и речах.

И сколько будет нежных слитий,

Демократических тирад -

В местах «продажи разных питей».

Стрижи мелькают и звенят.

Во всех избушках самовары

Вознаградят крестьянский труд;

На иностранные товары

Внезапно цены упадут.

Уж не довольствуясь речами,

Иной пресыщенный магнат

Пьет нынче кофе с калачами.

Стрижи мелькают и звенят.

Воров не будет. Полон злобы

(Хоть сам из книжек захватил)

Их всех к Краевскому в «Трущобы»

Загнал гишпанский алгвазил;

Ну, а оставшийся излишек

Сметет Сикевич зауряд,

Карая уличных мальчишек.

Стрижи мелькают и звенят.

Наука выйдет из пустыни

На путь народно-бытовой;

Для школ народных по-латыни

Переведется Домострой.

На зависть западного мира,

Ерыжным веяньем объят,

Затмит Аверкиев Шекспира.

Стрижи мелькают и звенят.

Исчезнут сонмы фарисеев,

На карте сыщется Тамбов,

Аксаков обоймет евреев,

Свой четвертак найдет Катков.

Не будет слабых, нищих, бедных,

Судьба всем равный даст оклад -

Златых надежд и денег медных.

Стрижи мелькают и звенят.

Всё так устроится, что не в чем

Судьбу нам будет обвинять.

Блажен, кто верит птицам певчим

И рад всю жизнь погоды ждать.

И я бы пел в веселом тоне,

Но, утомляя слух и взгляд,

Кругом, на сером небосклоне,

Стрижи мелькают и звенят.

1864

Приглашение к танцам

Весь Петербург затанцевал,

Как девочка, как мальчик;

Здесь что ни улица, то бал;

Здесь что ни бал - скандальчик.

Все веселятся от души,

Всё ладно в нашем быте.

Пляши, о! град Петра, пляши!

Друзья мои, пляшите!

Пляши, веселенький старик,

Нафабрившись как надо;

Ведь ты давно плясать привык

От мины, жеста, взгляда,

От приглашений красоты

На старческие шутки.

Пляши, старик! Здесь все, как ты,

По женской пляшут дудке.

Пляши, о! муж - на склоне лет

Обиженный судьбою,

Пусть скользкий, как твой путь, паркет

Мирит тебя с бедою.

Смирись, сравнив публичный суд

С публичными балами, -

Где спин перед тобой не гнут,

Хоть шаркают ногами.

Ты, что на службе, говорят,

Лежал среди дороги, -

Лети на бал. В канкане, брат,

Спеши расправить ноги!

Хоть службой тяжкий дан урок,

Но на публичном бале -

Представь себе - один скачок:

И ты всех выше в зале!

Пляши и ты, водевилист,

Островского учитель,

И ты, Обломов-журналист,

Сфер идеальных житель.

Вы - публицистов стройный хор -

Вы сладко голосите;

Вы песни пели до сих пор, -

Подите ж попляшите!

Пляшите все, хотя б в тоске

Скребли на сердце кошки.

Вся мудрость наших дней - в носке

Поднятой кверху ножки.

Отдайте пляске каждый час,

И господин Ефремов,

Наверно, выпишет для вас

Красавиц из гаремов.

Пусть уравняет наконец

Все возрасты, все званья

Единый наших дней мудрец -

Учитель танцеванья!

Вина и пляски резвый бог

Да будет вечно с нами,

И наш прогресс, как сбитый с ног,

Запляшет вверх ногами.

Приди ты, немощный...

Приди ты, немощный,

Приди ты, радостный.

Приди - не знающий

Любостяжания,

Приди - не чающий

С истцов даяния,

Виновных жёнами

Не соблазнившийся

И лишь законами

Руководившийся,

Злом не торгующий,

Добра не давящий,

Споспешествующий

И правоправящий!

Придите, сильные,

Придите, слабые,

Правдообильные!

Придите - дабы я

Деянья честности,

Душевной ясности

Обрек известности

Посредством гласности!

1859

Примерный фат

Пускай сатирики кричат,

Что ты презренный фат,

Но ты мне мил.

Ты во всю жизнь ни разу, брат,

Не изменил

Своих воззрений и манер.

Buvons, mon cher!

Кругом тебя кричат, орут

Про гласность, вольный труд -

Плечами лишь

Ты пожимаешь, тверд как Брут,

И говоришь

О пользе всех химер и мер:

«C’est drole, mon cher».

Когда в собрании Ноздрев,

Подняв бокал, подымет рев

За мужика -

Ты взглянешь в стеклышко без слов

На дурака

И выпьешь молча редерер.

Умно, mon cher.

Не признаешь ты женских прав,

Но, Гретхен милую обняв,

Портного дочь,

Рад, где попало, подгуляв,

Плясать всю ночь,

Хоть в шустер-клубе, например.

Aimons, mon cher!

Благую часть ты выбрал, брат, -

Театр французский, маскарад,

Обед, балет -

И черт ли в том, что говорят

В столбцах газет

Катков, Камбек, Лягерроньер...

Всё вздор, mon cher.

Ты также мил в кругу повес,

Хоть потерял кредит и вес,

Хоть испытал,

Что значит время и прогресс,

Но капитал

Еще остался для гетер.

Vivons, mon cher!

Как в оны дни, хоть век не тот,

Без размышлений, без забот,

По старине,

Пока кондрашка не сшибет

С бровей пянсне,

На рысаках во весь карьер

Валяй, mon cher!

Валяй, mon cher! Ты мил для нас;

Живешь без сердца, напоказ,

Без головы,

Но ты стыдишься пошлых фраз.

В наш век - увы!

И это доблестный пример.

Buvons, mon cher!

Притча о снегурочке

Как некогда Дарья застыла

В своем заколдованном сне -

Так образ Снегурочки милой

Теперь представляется мне.

В раздумьи склонилась уныло -

Не знает, что делают с ней.

Мертвящею мощью своей

Над ней распростерся Ярило.

Излила бы в песнях святых

Всю правду для ближних своих...

Ни звука! Душа умирает...

Недвижно сомкнулись уста.

Ни звука! Кругом пустота...

И тает Снегурочка, тает...

Раздумье

Зол я впервые сегодня вполне;

Зол - оттого что нет злости во мне.

Нет этой злости, которая смело

Прямо из сердца срывается в дело.

Нету ее - ненавистницы фраз,

Злобы святой, возвышающей нас.

Есть только жалкая, мелкая злоба,

Не доводящая даже до гроба;

Злоба, с которой хоть семьдесят лет

Можно прожить без особенных бед

И умереть, чтобы видели внуки

Самый пошлейший род смерти - от скуки.

