Вам

Могилы вольности – Каргебиль и Гуниб

Были соразделителями со мной единых зрелищ,

И, за столом присутствуя, они б

Мне не воскликнули б: «Что, что, товарищ,

                                  мелешь?»

Боец, боровшийся, не поборов чуму,

Пал около дороги круторогий бык,

Чтобы невопрошающих – к чему?

Узнать дух с радостью владык.

Когда наших коней то бег, то рысь

                         вспугнули их,

Пару рассеянно–гордых орлов,

Ветер, неосязуемый для нас и тих,

Вздымал их царственно на гордый лов.

Вселенной повинуяся указу,

Вздымался гор ряд долгий.

Я путешествовал по Кавказу

И думал о далекой Волге.

Конь, закинув резво шею,

Скакал по легкой складке бездны.

С ужасом, в борьбе невольной хорошея,

Я думал, что заниматься числами над

                         бездною полезно.

Невольно числа я слагал,

Как бы возвратясь ко дням творенья,

И вычислял, когда последний галл

Умрет, не получив удовлетворенья.

Далёко в пропасти шумит река,

К ней бело–красные просыпались мела,

Я думал о природе, что дика

И страшной прелестью мила.

Я думал о России, которая сменой тундр,

                          тайги, степей

Похожа на один божественно звучащий стих,

И в это время воздух освободился от цепей

И смолк, погас и стих.

И вдруг на веселой площадке,

Которая, на городскую торговку

                   цветами похожа,

Зная, как городские люди к цвету падки,

Весело предлагала цвет свой прохожим, –

Увидел я камень, камню подобный, под коим

                                     пророк

Похоронен: скошен он над плитой и увенчан

                                    чалмой.

И мощи старинной раковины, изогнуты

                           в козлиный рог,

На камне выступали; казалось, образ бога

                        камень увенчал мой.

Среди гольцов, на одинокой поляне,

Где дикий жертвенник дикому богу готов,

Я как бы присутствовал на моляне

Священному камню священных цветов.

Свершался предо мной таинственный обряд.

Склоняли голову цветы,

Закат был пламенем объят,

С раздумьем вечером свиты...

Какой, какой тысячекост,

Грознокрылат, полуморской,

Над морем островом подъемлет хвост,

Полунеземной объят тоской?

Тогда живая и быстроглазая ракушка была его

                                  свидетель,

Ныне – уже умерший, но, как и раньше,

                         зоркий камень,

Цветы обступили его, как учителя дети,

Его – взиравшего веками.

И ныне он, как с новгородичами, беседует

                                  о водяном

И, как Садко, берет на руки ветхогусли –

Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном,

В нем жизни сны давно потускли.

Так, среди «Записки кушетки» и

                     «Нежный Иосиф»,

«Подвиги Александра» ваяете чудесными

                               руками –

Как среди цветов колосьев

С рогом чудесным виден камень.

То было более чем случай:

Цветы молилися, казалось, пред времен

                       давно прошедших слом

О доле нежной, о доле лучшей:

Луга топтались их ослом.

Здесь лег войною меч Искандров,

Здесь юноша загнал народы в медь,

Здесь истребил победителя леса ндрав

И уловил народы в сеть.

16 сентября 1909