1868

Рассказ няни

«Няня, любила ли ты?»

- «Я, что ли, барышня? Что вам?»

- «Как что?.. Страданья... мечты...»

- «Не оскорбить бы вас словом.

Нашей сестры разговор

Всё из простых, значит, слов...

Нам и любовь не в любовь,

Нам и позор не в позор!

Друг нужен по сердцу вам;

Нам и друзей-то не надо:

Барин обделает сам -

Мы ведь послушное стадо.

Наш был на это здоров...

Тут был и мне приговор...

Нам и любовь не в любовь,

Нам и позор не в позор!

После... племянник ли... сын...

Это уж дело не наше -

Только прямой господин -

Верите ль: солнышка краше.

Тоже господская кровь...

Лют был до наших сестер...

Нам и любовь не в любовь,

Нам и позор не в позор!

Раньше... да что вспоминать!

Было как будто похоже,

Вот как в романах читать

Сами изволите тоже.

Только уж много годов

Парень в солдатах с тех пор...

Нам и любовь не в любовь,

Нам и позор не в позор!

Там и пошла, и пошла...

Всё и со мной, как с другими...

Ноне спасаюсь от зла

Только летами своими,

Что у старухи и кровь

Похолодела и взор...

Нам и любовь не в любовь,

Нам и позор не в позор!

Барышня, скучен рассказ?

Вот и теперь подрастает

Девушка... девка для вас...

А уж господ соблазняет...

Черные косы да бровь

Сгубят красавицу скоро...

Господи! Дай ей любовь

И огради от позора!»

1855

Розги - ветви с древа знания!...

Розги - ветви с древа знания!

Наказанья идеал!

В силу предков завещания

Родовой наш капитал!

Мы до школы и учителей,

Чуть ходя на помочах,

Из честной руки родителей

Познавали божий страх.

И с весною нашей розовой

Из начальнических рук

Гибкой, свежею, березовой

Нам привили плод наук.

И потом, чтоб просвещением

Мы не сделались горды,

В жизни отческим сечением

Нас спасали от беды.

В нас развились мышцы крепкие,

К нравам праотцев любовь,

Ум железный, руки цепкие

И чуть тепленькая кровь,

Так по телу разведенная,

Что от сердца никогда

Не бросалась возмущенная

В наши щеки от стыда.

Розги! ветви с древа знания,

Вам хвала превыше похвал.

Верный компас воспитания,

Наказанья идеал!

С дымом пожара...

С дымом пожара

Рынок толкучий,

После угара

Бред неминучий,

Дикие слухи,

Праздные толки

Вызвал в старухе

«Северной пчелке».

В год, как нарочно,

Рынок успели

Выстроить прочно, -

Но и доселе

Веет от старой

Тем же пахучим

Дымом пожара

В рынке толкучем.

1863

Свисток и стакан

Свистать! Свистать!

Нам вторит эхо.

Но, чур! Не лгать

Орудьем смеха!

Приходит срок,

Взял верх обман -

Бросай свисток,

Бери стакан.

Пей, чуть слышна

Фальшивость нотки,

Оксгоф вина

И четверть водки,

Ведро эль-кок,

Эль-кукельван.

Бросай свисток,

Бери стакан.

Чем разделять

Кастратов славу,

Уж лучше спать

Вались в канаву,

Без задних ног,

Мертвецки пьян.

Бросай свисток,

Бери стакан.

Уж лучше, брат,

Пить мертвой чашей

Забвенья яд,

Чем в прессе нашей

Зловонных строк

Впивать дурман.

Бросай свисток,

Бери стакан.

Газетный лай

И обезьянства

Пренебрегай

В величьи пьянства.

Оно порок,

Но не обман.

Бросай свисток,

Бери стакан.

1866

Семейная встреча 1862 года

Читатели, являясь перед вами

В четвертый раз,

Чтоб в Новый год и прозой и стихами

Поздравить вас,

Хотел бы вам торжественно воспеть я,

Да и пора б,

Российского весь блеск тысячелетья -

Но голос слаб...

Читатели, серьезной русской прессе

Оставим мы

Всё важное, все толки о прогрессе

И «царстве тьмы».

Довольствуясь лишь неизбежно сущим

И близким нам,

Поклонимся во здравии живущим

Родным отцам.

Пусть юноши к преданиям спесивы,

Не чтут родных, -

Но бабушки и дедушки все живы,

Назло для них.

Не изменив себе ни на полслова,

Как соль земли,

Все фазисы развитья векового

Они прошли.

Понятья их живучи и упруги,

И Новый год

По-прежнему в семейном тесном круге

Их застает.

Привет мой вам, старушка Простакова!

Вы всех добрей.

Зачем же вы глядите так сурово

На сыновей?

Порадуйтесь - здесь много Митрофанов -

Их бог хранит;

Их никаким составом химик Жданов

Не истребит.

Их детский сон и крепок и невинен

По старине.

Поклон тебе, мой друг Тарас Скотинин,

Дай руку мне!

Свинюшник твой далек, брат, до упадка;

В нем тьма свиней.

Почтенный друг! В них нету недостатка

Для наших дней.

По-прежнему породисты и крупны,

А как едят!

Нажрутся так, что, братец, недоступны

Для поросят.

От поросят переходя к Ноздреву,

Мы узнаем,

Что подобру живет он, поздорову

В селе своем.

Всё так же он, как был, наездник ражий

Киргизских орд,

И чубуки его опасны даже

Для держиморд.

Берет в обмен щенков и рукоделья,

И жрет и врет,

Но уж кричит, особенно с похмелья:

«Прогресс! Вперед!»

- Прогресс! Прогресс! Ты всем нам задал дело!

Никто не спит.

Коробочка заметно отупела,

Но всё скрипит.

Уж Чичиков с тобой запанибрата.

На вечерах

Он говорит гуманно, кудревато

Об _мужичках_,

Про грамотность во всех посадах, селах,

По деревням,

И, наконец, - детей в воскресных школах

Он учит сам.

Замыслил он с отвагою бывалой,

Трудясь как вол,

Народный банк, газету, два журнала

И общий стол.

Об нем кричит публично Репетилов;

Его вознес

До облаков чувствительный Манилов

В потоках слез:

Мол, Чичиков гуманен! Идеален!

Ведет вперед!

С Петрушкою знакомится Молчалин,

На чай дает.

Все бегают, все веселы, здоровы,

Движенье, шум -

Особенно заметны Хлестаковы,

Где нужен ум.

На раутах, на чтениях, по клубам

Свои стихи

Тряпичкины читают Скалозубам

За их грехи.

Абдулины усердно бьют поклоны

Своим властям.

Пошлепкины и слесарские жены -

Все по местам.

Как человек вполне великосветский,

Мильоном глаз

Везде Антон Антоныч Загорецкий

Глядит на нас.

От Шпекиных усердьем в службе пышет

И болтовней, -

И Фамусов, как прежде, всё подпишет -

И с плеч долой!

1861

Скандал

Они сейчас: - Разбой! Пожар!

И прослывешь у них мечтателем опасным!

«На что, скажите, нет стихов?» -

Во время оно Мерзляков

В старинной песне, всем знакомой,

Себя торжественно спросил

И добродушно угостил

Своих читателей соломой.

В былые дни для Мерзлякова

Воспеть солому было ново...

Для нас ни в чем новинки нет,

Когда уже австрийский лагерь

Воспел Конрад Лилиеншвагер,

«Свистком» владеющий поэт.

У нас _жуки сшибались лбами_,

Перейра был воспет стихами,

С березой нежничает дуб,

И, наконец, король сардинский

В стих Розенгейма исполинский

Попался, как ворона в суп.

Друзья мои, господь свидетель:

Одну любовь и добродетель,

Одни высокие мечты,

Из лучших в наилучшем мире,

Я б воспевал на скромной лире,

Не тронув праха суеты;

«Лизета чудо в белом свете!»  -

Всю жизнь я пел бы в триолете;

«Когда же злость ее узнал»

(Не Лизы злость, а жизни злобу), -

Прищелкнув языком по нёбу,

Друзья мои, пою Скандал!

Скандал, пугающий людей!

Скандал, отрада наших дней!

Скандал! «Как много в этом звуке

Для сердца русского слилось!..

Как много лиц отозвалось»

В искусстве, в жизни и в науке!

Хвала, хвала тебе, Скандал!

За то, что ты перепугал

Дремавших долго сном блаженным, -

И тех, кто на руку нечист,

И тех, кому полезен свист,

Особам якобы почтенным.

Хвала, хвала тебе, Скандал!

За то, что на тебя восстал

Люд по преимуществу скандальный:

Восстал поборник откупов,

Восстал владелец ста домов,

Восстал Аск_о-ченский печальный;

Восстали мрачные умы,

Восстали грозно духи тьмы,

Надев личины либералов,

Страшась, что справедливый суд

Над ними скоро изрекут

«Литературою скандалов».

Хвала, хвала тебе, Скандал!

С тех пор как ты в печать попал,

С чутьем добра, с змеиным жалом,

Ты стал общественной грозой,

Волной морской, мирской молвой

И перестал уж быть Скандалом.

Скандал остался по углам:

Скандал гнездится здесь и там,

Скандал с закрытыми дверями,

Немой Скандал с платком во рту,

Дурная сплетня на лету

И клевета с ее друзьями.

Хвала, хвала тебе, Скандал!

Твоя волна - девятый вал -

Пусть хлынет в мир литературы!

Пусть суждено увидеть нам

Скандал свободных эпиграмм

И ясной всем карикатуры!

1861

Слово примирения

Ах! было время золотое,

Когда, недвижного застоя

И мрака разгоняя тень, -

Прогресса нашего ровесник,

Взошел как солнце «Русский вестник»,

Как в наши дни газета «День».

Ах! были светлые года!

Ах! было времечко, когда

У нас оракул был московский...

В те дни, когда Старчевский стал

Свободный издавать журнал

И в нем посвистывал Сенковский...

То были времена чуднее:

Носился в воздухе прогресс,

Упал «Чиновник» и «Тамарин»

И уж под бременем годов

Вкушал плоды своих трудов

В смиренном Карлове Булгарин.

И как Москва в свои концы

Чертоги, храмы и дворцы

Победоносно совместила,

Там в «Русском вестнике» одном

Себе нашла и кров и дом

Литературы русской сила.

Сверкала мудрость в каждой строчке;

Все книжки были как веночки

Из ярких пальмовых листов

И лепестков душистой розы -

Из Павлова изящной прозы

И нежных Павловой стихов.

Вдруг журналистики Юпитер,

Во ужас повергая Питер,

Посредством букв X., Y., Z.

Как шар, попавший прямо в лузу,

Вооруженную Медузу,

Малютку гласность вывел в свет.

Вдруг, всю Россию ужасая,

Пронесся воплем в край из края

До самых отдаленных мест

Литературно-дружным хором -

И грянул смертным приговором

Противу Зотова протест.

Писавший спроста, без расчетов,

Склонил главу Владимир Зотов;

Да как же не склонить главы:

Чуть список лиц явился первый,

У Зотова расстроив нервы,

Вдруг - дополненье из Москвы!

Кто не участвовал в протесте?

Сошлись негаданно все вместе:

«Гудок» с «Журналом для девиц»,

Известный критик Чернышевский

И рядом с ним Андрей Краевский...

Какая смесь одежд и лиц!

Все литераторы в печали

Протест сердитый подписали,

Не подписал один «Свисток»,

За что и предан был проклятьям,

Как непокорный старшим братьям, -

Высоконравственный урок!

Так «Русский вестник» в дни движенья

Кружился в вихре увлеченья,

Отменно в спорах голосист,

В журнальных иксах видел дело,

Как самый юный и незрелый

Санктпетербургский прогрессист.

Иное выступило племя.

«День», «Русский вестник», «Наше время»

Струю Кастальскую нашли:

И князя Вяземского гений

Из них каскадом песнопений

Разлился по лицу земли.

Расставшись с милой и единой

Англо-московскою доктриной,

Забыв весь юношеский вздор,

Поэзии отведав неги,

Журналом жалостных элегий

Стал «Русский вестник» с этих пор.

Элегия

«"Печально век свой доживая,

С днем каждым сами умирая,

Мы в новом прошлогодний цвет.

Сыны другого поколенья,

Живых нам чужды впечатленья», -

Как древле говорил поэт.

Всё как-то дико нам и ново,

Звучит _бессовестное слово_ -

Уж мы не рвемся в жизнь, как в бой,

А всё у моря бы сидеши

Да песни слушали и пели,

На целый мир махнув рукой.

Зачем для них свобода мнений?

Где raison d’etre таких явлений?

Всё это гниль и фальшь кружков.

Мы, как начальники-поэты,

Ответим им: вы пустоцветы!

Вы прогрессисты без голов!

Явленье жалкое минуты!

Ведь вы одеты и обуты?

А вам, чтоб каждый был одет?

Так это _зависть пешехода,

Вражда того, кто без дохода_,

Как древле говорил поэт.

Нам нужны формулы для дела;

Чтоб жизнь созрела, перезрела,

Как с древа падшие плоды;

Хоть бы пожар случился дома,

Вы, без Ньютонова бинома,

Не смейте требовать воды.

Не вы, а внуков ваших внуки

Должны вкусить плоды науки

И фрукты жизни, - а пока

Пляшите прозой и стихами!..»

И «Русский вестник» с свистунами

Плясать пустился трепака.

1861

Современный сонет

«Суровый Дант не презирал сонета» -

Так заверял в былые дни поэт.

Я нахожу весьма разумным это:

Чем заслужил презрение сонет?

Что может быть удобней для поэта,

За каждый стих дающего ответ,

В том обществе, где более уж нет

На прежние стремления ответа?

К стихам своим поэт, конечно б, мог

Прибавить, сверх четырнадцати строк,

Горячую пятнадцатую строчку;

Но, в кандалах гармонии, он сам,

Предупреждая цензора, к стихам,

Как «Гражданин» к реформам, ставит точку.

1872

Сон на новый год

В чертогах, взысканных богами,

В сияньи солнечных лучей,

Разлитых Кумберга шарами

По оживленной панораме

Дерев тропических, дверей,

Тяжелым бархатом висящих,

Ковров, статуй, лакеев, зал,

Картин, портретов, рам блестящих

И на три улицы глядящих,

Атласом убранных зеркал;

В волнах невнятных разговоров,

Алмазов, лент, живых цветов,

Тончайших кружев, ясных взоров,

Почтенных лысин, важных споров,

Мирозиждительных голов,

Прелестных дев, хранимых свято,

Старушек, чуждых суеты,

Умов, талантов чище злата -

В слияньи света, аромата,

Тепла, простора, красоты, -

Как нуль, примкнутый к единицам

Для округленья единиц,

Внимая скромно важным лицам

И удивляясь львам и львицам,

Я всей душой склонялся ниц,

Как вдруг - раздался туш громовый,

Холодный подан мне бокал,

И бой часов густой, суровый

Провозвестил, что ныне новый,

Шестидесятый год настал.

Отдавшись весь теплу и свету,

В волненьях авторской тоски,

Я встал, как следует поэту,

Скользя по светлому паркету

Ногой, обутой щегольски.

По оживленной панораме

Пронесся гул, как ропот вод:

«Mesdames! M-r Знаменский... стихами...

Messieurs!.. желает перед нами

Сказать стихи на Новый год».

Игра и вальс остановились;

С участьем детским предо мной

Головки нежные склонились,

И все очки в меня вперились...

Лакею сдав бокал пустой,

Подкуплен ужином грядущим

И белизной открытых плеч,

Я возгорелся жаром пущим

И с вдохновеньем, мне присущим,

Провозгласил такую речь:

Я говорил: «В наш век прогресса

Девиз и знамя наших дней

Не есть анархия идей,

А _примиренье интереса_

С святыми чувствами людей.

Исполнясь гордого сознанья,

Что мы кладем основы зданья,

Неразрушимого в веках,

Призванья нашего достойны,

Пребудем мудры и спокойны,

Как боги древних в небесах.

Согласно требованьям века,

Возвысим личность человека,

Свободный труд его почтим

И, поражая зла остатки,

Единодушно: взятки гадки!

На всю Россию прокричим.

Вослед за криком обличенья,

Без лихорадки увлеченья,

Мы станем действовать в тиши;

И, так как гласности мы верим,

Благонамеренно умерим

Порывы страстные души.

Друзья мои, поэта лира

Одни святые звуки мира

На вещих струнах издает;

И счастья всем - в убогих хатах

И в раззолоченных палатах -

Певец желает в Новый год.

Тебе, Сорокин, - чтобы мог ты

От Бугорков до Малой Охты

Скупить дома до одного;

И чтоб от звуков сладкой лиры

Надбавка платы на квартиры

Не тяготила никого.

Чтоб чарка водки в воскресенье -

Труда тяжелого забвенье -

Была у бедных мужичков;

И вместе с тем, чтоб паки, паки

Разбогател Тармаламаки,

Снимая пенки с откупов.

Чтоб сметка русских не дремала,

И чтоб торговля оживляла

Все города родной земли,

И чтобы немцы и французы

Из Петербурга денег грузы

В отчизну также увезли.

Чтоб каждый думал с новым годом

Соразмерять приход с расходом,

Свой личный труд и труд чужой;

И чтобы дамские наряды,

Как здесь, пленяли наши взгляды

Неравномерно с красотой.

Чтобы везде, в углу, в подвале,

В тюрьме, в нетопленной избе,

Все также Новый год встречали,

Как мы, в роскошной этой зале,

Позабывая о себе!»

Рукоплесканья заглушили

Мой безыскусственный привет;

Старушки тихо слезы лили,

А старцы громко говорили,

Что я - единственный поэт,

Что Русь талантами богата!..

Все львы сошлись со мной на ты,

В моем лице целуя брата, -

В слияньи света, аромата,

Тепла, простора, красоты.

1859

Стансы на будущий юбилей Бавия

Друзья, в мой праздник юбилейный,

С погребщиком сведя итог,

Я вас позвал на пир семейный -

На рюмку водки и пирог.

Но чтоб наш пир был пир на диво,

На всю российскую семью,

Стихами сладкими, игриво,

Я оду сам себе спою.

Без вдохновенного волненья,

Без жажды правды и добра

Полвека я стихотворенья

На землю лил, как из ведра.

За то Россия уж полвека -

С Большой Морской до Шемахи -

Во мне признала человека...

Производящего стихи.

Литературным принят кругом

За муки авторских потуг,

И я бы Пушкина был другом,

Когда бы Пушкин был мне друг.

Но в этот век гуманных бредней

На эту гласность, на прогресс

Смотрю я _тучею последней

Средь прояснившихся небес_.

Я - воплощенное преданье,

Пиита, выслуживший срок,

Поэтам юным - назиданье,

Поэтам в старчестве - упрек.

Я протащил свой век печальный,

Как сон, как глупую мечту,

За то, что тканью идеальной

Порочил правды красоту.

За то, что путь я выбрал узкий

И, убоясь народных уз,

Писал, как русский, по-французски,

Писал по-русски, как француз.

Не знал поэзии в свободе,

Не понимал ее в борьбе,

Притворно чтил ее в природе

И страшно чтил в самом себе.

За то, что в диком заблужденьи,

За идеал приняв застой,

Всё современное движенье

Я назвал праздной суетой.

За то, что думал, что поэты

Суть выше остальных людей,

Слагая праздные куплеты

Для услаждения друзей.

О старички, любимцы Феба!

Увы! рассеялся туман,

Которым мы мрачили небо;

Стряхнем же с лиц позор румян,

Язык богов навек забудем

И, в слове истину ценя,

Сойдем с небес на землю, к людям,

Хоть в память нынешнего дня.

1861

Старая песня

Песни, что ли, вы хотите?

Песня будет не нова...

Но для музыки возьмите:

В ней слова, слова, слова.

Обвинять ли наше племя,

Иль обычай так силен,

Что поем мы в наше время

Песню дедовских времен?

Жил чиновник небогатый.

Просто жил, как бог велел, -

И, посты хранивши свято,

Тысяч сто нажить умел.

Но _по злобному навету_

Вдруг от места отрешен...

Да когда ж мы кончим эту

Песню дедовских времен?

Мой сосед в своем именьи

Вздумал школы заводить;

Сам вмешался в управленье,

Думал бедных облегчить...

И пошла молва по свету,

Что приятель _поврежден_.

Да когда ж мы кончим эту

Песню дедовских времен?

Сам не знаю - петь ли дальше...

Я красавицу знавал:

Захотелось в генеральши -

И нашелся генерал.

В этом смысла даже нету,

Был другой в нее влюблен...

Да когда ж мы кончим эту

Песню дедовских времен?

Песню старую от века,

Как языческий кумир, -

Где превыше человека

Ставят шпоры и мундир,

Где уму простора нету,

Где бессмысленный силен...

Да когда ж мы кончим эту

Песню дедовских времен?

Да когда ж споем другую?

Разве нету голосов?

И не стыдно ль дрянь такую

Петь уж несколько веков?

Или спать, сложивши руки,

При движении племен,

Богатырским сном под звуки

Песни дедовских времен?

Старичок в отставке

Литературой обличительной

Я заклеймен:

Я слышу говор, смех язвительный

Со всех сторон.

Еще добро б порода барская,

А то ведь зря

Смеется челядь канцелярская

И писаря!

А мне всего был дан родителем

Один тулуп,

И с ним совет - чтобы с просителем

Я не был глуп,

Что «благо всякое даяние»

Да «спину гни» -

Вот было наше воспитание

В былые дни.

В уездный суд судьбой заброшенный

В шестнадцать лет,

Я вицмундир купил поношенный -

И белый свет

С его соблазнами, приманками

Мне не светил

Между обложками и бланками,

В струях чернил.

Я не забыл отцовы правила,

Был верен им:

Меня всегда начальство ставило

В пример другим.

Сносив щелчки его почтительно,

Как благодать,

Я даже мысли возмутительной

Не смел питать.

Я в каждом старшем видел гения,

Всю суть наук, -

И взял жену без рассуждения

Из старших рук.

А как супруга с ребятишками

Пилить пойдут,

Так я ученого бы с книжками

Поставил тут!

Я им опорой был единою.

Всё нужно в дом:

И зашибешься - где полтиною,

А где рублем.

Дорога торная, известная:

Брал - всё равно,

Как птичка божия, небесная

Клюет зерно.

Клюют пернатые, от сокола

До голубков,

Клюют, клюют кругом и около:

На то дан клёв.

За что ж, когда так умилительно

Мир сотворен,

Литературой обличительной

Я заклеймен?

Стихийная сила

Где приют для мира уготован?

Где найдет свободу человек?

Старый век грозой ознаменован -

И в крови родился новый век.

Шиллер. «Начало нового века»

Только одно поколенье людей

Выступит с новым запасом идей -

И с барабанным, торжественным боем

В вечность наш век отойдет под конвоем

Умственных бурь и военных тревог,

Время подпишет в кровавый итог,

Что в девятнадцатом веке царила

Грубая сила, стихийная сила.

Тщетен был опыт минувших веков,

Слава героев, умы мудрецов;

Тщетно веками скоплялись богатства

Равенства, знанья, свободы и братства.

Нужны усилия страшные вновь,

Жертвы, мученья, темницы и кровь,

Чтоб хоть крупицы от них уступила

Грубая сила, стихийная сила.

Все силы духа во все времена

В лапах железных держала она.

Чтоб услужить ей, из всех мифологий,

Переодевшись, слетаются боги.

Непобедимым считался прогресс,

Но в наши дни беспримерных чудес

Времени дух, изловчась, покорила

Грубая сила, стихийная сила.

Вместе с богами и верой людей

Времени дух в услуженьи у ней.

Зиждущий дух плодотворных сомнений,

Зло отрицающий творческий гений

Духом сомненья в великих делах,

Гением смерти стал ныне в умах, -

Так чудотворно умы извратила

Грубая сила, стихийная сила.

Знанья для жизни святой идеал

В формулах мертвых бесследно пропал,

Новым циклопам дав знанье природы

Для истребленья людей и свободы.

В кузницах смерти движенье и стук

И - благо занято множество рук -

Светоч сознанья совсем загасила

Грубая сила, стихийная сила!

Только сознания светоч угас -

Двинулось многое множество масс

Несокрушимым ни зноем, ни стужей

Грамотным мясом безграмотных ружей,

Неувядаемым цветом страны,

Где для кромешного ада войны

Женщин любить и рожать обучила

Грубая сила, стихийная сила!

Массы другие в раздумьи стоят,

Видя солдатского зверства разврат,

Гимны поют о кровавой расплате

Граждан, погрязших в греховном разврате;

Даже приветствуют век золотой

Равенства всех - перед смертью одной,

В тучах, которыми солнце затмила

Грубая сила, стихийная сила.

«Новый в крови нарождается век;

Где же свободу найдет человек?» -

Спрашивал Шиллер, взывая к свободе.

И девятнадцатый век на исходе -

Швабскому гению отзыва нет.

Самую жажду свободы в ответ

Порцией крови, смеясь, утолила

Грубая сила, стихийная сила!

1870

Счастливец

Розовый, свежий, дородный,

Юный, веселый всегда,

Разума даже следа

Нет в голове благородной,

Ходит там ветер сквозной...

Экой счастливец какой!

Долго не думая, смело,

В доброе время и час,

Вздумал - и сделал как раз

Самое скверное дело,

Не возмутившись душой...

Экой счастливец какой!

С голоду гибнут крестьяне...

Пусть погибает весь свет!

Вот он на званый обед

Выехал: сани не сани!

Конь, что за конь вороной!

Экой счастливец какой!

Женщину встретит - под шляпку

Взглянет, тряхнет кошельком

И, насладившись цветком,

Бросит, как старую тряпку, -

И уж подъехал к другой...

Экой счастливец какой!

Рыщет себе беззаботно,

Не о чем, благо, тужить...

В службу предложат вступить -

Вступит и в службу охотно.

Будет сановник большой...

Экой счастливец какой!

Розовый, свежий, дородный,

Труд и несчастный расчет

Подлым мещанством зовет...

Враг всякой мысли свободной,

Чувства и речи родной...

Экой счастливец какой!

Тик-так! Тик-так!

Тик-так! Тик-так! Спокойно, ровно

Свершает маятник свой круг.

Тоска томит меня, и словно

Меня пугает этот стук.

Как будто с явною насмешкой,

Связав мне ноги, лютый враг

Мне говорит: «Иди! Не мешкай!»

Тик-так! Тик-так!

Увы! по-прежнему исправно

Кружась, как белки в колесе,

Вдруг слышать явственно недавно

Тик-так, тик-так мы стали все.

Мы маршируем, пляшем, пишем,

Дни коротаем кое-как,

А ночью все с тоскою слышим:

Тик-так! Тик-так!

Звук, с детства каждому знакомый, -

Тик-так, тик-так - известный звук.

Не знаем сами, отчего мы

Его пугаться стали вдруг.

То страх возьмет, то вспыхнет злоба...

Ты будто слышишь в нем, земляк,

Стук молотка о крышку гроба -

Тик-так! Тик-так!

Чертог твой вижу изукрашен,

Делами предков гордый муж!

Ты вчуже для меня был страшен,

Владея тысячами душ.

Ты грезишь в сумраке со страхом,

Что всех людей твоих, собак

Уносит время с каждым взмахом -

Тик-так! Тик-так!

Чертог твой вижу либеральный,

Нинон Лянкло из русских дам,

И разговор патриархальный

Об _мужичках_ я слышу там.

Но вам неловко... Вслед за спором

Вдруг смолкнет весь ареопаг,

И простучит для всех укором:

Тик-так! Тик-так!

Я вижу, канцелярский гений,

Твой кабинет, и труд ночной,

И ряд твоих соображений,

Где распустить, где крикнуть «стой!».

Но тщетны мудрые уловки!

Ты стал бледней своих бумаг,

Услышав стук, без остановки:

Тик-так! Тик-так!

Смотри: усердный твои поклонник -

Медоточивый публицист,

Трудясь над составленьем хроник,

Не кончив, вдруг бросает лист.

Он вдруг почуял, в страшной муке,

Всех этих гимнов ложь и мрак

В победоносно-ровном стуке:

Тик-так! Тик-так!

Тик-так, тик-так - в спокойной силе

Волнует сердце, гонит сон...

Что ж это? Скука просто - или

«Глагол времен, металла звон»?

Мы слышим в ровном этом ходе

За звуком - звук, за шагом-шаг:

Движенье вечное в природе:

Тик-так! Тик-так!

Мы слышим в звуках всем понятных

Закон явлений мировых:

В природе нет шагов попятных,

Нет остановок никаких!

Мужайся, молодое племя!

В сияньи дня исчезнет мрак.

Тебе подсказывает время:

Тик-так! Тик-так!

Только!

Нет на свете зла!

Жить - легка наука;

Зло изобрела

Авторская скука.

Вот весна, весна!

Вся природа рада...

Только - холодна...

Согреваться надо.

Нам от стужи дан

Нектар ароматный;

Вина южных стран

Теплотой приятной

Чувства усладят...

Только - снова вздохи:

Вина, говорят,

Дороги и плохи.

Нет - так всё равно!

Что нам пить чужое?

Есть у нас вино,

Русскому родное:

Чарка водки - в зной

И в мороз - находка!

Только - грех какой! -

Дорога и водка.

Пить взамен вина

Просто воду будем;

Трезвость нам нужна,

Как рабочим людям:

В ней - успех труда...

Только - я не скрою -

Чистая вода

Дорога весною.

А весна идет

И, дразня свободой,

Негой обдает...

Поживем с природой

Хоть один денек!

Только - вот забота:

Двери на замок

Заперла работа.

Так трудом живи,

В светлые мгновенья

Находя в любви

От труда забвенье.

С нею, в царстве грез,

Бедных нет на свете!

Только - вот вопрос:

Ну, как будут дети?..

Так одним трудом,

Без мечты нескромной,

Как-нибудь дойдем

До могилы темной.

Труд - надежный друг

Всех несчастных... только

Сколько в свете рук,

Нет работы столько!

Жить ли без труда

С голодом да с жаждой!

Только... как тогда

Дорог угол каждый!

А весна светла

И поет лукаво:

«Нет в природе зла!

Счастье - ваше право».

Турнир в Пассаже

I

ОЖИДАНИЕ

Какое торжество Пассаж готовит нам?

Почто текут народа шумны волны

В его концертный зал, сияющий как храм,

И все места в том зале полны?

Почто в полдневный час пред зданьем проходным,

С его туннелем позабытым,

Движенье странное по стогнам городским,

Водопроводами изрытым?

Почто в движении Пассажа вовсе нет

Обычного праздношатанья,

И нет сих барышень, неуловимых лет

И неразгаданного званья?

Почто стекаются и воин, и купец,

фельетонист-импровизатор,

Моряк, и инвалид, и акций продавец,

И начинающий оратор,

Акционеров друг с внимательным лицом,

Изобразившим страх, чтоб ближних не надули,

И рисовальщик наш с своим карандашом

Из крепкого свинца, идущего на пули?

Что значит этот шум, как вопль одной души

Весь совместившийся в неразделимом звуке,

От зала до кафе, где, чуя барыши,

Буфетчик потирает руки?

Какое торжество Пассаж готовит нам?

Ужели выступит Матрёшка

И запоёт под лад восторженным сердцам,

Как на бревно ступила ножка;

Ужель «Крамбамбули», «Антипка» и «Туман»

Нам душу освежат преданьями былого?

Ужели выступит на сцену хор цыган

Под управлением Григорья Соколова?

О! Если б этот хор! Увы! К чему мечты!

Цыганки в Любеке влачат свой век унылый -

И в норы на зиму, как некие кроты,

Попрятались цыганофилы.

Науки ль чудеса раскроются для нас

Её публичными жрецами?

Но нет! В Пассаже есть всему урочный час,

Час, предначертанный в программе.

Какое ж торжество Пассаж готовит нам?

Почто текут народа шумны волны?

Какими чувствами, подобными волнам,

Сердца и головы их полны?

Толпа спешит в Пассаж, имея цель одну:

Упиться зрелищем ей новым -

На рыцарский турнир, бескровную войну

Господ Перозио с Смирновым...

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

2

ПРИГОВОР

Прочь от нас, Катон, Сенека,

Прочь, угрюмый Эпиктет!

Пирогов, Щедрин, Громека -

Обличительного века

Беспокойный факультет!

Господа, «мы не созрели!..»

Вот какой принёс нам плод

За стремленье к доброй цели -

В две последние недели

Пятьдесят девятый год!

Как мальчишкам нужны сказки,

Так нам всем, в родном краю,

Нужны помочи, указки.

Так уснём, закрывши глазки,

Баю-баюшки-баю!

Обличительных погромов

Уничтожив самый след,

Будем спать, как спал Обломов

В продолжение двух томов, -

В продолжение ста лет.

Бросив гласности химеры,

Неприличные детям,

Да пребудут полны веры

Господа акционеры

К господам директорам.

И так далее... и выше,

И в судах, и в остальном,

С каждым днём всё тише, тише,

Благодатный мир под крыши

Заберётся в каждый дом.

И, неведеньем хранима,

Злом невидимым сильна,

В крепком сне непобедима,

Безглагольна, недвижима

Будет Русская страна!

1859

Ты помнишь ли, читатель благосклонный...

Ты помнишь ли, читатель благосклонный,

Те дни, когда мы пели в унисон,

Когда Зарин и Охочекомонный

Еще тебя не погружали в сон,

Когда тебя не оскорблял Безрылов

И «Парусом», разорванным судьбой,

Ты связан был с судьбой славянофилов,

Ты помнишь ли, читатель добрый мой?

Ты помнишь ли период русской прессы,

Когда Катков на мнимой высоте

Из кололац {*} российские прогрессы

Выделывал в сердечной простоте,

Какие он отмачивал коленцы,

Как он ходил на Зотова войной

И как к нему стекались ополченцы,

Ты помнишь ли, читатель добрый мой?

Ты помнишь ли, какой был строгий тон дан

С Олимпа, где верховодил Катков,

Как им в Москве основан был Нью-Лондон

Недалеко от Пресненских прудов,

Как он сразил профессора Крылова,

Как он был горд своим Байбородой,

Все подвиги, все шалости Каткова

Ты помнишь ли, читатель добрый мой?

Ты помнишь ли, как он, попеременно,

То строг, как Зевс, то нежен, как Амур,

Нас забавлял своею несравненной

Полемикой с Евгениею Тур;

Как Николай Филиппыч был с ним дружен,

Как Соллогуб был жертвой дружбы той

И как Дюма был Павловым сконфужен,

Ты помнишь ли, читатель добрый мой?

Ты помнишь ли, как некогда в Пассаже

Сказали нам, что не созрели мы,

Ты помнишь ли, как все восстали, даже

Действительно незрелые умы.

И как потом, в варяго-русском деле,

Муж, вспоенный московскою водой,

Погодин сам сказал, что мы созрели...

Ты помнишь ли, читатель добрый мой?

Ты помнишь ли... Ах! помнить это надо!

Тогда еще Скарятин не решил,

Что общество российское есть стадо.

Прошли года. Корейша путь свершил;

Московского юродивого братцы

Пошли за ним дорогою прямой..

Нью-Лондон пал - и только кололацы

Остались нам, читатель добрый мой.

1862

Человек с душой

Ах! человек он был с душой,

Каких уж нынче нет!

Носил он галстук голубой

И клетчатый жилет.

Он уважал отчизну, дом,

Преданья старины;

Сюртук просторный был на нем

И узкие штаны.

Не ведал он во всё житье,

Что значит праздность, лень;

Менял он через день белье,

Рубашки каждый день.

Он слишком предан был добру,

Чтоб думать о дурном;

Пил рюмку водки поутру

И рюмку перед сном.

Он не искал таких друзей,

Чтоб льстили, как рабы;

Любил в сметане карасей

И белые грибы.

В душе не помнил он обид;

Был честный семьянин -

И хоть женой был часто бит,

Но спать не мог один.

До поздней старости своей

Был кроткий человек

И провинившихся детей

Он со слезами сек.

Когда же час его настал -

Положенный на стол,

Он в белом галстуке лежал,

Как будто в гости шел.

В день похорон был дан большой

Кухмистерский обед.

Ах! человек он был с душой,

Каких уж нынче нет!

Чистосердечное признание одного из многих

Минувший год я весь провел прекрасно.

Как он прошел - я не заметил сам,

Но вообще прошел он не напрасно:

Есть вспомнить что и детям и отцам!

Я в Новый год обедал у вельможи.

К шести часам собрался высший свет.

Скучали все - и я был скучен тоже, -

Но вообще прекрасный был обед.

Ученых и общественных вопросов

Тьму тьмущую поставил этот год.

Прошло сто лет, как умер Ломоносов;

Как далеко мы двинулись вперед!

Обедал я в роскошной, светлой зале.

Названий блюд мне не забыть сто лет...

Не помню уж зачем и что читали, -

Но вообще прекрасный был обед.

С наукою шло об руку искусство,

Как гибкий плющ обвив могучий дуб;

Еще обед припомню не без чувства:

Художники у нас открыли клуб.

Ковры, драпри и мебель - всё отлично...

Ну, кое-что сказал бы про буфет,

Да кое-что о выставке годичной...

Но вообще прекрасный был обед.

Принадлежа и сам к числу «хозяев»,

Я посещал усердно каждый съезд;

Там слушали так жадно краснобаев,

Что за столом недоставало мест.

Сияли там, переливаясь тонко,

Свет знания и люстр громадных свет...

Особенно понравилась мне жженка -

И вообще прекрасный был обед.

Минувший год во многом вспомнить любо,

Вот, например, еще обед возьмем -

Открытие служительского клуба -

Участие я тоже принял в нем.

Не показал ни жестом я, ни взглядом,

Что для меня противен мой сосед...

Представьте - я сидел с лакеем рядом...

Но вообще прекрасный был обед.

Все высшие ценил я интересы

И временем им жертвовал всегда:

Обедал я за процветанье прессы,

Обедал я в честь женского труда;

Пил за успех «Русалки» и «Рогнеды»,

За оперу, за драму, за балет...

Тьфу! Черт возьми! Не вспомню все обеды!

Но каждый раз прекрасный был обед!

Держась всегда вдали от нигилистов,

В серьезные вопросы погружен,

Я был введен в кружок экономистов

И на обед был ими приглашен.

Сводили там итоги и балансы;

Я тоже свел: ведь круглый год банкет!

Однако я растрес-таки финансы...

Но вообще прекрасный был обед.

Как год прошел - я, право, не заметил;

Весь год не знал, что значит слово - лень.

И Новый год с бокалом также встретил

И на обед поехал в первый день.

Шумели там, решали то и это;

Разъехались - на улице уж свет.

Вопросы все остались без ответа, -

Но вообще прекрасный был обед.

1865

Эпитафия Бавию

Судьба весь юмор свой явить желала в нем,

Забавно совместив ничтожество с чинами,

Морщины старика с младенческим умом

И спесь боярскую с холопскими стихами.

1861

Юмористам Отечественных записок

Поморная муза резва:

В стихах, понимаете, надо

Уметь, как расставить слова,

Чтоб свистнуло с первого взгляда.

Умеючи надо шутить

С богиней веселых мелодий;

Как вам нужно кушать и пить,

Так нужен размер для пародий.

Богине мелодий верны,

Поморные - все староверы

И скромно, как все свистуны,

Свистят, соблюдая размеры.

За то им богинею дан,

Надежнее стали звенящей,

Для битвы с врагом талисман:

Стих, мягко и нежно свистящий,

Одним услаждающий слух,

Других повергающий в холод,

И главное: легкий, как пух,

Но пошлость дробящий, как молот.

1862

Юмористическим чутьем...

Юмористическим чутьем

Под вашей докторскою тогой,

Под вашим мудрым париком,

В изгибах речи вашей строгой

Нагайку чуем казака,

Хоть видим в выпушках, петличках

И в полемических привычках,

Что вы не нашего полка.

1862

Я не поэт - и, не связанный узами...

Я не поэт - и, не связанный узами

С музами,

Не обольщаюсь ни лживой, ни правою

Славою.

Родине предан любовью безвестною,

Честною,

Не воспевая с певцами присяжными,

Важными

Злое и доброе, с равными шансами,

Стансами,

Я положил свое чувство сыновнее

Всё в нее.

Но не могу же я плакать от радости

С гадости,

Или искать красоту в безобразии

Азии,

Или курить в направлении заданном

Ладаном,

То есть - заигрывать с злом и невзгодами

Одами.

С рифмами лазить особого счастия

К власти я

Не нахожу - там какие бы ни были

Прибыли.

Рифмы мои ходят поступью твердою,

Гордою,

Располагаясь богатыми парами -

Барами!

Ну, не дадут мне за них в Академии

Премии,

Не приведут их в примерах пиитики

Критики:

«Нет ничего, мол, для «чтенья народного»

Годного,

Нет возносящего душу парения

Гения,

Нету воинственной, храброй и в старости,

Ярости

И ни одной для Петрушки и Васеньки

Басенки».

Что ж? Мне сама мать-природа оставила

Правила,

Чувством простым одарив одинаково

Всякого.

Если найдут книжку с песнями разными

Праздными

Добрые люди внимания стоящей -

Что еще?

Если ж я рифмой свободной и смелою

Сделаю,

Кроме того, впечатленье известное,

Честное, -

В нем и поэзия будет обильная,

Сильная

Тем, что не связана даже и с музами

Узами.

Явление гласности

О гласности болея и тоскуя

Почти пять лет,

К прискорбию, ее не нахожу я

В столбцах газет;

Не нахожу в полемике журнальной,

Хоть предо мной

И обличен в печати Н. квартальный,

М. становой.

Я гласности, я гласности желаю

В столбцах газет, -

Но формулы, как в алгебре, встречаю:

_Икс, Игрек, Зет_.

Так думал я назад тому полгода

(Пожалуй, год),

Но уж во мне свершала мать-природа

Переворот.

Десяток фраз, печатных и словесных,

Пустив умно

Об истинах забытых, но известных

Давным-давно,

Я в обществе наделал шуму, крику

И вот - за них

Увенчанный, как раз причислен к лику

Передовых.

Уж я теперь не обличитель праздный!

Уж для меня

Открылась жизнь и все ее соблазны -

И нету дня,

Отбою нет от лестных приглашений.

Как лен, как шелк,

Я мягок, добр, но чувствую, что - гений!

А гений - долг.

И голос мой звучит по светлым залам:

«Добро! Закон!»

И падает в беседе с генералом

На полутон.

Я говорю, что предрассудки стары -

Исчадья лжи, -

И чувствую, как хороши омары,

Когда свежи.

Я признаю, топча ковры гостиных,

Вкус старых вин

И цену их - друзей добра старинных,

Врагов рутин.

Я слушал их, порок громивших смело,

И понял вдруг,

Где слово - мысль, предшественница дела,

Где слово - звук.

Не знаю, как я стал акционером

И как потом

Сошелся я на ты с миллионером,

Былым врагом.

Но было так всесильно искушенье,

Что в светлом сне

Значенье слов - _уступки, увлеченье_ -

Раскрылось мне.

Сам деспотизм пришелся мне по нраву

В улыбках дам -

И продал я некупленную славу

Златым тельцам.

Мы купчую безмолвную свершили,

И хитрый спич

Я произнес, когда клико мы пили,

Как магарыч.

Но, всё еще за милое мне слово

Стоя горой,

Я гласности _умеренной, здоровой_

Желал душой.

И голосил в словесности банкетной,

Что гласность - свет,

Хоть на меня глядели уж приветно -

_Икс, Игрек, Зет_.

Но пробил час - и образ исполинский,

Мой идеал,

Как Истину когда-то Баратынский,

Я увидал.

В глухую ночь она ко мне явилась

В сияньи дня -

И кровь во мне с двух слов остановилась:

«Ты звал меня!..»

«Ты звал меня» - вонзилось в грудь, как жало,

И в тот же миг

Я в ужасе набросил покрывало

На светлый лик.

Почудилось неведомое что-то:

Какой-то враг

Из всех речей, из каждого отчета,

Из всех бумаг

Меня дразнил - и, как металл звенящий,

Как трубный звук,

Нестройный хор, _о гласности болящий_,

Терзал мой слух.

Я полетел со стула вверх ногами,

Вниз головой,

И завопил, ударясь в пол руками:

«Нет! я не твой!

Нет, я не твой! Я звал тебя с задором,

Но этот зов

Был, как десерт обеденный, набором

Красивых слов.

Оставь меня! Мы оба не созрели...

Нет! Дай мне срок.

Дай доползти к благополучной цели.,

Дай, чтоб я мог,

Обзаведясь влияньем и мильоном,

Не трепетать -

Когда придешь, со свистом и трезвоном,

Меня карать».

1860